Общие черты семи теорий конфликта

Выше была рассмотрена эстафета теорий социального конфликта, которая в именах выглядит следующим образом: Маркс — Зиммель — Дарендорф — Козер — Коллинз — Сэар — Хоннет. Эти семь теорий разноплановы, тем не менее просматриваются определенные тенденции, которые нам представляются актуальными для характеристики устройства социальной теории. За исключением К. Маркса, все остальные авторы делают акцент на интересах. Конфликт не признается аномальным социологическим феноменом. Признается, что теория должна освоить его. Наконец, позиция, занимаемая А. Сэаром и А. Хоннетом, показывает необходимость подъема социологической теории на этические высоты.

На наш взгляд, все указанные выше авторы недостаточно опираются на концептуальный потенциал социологической теории. Это обстоятельство проявляется, в частности, в актуализации темы интересов. Не отмечается, что интересы являются представлениями ценностей. Недостаточное внимание уделяется также принципам социологической теории. Приятным исключением в этом отношении является Р. Коллинз. Впрочем, у него макросоциология пребывает в явной тени от микросоциологии. Что касается этико-критических изысканий А. Сэара и А. Хоннета, то они актуальны. Но приходится отметить, что они не обосновываются соответствующим научным материалом. Наконец, в воззрениях рассматриваемых авторов нет ничего такого, что ставило бы под сомнение теорию концептуальной трансдукции. Все они перемещаются в ее окрестностях.

1. К. Маркс сводил социальные конфликты к диалектическим противоречим. Этот аргументационный ход явно устарел.

2. Г. Зиммель сводил социальные противоречия к мотивам и инстинктам людей.

3. Р. Дарендорф в интерпретации природы конфликтов делает акцент на интересах людей в том их виде, в каковом они функционируют в отношениях господства и подчинения, характерных для определенных социальных институтов.

4. Л. Козер рассматривает конфликт как нормальный социальный феномен, которым можно управлять в целях поддержания общественного единства и обновления его нормативного содержания.

5. Р. Коллинз делает попытку объединить макро- и макросоциологический анализ социальных конфликтов. Он использует принцип максимизации субъективного состояния людей.

6. А. Сэар придает всей теме социальных конфликтов радикально-критический характер, отвергая идеалы объективизма и нейтральности социологической теории.

7. А. Хоннет рассматривает конфликт как отсутствие интерсубъективного признания прав и самооценки личностей. Он стремится объединить социологическую проблематику с моралью и этикой.

Первая половина XX столетия вместила две мировые войны. Столь драматические события, естественно, привлекли внимание социологов. Необходимо было объяснить саму возможность катастрофических социальных явлений. В этой связи были развиты теории массового и тоталитарного общества. В данном параграфе будет рассмотрена теория массового общества.

Не только социологическую, но и философскую популярность теории массового общества обеспечила небольшая книга Х. Ортега-и-Гассета «Восстание масс» (1930).

Ортега-и-Гассет о восстании масс. «Происходит явление, которое, к счастью или к несчастью, определяет современную европейскую жизнь. Этот феномен — полный захват массами общественной власти. Поскольку масса, по определению, не должна и не способна управлять собой, а тем более обществом, речь идет о серьезном кризисе европейских народов и культур, самом серьезном из возможных. В истории подобный кризис разражался не однажды. Его характер и последствия известны. Известно и его название. Он именуется восстанием масс»[90].

Х. Ортега-и-Гассет относился резко отрицательно к духовной атмосфере, сложившейся в результате кризиса институтов демократии, а также бюрократизации общественных институтов, распространения денежно-меновых отношений на все формы межличностных контактов, формирования усредненных стандартов. «Суть такова: Европа утратила нравственность. Прежнюю массовый человек отверг не ради новой, а ради того, чтобы, согласно своему жизненному складу, не придерживаться никакой. Что бы ни твердила молодежь о “новой морали”, не верьте ни единому слову. Утверждаю, что на всем континенте ни у кого из знатоков нового ethos нет и подобия морали. И если кто-то заговорил о “новой” — значит, замыслил новую пакость и ищет контрабандных путей»[91]. Истоки кризиса масс Х. Ортега-и-Гассет видел в культуре. Но способ преодоления кризиса ему не был известен. В его рассуждениях нетрудно заметить демонизацию масс. Показательно, что он, обсуждая проблемы массового общества, по сути, избегал обращения к методам социологии.

Американец Д. Рисмен приобрел в США широкую известность благодаря своей книге «Одинокая толпа» (1950)[92]. Она была написана в соавторстве, но ее основные идеи и стиль изложения принадлежали именно Д. Рисмену. Книга стала бестселлером. Многие американцы считали, что Д. Рисмену удалось удачно представить американский послевоенный характер. Он полагал, что для массового общества характерно возросшее материальное благосостояние среднего класса, широкая сфера потребления, ориентация на СМИ, стандартизация искусства, преимущественное внимание к сфере досуга. Такого рода констатация встречалась у многих авторов. Новация Д. Рисмена заключалась в том, что он связал принадлежность к массовому обществу с доминированием характера, ориентированного не внутренне, а внешне, т.е. на других. Внутренне ориентированный характер был присущ ранним стадиям развития капитализма. Еще ранее наиболее распространенным был характер, ориентированный на традиции. И только общество потребления привело к доминации внешне ориентированного характера.

Следует отдать должное Д. Рисмену. Ему действительно удалось подметить важное обстоятельство, а именно возросшую актуальность интерсубъективных отношений. Но, констатируя это обстоятельство, он не рассмотрел его в контексте социологической теории. Ее статус не был изменен существенным образом. Д. Рисмен ссылался на многих европейских авторов, в частности на М. Вебера, но по существу он оставался в рамках американского прагматизма, полагая, что сама жизнь позволит усовершенствовать внешне ориентированный характер. От каких-либо решающих рекомендаций на этот счет он воздерживался.

Ч. Р. Миллс объяснил возникновение массового общества результатом целенаправленной антидемократической политики правящих элит, экономической, военной, политической[93]. В массовом обществе попираются идеалы демократии. Господствующее мнение вырабатывается узкой группой лиц, а не абсолютным большинством населения, которое не получает право голоса. Нет возможности оперативно реагировать на негативные последствия действия элит. Действия людей находятся под контролем властей, которые в своих интересах широко используют методы запугивания и дезинформации. Господствующие институты обладают широкими возможностями манипулирования массами, но сами независимы от масс и не подотчетны им.

В 1960-е годы градус критического настроя теорий массового общества существенно упал[94]. Исследователи стали ставить во главу угла само понимание этого общества, стараясь понять его как нормальное, закономерное, а не катастрофическое явление в истории развития человечества. По мнению Э. Шилза, массовое общество является реализацией традиций, заложенных в эпоху Просвещения, в частности принципа равенства, следование которому оказалось возможным в силу индустриализации общества, возникновения общего гражданства и языка[95]. Оно не отрицает различные возможности людей, а лишь вводит их во вполне определенное русло, которое нуждается в тщательном изучении. Именно эта тенденция стала определяющей в изучении массового общества на протяжении всех последующих лет, вплоть до наших дней. В этой связи показательны, например, следующие работы.

Р. Инглхарт и У. Бэйкер, рассматривая пути модернизации, избегают как позитивных, так и негативных оценок теории массового общества[96]. Они стараются отмежеваться от односторонних оценок. Указанные авторы стремятся зафиксировать как изменчивые, так и инвариантные черты общества. К. Маркс и Д. Белл в своем утверждении зависимости культурных различий от экономики были излишни категоричны. Экономическое развитие действительно приводит к нарушению традиционных связей, в частности к секуляризации. Тем не менее, многие из этих связей сохраняются. По мнению Р. Инглхарт и У. Бэйкера, современные цивилизации в религиозном отношении отличаются друг от друга меньше, чем, например, в экономическом. М. Вебер и С. Харрингтон, подчеркивая самостоятельность культурных факторов были правы, но они не учли зависимость этих факторов от экономики. Таким образом, массовое общество, являющееся результатом модернизации, не порывает с прошлым. Его односторонние оценки несостоятельны.

Дж. Масионис стремится учесть аргументы как сторонников, так и критиков массового общества[97]. Сторонники этого общества полагают, что утрата части культурного наследия компенсируется возрастанием прав людей, их большей свободой, более высоким уровнем жизни. Критики же массового общества отмечают эгоизм его членов, их моральную неопределенность, политическую апатию, подверженность влиянию консерваторов, безразличное отношение к социальным несправедливостям.

1. Концепт массового общества потребовал от социологов неординарных теоретических усилий. С годами становится все более очевидно, что феномен массового общества не должен рассматриваться изолированно от других социологических феноменов.

2. Как апологетика, так и критика массового общества, не сопровождающиеся детальным вхождением в тонкости социологической теории, встречаются со значительными трудностями.

3. В связи с противоречивостью массового общества небывалой остроты достигает накал этически ориентированных споров. Он явно указывает на необходимость развития в рамках социологии этики.

4. Нет сомнений, что массовое общество не является окончательной стадией эволюции общества.

С осмыслением статуса массового общества, рассмотренного в предыдущим параграфе, тесно связана проблематика социального тоталитаризма (от лат. totalis — весь, целый, полный). В той или иной форме он характерен для любого массового общества. У всех на памяти катастрофические проявления тоталитаризма в форме гитлеризма и сталинизма.

Термин «тоталитаризм» впервые использовал итальянский антифашист Дж. Амендола, который в газетной статье назвал фашизм Б. Муссолини тоталитарной системой (ит. sistema totalitario), стремящейся к абсолютному и неконтролируемому господству[98]. В противовес своим критикам сторонники фашизма в Италии и Германии использовали термин «тотальное государство»[99]. В отличие от ориентированного на демократию минимального государства оно понималось как воплощение тотального единства государства, экономики, культуры и религии. Утверждалось, что личность ставится под защиту всемогущего государства.

Значительный вклад в развитие теории тоталитаризма внес итальянский политический деятель и священник Л. Стурцо. Знатоки концепта тоталитаризма полагают, что ему удалось предвосхитить основные черты тоталитарного государства, а именно однопартийность, возвышение диктаторов, подавление буржуазных свобод, централизацию управления и исключение автономий, арест оппозиционеров, запугивание граждан тайной полицией, милитаризацию общественной жизни, монополизацию воспитания молодежи, пропаганду псевдорелигиозной идеологии, постоянную мобилизацию масс средствами государственных массмедиа[100]. Слабость позиции Стурцо в основном определялась сведением концепта тоталитаризма к концепту тотального государства.

Пять признаков тоталитаризма, по К. Фридриху [101]:

1) официальная идеология, в центре которой стоят хилиастические требования для идеального человечества; она используется для обучения всех членов общества;

2) одна массовая партия, организованная строго иерархически (и олигархически), ведомая, как правило, одним лидером и либо находящаяся под полным контролем государственной бюрократии, либо переплетенная с ней;

3) почти полный монопольный контроль над средствами борьбы, обеспеченный соответствующими техническими средствами;

4) столь же полный монопольный контроль над средствами массовой коммуникации, осуществляемый теми же лицами;

5) тотальный полицейский контроль, в контексте положений 3 и 4, не только над оппозиционерами, но и произвольно выбранными группами населения.

В совместной работе К. Фридриха и З. Бжезинского был сделан также акцент на роли тайной полиции, т.е. служб государственной безопасности, осуществляющих контроль над всем обществом, в том числе над экономикой[102].

Вслед за К. Фридрихом многие другие авторы стремились составить полный список признаков тоталитарного общество. Число их преумножалось. Крепло, однако, убеждение, что перечисление признаков не позволяет выразить существо самого концепта тоталитаризма, четко очертить его границы. В этой связи исключительно сильное впечатление на социологов и политологов произвела монография Х. Арендт «Истоки тоталитаризма», опубликованная впервые в 1951 г., но неоднократно перерабатывавшаяся автором.

Для Х. Арендт концепт тоталитаризма представляет собой не универсальное понятие, а историческую форму концентрации насилия, представленную в основополагающем виде немецким национал-социализмом и большевистским классовым подходом. Два главных имени являются его личностным олицетворением. Это Гитлер и Сталин. Тоталитаризм специфичен, он «существенно отличается от всех иных форм политического подавления, известных как деспотизм, тирания или диктатура»[103]. По мнению Х. Арендт, тотальный террор — «это квинтэссенция тоталитарного правления, осуществляется ни для людей, ни против них. Он призван стать несравнимым по мощи инструментом для ускорения движения сил природы или истории»[104]. В конечном счете, тоталитаризм зиждется не на государстве, не на нациях и классах, а выступает как массовое движение. Как же такое возможно?

В связи с этим вопросом Х. Арендт попала в затруднительное положение. Она не является сторонником теоретических рассуждений, более того, полагает, что рациональное объяснение, например, геноцида еврейского населения, в принципе невозможно. Нет никаких его причинных объяснений. Не помогает в этом деле и идея социального прогресса. Любая форма геноцида, в частности евреев в Германии и так называемых троцкистов в СССР, не является прогрессом. Однако в качестве исследователя, да еще и ангажированного философией, Х. Аренд предстояло, тем не менее, изложить теоретическую форму становления, функционирования и низложения тоталитаризма. Она нашла выход в достаточно простой трехчленной формуле.

«массовое общество → его идеологизация → тоталитаризм».

Предпосылкой тоталитарного общества является массовое одиночество. Одиночество когда-то было пограничным опытом сравнительно немногих людей, попадавших в пограничные ситуации. Когда же оно становится массовым явлением, то возникает принципиально новая ситуация. Вслед за Лютером Х. Арендт утверждает, что одинокий человек все выводит из одной идеи и додумывает ее до самого худшего[105]. Бегство от массового одиночества выступает в форме пагубной дедукции, которая как раз и кульминируется в тоталитаризме. Дедукция выступает в форме идеологии, а именно, из одной утопической идеи стараются вывести все последствия. Ее не проверяют реальными делами. Главным считается движение к идеалу, который никогда не достигается. Следует отметить, что Х. Арендт не считает, что указанного одиночества лишены вожди тоталитарного общества, в частности Гитлер и Сталин. И они, подобно своим поданным, осуществляют бегство от одиночества.

Х. Арендт не претендует на создание научной теории. Ее аргументация — это не дедукция, а экзистирование, выбор в пограничной ситуации новой реальности. В этой связи на первый план выходит этика. Если человек выбирает себя в качестве свободного существа, вступающего в контакт с другими людьми, также руководствующимися своей свободой, то преодолевается всякий тоталитаризм, а вместе с ним и нигилизм, и позитивизм. Х. Арендт заканчивает свою объемную монографию утверждением, что «дар начинания, еще до того как начало превращается в историческое событие, есть высшая способность человека; в политическом отношении он тождественен человеческой свободе»[106].

Объяснение философских оснований теории Х. Арендт. Концепция тоталитаризма Х. Арендт часто анализируется в социологических и политологических работах. При этом абсолютное большинство авторов рассматривает ее в качестве ученого, т.е. исследователя, использующего методы, характерные для науки, в частности дедукцию и эксперимент. Налицо явное заблуждение. По своим установкам Х. Арендт является философом-экзистенциалистом. А это означает, что она оперирует не концептами в научном их понимании, а экзистенциалами, которые невозможно облечь в дедуктивную форму. Нельзя их проверить и в эксперименте. С ее точки зрения, тоталитаризм является крайней формой неподлинного существования как отдельных людей, так и человечества в целом.

К сожалению, Х. Арендт не разъяснила возможность сочетания философского экзистенциализма с социальными науками. Одно несомненно, она предпосылает экзистенциализм наукам. На наш взгляд, следовало исходить как раз из института науки, пытаясь прояснить содержание экзистенциализма. Но такое предложение для Х. Арендт было неприемлемым. Быстрее всего она бы оценила его в качестве позитивистского. Таким образом, теории тоталитаризма Х. Арендт присущ органический недостаток, а именно замена научного метода экзистенциалистским.

На фоне не проясненной в научном отношении позиции Х. Арендт значительно более выверенной выглядит теория открытого общества критического рационалиста К. Поппера[107]. Он противопоставлял тоталитарным режимам открытое общество, в котором в соответствии с нормами демократии возможна рациональная дискуссия. К тоталитаризму ведет отказ от науки, равно как и от критики ее. В этом случае появляется образ идеального общества, который следует расценить в качестве фатальной научной ошибки, в которой Поппер обвинял Платона и К. Маркса. Х. Арендт никогда не считала К. Маркса предтечей тоталитаризма. Тот, кто опирается на его труды, действует от своего имени, совершает такие выборы, которые нельзя ставить в вину К. Марксу. Пожалуй, она права. Но и К. Поппер по-своему прав: забвение науки и ее критики — путь, на горизонте которого маячит тоталитаризм. С позиций критического рационализма от тоталитаризма не спасает и экзистенциальный выбор. Впрочем, теории К. Поппера, впервые развитой им в 1945 г., явно недостает социологической детальности.

Для истории концепта тоталитаризма характерны свои подъемы и спады. Его первоначальное развитие было связано с попытками понять существо фашистских режимов. Когда стали известны преступления сталинизма, то и его стали считать формой тоталитаризма. Работы Х. Арендт 1951—1965 гг. знаменовали собой социологическую и политологическую популяризацию проблематики тоталитаризма. Впоследствии интерес к ней стал спадать. Но после крушения в 1989—1991 гг. СССР, а вместе с ним и всей мировой социалистической системы начался ренессанс теории тоталитаризма[108]. Она оказалась востребованной в деле осмысления новой социальной ситуации, особенно прошлого, настоящего и будущего бывших социалистических стран. В результате появились предпосылки для комплексной оценки актуальности концепта тоталитаризма.

Концепт тоталитаризма рассматривается как: 1) этико-нормативное понятие, призывающее к борьбе с режимами насилия; 2) идеально-типический концепт, необходимый для описания систем, в отличие от демократии, правовых государств и плюрализма; 3) понятие, необходимое для эмпирического исследования; 4) критико-культурологический концепт[109]. Все эти трактовки сохраняют свою актуальность. В частности, они востребованы в деле характеристики новых обществ, не лишенных тех или иных черт тоталитаризма. Вместе с тем, очевидно, что концепция тоталитаризма нуждается в детализации и уточнении.

1. Классическую формулировку признаков тоталитаризма дал К. Фридрих.

2. Х. Арендт дала экзистенциальную трактовку тоталитаризма как явления глобального насилия.

К. Поппер связал появление тоталитаризма с конструированием не соответствующих реальности идеально-типических понятий.

Концепт тоталитаризма не потерял своей актуальности и в наши дни, в частности в деле анализа прошлого, настоящего и будущего обществ насилия. Но он нуждается в дальнейшей детализации и прояснении.

Вторая половина XX столетия была отмечена печатью невиданных ранее темпов социального развития. Естественно, социологам предстояло выработать на этот счет новые теории. Теория пяти общественно-экономических формаций К. Маркса — первобытно-общинный строй, рабовладельческое общество, феодализм, капитализм и социализм — с ее первостепенным вниманием к институту труда и собственности не учитывала новые реалии, в частности быстрое развитие всего комплекса наук. К тому же многих социологов не устраивал ее откровенный экономический и классовый центризм. На этом фоне всеобщее внимание привлекла теория постиндустриального общества американца Д. Белла, развитая им в книге «Грядущее постиндустриальное общество». Термин «постиндустриального общества» использовался задолго до Д. Белла, но он сумел придать ему новый, во многом, как сейчас принято выражаться, парадигмальный смысл[110]. Спустя четыре десятка лет после выхода монографии Д. Белла можно без всяких преувеличений констатировать, что он придал социологии XX в. интересное направление развития.

Д. Белл, будучи по совокупности своих мировоззренческих установок по преимуществу аналитическим автором, тем не менее высоко ценил учение об идеальных типах герменевтически настроенного М. Вебера. Находясь под влиянием этого учения, Белл подчеркивал, что понятие постиндустриального общества, «является идеальным типом, построением, составленным социальным аналитиком на основе различных изменений в обществе, которые, сведенные воедино, становятся более или менее связанными между собой и могут быть противопоставлены другим концепциям»[111].

Д. Белл уделял значительное внимание изменениям, происходившим в различных сферах жизни общества, но центральное место было безоговорочно отдано знаниям и технологиям. Линия развития общества была представлена переходом «аграрное → индустриальное → постиндустриальное общество». В постиндустриальном обществе доминирующее значение имеет не труд, а знание. Центральными категориями теории Д. Белла являются понятия постиндустриального общества и знания. Каждое из них, особенно если учитывать центральный мотив данной книги, а именно метанаучный, заслуживает особого рассмотрения.

Для начала отметим двусмысленность, которая возникает при использовании приставки пост, которая имеет сугубо отрицательное значение. Постиндустриальное тождественно неиндустриальному. Речь идет не о новом индустриальном обществе, т.е. не о неоиндустриальном мире, а именно о чем-то новаторском, пришедшему на смену устаревшему. Но термин «постиндустриальное общество» всего лишь фиксирует смену, не называя характерный признак новейшего образования. В соответствии с содержанием рассматриваемой книги Д. Белла он имел все основания утверждать наступление общества знания и технологии. Но он не пошел на этот шаг. В результате у многочисленных критиков Д. Белла всегда была возможность обвинить его в непоследовательности, заключающейся в том, что он делает акцент на приставке «пост», а не на содержательной характеристике нового мирового порядка.

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: