|
|
Глава 3. Блаженны чистые сердцемНа другое утро Онищенко проснулся, как всегда, очень рано; все еще спали. Он прошел к параше около бачка с водой и черпаком смочил платочек, положенный матерью, и протер им лицо. Пройдя осторожно снова к себе, помолился и полулежа оперся головой о стену. Окна ему не были видны, но на потолке он видел отблеск зари. Начинался новый день. Открылась дверь, и хлеборезы втащили в камеру ящик с хлебом. За минуту все вскочили и были на ногах. От каждой пятерки подходил старший, и хлеборез давал ему в руки пайки хлеба. Одним из последних получил свой полуторофунтовый паек и Онищенко. В камере началось деление хлеба в пятерках. Считалось, что горбушка сытнее и вкуснее, и каждому хотелось горбушку, а были и серединки. Одни писали пять номеров на бумажках и клали их на пайки, другие в шапку, и каждый по очереди, опустив руку в сплюснутую шапку, вытаскивал оттуда номерок. Это был самый верный способ, исключавший нечестность или нарекание кого-либо. В другой пятерке одному велят отвернуться к стене, а другой, показывая на пайку, спрашивает: "Кому?". Отвернувшийся к стене называет фамилию одного из пятерки. Но случалось, что двое сговаривались, и когда один из них показывал на горбушку и спрашивал, то по условленному сигналу отвернувшийся называл фамилию показывающего или себя. Но зато, когда это обнаруживалось, виноватым тут же устраивали потасовку. Самый благородный способ дележки был такой: каждому назначался свой номер и брали пайки по порядку. Сегодня он - первый, завтра - последний, а первый получает второй и так далее. Тогда каждый человек в течение пяти дней непременно два раза получит горбушку. Но и здесь было свое горе: получил человек горбушку, а завтра его вызвали на допрос и обратно в камеру не привели. Как быть с новеньким в пятерке? Надзиратель внес в камеру бачок с кипятком. Дежурные внесли миски и сами стали разливать его в подставленные кружки. Вскоре внесли миски с сахаром, и дежурный делил его между арестантами. Было проверено, что порция каждого составляла две спичечные коробки. После чая камера пришла в движение, так как настала очередь на оправку, затем на прогулку, а там уже недалеко и до обеда. Снова дневной отдых и снова длительное время до кипятка. Все начали расползаться на свои групповые сборища, а Онищенко ушел к параше, чтобы уединиться. И в этот день он отдал пайку своему соседу-старику. - Ну а ты, евангелист, - громко обратился к Онищенко староста камеры, голубоглазый Попов, - к какому стану ты пристанешь? У тебя, я думаю, есть что рассказать. Вы, евангелисты, я знаю, любите поучать нас, темных... В голосе Попова, по убеждениям социалиста, была легкая ирония, но новый арестант ему понравился: в его глазах он читал ум. И ему серьезно хотелось узнать и понять, в чем особенность этих людей, о которых все больше и больше говорят в России. Онищенко тронула искренность этого, по-видимому, сильного человека. Он увидел, что вся камера как бы затихла, и все ожидающие смотрят в его сторону. И сердце его застучало. Он вновь почувствовал себя тружеником Бога, Которому посвятил всю свою жизнь. - Я могу прочитать вам Евангелие, - громко и твердо предложил Иван, и, вытащив из кармана Евангелие, поднял его над головой. - Читай, - неожиданно тоном приказа сказал староста и велел всем сесть на краях нар, опустив ноги на пол. Кто смог, сели так, а остальные остались на нарах, только придвинулись поближе к сидевшим. Ивану староста поставил табурет посреди камеры и подвинул к нему стол. - Тише там, сзади! - скомандовал Попов и сел у стола на другую табуретку. Около двери послышался шорох, в замок вставили ключ и дверь открылась. В дверях показалась фигура надзирателя. - Что это у вас тут за собрание? - сурово, начальническим тоном спросил он. Попов поднялся с табурета и просто объяснил: - Мы попросили евангелиста прочесть нам из Евангелия. Это, как я знаю, по уставу можно. - Устав уставом, а тут чтоб порядок был. И никакой агитации. - Не будет беспорядка, гражданин начальник. Я головой отвечаю, - пообещал Попов и строго осмотрел всех политических. - Ну, смотрите мне! - бросил надзиратель и закрыл дверь. Староста с видом победителя улыбнулся, а Онищенко сказал: - Прежде чем начать чтение святого Евангелия, давайте помолимся молитвой "Отче наш". Несколько человек встали с нар, двое на нарах тоже встали на ноги. А Онищенко стал громко и отчетливо говорить слова молитвы. Еще несколько человек встали на ноги, и губы их непроизвольно повторяли сказанные Онищенко слова. К концу молитвы только десять человек осталось сидеть. "Аминь", - ответили нестройно, но определенно и отчетливо. Иван поднес Евангелие к глазам и стал читать 5-ю главу Ев. от Матфея, нагорную проповедь Иисуса Христа: - "Увидев народ, Он взошел на гору; и когда сел, приступили к Нему ученики Его. И Он, отверзши уста Свои, учил их, говоря: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня; радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас". Онищенко остановился и обвел глазами слушающих. Разные люди, а как одинаково слушали они святые слова Евангелия. Как чарующая музыка звучало чтение в камере. Все совершенно притихли, только слышно было дыхание людей и сдерживаемое покашливание. Слушали сквернословы, слушали любящие хорошо поесть, слушали образованные люди, слушали те, кто каждый по-своему исповедует единого Бога. Онищенко с минуту молчал. Первым заговорил староста. Он внимательно слушал и даже делал рукой утверждающие жесты. Он был из состоятельных людей, но, став убежденным социалистом, оставил все, ушел в народ, работал на земле и проповедовал учение равенства и братства. - Блаженны изгнанные за правду! - как эхо, повторил он слышанные слова. - Верно это очень. Меня посадили в тюрьму за любовь к правде, а мне хорошо. Я радуюсь, что не стал мерзавцем, не стал мироедом, что нашел в себе силы оставить то, что счел недостойным человека. - Я тоже такого мнения, - поднявшись, сказал Балакин, народник, как сам он называл себя. - Но с первым положением не могу согласиться. Нищий духом и есть нищий духом. Человек должен быть богатый духом. В духовной жизни человека вся его сущность. Но только в сильной. Я не понимаю, ведь христианство - это сильное явление. Зачем же нищета?.. - Я не понимаю блаженства милостивых, - едко начал учитель Нечаев. Он тоже причислял себя к революционерам и считал, что все люди должны работать и что путь насилия над эксплуататорами неизбежный и даже разумный. - Ну а все остальное - что скажешь против? - А по мне - все хорошо. Очень хорошо. Продолжай читать, как тебя зовут? - сказал молодой мужчина со шрамом на лице, которого вчера Онищенко заметил сидевшим с группой сквернословов и любителей пищи. Иван сначала думал ответить на замечание высказавшихся, но время шло, хотелось прочесть больше, а ответы на эти вопросы придут сами при дальнейшем чтении. И он продолжал: - "Вы - соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям. Вы - свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного". Эти слова Иисуса Христа были настолько торжественными, что Онищенко от волнения не мог продолжать и умолк. Учитель-геолог, который вчера рассказывал в камере о строении Вселенной, поднялся с нар и, подойдя к Ивану, тепло сказал: - Ты хорошо читаешь, но устал, передай книгу Засядько, это учитель пения. Он хорошо читает, выразительно и не так волнуется. А ты будешь разъяснять нам. И как хорошо сказано, что "вы - соль земли". А вы знаете, почему в Сибири при 50° морозе деревья не замерзают? Поздней осенью к корням поступает повышенное количество соли и это спасает деревья, соль снижает температуру в стволах. - Вы, учитель, подождите. Это вы расскажите в свое время, а мы сейчас читаем святое Евангелие, - остановил его Попов, давая знак Засядько взять у евангелиста книгу. - Соль сдабривает пищу, предохраняет ее от порчи, - сказал Иван, передавая Евангелие учителю пения, - а сама по себе она ничего не стоит. Цена ее в действии, в применении. - А я оцым стражникам як насолыв, до вику будуть помьятаты! - торжественно произнес сидевший на нарах крестьянин. - Ты подожди там, не соли, - строго остановил его Попов. - Солить мы не должны, мы непременно пересолим, - чуть улыбаясь, подметил Онищенко. - Солью надо быть, а солить нами должен Бог. Мы - соль, а Он - распределитель. - Хорошо ты, евангелист, говоришь, - подчеркнул Попов по-отечески. - Тебя слушать можно каждому, и кто верит в Бога, и кто не верит. А нам это надо говорить, потому что темнота мы страшная. И свет нужен этой тьме. Учитель пения откашлялся, взял Евангелие и стал читать: - "Вы слышали, что сказано древним: "не убивай; кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: "рака", подлежит синедриону; а кто скажет: "безумный", подлежит геенне огненной". Чуть слышно повернулся ключ в замочной скважине, дверь без шума отворилась, и в камеру вошел старший надзиратель тюрьмы, а за ним престарелый священник. Появление в юрьме евангелиста Онищенко взбудоражило губернское духовенство. Почти все, сидевшие на краю нар, встали на ноги. Но надзиратель просто сказал: - Продолжайте. Садитесь все. Но учитель не мог продолжить чтение. Установилась неловкая пауза. Кое-кто сел, но большинство стояли. И тогда заговорил учитель Нечаев: - Я знаю, что по тюремным законам арестантам с обслуживающими их людьми вступать в разговоры запрещается. Но вот пришлось к слову, к месту, и я хочу спросить. У иудеев, как это записано в пятикнижии Моисея и как читал мой отец, учитель закона Божьего, и как сейчас прочитали слова Христа, говорится: убил - тебе суд. И все. Все точно, все неоспоримо. Вы же, - он посмотрел на священника, надзирателя и затем на Онищенко, - ученики Христа. И вот вам Он говорит прочитанное сейчас: а Я говорю вам: не гневайся. Всякий гневающийся подлежит суду. А кто говорит на брата "пустой" или "безумный", - подлежит более высокому суду. Я никого не убил. Я только говорил, что нужно убить тех, кто убивает сам. И на меня разгневались, меня арестовали, меня с гневом били. А ведь они называют себя христианами, те, которые взяли меня, которые били, разгневавшись. Как это может быть, батюшка, скажите мне. Скажи мне и евангелист. Я хочу услышать и понять, хочу в своих глазах оправдать вас. И Нечаев пристально посмотрел на священника, затем на Онищенко. Иван не опустил глаза, но пока молчал, давая возможность сначала ответить священнику, как старшему, как власть имеющему. У священника на это был ответ, заученный еще в семинарии. Он выступил на шаг вперед, осенил себя крестным знамением и не торопливо, слабым голосом заговорил: - Это хорошо, что вы в камере читаете Евангелие Господа нашего Иисуса Христа. И вопрос ваш уместный для того, чтобы понять, что новое учреждает Господь. Он учреждает быть милостивым, кротким и смиренным. Он напоминает, что за убийство есть суд, как это и записано на страницах богодухновенного Святого Писания. И не велит гневаться. Гневаясь, не согрешайте. Не гневайтесь напрасно, - так сказал наш Спаситель. Особенно обратите внимание на это установление "напрасно". Напрасно не гневайтесь. И Сам Христос напрасно не гневался. Но мы знаем, когда Господь гневался не напрасно. Вспомните, с каким гневом Он изгонял торгашей из храма. С гневом. Доколе терпеть мог наш милостивый Господь. И на вас почти всех, кто по справедливости закона попадает в тюрьму, власти гневаются не напрасно. Каждый из вас знает, за какую провинность он навлек на себя не напрасный гнев. И от гнева Божьего никуда не уйти нам: по Своей справедливости Он будет в свое время судить всех и воздаст каждому по делам его. Все слушавшие подавленно молчали. Священник был стар и устал. Благословив заключенных крестным знамением, он, тяжело развернувшись, вышел из камеры. Надзиратель вышел вслед за ним и запер дверь. Ответ священника не удовлетворил никого. Были все обвинены. Всем предстоял суд, почти всем будут тюрьмы, ссылки. А ведь все хотели прощения, сострадания. Слыхали и о том, что есть учение Христа, что есть христианство. Сердца всех чувствовали, что именно во Христе спасение, решение всех самых сложных вопросов, но как применить это к себе? И все глаза устремились на Ивана: как он ответит на оставшийся открытым вопрос учителя Нечаева. Онищенко был еще молод, многие вопросы еще для него самого были тайной, которая постигается возрастом, кругом познания. Чем выше человек поднимается на гору, тем более ширится его круг обозрения местности; чем больше человек поднимается в духовном росте, тем полнее он способен понять волю Всевышнего. "Боже мой! Умудри меня, откройся мне в Своей полноте", - молился Онищенко. И вспомнил мысль, которая прошла сегодня через его мозг: "Учение Христа - ключ всеотпирающий. Но он должен быть вставлен в замок до конца". Иван встал у стола, все сели, и когда он начал говорить, в его словах почувствовалась сила. - Справедливость, справедливый гнев, справедливое наказание. Все это высокие слова, вполне заслуживающие почтения, признания их верными. Такими вносит их в мир Библия, таковы они от начала мира. И таковы они у Бога: "Мне отмщение, Я воздам", - говорит Господь. И сама жизнь, в которую Богом вложен закон, разумение, Слово, творит беспрекословное дело отмщения и награды, расплаты и воздаяния. Что сеет человек, то и пожинает. Я приложу руку к огню и непременно получу ожег. Разумно обойду огонь - останусь невредим. Человек создан по образу и подобию Божьему. Тело - это храм, в котором живет духовный человек. И если человек по-истине справедлив, творит волю Отца, сотворившего его, - он подобен Богу. Это сын Отца в Его доме, сын Бога. Но жизнь показала, что человек далеко не всегда такой, как должен быть. Забывая жизнь души, отдаваясь хотениям своей плоти, он забывает о справедливости и чести и творит свою волю. Мучается сам и мучает других. Там, где должна быть справедливость, ее нет, где должно быть уважение друг друга, там появляется насилие. Человек, чтобы остановить это, вводит законы воздаяния и наказания. Это по жестокосердию и судимых, и судящих. Вcе мы в камере - жалкий результат жестокосердия, пытающегося силой искоренить зло. И прав учитель, - Они-щенко указал глазами на внимательно слушающего Нечаева, - когда он с болью и ревностью спрашивает: "Где же выход? Где же верное решение вопроса?" Иисус Христос, Его учение, Его жизнь, смерть, воскресение - есть решение этого вопроса, решение, совершенно захватывающее всех людей без исключения. Христос - дверь, в которую человек входит в Царство правды, Царство братства, Царство небесное, вечное. Познать это учение, смысл и объем его - дело времени, жажды, которая насыщается. Блаженны алчущие правды, ибо они насытятся. Сегодня в этот час Слово Бога нам преподнесло только одну мысль: о гневливости людей, гневливости нашей, которая причиняет нам страдания несравненно больше, чем даже убийство. Кто из нас убил и от этого страдает? Один человек, а то и этого нет. А от гневливости? Все и притом каждый день. И как сильно. Но как не гневаться, если мы умны, а рядом идут глупые, не мыслящие люди, идут заблуждающиеся? Глубоко зная жизнь, познав истину непосредственно от Бога, Иисус Христос с силой, с любовью объясняет нам те причины, которые способны вызвать гнев. Причины этого - возвышение себя и унижение других. И все это происходит в нашем мышлении, в нашем разумении себя и других людей. Блаженны кроткие, блаженны милостивые, т. е. понимающие причины, ведущие человека к преступлению. Все понять - все простить. Иван говорил, а все слушающие поражались правдивости его слов, входящих в самую душу. И Онищенко понимал: покорил его Христос, покоряет Он и сердце каждого. Только надо верно понимать самому и верно разъяснять другим. Он понимал, что многие упираются, не хотят соглашаться с тем, что научились не зная отвергать, не верить, не желать. Но упорство это временное до той поры, когда человек на себе испытает верность и силу этого учения, этого понимания жизни. Было уже поздно. Наступил вечер. В коридоре гремели бачки с кипятком, которые разносили по камерам. - Ну Ваня, - сказал Попов, поднимаясь, - спасибо тебе. Дал ты нам хорошую пищу. Хотим, чтобы ты с нами побыл дольше. Много вопросов к тебе будет. - Давайте споем все вместе молитву, молиться которой учил Иисус Христос, - неожиданно для себя предложил Ваня. Все встали, подсознательно влекомые вечным магнитом тепла, любви и милосердия. Первым запел учитель пения. За ним включился Онищенко, запело еще несколько голосов. А слова о прощении "как и мы прощаем должникам нашим" пели уже все. На глазах Онищенко выступили слезы, заплакал учитель пения и вытирал лицо рукавом: рубахи. Ложась спать, Онищенко молился с особенной радостью. Как он любил истину, как любил видеть ее, когда она впитывается сердцами людей, еще не знавших ее! Идти среди страждущих, нести свет, освещаться самому - какое счастье! Он засыпал, и лицо его светилось, как лицо ребенка. "Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят".   Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...  Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...  Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...  Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все... Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:
|