ОБЩЕЕ ЗНАЧЕНИЕ СИСМОНДИ В ИСТОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ

Мы ознакомились теперь со всеми главнейшими положениями Сисмонди, относящимися к области теоретической экономии. Подводя итоги, мы видим, что Сисмонди остается везде безусловно верен себе, что его точка зрения неизменна. По всем пунктам он отличается от классиков тем, что указывает противоречия капитализма. Это с одной стороны. С другой стороны, ни по одному пункту он не может (да и не хочет) провести дальше анализ классиков и потому ограничивается сентиментальной критикой капитализма с точки зрения мелкого буржуа. Такая замена научного анализа сентиментальными жалобами и сетованиями обусловливает

Точно так же, как «Очерки» «кишат» воззваниями к «нам», восклицаниями: «мы» и т. п. фразами, игнорирующими эти противоречия.

Мы подозреваем, не считает ли г. Н. —он эти «цитаты» талисманом, защищающим его от всякой критики? Иначе трудно объяснить себе то обстоятельство, что г. Н. —он, зная от гг. Струве и Туган-Барановского о сопоставлении его учения с доктриной Сисмонди, «цитировал» в одной из статей своих в «Р. Б — ее» (1894 г., № 6, с. 88) отзыв представителя новой теории, относящего Сисмонди к мелкобуржуазным реакционерам и утопистам⁶³. Должно быть, он глубоко уверен, что подобной «цитатой» он «опроверг» сопоставление своей собственной особы с Сисмонди.

_______________ К ХАРАКТЕРИСТИКЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОМАНТИЗМА______________ 193

у него чрезвычайную поверхностность понимания. Новейшая теория, восприняв указания на противоречия капитализма, распространила и на них научный анализ и пришла по всем пунктам к выводам, которые коренным образом расходятся с выводами Сис-монди и потому приводят к диаметрально противоположной точке зрения на капитализм.

В «Критике некоторых положений политической экономии» («Zur Kritik». Русский перевод, М. 1896 г.) общее значение Сисмонди в истории науки охарактеризовано так:

«Сисмонди уже освободился от представления Буа-гильбера, что труд, составляющий источник меновой ценности, искажается деньгами, но он нападает на крупный промышленный капитал точно так же, как Буагильбер — на деньги» (с. 36).

Автор хочет сказать: как Буагильбер поверхностно смотрел на товарный обмен, как на естественный строй, восставая против денег, в которых он видел «чуждый элемент» (с. 30, ibid.), так и Сисмонди смотрел на мелкое производство, как на естественный строй, восставая против крупного капитала, в котором он видел чуждый элемент. Буагильбер не понимал неразрывной и естественной связи денег с товарным обменом, не понимал, что противополагает, как чуждые элементы, две формы «буржуазного труда» (ibid., 30—31). Сисмонди не понимал неразрывной и естественной связи крупного капитала с мелким самостоятельным производством, не понимал, что это — две формы товарного хозяйства. Буагильбер, «восставая против буржуазного труда в одной его форме», «впадая в утопию, возводит его в апофеоз в другой» (ibid.). Сисмонди, восставая против крупного капитала, т. е. против товарного хозяйства в одной форме, именно наиболее развитой, впадая в утопию, возводил в апофеоз мелкого производителя (особенно крестьянство), т. е. товарное хозяйство в другой, только зачаточной форме.

«Если политическая экономия, — продолжает автор «Критики», — в лице Рикардо беспощадно выводит свое последнее заключение и этим завершается, то Сисмонди

дополняет этот результат, представляя на себе самом ее сомнения» (с. 36).

Таким образом, автор «Критики» сводит значение Сисмонди к тому, что он выдвинул вопрос о противоречиях капитализма и таким образом поставил задачу дальнейшему анализу. Все самостоятельные воззрения Сисмонди, который хотел также ответить на этот вопрос, признаются цитируемым автором ненаучными, поверхностными и отражающими его реакционную мелкобуржуазную точку зрения (см. вышеприведенные отзывы и один отзыв ниже, в связи с «цитатой» Эфруси).

Сравнивая доктрину Сисмонди с народничеством, мы видим по всем почти пунктам (за исключением отрицания теории ренты Рикардо и мальтузианских наставлений крестьянам) поразительное тождество, доходящее иногда до одинаковости выражений. Экономисты-народники стоят целиком на точке зрения Сисмонди. Мы еще более убедимся в этом ниже, когда перейдем от теории к воззрениям Сисмонди на практические вопросы.

Что касается, наконец, до Эфруси, то он ни по одному пункту не дал правильной оценки Сисмонди. Указывая на подчеркивание противоречий капитализма и осуждение их у Сисмонди, Эфруси совершенно не понял ни резкого отличия его теории от теории научного материализма, ни диаметральной противоположности романтической и научной точки зрения на капитализм. Симпатия народника к романтику, трогательное единодушие их помешало автору статей в «Русск. Богат.» правильно охарактеризовать этого классического представителя романтизма в экономической науке.

Мы привели сейчас отзыв о Сисмонди, что «он в себе самом представлял сомнения» классической экономии.

Но Сисмонди и не думал ограничиваться такой ролью (которая дает ему почетное место среди экономистов). Он, как мы видели, пытался разрешать сомнения и пытался крайне неудачно. Мало того, он обвинял классиков и их науку не за то, что она остановилась перед анализом противоречий, а за то, что она будто бы следовала неверным приемам. «Старая наука не учит нас ни понимать, ни предупреждать» новые бедствия

_______________ К ХАРАКТЕРИСТИКЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОМАНТИЗМА______________ 195

говорит Сисмонди в предисловии ко 2-му изданию своей книги, объясняя этот факт не тем, что анализ этой науки неполон и непоследователен, а тем, что она будто бы «ударилась в абстракции» (I, 55: новые ученики А. Смита в Англии бросились (se sont jetés) в абстракции, забывая о «человеке») — и «идет по ложному пути» (II, 448). В чем же состоят обвинения Сисмонди против классиков, позволяющие ему сделать такой вывод?

«Экономисты, наиболее знаменитые, слишком мало обращали внимания на потребление и на сбыт» (I, 124).

Это обвинение повторялось со времен Сисмонди бесчисленное множество раз. Считали нужным выделять «потребление» от «производства» как особый отдел науки; говорили, что производство зависит от естественных законов, тогда как потребление определяется распределением, зависящим от воли людей, и т. п., и т. п. Как известно, наши народники держатся тех же идей, выделяя на первое место распределение.

Какой же смысл в этом обвинении? Оно основано лишь на крайне ненаучном понимании самого предмета политической экономии. Ее предмет вовсе не «производство материальных ценностей», как часто говорят (это — предмет технологии), а общественные отношения людей по производству. Только понимая «производство» в первом смысле, и можно выделять от него особо «распределение», и тогда в «отделе» о производстве, вместо

Само собою разумеется, что Эфруси также не преминул выхвалять и за это Сисмонди. «В учении Сисмонди важны, — читаем мы в «Р. Б.» № 8, с. 56, — не столько отдельные, специальные меры, предлагавшиеся им, сколько общий дух, которым проникнута вся его система. Вопреки классической школе, он выдвигает с особенной силой интересы распределения, а не интересы производства». Вопреки своим повторным «ссылкам» на «новейших» экономистов, Эфруси абсолютно не понял их учения и продолжает возиться с сентиментальным вздором, характеризующим примитивную критику капитализма. Наш народник и здесь хочет спастись тем, что сопоставляет Сисмонди с «многими видными представителями исторической школы»; оказывается, что «Сисмонди ушел дальше» (ibid.), и Эфруси совершенно этим удовлетворяется! «Ушел дальше» немецких профессоров — чего же вам еще надо? Подобно всем народникам, Эфруси старается перенести центр тяжести на то, что Сисмонди критиковал капитализм. О том, что критика капитализма бывает разная, что критиковать капитализм можно и с сентиментальной, и с научной точки зрения, — экономист «Р. Б — ва», видимо, не имеет понятия.

категорий исторически определенных форм общественного хозяйства, фигурируют категории, относящиеся к процессу труда вообще: обыкновенно такие бессодержательные банальности служат лишь потом к затушевыванию исторических и социальных условий. (Пример — хоть понятие о капитале.) Если же мы последовательно будем смотреть на «производство», как на общественные отношения по производству, то и «распределение», и «потребление» потеряют всякое самостоятельное значение. Раз выяснены отношения по производству, — тем самым выяснилась и доля в продукте, приходящаяся отдельным классам, а следовательно, «распределение» и «потребление». И наоборот, при невыясненности производственных отношений (напр., при непонимании процесса производства всего общественного капитала в его целом) всякие рассуждения о потреблении и распределении превращаются в банальности или невинные романтические пожелания. Сисмонди — родоначальник подобных толков. Родбер-тус тоже много говорил о «распределении национального продукта», «новейшие» авторитеты Эфруси созидали даже особые «школы», одним из принципов которых было особое внимание к распределению. И все эти теоретики «распределения» и «потребления» не сумели разрешить даже основного вопроса об отличии общественного капитала от общественного дохода, все продолжали путаться в противоречиях, перед которыми остановился А. Смит. — Проблему удалось решить лишь экономисту, никогда не выделявшему особо рас-

Весьма справедливо Ингрем сближает Сисмонди с «катедер-социалистами» (с. 212 «Истории политической экономии». М. 1891), заявляя наивно: «Мы уже (!!) примкнули к воззрению Сисмонди на государство, как на такую силу, которая должна заботиться... о распространении благ общественного соединения и новейшего прогресса, по возможности, на все классы общества» (215). Какой глубиной отличаются эти «воззрения» Сисмонди, мы уже видели на примере протекционизма.

См., напр., статью «Доход» Р. Мейера в «Handw. der St.» (русский перевод в сборнике «Промышленность»), излагающую всю беспомощную путаницу в рассуждениях «новейших» немецких профессоров об этом предмете. Оригинально, что Р. Мейер, опираясь прямо на Ад. Смита и приводя в указании литературы ссылку на те самые главы II тома «Капитала», в которых содержится полное опровержение Смита, не упоминает об этом в тексте.

_______________ К ХАРАКТЕРИСТИКЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОМАНТИЗМА______________ 197

пределения, протестовавшему самым энергичным образом против «вульгарных» рассуждений о «распределении» (ср. замечания Маркса на Готскую программу, цитированные у П. Струве в «Критических заметках», с. 129, эпиграф к IV гл.)⁶⁵. Мало того. Самое разрешение проблемы состояло в анализе воспроизводства общественного капитала. Ни о потреблении, ни о распределении автор и не ставил особого вопроса; но и то, и другое выяснилось вполне само собой после того, как доведен был до конца анализ производства.

«Научный анализ капиталистического способа производства доказывает, что... условия распределения, по сущности своей тождественные с условиями производства, составляют оборотную сторону этих последних, так что и те и другие носят одинаково тот же самый исторически преходящий характер». «Заработная плата предполагает наемный труд, прибыль — капитал. Эти определенные формы распределения предполагают, след., определенные общественные черты (Charaktere) условий производства и определенные общественные отношения агентов производства. Определенное отношение распределения есть, следовательно, лишь выражение исторически определенного отношения производства». «... Каждая форма распределения исчезает вместе с определенной формой производства, которой она соответствует и из которой проистекает».

«То воззрение, которое рассматривает исторически лишь отношения распределения, но не отношения производства, с одной стороны, есть лишь воззрение зарождающейся, еще робкой (непоследовательной, befangen) критики буржуазной экономии. С другой же стороны, оно основано на смешении и отождествлении общественного процесса производства с простым процессом труда, который должен совершать и искусственно изолированный человек без всякой общественной помощи. Поскольку процесс труда есть лишь процесс между человеком и природой, — его простые элементы остаются одинаковыми для всех общественных форм развития. Но каждая определенная историческая

форма этого процесса развивает далее материальные основания и общественные формы его» («Капитал», т. III, 2, стр. 415, 419, 420 немецкого оригинала)⁶⁶.

Не более посчастливилось Сисмонди и в другого рода нападках на классиков, занимающих еще больше места в его «Nouveaux Principes». «Новые ученики А. Смита в Англии бросились в абстракции, забывая о человеке...» (I, 55). Для Рикардо «богатство — все, а люди — ничто» (II, 331). «Они (экономисты, защищающие свободу торговли) часто приносят людей и реальные интересы в жертву абстрактной теории» (II, 457) и т. п.

Как стары эти нападки, и в то же время как они новы! Я имею в виду обновление их народниками, поднявшими такой шум по поводу открытого признания капиталистического развития России за настоящее, действительное и неизбежное развитие ее. Не то же ли самое повторяли они на разные лады, крича об «апологии власти денег», о «социал-буржуазности» и т. п.?⁶⁷ И к ним еще в гораздо большей степени, чем к Сисмонди, приложимо замечание, сделанное по адресу сентиментальной критики капитализма вообще: Man schreie nicht zu sehr über den Zynismus! Der Zynismus liegt in der Sache, nicht in den Worten, welche die Sache bezeichnen! Не кричите очень о цинизме! Цинизм заключается не в словах, описывающих действительность, а в самой действительности!

«Еще в гораздо большей степени», — говорим мы. Это — потому, что романтики западноевропейские не имели перед собой научного анализа противоречий капитализма, что они впервые указывали на эти противоречия, что они громили («жалкими словами», впрочем) людей, не видевших этих противоречий.

Сисмонди обрушивался на Рикардо за то, что тот с беспощадной откровенностью делал все выводы из наблюдения и изучения буржуазного общества: он формулировал открыто и существование производства ради производства, и превращение рабочей силы в товар, на который смотрят так же, как на всякий другой товар, — и то, что для «общества» важен только

_______________ К ХАРАКТЕРИСТИКЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОМАНТИЗМА______________ 199

чистый доход, т. е. только величина прибыли. Но Рикардо говорил совершенную правду: на деле все обстоит именно так. Если эта истина казалась Сис-монди «низкой истиной», то он должен бы был искать причин этой низости совсем не в теории Рикардо и нападать совсем не на «абстракции»; его восклицания по адресу Рикардо относятся целиком к области «нас возвышающего обмана».

Ну, а наши современные романтики? Думают ли они отрицать действительность «власти денег»? Думают ли они отрицать, что эта власть всемогуща не только среди промышленного населения, но и среди земледельческого, в какой угодно «общинной», в какой угодно глухой деревушке? Думают ли они отрицать необходимую связь этого факта с товарным хозяйством? Они и не пытались подвергать это сомнению. Они просто стараются не говорить об этом. Они боятся назвать вещи их настоящим именем.

И мы вполне понимаем их боязнь: открытое признание действительности отняло бы всякую почву у сентиментальной (народнической) критики капитализма. Неудивительно, что они так страстно бросаются в бой, не успев даже вычистить заржавленное оружие романтизма. Неудивительно, что они не разбирают средств и хотят враждебность к сентиментальной критике

Эфруси, напр., с важным видом повторяет сентиментальные фразы Сисмонди о том, что увеличение чистого дохода предпринимателя не есть выигрыш для народного хозяйства, и т. п., упрекая его лишь в том, что он «сознавал» это «еще не вполне ясно» (с. 43, № 8).

Не угодно ли сравнить с этим результаты научного анализа капитализма:

Валовой доход (Roheinkommen) общества состоит из заработной платы + прибыль + рента. Чистый доход (Reineinkommen) это — сверхстоимость.

«Если рассматривать доход всего общества, то национальный доход состоит из заработной платы плюс прибыль, плюс рента, т. е. из валового дохода. Однако такое воззрение является лишь абстракцией в том отношении, что все общество, на основе капиталистического производства, становится на капиталистическую точку зрения и считает чистым доходом лишь доход, состоящий из прибыли и ренты» (III, 2, 375—376)⁶⁹.

Таким образом, автор вполне примыкает к Рикардо и его определению «чистого дохода» «общества», к тому самому определению, которое вызвало «знаменитое возражение» Сисмонди («Р. Б.» № 8, с. 44): «Как? Богатство — все, а люди — ничто?» (II, 331). В современном обществе — конечно, да.

выставить враждебностью к критике вообще. Ведь они борются за свое право на существование.

Сисмонди пытался даже возвести свою сентиментальную критику в особый метод социальной науки. Мы уже видели, что он попрекал Рикардо не тем, что его объективный анализ остановился перед противоречиями капитализма (этот упрек был бы основателен), а именно тем, что это — анализ объективный. Сисмонди говорил, что Рикардо «забывает о человеке». В предисловии ко второму изданию «Nouveaux Principes» встречаем такую тираду:

«Я считаю необходимым протестовать против обычных, столь часто легкомысленных, столь часто ложных приемов суждения о сочинении, касающемся социальных наук. Проблема, подлежащая их разрешению, несравненно сложнее, чем все проблемы наук естественных; в то же время эта проблема обращается к сердцу точно так же, как к разуму» (I, XVI). Как знакомы русскому читателю эти идеи о противоположности естественных и социальных наук, об обращении последних к «сердцу»! Сисмонди высказывает здесь те самые мысли, которым предстояло через несколько десятилетий быть «вновь открытыми» на дальнем востоке Европы «русской школой социологов» и фигурировать в качестве особого «субъективного метода в социологии»... Сисмонди апеллирует, разумеется, — как и наши оте-

* «Политическая экономия — наука не простого расчета (n'est pas une science de calcul), a наука моральная... Она ведет к цели лишь тогда, когда приняты во внимание чувства, потребности и страсти людей» (I, 313). Эти чувствительные фразы, в которых Сисмонди точно так же, как русские социологи субъективной школы в своих совершенно аналогичных восклицаниях, видит новые понятия о социальной науке, показывают на самом деле, в каком еще детски примитивном состоянии находилась критика буржуазии. Разве научный анализ противоречий, оставаясь строго объективным «расчетом», не дает именно твердой основы для понимания «чувств, потребностей и страстей» и притом страстей не «людей» вообще, — этой абстракции, которую и романтик, и народник наполняет специфически мелкобуржуазным содержанием, — а. людей определенных классов? Но дело в том, что Сисмонди не мог теоретически опровергнуть экономистов и потому ограничивался сентиментальными фразами. «Утопический дилетантизм вынужден делать теоретические уступки всякому более или менее ученому защитнику буржуазного порядка. Чтобы загладить возникающее у него сознание своего бессилия, утопист утешает себя, упрекая своих противников в объективности: положим, дескать, вы ученее меня, но зато я добрее» (Бельтов, с. 43).

_______________ К ХАРАКТЕРИСТИКЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОМАНТИЗМА______________ 201

чественные социологи, — «к сердцу так же, как к разуму». Но мы видели уже, как по всем важнейшим проблемам «сердце» мелкого буржуа торжествовало над «разумом» теоретика-э кономиста.

Верность данной здесь оценки сентиментального Сис-монди в отношении его к на-учно-«объективному» Ри-кардо вполне подтверждается отзывом Маркса во втором томе «Теорий прибавочной стоимости», вышедшем в 1905 году («Theorien über den Mehrwert», II. В., I. T., S. 304 u. ff. «Bemerkungen über die Geschichte der Entdeckung des sogenannten Ricardoschen Gesetzes»). Противопоставляя Мальтуса, как жалкого плагиатора, подкупленного адвоката имущих, бесстыдного сикофанта, — Рикардо, как человеку науки, Маркс говорит:

«Рикардо рассматривает капиталистический способ производства, как самый выгодный для производства вообще, как самый выгодный для создания богатства, и Рикардо вполне прав для своей эпохи. Он хочет производства для производства, и он прав. Возражать на это, как делали сентиментальные противники Рикардо, указанием на то, что производство, как таковое, не является же самоцелью, значит забывать, что производство ради производства есть не что иное, как развитие производительных сил человечества, т. е. развитие богатства человеческой природы как самоцель. Если противопоставить этой цели благо отдельных индивидов, как делал Сисмонди, то это значит утверждать, что развитие всего человеческого рода должно быть задержано ради обеспечения блага отдельных индивидов, что, следовательно, нельзя вести, к примеру скажем, никакой войны, ибо война ведет к гибели

Точно «проблемы», вытекающие из естественных наук, не обращаются тоже к «сердцу»?! Постскриптум написан к изданию 1908 г. Ред.

— «Теории прибавочной стоимости», т. II, ч. 1, стр. 304 и следующие. «Замечания относительно истории открытия так называемого Рикардовского закона»⁷⁰. Ред.

отдельных лиц. Сисмонди прав лишь против таких экономистов, которые затушевывают этот антагонизм, отрицают его» (S. 309). С своей точки зрения, Рикардо имеет полное право приравнивать пролетариев к машинам, к товарам в капиталистическом производстве. «Es ist dieses stoisch, objektiv, wissenschaftlich», «это — стоицизм, это объективно, это научно» (S. 313). Понятно, что эта оценка относится лишь к определенной эпохе, к самому началу XIX века.

ГЛАВА II ХАРАКТЕР КРИТИКИ КАПИТАЛИЗМА У РОМАНТИКОВ

«Разумом» Сисмонди мы уже достаточно занимались. Посмотрим теперь поближе на его «сердце». Попытаемся собрать воедино все указания на его точку зрения (которую мы изучали до сих пор лишь как элемент, соприкасающийся с теоретическими вопросами), на его отношение к капитализму, на его общественные симпатии, на его понимание «социально-политических» задач той эпохи, которой он был участником.

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: