О СОЛНЦЕ И ЛУНЕ И О ТОМ, КАК СКРЫЛСЯ ВАЛИНОР

Рассказывают, что после бегства Мелькора Валар долго сидели недвижимо на своих тронах в Круге Судьбы, но они не бездействовали, как заявил Феанор в безумии своего сердца. Ибо Валар могут творить многие вещи в мыслях своих лучше, чем руками, и могут держать совет друг с другом, не обмениваясь ни словом.

Так бодрствовали они в ночи Валинора, и мысли их возвращались к тому времени когда не было Эа, и уходили вперед, к ее концу. Но ни могущество, ни мудрость не облегчили их печаль. И больше, чем гибель деревьев, они оплакивали совращение Феанора, из всех деяний Мелькора – одно из самых пагубных, потому что Феанор был создан великим во всем: телом и разумом, доблестью и выносливостью, красотой и сообразительностью, искусством и силой, и многим другим. И ему не было равных среди детей Илюватара, и жаркое пламя пылало в нем.

Удивительные работы, которые он мог бы создать к вящей славе Арда в иных условиях, по замыслам своим в какой-то мере были по силам одному Манве. И Ваньяр, бывшие вместе с Валар тому свидетелями, рассказывали, что когда вестники объявили Манве ответы Феанора его посланцам, Манве заплакал и склонил голову. Но услышав последние слова Феанора, что, по крайней мере, Нольдор совершит дела, которые всегда будут упоминаться в песнях – он поднял голову, как будто услышал далекий голос, и сказал:

– Воистину так! Хотя дорогой ценой будут оплачены эти песни и другой цены не может быть! Однако, зло еще принесет добрые плоды!

Но Мандос сказал:

– И все же зло останется злом! А Феанор скоро придет ко мне.

Но когда, наконец, Валар узнали, что Нольдорцы действительно покинули Аман и вернулись в Средиземье, они поднялись и стали претворять в жизнь решения, принятые ими в мыслях, для исправления зла Мелькора.

И Манве приказал Яванне и Ниенне приложить все их силы и могущество для оживления и исцеления деревьев.

Но слезы Ниенны не смогли излечить их смертельные раны, и Яванна долго пела одна во мраке.

И вот, когда надежда угасла и песня Яванны дрогнула, на безлиственной ветви Тельпериона, наконец, появился огромный серебряный цветок, а Лаурелин дали единственный золотой плод.

И Яванна взяла их. И тогда деревья умерли, а их безжизненные стволы остались стоять в Валиноре памятью об исчезнувшей радости.

А цветок и плод Яванна отдала Ауле, и Манве освятил их, и Ауле со своим народом создал для них сосуды, дабы сохранить их сияние – так говорится в «Наралионе» – песне о Солнце и Луне.

Эти сосуды Валар передали Варде, чтобы та превратила их в светильники небес, затмевающие древние звезды, будучи ближе расположены к Арда.

И Варда дала им силу двигаться в нижних областях Ильмена и отправила их странствовать предопределенными путями над поверхностью Земли, с востока на запад и вновь возвращаться.

Вот что сделали Валар, вспомнив о своих сумерках, о тьме, окутывающей страны Арда. И они решили осветить Средиземье и светом препятствовать делам Мелькора.

Потому что они помнили об Авари, оставшихся у вод пробуждения, и Валар еще не совсем отвернулись от Нольдора в изгнании. К тому же, Манве знал, что час прихода людей приблизился.

И говорят, что уже тогда, когда Валар шли войной против Мелькора ради Квенди, они сдерживали свою разрушительную силу из-за Хильдора, Последующих, младших детей Илюватара. Потому что страшными были раны Средиземья в войне против Утумис, и Валар опасались, как бы не произошло худшее – ведь Хильдору была уготовлена доля смертных, и они в меньшей степени, чем Квенди, могли противостоять страху и смятению.

Кроме того, Манве не было открыто, где должны появиться люди – на севере, юге или востоке. Поэтому Валар созвали совет, и укрепили оборону страны своего обитания.

Изиль, Сияние – так в древности Ваньяр именовали в Валиноре Луну – цветок Тельпериона, а Солнце они называли Анар, Золотой Огонь, и то был плод Лаурелина. А Нольдорцы дали им другие названия – Рана, Своенравная, и Ваза, Огненное Сердце, пробуждающее и истребляющее. И солнце считалось символом пробуждения людей и убывания Эльфов, а Луна сохраняла память о них.

Девушку, избранную Валар среди Майяр, дабы руководить движением сосуда Солнца, звали Ариен, а тот, кто направлял движение Луны, был Тилион.

В дни деревьев Ариен заботилась о золотых цветах в садах Ваны и орошала их сверкающей росой Лаурелина.

Тилион же был охотником из отряда Ороме и владел серебряным луком. Он любил серебро. Для отдыха Тилион покидал леса Ороме и отправлялся в Лориен, где дремал возле омутов Эсте, в мерцании лучей Тельпериона. И он просил поручить ему вечно заботиться о последнем серебряном цветке.

Девушка Ариен обладала могуществом большим, чем его, и ее избрали потому, что жар Лаурелина не причинял ей вреда, так как Ариен изначально была духом огня, кого Мелькор не смог обмануть и привлечь к себе на службу.

Слишком яркими были глаза Ариен, чтобы Эльдарцы могли смотреть в них, и, оставив Валинор, она покинула обличье и одежду, которые, подобно Валар, она носила там, и стала обнаженным пламенем, ужасным в своем величии.

Сначала был создан Изиль, и первым поднялся в звездное королевство, став старшим из новых светочей, как Тельперион из двух деревьев. На время мир озарился лунным светом, и тогда проснулись и пришли в движение многие существа, те, что долго ждали, погруженные в сон Яванны.

Слуги Моргота удивились, а Эльфы Внешних земель с радостью смотрели вверх. И когда Луна поднялась над мраком запада, Фингольфин приказал трубить в серебряные трубы и начал свой поход в Средиземье. И тени его воинов, длинные и черные, шли перед ними.

Семь раз пересекал Тилион небеса, двигаясь к востоку, пока не был готов сосуд Ариен. И тогда величественно поднялся Анар, и первый солнечный рассвет был подобен огромному костру на вершине Пелори. Облака Средиземья вспыхнули, послышался шум многочисленных водопадов.

И Моргот испугался и спустился в самые глубокие подземелья Ангбанда. Он созвал своих слуг и сотворил огромные клубы дыма и темные облака, дабы укрыть свою страну от света Дневной звезды.

Варда намеривалась сделать так, чтобы те два сосуда всегда двигались в Ильмене, над Землей, но не одновременно. Каждый должен был уходить из Валинора на восток и возвращаться, и одному следовало выходить с запада, когда другой поворачивал в обратный путь с востока. Так начался отсчет новых дней – подобно календарю деревьев, от мига смешания двух сияний, когда Ариен и Тирион встретились на своем пути над серединой Земли.

Но Тилион был своенравным и непослушным, непостоянным в скорости и не придерживался указанного ему пути. Он искал возможности приблизится к Ариен, чье великолепие влекло его, хотя пламя Анара опаляло его, и лунный остров начал темнеть.

Из-за этого своенравия Тилиона – а еще больше по просьбе Лориена и Эсте, которые говорили, что сон и покой изгнаны с земли, а звезды скрылись – Варда изменила свой замысел и установила время, когда в мире существовали тени и полусвет.

Поэтому Анар некоторое время отдыхал в Валиноре, на прохладной груди Внешнего Моря, и вечер, когда Солнце опускалось на отдых, стал часом величайшего веселья и радости в Амане.

Но вскоре слуги Ульмо погружали Солнце в море и поспешно несли его под землей, и так оно, невидимое, оказывалось на востоке и снова поднималось в небеса, чтобы ночь не длилась слишком долго и зло не плодилось под Луной.

Но от соприкосновения с Анаром воды Внешнего Моря нагревались и светились цветным огнем, так что и после ухода Ариен Валинор некоторое время имел свет. А пока она двигалась под землей, приближаясь к востоку, свечение убывало, и Валинор погружался во тьму.

И тогда Валар еще больше печалились о смерти Лаурелина. А во время рассвета тени гор Защиты еще тяжелее ложились на Благословенное Королевство.

Варда приказала Луне совершать свой путь таким же образом и, пройдя под землей, подниматься на востоке, но только после того, как Солнце спустится с небес. Но Тилион двигался с неравномерной скоростью, как он ходит обычно, и по-прежнему стремился к Ариен, как он будет поступать всегда, и потому их часто можно увидеть над землей одновременно, а иногда случается так, что он подойдет к ней слишком близко и его тень закроет сияние ее, и тогда среди дня наступает тьма.

С тех пор Валар отсчитывают дни по приходу и уходу Анара, и так будет до изменения мира. Потому что Тилион редко задерживается в Валиноре, но чаще быстро пробегает над западными землями, над Аватором или Араманом, или Валинором и погружается в пучину за Внешним Морем, в одиночестве прокладывая свой путь сквозь гроты и пещеры у корней Арда. И там он часто блуждает и возвращается слишком поздно.

Все же после долгой ночи свет в Валиноре был сильнее и прекраснее, чем над Средиземьем, потому что там отдыхало Солнце, и свет небес был ближе всего к Земле в той местности. Но ни Солнце, ни Луна не могли сравниться со светом древних дней, который исходил от деревьев до того, как их коснулся яд Унголиант. Тот свет живет ныне в одних лишь Сильмарилях.

Но Моргот возненавидел новые светочи и на время растерялся от этого неожиданного удара Валар.

Затем он атаковал Тилиона, послав против него духов тьмы, и в Ильмене, под звездными путями, завязалась битва, но Тилион одержал победу.

Ариен же Моргот боялся великим страхом и не отваживался подойти к ней ближе, не имея большого для этого могущества. Потому что по мере того, как в нем росла злоба и зло исходило из него, творение его лживых помыслов, рождая злые существа – его могущество переходило к ним и дробилось, а сам он становился все более связанным с землей и не желал покидать свою мрачную крепость. Тьмою он оградил себя и своих слуг от Ариен – они не могли выносить блеска ее глаз. И местность вблизи его жилища была скрыта испарениями и огромными облаками.

Но увидев нападение на Тилиона, Валар встревожились, опасаясь, что злоба и хитрость Моргота могут измыслить еще что-нибудь против них. Не желая идти на него войной в Средиземье, они, тем не менее, помнили разрушение Альмарена и решили, что подобное не должно случится с Валинором.

Тогда они заново укрепили свою страну и превратили горные склоны Пелори в отвесные и ужасные высоты – на севере и на юге.

Внешние склоны этих гор были черные, гладкие и твердые, как стекло, без единой точки опоры или выступа, и обрывались в огромную пропасть. Над ними возносились вершины, коронованные льдом.

Не знающая сна стража была поставлена на них, и не имели те горы ни одного прохода, кроме ущелья Калакирна, которое Валар не закрыли ради Эльдарцев, оставшихся верными.

В том глубоком ущелье, в городе Тирион на зеленом холме, Финарфин все еще правил остатками Нольдора. И вся эта раса Эльфов, даже Ваньяр и их повелитель Ингве, должны были иногда дышать внешним воздухом и ветром, что приходит из-за моря, с их родины. К тому же Валар не захотели окончательно разлучать Телери с их родичами.

И они возвели на Калакирна мощные башни и поставили на них много часовых, а там, где ущелье выходит на равнины Вальмара, разместили войско, так что ни птица, ни зверь, ни Эльф, ни человек – никто из живущих в Средиземье не мог бы пройти тем путем.

А еще в то время, которое песни называют Нуртале Валинорева, Исчезновение Валинора, были созданы зачарованные острова, и все моря вокруг наполнились тенями и чарами. И к этим островам, как сетью покрывавшим Море Теней от севера до юга, перед Тол Эрессе, Одиноким Островом, можно было попасть, плывя только на запад.

Но едва ли какое-либо судно смогло бы пройти между ними, потому что там всегда волны с угрожающим шумом разбивались о черные скалы, скрытые в тумане. И моряков в сумерках охватывала огромная усталость и пресыщение морем. Но стоило им высадиться на острова, как они попадали в ловушку и погружались в сон, которому длиться до изменения мира.

Так осуществлялось предсказание Мандоса в Арамане, и Благословенное Королевство закрылось для Нольдора.

Из многих посланцев, что в последующие дни отправились в плавание на запад, никому не удалось попасть в Валинор, кроме одного, самого могучего из тех, кто упоминается в песнях.

О ЛЮДЯХ

Теперь Валар мирно жили за своими горами и, дав Средиземью свет, надолго оставили его без внимания.

И владычеству Моргота не было препятствий, кроме доблести Нольдора.

Но Ульмо, которому все воды приносят вести о земле, по-прежнему беспокоился об изгнанниках.

Так началось исчисление лет Солнца.

Более быстрыми и краткими были они, чем долгие годы деревьев в Валиноре.

В это время воздух Средиземья стал тяжелым от дыхания всего живого и от смертности, а перемены в старении чрезвычайно ускорились. Жизнь изобиловала на суше и в водах во вторую весну Арда, и Эльдарцы умножились, и под новым Солнцем Белерианд стал зеленым и прекрасным.

И при первом же восходе Солнца на земле Хильдориена, в восточных областях Средиземья, пробудились младшие дети Илюватара.

Открыв глаза, дети посмотрели в ту сторону, где на западе впервые взошло солнце, и туда же большей частью обращали они свои стопы, скитаясь по земле.

Атани, Второй Народ – так называли их Эльдарцы, и еще – Хильдор, Последующие, и дали им еще много других имен: Апановар – Послерожденные, Энгвар – Подверженные болезням, Феримор – Смертные. И они называли людей захватчиками и Чужими, Неуклюжими и Боящимися ночи, Детьми Солнца.

В этих историях, рассказывающих о древних днях, когда смертных было еще немного, а угасание Эльфов еще не началось, о людях говорится мало, разве что о тех отцах людей, Атанатари, кто в первые годы Солнца и Луны скитался на севере мира.

Ни один Валар не пришел в Хильдориен, чтобы руководить людьми или призвать их поселиться в Валиноре, и люди скорее боялись Валар, чем любили их, и не понимали намерений могущественных, будучи в отчуждении от них и в борьбе с миром.

Тем не менее Ульмо принимал в них участие – по совету Манве, и вестники Ульмо часто приходили к людям по рекам и ручьям. Но люди почти не понимали языка воды, и в те дни понимали его еще меньше, пока не встретились с Эльфами.

Поэтому, хотя они и любили воду, и шум ее волновал их сердца, все же люди не постигли смысла посланий Ульмо.

Рассказывают, что вскоре они встретили во многих местах темных Эльфов и те помогли им, и люди в начале своем стали товарищами и учениками этого древнего народа, скитальцев расы Эльфов, никогда не ступавших на землю Валинора и знавших о Валар только по слухам.

Тогда еще прошло немного времени с тех пор, как Моргот вернулся в Средиземье, и власть его была ограничена, в первую очередь – неожиданным появлением великого света.

Холмы и равнины были почти безопасны, и новые творения, давно задуманные Яванной и посеянные ею во мраке, вступили, наконец, в пору роста и цветения. И дети рода людей широко распространились на западе, севере и юге, и радость их была подобно радости утра, когда роса еще не высохла, и каждый лист зелен.

Но рассвет краток, а день зачастую не оправдывает своих обещаний, и уже приближалось время великих войн на севере, когда Нольдору, Синдару и людям предстояло сражаться против войск Моргота Бауглира и оказаться побежденными.

К этому привела хитрая ложь Моргота, которую он посеял в древности, как сеял и впоследствии среди своих врагов, а так же проклятье, причиной которого было убийство в Альквалонде, и клятва Феанора.

Здесь рассказывается лишь о немногих деяниях тех дней, а больше всего – о Нольдоре, о Сильмарилях и о смертных, попавших в ловушку собственной судьбы.

В те дни Эльфы и люди были сходны ростом и силой, но Эльфы обладали большей мудростью, умением и красотой, а те из них, кто жил в Валиноре и видел великих, так же превосходили темных Эльфов во всем этом, как те в свою очередь превосходили народ смертной расы. Лишь только в королевстве Дориата, королева которого, Мелиан, была в родстве с Валар, Синдарцы почти равнялись с Калаквенди Благословенного Королевства.

Бессмертными были Эльфы, и мудрость их росла от эпохи к эпохе, и никакая болезнь, никакое мировое поветрие не могли принести им смерть. Однако тела их были материальны и могли быть разрушены. И в те дни Эльфы были более подобны телам людей, так как пока еще недолго существовал огонь их духа, пожиравший их изнутри с течением времени.

Люди же были более уязвимы, им больше грозила смерть от оружия или несчастного случая, а излечивались они не так легко.

Они были подвержены болезням, старели и умирали. Что происходило с их душами после смерти, Эльфам неизвестно. Некоторые утверждают, что души людей тоже уходят в залы Мандоса, но там они отделены от Эльфов, и волей Илюватара один лишь Мандос знает, куда они отправляются, когда пройдет их время ожидания в этих безмолвных залах близ Внешнего моря. Никто еще не вернулся из Дома Смерти, один лишь Берен, сын Барахира, чья рука коснулась Сильмарилей. Но он никогда не говорил об этом со смертными людьми.

Возможно также, что судьба людей после их смерти не зависит от Валар и не была предсказана Музыкой Аинур.

В последующие дни, когда из-за торжества Моргота Эльфы и люди начали отдаляться друг от друга, чего он больше всего хотел, раса Эльфов, еще остававшихся в Средиземье, пришла в упадок, и главную роль в судьбах земли стали играть люди. Квенди же скитались в безмолвных местностях страны и на островах, предпочитая лунный и звездный свет, леса и пещеры, и стали подобны теням и воспоминаниям. А были и такие, что уплывали на запад, навсегда покидая Средиземье.

Но в начале лет Эльфы и люди были союзниками и считали себя родичами, а некоторые из людей даже познали мудрость Эльдара и стали великими и доблестными среди предводителей Нольдора.

И славу, и красоту Эльфов, их службу в полной мере разделили потомки Эльфа и смертного – Эрендиль и Эльвинг, и Эльронд, их дитя.

О ВОЗВРАЩЕНИИ НОЛЬДОРА

Как было сказано, Феанор и его сыновья первыми из изгнанников пришли в Средиземье и обосновались в пустоши Ламмота (что означает «Великое Эхо») на внешних берегах залива Дренгист. И когда Нольдорцы вступили на сушу, эхо в холмах умножило их крики, и все побережье севера наполнилось шумом бесчисленных громких голосов, а треск пылающих в Лосгаре кораблей уносился ветрами моря, напоминая звуки чьего-то великого гнева. И вдалеке все слышавшие этот шум приходили в изумление.

Пламя того пожара видел не только Фингольфин, покинутый Феанором в Арамане, но и Орки, и наблюдатели Моргота.

Ни одна история не рассказывает, какие мысли возникли у Моргота, когда он узнал о том, что Феанор, злейший его враг, привел с запада войско. Возможно, Моргот мало опасался его, поскольку еще не испытал мечей Нольдора, и вскоре стало ясно, что он решил оттеснить Нольдорцев обратно в море.

Под холодными звездами, еще до восхода Луны, войско Феанора стало подниматься вверх по длинному заливу Дренгист, пронизавшему отзывающиеся холмы Эред Ломина, и ушло от побережья в обширную страну Хитлума. Так, наконец, они оказались у озера Митрим и встали лагерем на его северном берегу в местности, носившей то же название.

Но войско Моргота, разбуженное шумом в Ламмоте и светом пожара Лосгаре, прошло перевалами Эред Витрина, Гор Мрака, и внезапно атаковало Феанора, прежде чем его лагерь был окончательно устроен и подготовлен к обороне. И там, на зеленых полях Митрима, началась вторая битва из числа войн в Белерианде.

Она была названа Дагор-нуин-Гилиат, Битва под Звездами, потому что луна еще не взошла. И так она стала известна в песнях.

Нольдорцы, будучи в меньшем числе и захваченные врасплох, все же быстро одержали победу, так как свет Амана не померк в их взоре. Они были смелы и проворны, и страшны в ярости, а мечи их – длинны и ужасны. Орки бежали перед ними, а Нольдорцы изгнали врагов из Митрима, нанеся им жестокие потери и преследуя их за Горами Мрака вплоть до обширной равнины Ард-Галена, лежавшей к северу от Дор-Финиона.

Там на помощь беглецам пришли армии Моргота, ушедшие на юг, в долину Сириона, и осаждавшие Сирдана в гаванях Фаласа, и так же разделившие их участь. Потому что Колегорм, сын Феанора, получив сведения о них, подстерег их с частью войска Эльфов и, обрушившись на врага с холмов вблизи Эйфель Сириона, загнал их в топи Сереха.

Воистину недобрыми были вести, доставленные в Ангбанд, и Моргот пришел в замешательство.

Десять дней длилась эта битва, и из всего войска, что Моргот подготовил для завоевания Белерианда, из нее вернулось не больше, чем горсть листьев.

И все же у него была причина для великой радости, хоть он и не знал об этом некоторое время.

Дело в том, что Феанор в своем гневе против врага не остановился, но продолжал теснить остатки Орков, считая, что так он доберется до самого Моргота. И он громко смеялся, сжимая рукоять своего меча, радуясь тому, что бросил вызов гневу Валар и злу, подстерегавшему его на пути – потому что он видел час своего отмщения. Феанор ничего не знал об Ангбанде и об огромных оборонительных силах, быстро подготовленных Морготом. Но если бы он даже и знал, это бы не остановило его, потому что Феанор был одержимым, сжигаемым пламенем собственного гнева.

Вот как случилось, что он далеко оторвался от авангарда своего войска, и, видя это, слуги Моргота защищались из последних сил, и на помощь им из Ангбанда вышли Балроги. Там, на границах Дор-Даэделота, страны Моргота, Феанор и некоторые его друзья были окружены.

Он долго сражался, неустрашимый, хоть и опаленный пламенем и покрытый множеством ран, но в конце концов он был повержен Готмогом, предводителем Балрогов, кого впоследствии убил в Гондолине Эктелион. Там бы Феанору и погибнуть, если бы в этот момент ему на помощь не подоспели его сыновья с большими силами. И Балроги, оставив Феанора, отступили в Ангбанд.

Тогда сыновья подняли своего отца и унесли его обратно в Митрим. Но когда они приблизились к Эйфель Сириону и вступили на тропу, ведущую вверх, к горному перевалу, Феанор приказал им остановиться, так как раны его были смертельны, и он знал, что час его пришел.

Взглянув в последний раз со склонов Эред Витрина, он увидел вдали пики Тангородрима, величайшей из башен Средиземья, и узнал предвидением смерти, что никаким силам Нольдора никогда не низвергнуть ее.

И он трижды проклял имя Моргота и возложил на своих сыновей исполнение их клятвы и месть за отца.

А потом он умер. Но не было у него ни похорон, ни надгробного памятника, так как настолько свирепым был пылавший в нем огонь, что тело Феанора обратилось в пепел, и ветер развеял его, как дым.

И подобных Феанору не появилось больше в Арда, а дух его никогда не покидал залов Мандоса.

Так окончил свои дни могущественнейший из Нольдорцев, чьи деяния приобрели самую величайшую известность и вызвали самые величайшие несчастья.

В это время в Митриме жили Серые Эльфы, народ Белерианда, скитавшийся за горами, к северу. И Нольдорцы с радостью встретились с ними, как с долго отсутствующими родичами. Но сначала им было нелегко объясняться друг с другом, ибо в их долгой разлуке наречия Калаквенди Валинора, и Мориквенди в Белерианде развивались самостоятельно.

От Эльфов Митрима Нольдорцы узнали о могуществе Эру Тингола, короля Дориата, и о волшебном поясе, ограждающем его королевство, а вести о великих подвигах на севере пришли на юг, в Менегрот и в гавани Бритомбара и Эглареста.

И тогда все Эльфы Белерианда исполнились изумления и надежды, узнав о приходе их могучих родичей, так неожиданно вернувшихся с запада в тот самый час, когда в этом была нужда. Все сначала поверили, что Нольдорцы явились как посланники Валар, чтобы избавить Средиземье от бед.

Но чуть ли не в час смерти Феанора к его сыновьям пришли вестники от Моргота, признавшего свое поражение и предлагавшего условия мира, вплоть до возвращения одного Сильмариля.

Тогда Маэдрос Высокий, старший сын, убедил своих братьев притворно согласиться на переговоры с Морготом и встретиться с его посланцами в условленном месте.

Однако, Нольдорцы так же мало доверяли Морготу, как и он им. По этой причине каждая сторона явилась на переговоры с большими силами, чем это было обусловлено. Но Моргот послал больше и в том числе – Балрогов.

Маэдрос был атакован из засады и всех его спутников перебили, а самого же его отряд Моргота захватил живым и увел в Ангбанд.

Тогда братья Маэдроса отступили и устроили огромный лагерь в Хитлуме. Но Моргот держал Маэдроса как заложника и сообщил, что не освободит его, если Нольдорцы не прекратят войну и не вернутся на запад или хотя бы не уйдут из Белерианда на юг мира.

Однако, сыновья Феанора знали, что Моргот предаст их и не освободит Маэдроса, как бы они ни поступили. К тому же они были связаны клятвой и ни по какой причине не могли отказаться от войны со своим врагом.

Поэтому Моргот приковал Маэдроса к поверхности обрыва на Тангородриме, связав запястье его правой руки со стальным кольцом в скале.

В это время в лагерь в Хитлуме пришли вести о том, что Фингольфин вместе с теми, кого он вел, пересек битый лед, и тогда же весь мир был поражен появлением Луны. А когда войско Фингольфина добралось до Митрима, на западе, пламенея, взошло солнце. И Фингольфин развернул свои голубые и серебряные знамена и велел трубить в трубы. А под ногами его войска распустились цветы, и эпоха звезд кончилась.

При восходе великого светила слуги Моргота бежали в Ангбанд, и Фингольфин, не встретив сопротивления, проник в укрепления Дор-Даэделота, пока враги его прятались под землей. Тогда Эльфы ударили в ворота Ангбанда, и вызов их труб потряс вершины Тангородрима, и Маэдрос, услыхав его среди своих мучений, громко закричал, но голос его затерялся среди отзвуков в каменных стенах.

Однако, Фингольфин, отличавшийся характером от Феанора, опасаясь хитрости Моргота, отошел от Дор-Даэделота и повернул обратно в Митрим, получив сведения, что там он сможет найти сыновей Феанора. К тому же, Фингольфин хотел иметь защиту от Гор Мрака, пока его народ будет отдыхать и набираться сил, потому что он увидел силу Ангбанда и не рассчитывал, что крепость падет от одного лишь звука труб.

Поэтому, придя в Хитлум, он основал свои первые лагерь и поселение у северных берегов озера Митрим.

Никакой любви не испытывали те, кто следовал за Фингольфином, к дому Феанора, потому что велики были страдания, перенесенные ими при переправе через льды. И Фингольфин считал сыновей Феанора соучастниками дел их отца.

И тогда возникла опасность столкновения двух войск. Но как ни велики были потери в пути, народ Фингольфина и Финрода, сына Финарфина, все еще оставался более многочисленным, чем войско Феанора. И эти последние отступили и перенесли свои жилища на южный берег, и озеро разделило их.

Многие из народа Феанора сожалели о сожжении в Лосгаре и поражались мужеству покинутых ими товарищей, которое помогло им перебраться через льды севера, и они предложили бы им свою дружбу, если бы стыд не удержал их.

Так, из-за проклятья, лежавшего на них, Нольдорцы ничего не добились, пока Моргот колебался, в страхе перед светом, который был еще новым и сильным для Орков.

Но Моргот собрался с мыслями и смеялся, видя разобщение его врагов.

В своих подземельях он создавал огромные клубы дыма и пара, и они вырывались наружу из вершин Железных Гор. Издалека, из Митрима, можно было видеть эти дымящиеся вершины, пачкающие чистое небо в первое утро мира.

С востока пришел ветер и понес тучи прямо с дымом через Хитлум, затмевая новое солнце. И они извивались над полями и долинами и, черные и ядовитые, ложились на воды Митрима.

Тогда Фингон Доблестный, сын Фингольфина, решил покончить с отчуждением среди Нольдорцев, прежде чем их враг успеет подготовиться к войне, потому что земля в странах севера дрожала от грохота подземных кузниц Моргота.

Когда-то в блаженстве Валинора, еще до того, как Моргота освободили от цепей и ложь его омрачила сердца, Фингон был в тесной дружбе с Маэдросом, и хотя он не знал еще, что Маэдрос вспомнил о нем при сожжении кораблей, мысль об их давней дружбе жгла сердце Фингона. Поэтому он отважился на подвиг, который заслуженно упоминается на празднестве князей Нольдора: один, без чьей либо помощи, он отправился на поиски Маэдроса.

Воспользовавшись той самой тьмой, что создал Моргот, он незаметно проник в укрепления своих врагов. Взобравшись высоко на отроги Тангородрима, Фингон со скорбью взглянул на опустошенную страну, но он не нашел ни прохода, ни трещины, через которую смог бы проникнуть внутрь крепости Моргота. Тогда, как вызов Оркам, все еще укрывавшимся в темных подвалах под землей, Фингон взял свою арфу и запел свою песнь Валинора, сложенную Нольдорцами в древности, и голос его взлетел над мрачными провалами, не слыхавшими раньше ничего подобного – только крики страха и горя.

Так Фингон нашел то, что искал. Ибо высоко над ним кто-то слабо подхватил его песню, и чей-то голос позвал его. То был Маэдрос, запевший, несмотря на свои муки. И Фингон взобрался к подножию обрыва, на котором висел его родич, но дальше подняться не смог. И он заплакал, увидев жестокую затею Моргота. И Маэдрос, испытывая сильные страдания и не имея надежды, просил Фингона застрелить его из лука. И Фингон наложил стрелу и натянул лук. И он безнадежно воззвал к Манве, сказав: «О король, кому дороги все птицы, сделай так, чтобы полет этой оперенной стрелы был быстрым, и вспомни о сострадании к Нольдору в час его нужды!»

Ответ на его просьбу последовал мгновенно, так как Манве, которому дороги все птицы и кому на Таникветиль они приносят вести из Средиземья, еще раньше послал туда племя орлов, приказав им поселиться на утесах севера и наблюдать за Морготом – потому что Манве все еще испытывал жалость к изгнанным Эльфам. И орлы сообщили опечаленному Манве о многом, что происходило в те дни.

И теперь, едва Фингон натянул свой лук, с огромной высоты слетел Торондор, король орлов, самый могучий из всех птиц, существовавших когда-либо. Его распахнутые крылья простирались на тридцать фатомов.

Остановив руку Фингона, он схватил его и поднял до уровня скалы, где висел Маэдрос, но Фингон не смог освободить его запястья от адских оков: ни рассечь их, ни вырвать из камня. И потому в своем страдании Маэдрос снова просил Фингона убить его, но Фингон отсек ему руку выше запястья, и Торондор унес их обоих в Митрим.

Прошло время, и рана Маэдроса зажила, потому что в нем пылал огонь жизни, и сила его была наследием древних дней, как и всех, кто вырос в Валиноре. Тело его снова стало сильным, но тень перенесенных страданий осталась у него на сердце. И позже меч в левой руке Маэдроса был более гибельным, чем прежде в правой.

Этим подвигом Фингон завоевал великую известность, и весь Нольдор восхвалял его.

Ненависть между домами Фингольфина и Феанора пошла на убыль. Потому что Маэдрос просил прощения за предательство в Арамане и отказался от своих притязаний на королевскую власть над всем Нольдором, сказав Фингольфину:

– Если обида больше не лежит между нами, вождь, тогда королевское достоинство по праву должно принадлежать тебе, самому старшему здесь из дома Финве и самому мудрому.

Но не все его братья в сердце своем согласились с этим.

Поэтому, как и предсказывал Мандос, члены дома Феанора стали называться лишенными наследства, так как верховная власть перешла от них к старшей ветви к дому Фингольфина – власть и в Эленде, и в Белерианде, и еще из-за утраты ими Сильмарилей. Но теперь Нольдорцы, снова объединившись, поставили часовых на границах Дор-Даэделота, и Ангбанд был осажден с запада, юга и востока. Нольдор разослал во все стороны вестников, чтобы изучить земли Белерианда и договориться о союзе с народами, живущими там.

Король Тингол без большого восторга принял появление с запада стольких могущественных князей, стремившихся образовать новые королевства, и он не открыл доступ в свое королевство, не устранил его волшебное ограждение, потому что, умудренный мудростью Мелиан, он не верил, что осада Моргота продлится долго. Только лишь князьям Нольдора из дома Финарфина было дозволено проникнуть в пределы Охраняемого Королевства, потому что они имели родство с самим королем Тинголом, поскольку их матерью была Эрвен из Альквалонде, дочь Ольве.

Первым из изгнанников попал в Менегрот сын Финарфина Ангрод, как посланец своего брата Финрода. Он долго говорил с королем, рассказав ему о деяниях Нольдора на севере, об его численности и организации его сил. Однако, хотя он и был правдивым и мудрым и считал, что все беды уже искуплены, он не сказал ни слова ни об убийстве родичей, ни о причине изгнания Нольдора, ни о клятве Феанора.

Король Тингол выслушал эти слова Ангрода и, прежде чем тот продолжил, прервал его:

– Скажи вот что от моего имени пославшим тебя: Нольдору разрешается поселиться в Хитлуме и в горных местностях Дор-Финион, и в диких пустых землях к востоку от Дориата. Но там повсюду находятся многие из моего народа, и я не допущу, чтобы кто-нибудь ограничивал их свободу, и еще менее – чтобы их изгнали из собственных хижин. Поэтому, пусть князья Запада остерегутся вести себя как хозяева, ибо повелитель Белерианда – я, и все, кто хочет тут поселиться, будут прислушиваться к моим словам. Никто не должен приходить в Дориат, кроме тех, кого я призову как гостей, или тех, кому я понадоблюсь в крайней нужде.

Вожди Нольдора держали совет в Митриме, и туда из Дориата явился Ангрод, принеся послание короля Тингола.

Холодным показалось Нольдору королевское приветствие, и его слова рассердили сыновей Феанора, но Маэдрос засмеялся, сказав:

– Он – король, который может отстоять свою собственность, иначе пустым был бы его титул. Тингол дарит нам земли, на которые власть его не распространяется. Сегодня фактически один лишь Дориат был бы его владением, если бы не приход Нольдора. Поэтому пусть он правит в Дориате и радуется, что соседями у него потомки Финве, а не Орки Моргота, которых мы нашли здесь. Мы устроимся где-нибудь в другом месте, где нам покажется лучше!

Но Карантир, не любивший сыновей Финарфина, самый грубый из братьев и самый вспыльчивый, громко воскликнул:

– Еще чего! Пусть сыновья Финарфина не бегают то и дело с их рассказами к этому темному Эльфу в его пещеры! Кто дал им право говорить от нашего имени? Да, они действительно находятся в Белерианде, но пусть не забывают так быстро, что их отец – вождь Нольдора, хотя мать их из другого рода.

Тогда Ангрод пришел в ярость и покинул совет. Маэдрос упрекнул Карантира, а большая часть Нольдора из обеих лагерей, слушая его слова, встревожилась, опасаясь жестокого характера сыновей Феанора, всегда готовых разразиться опрометчивыми словами и насилием. Однако, Маэдрос удержал своих братьев, и они оставили совет, а вскоре покинули Митрим и отправились на восток, за Арос, в обширные земли возле холма Химринг.

Впоследствии эта область была названа границей Маэдроса, потому что с севера холм и река представляли собой лишь малую защиту от нападения из Ангбанда.

Там Маэдрос и его братья установили наблюдение, собирая вокруг себя весь народ, который приходил к ним. И они мало общались со своими родичами, разве что при необходимости.

Говорят, что Маэдрос сам придумал этот план, чтобы уменьшить возможность междоусобицы, и еще потому, что он очень хотел, чтобы главная опасность нападения угрожала ему. Сам же он остался в дружбе с домом Фингольфина и Финарфина и приходил к ним иногда для общего совета. Но все же и он был связан клятвой, хотя сейчас он до времени бездействовал.

Народ Карантира поселился дальше к востоку, за верхним течением Гелиона, возле озера Хелевори под горой Рерир и южнее его.

Они поднимались на вершины Эред Люина и с удивлением смотрели на восток, потому что дикими и бескрайними казались им Страны Средиземья.

И так случилось, что народ Карантира наткнулся на гномов, после нападения Моргота и прихода Нольдора переставших посещать Белерианд. Но хотя оба народа любили ремесла и стремились пополнять свои знания, большой теплоты между ними не было, потому что гномы отличались скрытностью и легко обижались

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: