ОСОБЕННОСТИ ПРЕДИКАТИВНОЙ СВЯЗИ НАРЕЧИЙ НЕПОЛНОТЫ ДЕЙСТВИЯ В СОВРЕМЕННОМ АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ

Мир современного английского языка велик и разнообразен, а каждый аспект его исследования, безусловно, заслуживает должного внимания.

На современном этапе развития науки общеоценочные наречия получили достаточно широкое освещение. Тем не менее, с наречиями частных тематический подгрупп исследования проводились мало. В частности, наше внимание привлекли такие наречия английского языка, как merely, barely, scarcely и другие, отличающиеся многоплановостью как грамматического оформления неполноты действия, которое приближается к завершению, так и аппроксимацией недостаточности собственно семантического плана. Таким образом, целью нашей работы является изучение семантических и функциональных особенностей неполноты действия в современном английском языке.

Наречие по его грамматическому значению определяют как «признак признака». Как отметил Потебня, наречие называет «признак … связуемый с другим признаком, данным или возникшим, и лишь через его посредство относимый к предмету». Таким образом, существительные называют предметы, прилагательные - признаки предметов, а наречия - признаки этих признаков.

Наречия функционируют в предложении как обстоятельства, относимые к глаголу, к прилагательному, к неглагольным предикативам. Значительно реже наречие относится к существительному.

Для наречия характерно отсутствие, каких либо грамматических категорий (и соответствующего им формообразования), кроме категории степени сравнения у качественных наречий.

По своему значению наречия делятся на наречия времени, места, образа действия, меры и степени.

Наречия меры и степени определяют глагол, прилагательное или наречие и несут, количественный показатель действия или признака. К ним можно отнести наречия неполноты действия, такие как merely, barely, nearly, almost, hardly, scarcely.

Некоторые из данных наречий обладают двумя формами: одна без суффикса, одинаковая с прилагательным, а другая с суффиксом - ly, при этом значение формы наречия без суффикса отличается от значения формы наречия с суффиксом, например:

Наречия неполноты действия широко употребляются при предикатах, в частности, при глаголах, модифицируя действие или состояние, например:

5. And when the afternoon was nearly gone, and still there was no sign of rain, we tried to cheer ourselves up with the idea that it would come down all at once, just as the people had started for home, and were out of the reach of any shelter, and that they would thus get more drenched than ever. But not a drop ever fell, and it finished a grand day, and a lovely night after it. (Jerome K. Jerome Three Men in a Boat.)

7. He was aiming at something, I knew not what, and perhaps he hardly knew himself; and I got again more strongly the impression of a man possessed. (Maugham W. S. The Moon and Sixpence)

Наречия меры и степени, к которым относятся наречия неполноты действия, добавляют свои семантические признака к семантике глагола, специфицирую его, не меняя его функциональной структуры.

Вольф утверждает, что наречия и наречные выражения чрезвычайно разнообразны по семантике и столь же разнообразны по своей связи с глаголами. Они, как и все другие элементы семантических зон, в которых действует оценка, расположены по шкале убывающего/нарастающего признака, который в данном случае представляет степень связи глагола с наречием и необходимости наречия в глагольной группе. На одном конце такой школы находятся обязательные модификаторы глагола, а на другом – модальные операторы, относящиеся к предложению в целом, между ними расположен непрерывный ряд переходных случаев.

Таким образом, вслед за Е. М. Вольф мы заключаем, что наречия неполноты действия при глаголе в большинстве высказываний не являются, строго говоря, показателями оценки «хорошо/плохо». В первую очередь они ориентированы на норму и показывают несоответствие действия или состояния стереотипу, например:

2. She scarcely knew why her feelings towards him had so completely changed. Oliver Haddo had scarcely mentioned his name and yet had poisoned her mind. (Maugham W. S. The Magician)

3. And Harris, instead of merely observing, in his most unpleasant tones, that a fellow could hardly help treading on some bit of George's foot, if he had to move about at all within ten yards of where George was sitting, suggesting that George never ought to come into an ordinary sized boat with feet that length, and advising him to hang them over the side, as he would have done before supper, now said: "Oh, I'm so sorry, old chap; I hope I haven't hurt you." (Jerome K. Jerome Three Men in a Boat)

Согласно Е. М. Вольф, несоответствие между нераспространенным глаголом и глаголом с наречием в приведенных примерах очевидно. При отсутствии наречия в реме оказывается глагол; если наречие есть, то в реме оказывается вся группа. При этом меняется коммуникативная роль этих единиц. Простой глагол сообщает о действии, причем альтернативой для сообщения является отсутствие данного действия, например:

1. You can believe you are only where you are, and you are convinced that the map must be wrong;

2. You can’t believe you are only where you are, and you are convinced that the map must be wrong;

3. You can hardly believe you are only where you are, and you are convinced that the map must be wrong; (Jerome K. Jerome Three Men in a Boat)

В первом примере говорится о действии, которому противопоставлено отрицание действия, во втором примере наблюдается полное отрицание действия, в третьем примере утверждается действие с признаком неполноты.

Е. М. Вольф замечает, что предикаты с наречием и без него входят в разные подклассы и имеют в высказывании разные коммуникативные цели. Таким образом, целью предиката без наречия является сообщение о действии, в то время как целью предиката с наречием является сообщение о действии, несоответствующем норме.

Интересно сочетание наречий неполноты действия с глаголами, например:

4. She flushed a little, embarrassed by the passion in his tone. His letters had told me that he was very much in love with his wife, and I saw that he could hardly take his eyes off her. (Maugham W. S. The Moon and Sixpence)

В таких примерах наречия неполноты действия выступают в функции деинтенсификаторов. Другими словами, наречия неполноты действия фактически преобразуют утвердительное высказывание в высказывание, которое близко по значению к отрицательному. Тем не менее, данный вопрос является спорным:

2. You had no pity for her, because you have no pity for yourself. And you killed her out of fear, because you trembled still at the danger you had barely escaped." (Maugham W. S. The Moon and Sixpence)

В данных примерах действия все же были совершены, а значит, что так называемое частично отрицательное значение в данных примерах является менее доминантным.

Подводя итог характеристике наречий неполноты действия, следует подчеркнуть, что они функционируют в предложении как обстоятельства, относимые к глаголу, к прилагательному, а так же к неглагольным предикативам. Наречия меры и степени определяют глагол, прилагательное или наречие и обозначают, степень, меру действия или признака. Наречия неполноты действия, добавляют свои семантические признаки к семантике глагола, специфицируют его, не меняя его функциональной структуры. Наречия неполноты действия при глаголе в большинстве высказываний не являются, строго говоря, показателями положительной или отрицательной оценки, они ориентированы на норму и показывают несоответствие действия или состояния стереотипу. Таким образом, целью предиката с наречием является сообщение о действии несоответствующем норме. Наречия неполноты действия фактически преобразуют утвердительное высказывание в высказывание, которое близко по значению к отрицательному.

Иркутский государственный технический университет

«Человекоцентризм» (или «антропоцентризм», «эгоцентризм») местоимений отмечается многими исследователями. По наблюдениям О.Н. Селиверстовой, местоимения семантически своеобразны и это своеобразие осознается лингвистами давно. На вопрос о том, в чем именно оно заключается, разные лингвисты отвечали по-разному. Так, было высказано мнение о том, что «местоимения не имеют значения, что и составляет их специфику; местоимения не имеют постоянного значения, оно меняется в каждом акте речи; местоимения не отличаются от других языковых знаков в плане неустойчивости, непостоянности значения; их своеобразие заключается в том содержании, которое выражает это значение» [Селиверстова, 2004: 406].

Еще в работах В. Гумбольдта понятие Я связывалось с осознанием личности говорящего (см. об этом: [Виноградов 1972:258]). Важно отметить, что философская значимость этого понятия и его роль в формировании языка оценивается теперь лингвистами иначе, само представление о том, что местоимение я связано с выражением личности говорящего, сохранило свою значимость. Так, например, Ю.С. Степанов [1981:165] пишет: «Субъект «Я», очевидно, индивидуализирует; собственно, «Я» - это высшая степень индивидуализации, которая может быть достигнута средствами языка». О.Н. Селиверстова полагает, что характеристика участника события как индивида, личности и составляет главное отличие местоимения я от такого выражения, как произносящий данные слова [Селиверстова, 2004:412].

Э. Бенвенист [1974] считал, что высказывания, содержащие я, принадлежат прагматическому уровню (или модусу) языка. К этому уровню он относил высказывания, которые наряду со знаками включают тех, кто ими пользуется. Таким образом, лицо, на которое указывает местоимение я, как бы становится элементом высказывания. Поскольку местоимение я в отличие от имени собственного не становится постоянным обозначением того или иного лица, остается не совсем ясным, почему оно выполняет индивидуализирующую функцию, указывая на говорящих. Неполная аргументированность вывода, вероятно, ощущалась и самим Бенвенистом, чем и можно объяснить введение следующего дополнения в предложенную им модель описания: он утверждал, что знак я не принадлежит языку, и каждый раз создается в актах речи. Таким образом, существует множество я, каждое из которых имеет свою референцию и соответствует «единственному индивиду, взятому именно в его единственности» [Бенвенист, 2002: 286]. Давая обобщающее определение местоимения я, Э. Бенвенист писал: «Я не обозначает никакой лексической сущности» [Бенвенист, 2002:295], т.е., следовательно, не имеет лексического значения. Вслед за О.Н. Селиверстовой, в концепции Э. Бенвениста мы не можем принять положение, в соответствии с которым знак я не принадлежит языку. Такое утверждение является, очевидно, произвольным. Мы не отождествляем также языковой знак и индивид, на который этот знак указывает. Однако нам представляется чрезвычайно важным положение Э. Бенвениста о том, что местоимения образуют знаки особого типа и что функция личных местоимений заключается не только в указании на роль в акте речи, но, прежде всего в представлении говорящего или слушателя как индивида, взятого в его единственности [Бенвенист, 2002: 413].

С другой стороны, личное местоимение 1-го лица я обозначает человека, произносящего это слово, а во время разговора так называют себя все собеседники. Слово я как бы перемещается от говорящего к говорящему, называя попеременно то одного, то другого. Считать, что значением я является что-то вроде «говорящий», неправильно. Так, фразы Говорящий должен смотреть в лицо собеседнику и Я должен смотреть в лицо собеседнику очевидным образом означают совершенно разные вещи, т. е. я и говорящий никак не являются синонимами [Кронгауз, 2005:296].

Традиционно местоимения рассматриваются как заменители имен. Однако большинство подклассов местоимений имеют также и совершенно иную функцию, которую можно считать более базовой, чем функция замещения предшествующего имени или именной группы. Это их индексальная, или дейктическая, функция [Лайонз, 2003:318, 319]. Дейктический контекст, таким образом, строится вокруг здесь-и-сейчас говорящего, он является, в этом отношении, эгоцентрическим. Местоимение 1-го лица I «я» в английском языке обозначает (в норме) актуального говорящего, то есть того, кто говорит в данный момент. Поскольку роль говорящего – или, говоря в более общих терминах, роль агента локуции – переходит по ходу диалога от одного лица к другому, точка отсчета в дейктическом контексте постоянно меняется вместе с референцией «я» и «здесь» [Лайонз, 2003:321].

Согласно стандартному посткартезианскому взгляду, эго, Я (the self), является мыслящим существом, сознающим себя в качестве мыслящего и также сознающим себя как имеющее определенные мнения, мысленные установки и эмоции. Это существо отличается от ментальной деятельности, субъектом, или агентом, которой оно является, и от мыслей, мнений, ментальных отношений и чувств, для которых оно является вместилищем. Однако многие философы и психологи небезосновательно утверждают, что подобное различие не может быть проведено между субъектом и объектом сознания, что Декарт, в своем знаменитом анализе пропозиции, выраженной по-латыни предложением ‘Cogito, ergo sum’(обычно переводимого по-английски как ‘I think, therefore I am’ «Я мыслю (вообще), следовательно, я есть», однако, Джон Лайонз в данном контексте предлагает перевести аспектуально иным предложением ‘I am thinking, therefore I am’ «Я мыслю (актуально, в данный момент), следовательно, я есть»), результатом которого было отделение эго от мышления, был введен в заблуждение двухчастной субъектно-предикатной структурой латинского языка (и других индоевропейских языков, включая французский, английский, немецкий и т.д.).

Кроме того существуют взгляды, лежащие в основе господствующего в настоящее время интеллектуалистского и объективистского подхода к формальной семантике, представляющие Я если не всегда эксплицитно, то имплицитно как мыслящую способность, бесстрастно оперирующую с пропозициями, хранящимися в уме (или в уме/мозгу) или доставленными ему для суждений устройствами для наблюдения (объективного) внешнего мира. Джон Лайонз неоднократно подчеркивал значение непропозиционального аспекта языка. Неадекватность условно-истинностной семантики как целостной теории не только значения высказывания, но и значения предложения проистекает в конечном итоге из ее неспособности описать феномен субъективности. Самовыражение не может быть сведено к выражению пропозиционального знания и мнений.

Следующий момент, который необходимо отметить, это то, что Я, выражаемое агентом локуции, является продуктом его социальной и интерперсональной ролей, которые он (или она) играл в прошлом, и оно проявляет себя социально узнаваемым способом в той роли, которую он (или она) играет в контексте высказывания. Однако общество передает эти полномочия отдельным индивидам, и они составляют часть того Я, которое выражается, когда агент локуции произносит предложение в соответствующем социальном контексте.

Наряду с теми, кто доказывает, что невозможно провести четкое различие между Я, которое выражается в языке, и выражением этого Я, есть и такие ученые, особенно среди антропологов и социальных психологов, которые доказывают, что существует не одно единое Я, которое остается неизменным во всех жизненных обстоятельствах и особенно во всех ситуациях контактов с другими людьми, но, скорее, множество Я (не одна личность, но множество личностей, как настоящее Я, мое второе Я, искреннее Я и т.п.), каждое из которых является продуктом прошлого взаимодействия с другими людьми, включая, что чрезвычайно важно, прошлые диалогические, или интерлокутивные, взаимодействия:

(1) Например, охватит меня ярость, и вот мое настоящее "я" так и клокочет, и все его видят, и даже я сам могу его обнаружить. [Антоний (Блум), митрополит Сурожский. Молитва - встреча (1968)].

Даже если существует монадическое и единое картезианское Я, онтологически независимое от языка, который оно использует для самовыражения, и не подверженное его влиянию, это Я может выразить себя лингвистически только с помощью грамматических категорий и семантических различий, которые ему предоставляет тот язык, который оно использует для самовыражения. По мнению Джона Лайонза, в настоящее время все лингвисты, каких бы теоретических убеждений они не придерживались, признают, что в реальности гомогенной, стилистически и социоэкспрессивно не дифференцированной языковой системы не существует. Из этого следует, что для лингвистов споры философов и психологов относительно характера Я и тождества личности имеют второстепенное значение. Субъективность, в том виде, как она проявляется в языке, - локутивная субъективность – ситуационно и стилистически дифференцирована. То же самое очевидно относится и к степени субъективности, которая выражается в различных стилях и в различных ситуациях [Лайонз, 2003: 355- 356].

Кроме того, в значении местоимения я есть информация о том, что актант ситуации характеризуется как индивидуальность, личность, но при этом не раскрываются какие бы то ни было свойства личности. Указывается только, кто получает данную характеристику – это указание на говорящего. Еще раз подчеркнем, что слова личность, индивидуальность не употребляются здесь в оценочном смысле, включающем представление о значительности личности.

Показателем того, что представление о личности, индивидуальности ассоциируется говорящим со значением я, может служить следующее высказывание, раскрывающее осознание способа отображения себя через местоимение я:

(2) Я – это я, единственный, неповторимый, как и каждый живущий на земле человек (Катаев) [пример из кн.: РГ, 1980, I, с. 532].

Аргументом в пользу того, что местоимение я задает представление актанта ситуации как личности, служит также развитие у этого слова особого значения, которое уже неоднократно отмечалось в лингвистических работах (например, РГ, 1980, I, с. 532):

(3) я может обозначать саму личность как определенный набор свойств в отрыве от его носителя: … потребность как-то утвердить свое я, свою личность (газ.)

С.Д. Кацнельсон полагает, что входящие в дейктическое поле языка личные местоимения выделяют участников разговора. Так, «Я - это говорящее лицо в отношении к самому себе» [Кацнельсон, 2004:5], идентифицирующее себя как личность, самость.

По мнению О.Н. Селиверстовой, есть только одно условие, при котором определения к я стоят в препозиции, а именно, когда контекст строится так, что местоимение получает свой референт не в акте речи, а как бы в «предречи» или во всяком случае до произнесения самого местоимения [Селиверстова, 2004: 416]. Показателем этого часто служит повторное употребление:

(4) Как будто бы в меня вселилась другая, посторонняя мне женщина, а я, настоящая Я, только с ужасом прислушивалась и приглядывалась к ней (Рунова);

(5) … ведь этакий Я только один и есть! (Достоевский) [примеры взяты из кн.: Пешковский 1938:192]. По нашему мнению, в примерах подобного рода местоимение я не просто указывает на говорящего, а подчеркивает особые черты его Я, самости (настоящая Я, этакий Я), выражает самооценку личности.

Примечательным является то, что в русском языке употребляется местоимение я, которое может утрачивать местоименное значение: яприобретает значение «личность, индивидуум»:

(6) Откинув докучную маску, Не чувствуя уз бытия, В какую волшебную сказку Вольется свободное я [Русская грамматика, 1982: 532]. В большом толковом словаре русского языка (БТСРЯ, 351-353) находим следующую дефиницию:

(7)Я, местоим. сущ. II. неизм.; ср. Употр. для обозначения сознаваемой человеком собственной сущности, самого себя как личности; индивидуума, а также для обозначения субъекта (в философии):

Говорить о своем «я». Он мое второе «я». Ее «я» отсутствовало всегда. Представление о собственном «я». Мир существует независимо от нашего «я».

Местоимение я может также развивать значение «любой, всякий человек, человек вообще»:

(8) Было бы хорошо, если бы книга с шутливым названием «Мама, папа и я» была прочитана каждым «я», каждой матерью и отцом, порождающими новые «я» [пример из кн., Русская грамматика, том 1, 1982:533]. В этих случаях слово я получает признак мужского рода.

Как мы уже ранее упоминали, личное местоимение я обозначает единичное лицо говорящего (я). Это местоимение также может иметь обобщенное значение, и абстрагировано представлять любое лицо. Обобщенное значение приобретают местоимение я в таких условиях контекста, когда отнесенность к единичному и определенному лицу одновременно предполагает возможность – при сходной ситуации – отнесенности к любым другим лицам:

(9) Ячеловек и ничто человеческое мне не чуждо [Русская грамматика, том 1, 1982:533].

Местоимение первого лица единственного числа является одним из формальных признаков повествования от первого лица, получившего в современной литературе столь широкое распространение не только в русском языке, но и в других языках, например, в английском. В следующем примере в речи кинобосса из рассказа Р. Ларднера «Гнездышко любви» наблюдается утрированно частое местоимение первого лица, изобличающее самодовольство и эгоизм говорящего:

(10) “… I mean I want you to be sure and see the kiddies. I’ve got three.”

“I’ve seen their pictures,” said Bartellet. “You must be very proud of them. They’re all girls, aren’t they?”

“Yes, sir, three girls. Iwouldn’t have a boy. I mean I always wanted girls. I mean girls have got a lot more zip to them.I mean they’re a lot zippier. But let’s go! The Rolls is downstairs and if we start now we’ll get there before dark.I mean I want you to see the place while it’s still daylight.” [ пример взят из кн.: Арнольд И.В., Стилистика современного английского языка, М., 1990:148-149].

Итак, анализ местоимения я показывает, что его своеобразие заключается не в отсутствии значения или в его изменяемости в зависимости от ситуации, а в том, что оно носит отсылочный характер и тем самым «объявляет» себя не самодостаточным: представляя актант ситуации как индивидуальность, личность, местоимение я не содержит в своем значении указания на образ данной личности, а всего лишь указывает на определенный набор свойств в отрыве от его носителя.Более того, местоимение я отсылает к автору речи как к тому, кто идентичен индивидуализировано представленному участнику события. Характер значения местоимения я определяет и его референциальные особенности – как правило, оно имеет референтное употребление, т.е. относится к индивиду, раскрывающему себя посредством местоимения я. Кроме того, местоимение я употребляется в составе таких словосочетаний как настоящее я, искреннее я, где обнаруживает значение самости отдельно взятой личности, ее уникальности, индивидуальности в многообразии ее проявлений.

1. Селиверстова О.Н. Труды по семантике / О.Н. Селиверстова. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – 960с.

2. Виноградов В.В. Русский язык: Грамматическое учение о слове / В.В. Виноградов. – М.: Русский язык,1972. – С. 258.

3. Степанов Ю.С. Язык и метод. К современной философии языка / Ю.С. Степанов. – М.: Наука, 1981. – С.165, 609.

4. Бенвенист Э. Общая лингвистика / Эмиль Бенвенист. – М.: Едиториал УРСС, 2002. – 448с.

5. Кронгауз М.А. Семантика / М.А. Кронгауз. – М.: Издательский центр «Академия», 2005. – 352с.

6. Лайонз Дж. Лингвистическая семантика / Джон Лайонз – М.: Языки славянской культуры, 2003. – 400с.

7. Кацнельсон С.Д. Содержание слова, значение и обозначение / С.Д. Кацнельсон. – М.: Едиториал УРСС, 2004. - 112с.

Южно-уральский государственный университет

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: