Датские карикатуры: история, анализ, следствия и уроки

Подробно рассматривая использование современными печатными СМИ невербальных коммуникативных компонентов и анализируя проблему их правовой оценки в спорных случаях, сегодня нельзя пройти мимо карикатур, опубликованных влиятельной датской газетой Jyllands‑Posten, и возникшего в связи с этим глобального общественного резонанса скандального характера. Тем более что отголоски этого скандала нашли свое отражение и в России, в частности в связи с перепечаткой рисунков в газете «Наш регион+» (г. Вологда) и публикацией собственной карикатуры в газете «Городские вести» (г. Волгоград).

Напомним историю и суть возникновения конфликта. Начиная с 30 сентября 2005 г. указанная газета, одна из самых респектабельных и многотиражных в Дании, начала серийно помещать карикатуры в виде обычного комикса по тематике исламского радикализма. В итоге появилось 12 рисунков, выполненных 12 разными художниками. Еще во время публикации карикатур представители мусульманской общины Дании сначала самостоятельно, а затем и совместно с посольствами мусульманских стран выразили официальное недовольство этим фактом, обвинив газету в богохульстве, и направили в МИД Дании и премьер‑министру страны А. Ф. Расмуссену ноту протеста. Сначала он отказался встречаться с послами и даже не посчитал нужным аргументировать свой отказ. Позднее же несколько раз высказывал свое отношение к этому событию: «Датское правительство не может извиняться от лица датской газеты, демократия не так функционирует. Мы объясняем это арабским и мусульманским странам. Независимые средства массовой информации не могут редактироваться правительством»[156].

Такая позиция исполнительной власти явно не устроила послов, и они обратились к власти судебной, направив жалобу в датскую полицию. Не получив приемлемого ответа и в этом случае, они начали искать поддержку у мировой мусульманской общественности и глав мусульманских государств. Руководители исламских общин и некоторых арабских стран уже от своего лица обратились к правительству Дании с требованием извинений и наказания журналистов издания. Скандал стал приобретать глобальный характер, когда другие европейские издания в качестве поддержки датских журналистов перепечатали эти карикатуры (сначала в Норвегии, потом в Германии, Швейцарии, Венгрии, Франции и т. д.). Кроме того, несколько европейских газет опубликовали собственные карикатуры на тему борьбы с исламом. В ответ на это вооруженная группировка ХАМАС, пришедшая к власти в Палестинской Автономии, призвала исламские страны сделать «устрашающие шаги против Дании» и в конце января 2006 г. в ультимативной форме потребовала извинений. К ультиматуму присоединились все мусульманские страны, в которых в феврале 2006 г. проходили многотысячные манифестации против датчан, в частности, и против «таких ценностей и свобод» европейской, христианской цивилизации вообще. При этом сжигались флаги европейских государств, опубликовавших карикатуры, громились их посольства, в некоторых странах совершались даже нападения на христианские общины с человеческими жертвами, скандировались лозунги, призывавшие к джихаду против неверных и войне против Дании, был объявлен и масштабный бойкот датской продукции в мусульманских странах.

Реакция европейской общественности в целом не была однозначной. С одной стороны, многие посчитали такие выступления мусульман неадекватным ответом: «мнения некоторых журналистов не могут отражать мнения других датчан». Другие выступили в поддержку журналистов, посчитав такую реакцию мусульман только подтверждением присущего исламу экстремизма, и организовали массовые шествия под лозунгами «Мы имеем право рисовать карикатуры на кого угодно!», «Диктаторы не будут указывать, как нам работать!». Третьи, наоборот, соглашались с претензиями мусульман и публично просили у них прощение за подрывные действия журналистов. В итоге извинения, чтобы погасить эскалацию конфликта, были принесены и премьер‑министром Дании, и главным редактором издания Jyllands‑Posten, хотя и с некоторыми оговорками: «Рисунки не носят агрессивного характера. Кроме того, они не расходятся с датскими законами. Но они, без сомнения, оскорбили многих мусульман, за что мы и просим прощение».

Конфликт был если и не погашен окончательно (бойкот, в частности, датских товаров продолжался), но, по крайней мере, несколько притушен, тем более что возможности его развития оказались, по сути, исчерпанными. При этом есть основания подозревать, что манифестации мусульман имели в первую очередь политические мотивы и цели, и во многих странах искусственно подогревались, объектом же такого массово выраженного протеста были вовсе не карикатуры (они оказались лишь своеобразным поводом), а глубинные противоречия между Западом и мусульманским Востоком.

Скандал и его развитие широко освещались мировыми, в том числе и отечественными СМИ. Наверное, ни одно издание не прошло мимо этого события. И хотя некоторые газеты публиковали отдельные рисунки из «датского комикса», к счастью, «эпидемия» перепечатки карикатур обошла Россию стороной, вероятно, жизнь в многоконфессиональной стране научила большинство журналистов такту и осторожности. Но в момент эскалации конфликта различные мнения и комментарии по его поводу высказывались публичными персонами и широко освещались. Оценки же событий были различными. Одни считали, что жест датских журналистов был, в первую очередь, направлен на дискредитацию исламского мировоззрения и образа жизни, и реакция мусульман только подтверждает наличие в рисунках направленности на разжигание религиозной розни. Другие же в ответ говорили, что, наоборот, последовавшая агрессивная широкомасштабная реакция арабских стран подтверждает справедливость содержания карикатур, а значит, и оправдывает факт их публикации. Дискуссии в СМИ в итоге вышли далеко за рамки оценок уместности и правомерности их публикации и приобрели социально‑политический характер.

Но, насколько известно автору, более‑менее профессионального анализа или экспертной оценки карикатур специалистами сделано не было. Конечно, российским гражданам трудно интерпретировать их замысел и его исполнение, не обладая полными знаниями социально‑культурного фона их создания, тем более это сложно делать, не владея информацией о предшествовавших событиях, так или иначе повлиявших на творчество художников. Кроме того, как уже отмечалось, невербальные компоненты печатных изданий вообще сложно трактовать, поскольку они практически всегда – такова их природа – многозначны. И вероятно, ни одна доминирующая трактовка в оценке кого‑либо не может быть исчерпывающей и окончательной. Тем не менее, абстрагируясь от социально‑политической подоплеки скандала, предпримем собственный дискурсивный анализ некоторых из них.

Отметим, что любое анализируемое изображение, иллюстрация в печатных СМИ будет рассматриваться как отдельное самостоятельное «высказывание» («сообщение») его авторов, т. е. как особый паралингвистический дискурс, хотя выше, в предыдущем разделе говорилось о таких иллюстрациях как «компоненте газетного дискурса». Но с точки зрения дискурсивной психологии здесь нет противоречия или несоответствия. Дело в том, что, с одной стороны, термин «дискурс», также как и «текст» или «речь», широкое понятие и применяется в разных значениях и аспектах, в частности, как способ использования языка (системы знаков) и как некоторая его разновидность в определенной области.

Когда мы говорим о газетном дискурсе в целом, это означает, во‑первых, вполне конкретные средство массовой коммуникации и способ использования различных комбинаций знаковых систем, а во‑вторых, коммуникативный продукт в законченном виде, в котором выступает каждое отдельное печатное издание (газета, журнал и т. д.). И, безусловно, в этом случае различные использованные невербальные средства и «сообщения» на их основе являются лишь одним из компонентов такого дискурса (также, впрочем, как и отдельно взятая статья, текст различных репортажей и сообщений, и даже рекламное объявление, телевизионная программа, сводка погоды или развлекательные материалы, например, в виде кроссвордов).

При этом, однако, подразумевается, что целостный газетный дискурс разбивается (состоит) на ряд частных дискурсов как разновидностей в пределах определенной области: очевидно, что дискурс спортивных сообщений заметно отличается от дискурса политических или экономических публикаций, хотя может иметь общую и характерную для каждого издания стилистику. Кроме того, согласно подхода дискурсивной психологии, даже автор одной публикации газеты оперирует подчас разными дискурсами. Простой пример, анализируя какую‑либо внутриполитическую проблему, автор прибегает к разным точкам зрения на нее: взгляду с позиций официальных властных органов либо мнению оппозиции власти. Понятно, что дискурс этих политических сил совершенно различен, но, тем не менее, в тексте одной статьи они могут быть представлены.

А применительно к нашей проблематике, отдельное изображение, которое иллюстрирует какое‑либо сообщение или статью (т. е. является их компонентом), одновременно само выступает вполне законченным целостным произведением (сообщением) или дискурсом, поскольку, как указывалось, общим знаменателем многочисленных определений термина является то, что дискурс – это определенный способ фиксации значений, а также способ представления мира (или каких‑либо его аспектов). Таким образом, каждое невербальное «сообщение» газеты может выступать самостоятельным дискурсом, названным нами «паралингвистическим», чтобы избежать терминологической путаницы и подчеркнуть его другую знаковую природу, отличную от слова, но с ним очевидно сопряженного и, как правило, посредством слова обнаруживаемого значения данного изображения.

Как показывает практика, многие люди часто так и рассматривают газетные иллюстрации – в качестве самостоятельных «сообщений». Не случайны, например, сами факты правовых претензий по их поводу, как это и произошло в случае с «датскими» карикатурами. А в ситуации разбирательств таких претензий неизбежно требуется и их специальный анализ как отдельных коммуникативных «сообщений». Более того, в некоторых случаях (например, при наличии подписи к иллюстрации или слов «внутри» рисунка) имеет смысл говорить уже о вербальном компоненте паралингвистического дискурса. Нельзя не отметить также и еще один важный аспект иллюстративного материала печатных изданий. Если в отношении газетных текстов исследователи выделяют порядок дискурса, который определяется как сложная конфигурация дискурсов и жанров в одной и той же социальной области, и пытаются выявить распределение и разграничение различных дискурсов[157], то в отношении вербальных и невербальных проблема границы вообще не стоит.

Итак, опираясь на методологию дискурсивной психологии и рассматривая преимущественно сам рисунок («паралингвистический дискурс» художника в нашей трактовке), а также некоторые факты европейской жизни важные для понимания, попытаемся проанализировать процесс его создания и понимания (производство и обработку такого дискурса), т. е. определить содержание и смысл коммуникативных «сообщений» посредством датских карикатур.

Карикатура № 1 [158]представляет собой цветное изображение классической трехфигурной композиции. На заднем плане фигуры‑силуэты двух женщин в восточном одеянии черного цвета – закрыты «по глаза». Единственная открытая часть – полоска лица с глазами, которые художник утрированно изобразил широко, несколько нелепо раскрытыми. Так бывает, когда человек проявляет удивление или испытывает страх. На переднем плане – более тщательно прорисованная фигура зрелого мужчины, восточной (арабской) внешности: кустистые черные брови, пышная окладистая черная борода, характерный свисающий нос, подчеркнуто преувеличенный художником, традиционные одежды белого цвета, тюрбан на голове. Женщины как бы прячутся за этого мужчину, с любопытством, но боязливо выглядывая из‑за его плечей. Левая рука мужчины отведена в сторону, он словно одновременно и сдерживает, и загораживает их. В его правой руке, согнутой перед собой, зажат в восточной хватке лезвием вниз огромный изогнутый нож, что и делает всю его позу явно устрашающей. Рисунок выполнен на зеленом фоне – цвете ислама.

Смысл такого изображения традиционной мусульманской семьи и, в частности, демонстративно агрессивной позы мужчины либо в том, что он готовится защитить своих жен от какой‑то внешней угрозы, скорее всего гипотетической – возможно, кто‑то просто смотрит на них, так же как человек, рассматривающий рисунок (одно предположение для интерпретации этого паралингвистического дискурса), либо любой ценой стремится удержать своих чрезмерно любопытных, «наивных» женщин от желания узнать этот мир лучше и попасться, тем самым, в сети «его соблазнов, греха и разврата» (другое предположение). А в жизни оба указанных стремления вполне могут одновременно сочетаться.

На первый взгляд может показаться (первая рабочая гипотеза интерпретации), что художник, используя антропологические и социокультурные черты, доводит их до типологических физиогномических примет (существующих в виде особых когнитивных схем и эталонов восприятия внешности[159]) и, тем самым, иронизирует над этими людьми: их закрытостью, ограниченностью, фанатизмом, боязнью свободы и «враждебного мира неверных». Очевидно, что в этом случае дискурс художника детерминирован личностными факторами, в частности, некоторыми этническими стереотипами и предубеждениями, а также вполне определенной социальной идентичностью автора. Но такая трактовка будет не совсем верной и уж точно не единственно возможной.

Обычно художник‑карикатурист оперирует не только реальными событиями и фактами жизни, а в большей степени их образами в головах людей, расхожими представлениями о них (что собственно, и позволяет говорить о его рисунке и заложенном в нем смысле как особом паралингвистическом дискурсе). Поэтому он изображает собственно не поведение типичных мусульман в чужой стране, а то, как их чаще всего воспринимают (искаженно, схематично, утрированно) рядовые коренные жители, которые по определению видят в чужаках скрытую угрозу и приписывают им перечисленные выше черты. То есть художник иронизирует не над чужаками‑мусульманами, а над «ходячими» стереотипами о них.

Но есть и другой смысл этого рисунка, пожалуй, даже самый главный. Его комический эффект задается неожиданным и явно нарочитым приемом: глаза мужчины скрыты наложенным художником черным прямоугольником, как это делают телевизионщики. Таким нехитрым техническим средством в различных целях сохраняют инкогнито демонстрируемого персонажа, закрывая глаза – самую узнаваемую часть человека. Именно эта деталь в первую очередь и делает рисунок юмористическим. Эффект только усиливается тем фактом, что у женщин на лице открыт, по сути, такой же прямоугольник, который выделяется на черном фоне их одежды. Подчеркнем, это важная узловая точка данного паралингвистического дискурса, или знак вокруг которого он строится.

На наш взгляд, это исключительно ситуационный момент в придании смысла данному изображению – создании паралингвистического дискурса. Этот прием «укрывание глаз наложением прямоугольника» указывает на главного адресата иронической критики карикатуриста (понятной, вероятно, далеко не всем) и дает основания для второй рабочей интерпретационной гипотезы, а также позволяет преодолеть двусмысленность изображения, задачу которую именно дискурс и решает. Такая утрированная «шифровка» персонажа символизирует якобы политкорректное, но на самом деле стыдливое, по мнению автора, и, главное, бессмысленное замалчивание официальными представителями страны проблем ассимиляции мусульман‑эмигрантов, не желающих или не умеющих адаптироваться к иной культуре и другим правилам поведения, упорно придерживающихся привычных обычаев, хотя и несколько неуместных, порой даже не адекватных в новых социальных условиях. То есть рисунок символизирует «цензуру», как внутреннюю, так и внешнюю, на публичное обсуждение этих проблем, что только усугубляет их, превращая в болевые точки общества[160].

Только такая интерпретация указанной карикатуры, даже без знания реалий современной жизни Дании, представляется наиболее адекватной замыслу художника. Дополнительная же информация (ситуационный контекст) о некоторых значимых событиях этой жизни, позволит сделать понимание этого паралингвистического дискурса только полнее и ярче. Например, незадолго до момента публикации карикатур известный голландский кинорежиссер Тео ван Гог снял фильм‑трагедию «Подчинение» об угнетенном, бесправном и униженном положении многих мусульманских женщин, в отношении которых единоверцами применяются насилие, побои и даже пытки, о чем они не имеют право кому‑либо рассказывать. Фильм вызвал общественный резонанс, а также недовольство мусульманской диаспоры. Режиссер получал многочисленные угрозы в свой адрес, а в итоге был зарезан на улице религиозным фанатиком‑экстремистом. Событие широко освещалось, естественно, и в соседней Дании, раздавались и явно националистические, ксенофобские призывы в адрес мусульман. Рядовые же граждане испытали настоящий шок и вполне вероятно их страх перед «непонятными, жестокими и мстительными» чужаками только усугубился.

Художник талантливо воплотил это в своем рисунке. И таким образом, пользуясь исключительно невербальными коммуникативными средствами, в приемлемой в данном обществе ироничной форме осветил существующие проблемы. Возможно, некоторым читателям газеты это даже позволило в какой‑то мере сублимировать негативные эмоции страха и ненависти, преодолеть «внутреннего цензора» и по‑новому осмыслить свои переживания и расхожие представления. Еще раз подчеркнем, присущий рисунку юмор обычно и используется для снятия напряженности, разрядки ситуации, и, таким образом, способствует развитию толерантности, терпимости людей в межличностных и социальных конфликтных ситуациях. Это хороший способ разрешения противоречий, средство осмеяния преград, вызывающих ярость, страх и тревогу, за счет понижения значимости табуированных действий. Шутки, остроты, карикатуры «обладают способностью обходить те барьеры (внутреннюю цензуру), которые традиция и культура возвели в психике человека. Посмеявшись над чем‑то, человек чувствует себя свободнее, освобождается от страха перед проблемой, которая начинает выглядеть разрешимой, а ситуация становится более управляемой»[161].

Карикатура № 2. Другой художник серии в ином стиле постарался отобразить свое видение проблемы исламского экстремизма. На рисунке изображена голова человека опять‑таки типичной восточной внешности – такие же кустистые брови, непременные пышные черные усы и борода, черная чалма. Важная деталь: на чалме нашивка с характерной «арабской вязью», что она означает непосвященному человеку непонятно. Возможно, это какой‑то символический орнамент, или какое‑то изречение, например сура и т. п. Скорее же всего – это просто некая стилизация, дополнительное указание на арабскую принадлежность изображенного персонажа, без нее его можно принять, например, за индуса или факира в цирке.

В отличие от предыдущей карикатуры здесь все черты лица прорисованы четче, ярче выражены и шаржированы. Например, можно определить, что это человек зрелого возраста и сильно сосредоточен – характерные вертикальные морщины на переносице. В целом во всей его мимике – напряженный волевой подбородок, сжатые губы и особенно в выражении глаз «читается» решимость и угроза. Один из типичных приемов в шарже, позволяющих создать такой эффект («зловещее» выражение лица), окружение контуров глаз черным цветом: сверху – плотно надвинутые черные брови, снизу – мрачная тень под глазами, посередине глаза – черный, без радужки, зрачок. Вообще насыщенный черный цвет доминирует в рисунке, только усиливая общее мрачное выражение лица. Глаза получаются как бы глубоко посаженными, веки не видны. Это, тем не менее, создает впечатление комичной сверхрешимости (фанатизма) изображенного человека на что‑либо. Такова, вероятно, одна из рабочих гипотез интерпретации рисунка. И вновь, как и в предыдущем случае, очевидна апелляция художника к этническим, физиогномическим представлениям – личностным факторам в создании паралингвистического дискурса.

На что же этот человек решился, «сообщает» другая деталь рисунка: большая округлая черная чалма за счет пририсованного горящего фитиля «превращается» в бомбу, которая вот‑вот взорвется. (Большой черный шар с небольшим выступом и фитилем – это одно из первых взрывных устройств и традиционное изображение бомбы в комиксах). Эта деталь (узловая точка) во многом и задает дополнительный комический эффект газетного паралингвистического дискурса в европейской традиции восприятия: человек «надел» на голову бомбу (несет ее на голове), или уже совсем абсурдно – «голова‑бомба». С учетом этого компонента рисунка (ситуационного аспекта коммуникативного «сообщения» художника) появляется и новая интерпретационная гипотеза. Смысл карикатуры достаточно прост и понятен. Сегодня европейцы не понаслышке знают о людях «бомбах», шахидах‑смертниках, в фанатичной решимости которых «выполнить волю Аллаха» и убить неверных, разумного (с западной точки зрения) мало. Эти люди «ослеплены» своей верой и обратиться к их разуму, переубедить их в чем‑либо невозможно. Метафорически говоря, бомбы у них не на поясе или в руках – «бомбы у них в голове и фитиль уже зажжен».

Таким образом, адресат сатиры, в первую очередь, шахиды‑смертники. Известно, что их смерть в исламской традиции почетна, очищает человека, а его душа попадает сразу в рай. Причем в соответствии с такими верованиями шахидом в определенных условиях может стать любой мусульманин. Таков основной замысел этой сатирической карикатуры‑метафоры. Вопрос: «Может ли эта метафора быть обидной, оскорбительной для мусульман?» Вероятно, утвердительный ответ однозначен. Приверженцы ислама утверждают, что европейцы искаженно, неправильно понимают эту религию и не вправе судить о ней по поступкам отдельных, экстремистски настроенных людей, и справедливо указывают, что таких типажей немало и в западной цивилизации. Но, не вдаваясь в теологические дискуссии, можно утверждать, что в восприятии обычных людей реальность (взрывы в США, Испании, Англии и в России, наконец) только подтверждает справедливость и распространенность указанных выше представлений о шахидах.

И вот еще одно подтверждение. Практически накануне публикации карикатур боснийская полиция предупредила своих датских коллег, что на территории королевства действует террористическая группировка. Эти данные были получены от членов исламистской боевой ячейки, которую спецслужбам Боснии удалось обезвредить в своей стране. В итоге в Копенгагене были задержаны шестеро молодых мусульман по подозрению в подготовке террористических актов в Сараево и на территории Дании[162]. Эти факты стали достоянием общественности. В свете такой ситуации указанная карикатура уже не выглядит совсем абстрактной и оторванной от реальности, да и вменяемая ей представителями датских мусульманских общин оскорбительность не кажется убедительной.

Конечно, этот рисунок выполнен в стиле острых социально‑политических карикатур, типа тех, что были в ходу в эпоху «холодной войны». В отечественной традиции многие помнят, в частности, известные язвительные политические шаржи Кукрыниксов, как подразумевалось, уничижающие одиозных политических противников в глазах советских людей. Но характерная деталь: главная цель этих шаржей, как сейчас понимают многие, была не в унижении и оскорблении «врагов коммунизма», а в оказании воздействия на жителей собственной страны. В частности, создавая и раздувая «образ врага», советские СМИ стремились отвлечь сограждан от многих нерешенных социальных проблем. Нельзя не отметить, что и в случае датских карикатур адресат отнюдь не мусульмане всего мира, а прежде всего жители своей страны. И цель их не в желании унизить, оскорбить кого‑либо (хотя не исключены полностью и другие, в том числе и подобные, варианты трактовки). Их суть и направленность: сатира против угрозы террористических взрывов; юмор против страха и ненависти; ирония против предрассудков и «цензоров».

Карикатура № 3. На ней символ ислама, зеленый полумесяц и зеленая звезда «вписаны» в упрощенное, шаржированное лицо человека. Вновь характерный нос, брови, усы, борода и чалма, типичные для арабской внешности. Все подчеркнуто схематично, абрисно: один глаз – просто черная точка, другой – зеленая звезда, бровь – черная изогнутая линия и т. д., овал лица составляет зеленый полумесяц. В целом изображенное лицо выглядит не зловеще, а даже как‑то глупо и нелепо. В итоге получается либо лицо как бы проявляется сквозь символ (стоит за ним, выглядывает из‑за него), либо символ проступает на лице.

Скорее всего, эта карикатура на два важнейших исламских символа – полумесяц со звездой и пророка Мохаммеда. Такое совмещение символов, наложение друг на друга (символ сквозь символ) их явно пародирует. Именно это – узловая точка данного паралингвистического дискурса. Смысл же рисунка совсем прост: люди вообще и мусульмане в частности сильно преувеличивают значение символов, чрезмерно им поклоняются, особенно в религиозных культах. И хотя в жизни испытывают и терпеливо сносят немало лишений, унижений, ущемлений своих прав, но готовы жестко реагировать, жертвуя собственными и чужими жизнями, когда попранными оказываются их символы. При этом понятно, что сам символ оскорбить невозможно. Художник таким образом иронизирует «всего лишь» над подобным фетишистским, а значит ложным, иррациональным, на его взгляд, миропониманием людей (личностные детерминанты его дискурса). Такова одна из интерпретационных гипотез смысла данного рисунка, хотя в отличие от двух предыдущих карикатур доминирование какой‑либо одной стратегии интерпретации в обработке этого паралингвистического дискурса не так очевидно.

Более понятным замысел художника становится, если учесть и некоторые ситуационные факторы. Например, известно, что приверженцам ислама свойственно не только поклонение своим символам, но и пренебрежительное отношение к чужим. Для них характерной является специфическая практика сожжения символов – флагов враждебных, по их мнению, государств (США, Израиля и др.), а также изображений или чучел ненавистных западных политиков и т. п. Это практиковалось часто и до публикации карикатур, и уж, естественно, после, в ходе многочисленных акций протеста. Надо понимать, что в психическом плане это не просто символическая угроза или выплеск бессильной злобы в ситуации невозможности прямого нападения на реальных людей (эти значения в данном случае второстепенны). Это действия против их образа, т. е. против впечатления, которое изображения оказывают на других – против самой памяти о них и их духовного присутствия.

В этом контексте (подчеркнем, ситуационном) рисунок не более чем «символический», ироничный ответ художника на подобное же попрание чужих символов самими исламистами‑радикалами. Он как бы говорит (не мусульманам конкретно, а в первую очередь обращаясь к своим согражданам), что для меня символ – просто символ, хотя им можно многое «сказать» и многое выразить, но за ним стоит всего лишь другой символ, а вот важного для повседневной жизни содержания в нем нет. Символы (фетиши) и символические акты постепенно замещают реальные действия. Механизм такого «поклонения» символам сродни предрассудкам, над которыми можно и нужно смеяться – только так от них можно избавиться.

Этот нехитрый (по замыслу, но не по исполнению) рисунок, однако, оказался особо оскорбительным для мусульман. И дело тут не только в попрании символов. Именно в этом случае проявились различия в индивидуальных и групповых, личностных и ситуационных аспектах восприятия рисунков (обработке паралингвистического дискурса), о которых, вероятно, менее всего задумывались их публикаторы. (Хотя, нельзя полностью исключить, что, наоборот, такая особенность восприятия специально «педалировалась», поскольку известно: современное изобразительное искусство довольно часто сознательно использует метод художественной провокации). Проблема в том, что специфической чертой мусульманской культуры является практически полное отсутствие изобразительного искусства. Это следствие наложенного исламом запрета на изображение человека, животных, Аллаха и всего божественного. «Остерегайтесь изображений – будь то бога или человека – и не рисуйте ничего, кроме деревьев, цветов и неодушевленных предметов», – говорил Магомет согласно хадисам (устным традициям)[163]. Именно по этой причине датские карикатуры на ислам и его Пророка вызвали у мусульман такую бурную реакцию. Не случайно этот конфликт был обозначен как «противостояние западной свободы слова против восточных табу».

Можно предположить, что мусульмане, которым демонстрировались эти карикатуры, отмечали в рисунках и реагировали на то, что мы называем личностным фактором их создания – упрощенные, утрированные изображения в духе стереотипных суждений о них (оскорбительные для любого прототипа). Важные ситуационные факторы детерминации указанного паралингвистического дискурса игнорировались и вместо них на восприятие рисунков (обработку этого дискурса) оказали влияние другие ситуационные факторы. Среди них, в частности, нападки на мусульман в западных СМИ в связи с деятельностью различных террористических организаций, факты тиражирования расхожих суждений, согласно которым любому человеку арабской внешности приписывается ряд отрицательных черт (фанатизм, ограниченность, злоба, ненависть к «неверным» и т. п.), поэтому он заведомо выступает в качестве потенциального террориста. В результате многие, не зная ситуативного контекста появления рисунков, их адресата, целей публикации, а некоторые так и просто понаслышке, не видя «нехороших» картинок, возмутились самим фактом «провокационного» нарушения европейцами исламского табу на изображение Пророка.

Безусловно, реализуя принцип свободы слова, нужно уважать чувства верующих и религиозные традиции, хотя бы для того, как минимум, чтобы не провоцировать межконфессиональные конфликты. Соответственно, в очередной раз встает вопрос, правомерной ли была публикация газетой этого рисунка, как и всей серии комикса. Однозначного ответа в сложившейся ситуации быть не может. С большой долей вероятности в ситуации эскалации напряженности между западной цивилизацией и арабскими странами можно сказать, что в условиях чужой культуры в другой – мусульманской стране ответ точно отрицательный, но в условиях традиции культуры собственной страны такие действия вполне возможны и могут быть приемлемыми, поскольку адресованы своей аудитории. Это не противоречит устоям, законам и общепринятым нормам морали. Однако есть ряд дополнительных моментов, на которых необходимо, тем не менее, обратить особое внимание.

1. В данной ситуации важны не только смысл и направленность каждой отдельно взятой карикатуры и мастерство, создавших их художников. Важна именно серийность их публикации. Совокупное значение этого цикла само по себе приобретает характер определенного коммуникативного жеста, цель и направленность которого можно было бы интерпретировать в духе аналогичном смыслу каждого отдельного рисунка. Но реализация задуманного жеста датских журналистов для стороннего (а не включенного) наблюдателя, каковыми являются многие российские граждане, остается не до конца понятной, и этот жест не кажется в отличие от самих рисунков продуманным.

Дело в том, что многих людей удивила, в первую очередь, такая сильно отсроченная во времени реакция мусульманского сообщества. С момента публикации карикатур до начала активных акций протеста и объявления ультиматума и бойкота прошло целых четыре месяца. Но, как было указано выше, представители мусульманских общин в Дании с самого начала, с момента публикации первых карикатур высказывали свои протесты и предупреждения. Которые, как указывалось, игнорировались, а официальные и ответственные персоны давали понять, что в королевстве «государство не оказывает влияния на деятельность прессы». Удивительно, что это произошло именно в Дании, где существует специальная «Комиссия по делам прессы» как орган и механизм саморегуляции деятельности печатных СМИ на основе этических принципов, однако, созданная во исполнения Закона Дании от 1991 года «Об ответственности прессы» с участием представителей органов государственной власти.

В силу такого, во‑первых, государственного, а, во‑вторых, законодательного способа легитимации своей юрисдикции решение этого общественно‑государственного органа разрешения информационных споров обретают не только моральную, но и юридическую силу. Тонкость датской модели сопряжения двух регулятивных систем (правовой и этической) заключается в том, что содержание самих этических норм в этом законе не содержится, а регламентируется «Принципами добропорядочного поведения прессы». Этот документ не государственный – корпоративный, его приняло журналистское сообщество, но государство таким способом придало ему государственный вес и усилило его социальную эффективность[164].

Такая модель регуляции деятельности печатных СМИ за более чем десятилетний опыт была очень успешной и перенималась в качестве своеобразного образца многими демократическими странами (в том числе и Россией, где с 1994 года по 2000 год действовала Судебная палата по информационным спорам при Президенте РФ). Но, к сожалению, в данном конкретном случае приемлемый способ разрешения конфликта оказался, по непонятным со стороны причинам, не востребован. Соответственно, на наш взгляд, представителям этой датской Комиссии, видя такую реакцию мусульман, было бы вполне уместно указать издателям на возможность приостановки публикаций или хотя бы сопровождать их дополнительными комментариями, а, возможно, и мнениями о них разных людей, чтобы не провоцировать возникновение и эскалацию конфликта. Подчас полное, возможно, демонстративное, игнорирование протеста более оскорбительно, чем факт появления карикатур в печати. Что, впрочем, не является правовой проблемой и остается на совести публикаторов, проблемой понимания ими не только допустимых в мультикулыурном обществе этических и моральных поступков, но, главное, их возможных последствий.

А последствия таковы: жестокие нападки мусульман на иноверцев в своих странах, а в результате за все время беспорядков погибло более 50 человек, в частности, во время христианского погрома в ходе акций протеста в Нигерии; значительный экономический ущерб для самой Дании; сокращение культурных и туристических обменов между странами и т. д. и т. п. Но, пожалуй, одно их самых важных следствий: в глазах многих людей и органов власти некоторых стран доверие к деятельности, творчеству карикатуристов значительно подорвано. Эта, казалось бы, устоявшаяся традиция и приемлемая обществом форма социальной критики, теперь не только подвергается сомнениям в ее целесообразности, но и может служить основанием и оправданием для необоснованного преследования журналистов, противодействию их деятельности. Примеры этого, в частности, в России уже есть.

В очередной раз эффект массовых коммуникативных сообщений, оказывается неожиданным для публикаторов. И в некотором смысле обратным задуманному. Это, наверное, главный урок и следствие датских карикатур. «Тест на самоцензуру», ка

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: