Воспоминания, которые завершают и объединяют

В последние годы я много думал о взаимном влиянии живущих и умерших друг на друга. В прошлом году в Германии в связи с Франкфуртской книжной выставкой состоялась дискуссия о воспоминаниях. Эта дискуссия отозвалась болью в моей душе тем, что она так поверхностна, и тем, что она не прониклась глубиной происходящего. В своей книге «Der Abschied» («Прощание») я писал об этом, но все же мне чего-то не хватало. Я не совсем понимал это. Тогда я размышлял о том, какими должны быть воспоминания, целительные воспоминания. Воспоминания, которые заканчивают нечто и объединяют одновременно.

Если человек, будучи ребенком, пережил что-то страшное, он часто вытесняет воспоминание об этом. Психоанализ показал нам, как важно, чтобы вытесненное было извлечено на свет.

Но наблюдение подсказывает: если нечто показалось на свет, это еще не есть решение. Необходим следующий важный шаг. Этот важный шаг заключается в том, чтобы человек согласился с происшедшим без сожаления. Например, произошел несчастный случай, и человек полностью парализован. Он постоянно вспоминает о случившемся в любом случае. Но решения не будет до тех пор, пока человек не согласится с событием без сожаления. Это очень трудный шаг. Но если не сделать его, будет еще хуже. Можно представить себе, что будет, если человек не может согласиться с произошедшим, если он постоянно будет жалеть об этом.

Если такой шаг удается, если человек, невзирая на состояние бессилия, в котором он находится (ведь изменить случившееся все равно невозможно), сможет согласиться с происшедшим, таким, как есть, — в момент согласия он достигает глубины души и получает силу, которой нет у других людей, за исключением переживших нечто подобное и согласившихся с этим.

То же относится и к жертвам концлагерей. Выжившие узники и мы должны быть в силах согласиться с тем, что было, иначе мы останемся отрезанными от этих событий. Согласие возможно, только если мы будем понимать случившееся в контексте чего-то большего, чего мы понять не можем. В нас живет потребность избегать страшного, как будто этого быть не должно. При этом именно ужасное в конечном итоге — основа всему и движет всем. Только тот, кто согласен с ужасным, полностью свободен.

Один случай мне это наглядно показал. В Центре Холокоста в Сан-Франциско ко мне обратилась одна женщина, пожилая дама, которая ребенком была узницей концлагеря Дахау. Она описала мне такую сцену: она лежит на полу, солдат СС, поставив ногу ей на живот, расстреливает еврейских детей. Это самое ужасное, что можно себе представить. Но в тот момент с ней что-то произошло. Она внезапно ощутила, что находится где-то по ту сторону происходящего, почувствовала невероятно глубокое счастье, она не чувствовала ни ужаса, ни боли. Она сказала: «Если бы в тот момент мне прокололи ножом руку, я бы не почувствовала ничего». В тот момент она была в созвучии с чем-то большим, частью которого было и происходящее. С тех пор ее сопровождает это чувство. Она также сказала: «Я совершенно примирилась с Гитлером во мне, с преступником во мне. Нет ничего такого, что бы мне мешало».

То, что я говорил о жертвах, в равной степени относится и к преступникам. Преступники также вплетены в нечто, что стоит над ними и использует их. Это можно увидеть во многих расстановках. Если в таких расстановках дать происходящему свободно развиваться, то между преступниками и их жертвами на самом глубоком уровне возникает связь. Они становятся равны. На самом глубоком уровне они равны. В этот момент жертвы — больше не жертвы; преступники — больше не преступники. Живые должны отступить в сторону от того важного, что происходит между жертвами и преступниками. Тогда наступит мир.

Убийцу нужно предоставить движению его души. Его влечет к умершим, к его жертвам. Там он обретет мир. Нельзя останавливать его на этом пути. Признав умерших, посмотрев им в глаза, он не сможет поступить иначе, как пойти к ним. Это не значит, что он должен лишить себя жизни, но он должен признать умерших, признать, что в силу содеянного он принадлежит им.

Многие убийцы времен нацизма считали себя великими и всесильными. В расстановках их потомков это иногда находит свое выражение. Но если в расстановке их положить рядом с умершими, их жертвами, им сразу становится стыдно, ими овладевает смирение. Затем начинается движение к умершим, и там убийцы находят свой покой. Тогда и их потомки свободны от обязательства уйти вместо убийц.

Бывают ситуации, в которых становится очевидным, что убийцы настаивают на своих убеждениях. Тогда необходимо, чтобы их потомки от них отвернулись, дали им уйти из своего сердца и отдали их на волю высшей силы.

В отношении убийц и их жертв мы должны остерегаться точного знания о том, что им подобает, а что нет, как будто мы

можем это узнать. В ходе семейных расстановок мы получаем лишь указания на это, но их невозможно проверить. Когда я говорю: «Убийцу влечет к его жертве», это предполагает, что я знаю это. Но речь не о том. Речь идет о том, чтобы с помощью расстановок помочь живым людям, чтобы помочь их потомкам освободиться от переплетений.

При этом важно знать, что убийцу невозможно освободить от его вины. Взгляд терапевта должен быть направлен в первую очередь на жертву. Первое, что он должен сделать, это заставить убийцу посмотреть на жертву. Из этого возникает движение в направлении жертвы. Если такое движение убийце удается, рядом с жертвой он обретет покой.

Мы находимся в плену представления, что мы свободны, и поэтому мы сами ответственны за свои действия и свою судьбу. Поэтому бывают «плохие» люди и «хорошие». Но если внимательно присмотреться, выяснится, что это не так. Жертвы концлагерей были ни в чем не виноваты, были «хорошими» людьми, но это не изменило их судьбы. Так же убийцы не в силах были менять свою судьбу. Они были тоже переплетены. Несмотря на это, каждый в ответе. Однако простое утверждение: он был свободен изменить свою судьбу, а потому в ответе за содеянное — неверно. Он был не свободен, он был переплетен, но, несмотря на это, он обязан нести ответственность за последствия содеянного. Только такой взгляд на вещи поможет нам прийти в гармонию с высшими силами, и тогда борьба со злом, как мы ее себе представляем, прекратится.

Представление о том, что мир должен быть не таким, каков он есть, и что судьба каждого человека в его руках, заходит слишком далеко. Поскольку и тяжелые судьбы, и преступления оказывают влияние на нечто целое, о котором мы хотя и догадываемся, но не понимаем. Тяжелые судьбы я рассматриваю в том же контексте. Тогда они не кажутся мне такими ужасными.

Некоторые судят о реке, стоя на берегу. А сами никогда в ту реку не входили. Кто входил в реку, тот знает, тот смеет говорить об этом.

Возражения против такого взгляда на служение и связанные с этим возражения против иного скрытого взгляда на активное сопротивление и схожие темы связаны, вероятно, и с тем, что идентификация с «жертвами» и «героями» позволяет чувствовать себя лучше других, почувствовать свои превосходство и право предъявлять претензии. Такие возражения ничего не стоят, ведь они основаны не на собственном страдании или собственном мужестве, риске — это возражения без взгляда в собственную глубину, в глубину собственного страха, собственного «быть искушенным», собственного бессилия. Рассуждать об этом может только тот, кому сама судьба и собственная душа дает на это право, кто в силу собственного опыта обрел смирение.

Мне бы хотелось сказать еще кое-что о принципиально значимом — о терапевтической позиции, поскольку это кажется мне очень важным. Я называю это феноменологическим подходом. Терапевту необходимо открыться видимой реальности. Что говорит клиент, как он выглядит и т. д. В то же время терапевт должен смотреть не только на клиента, он должен воспринимать воздействие всего, что его окружает, в том числе скрытого. Такой вид внимания не нацелен ни на что конкретное — какую-то цель, внимание направлено вширь, но не ищет ничего специально. Терапевт при этом не должен иметь никаких намерений, например, намерения вылечить; он не должен бояться того, что может выявиться, будь то смерть, или конец, или исцеление и жизнь. Он открывается этому, как оно есть. Это означает, что в своей душе терапевт находится в согласии с миром - таким, как есть, с судьбами - такими, как есть, как с жизнью, так и со смертью. Он не ставит себя так, что борется с чем-то или хочет что-то исправить. Он гармоничен.

Тогда из состояния «быть в гармонии» внезапно, как подарок, приходит понимание. Оно приходит непосредственно из ситуации, из того, что стоит за ней, что проявляется. Это понимание очень важно и связано с тем, что выявляется в данный момент.

Оно всегда направлено на решение для клиента! Любой вопрос из любопытства, например: «А что это было в точности?» — уводит взгляд от целого. Его уже невозможно уловить.

Для многих терапевтов это означает полную перестройку. Терапевт, привыкший задавать много вопросов, прорабатывать темы (чему, собственно, и учили многих терапевтов), чтобы выяснить точно, что было, должен распрощаться с такими представлениями, если хочет работать феноменологически.

Тогда терапевт говорит не с человеком, с которым работает, т. е. не с его «Я», а с его душой. Но это не собственная душа клиента, это душа, частью которой является сам клиент.

Все это лишь образы, но вы могли заметить разницу позиции с точки зрения такого подхода.

И еще кое-что необходимо учитывать. Мы работаем при помощи семейных расстановок, но только до определенного момента. Затем наша работа идет за пределы семейной расстановки, например при появлении решений и разрешающих фраз. Последние являются не только результатом расстановки. Они идут от знания через движение любви в душе и то, что движет человеком в его глубине.

При этом необходимо обратить внимание на определенные подходы. Многим становится страшно, когда у кого-то случаются бурные проявления чувств (как, например, вчера у женщины, которая пошла к своей матери, почувствовав ее глубокую тоску). В этом случае терапевт может поддаться искушению страдать вместе с клиентом. Но стоит терапевту поддаться такому искушению, он бессилен. Поэтому и тогда терапевт должен оставаться в стороне. Смотреть на то, что происходит, и быть рядом.

Хороший пример для такой позиции мы находим и в Ветхом Завете. Речь идет об Иове, который потерял все. Сидя на навозной куче, он чувствовал себя совсем несчастным. Позже пришли его друзья, сели в отдалении от него и целую неделю хранили молчание. Это значило — просто быть рядом. Это требует сил. А подойти и дать хороший совет — это легко. Если, например, говоришь клиенту: «Теперь дай волю своему чувству!» — это слишком примитивно. Это ничего не дает!

Итак, терапевт должен, оставаясь собранным в своей середине и не поддаваясь искушению, переживать чужое страдание, согласиться с тем, что происходит. При этом он должен внимательно следить за некоторыми вещами: например, опре-

деленные чувства ослабляют. Любое ослабляющее чувство препятствует решению. Поэтому иногда я требую от клиента: «Противься слабости, будь сильным!» — или: «Выпрямись и иди вперед!» — или: «Говори спокойным голосом!» Или: «Делай это беззвучно!» Все это помогает собраться и придает силы. Такая сила помогает двигаться вперед.

Душа движется шагами. Поэтому помощник всегда продвигается вместе с душой только на один шаг. Затем душа работает сама с собою, пока не подготовлен следующий шаг; тогда помощник сопровождает клиента еще на шаг вперед. Из этого следует, что прерывание — это тоже терапевтическая мера, которая возвращает душе ее силу. Тогда работает не один терапевт, работает душа. Когда она снова заявит о себе, терапевт может откликнуться. Он откликается на то, что говорит ему душа. Так терапевт остается в процессе диалога с душой.

Чистота души — не то же самое, что чистота тела, но они связаны. Чистота души — это сознание ее вплетенности в нечто большее и признание этого. Мы вплетены в свою семью, свой род и свое окружение. Наша работа позволяет сделать вывод, что душа распространяется и за пределы нашего тела, что мы находимся в душе, а не она в нас.

Чистота души — это и ее участие в Большой Душе. Мы учимся понимать, что Большая Душа управляет нами как в благополучии, так и в болезни, когда мы не понимаем или не уважаем ее законов.

УЧАСТНИЦА- Я задаю себе вопрос, как можно жить с такой серединой, из которой идет такое чувство, что все безразлично?

Б. Х.\ В западной духовности существует упражнение на позицию индифферентности. Это «отступить назад» является также и основной позицией стоиков. Тому, кто отступил назад и собран, все едино: жизнь и смерть, добро и зло. Он согласен и с тем, и с другим. Но время от времени полезно улизнуть — на карнавал, например. Это тоже необходимо.

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: