Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного

Природа создала людей равными в отношении физических и умственных способностей, ибо хотя мы наблюдаем иногда, что один человек физически сильнее или умнее другого, однако если рассмотреть все вместе, то окажется, что разница между ними не настолько велика, чтобы один человек, основываясь на ней, мог претендовать на какое-нибудь благо для себя, а другой не мог бы претендовать на него с таким же правом.

Из этого равенства способностей возникает равенство надежд на достижение целей. Вот почему, если два человека желают одной и той же вещи, которой, однако, они не могут обладать вдвоем, они становятся врагами. На пути к достижению их цели (которая состоит главным образом в сохранении жизни, а иногда в одном лишь наслаждении) они стараются погубить или покорить друг друга. Таким образом, выходит, что там, где человек может отразить нападение лишь своими собственными силами, он, сажая, сея, строя или владея каким-нибудь приличным именем, может с верностью ожидать, что придут другие люди и соединенными силами отнимут его владение и лишат его не только плодов собственного труда, но также жизни или свободы. А нападающий находится в такой же опасности со стороны других.

Отсюда видно, что, пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех. Ибо война есть не только сражение, или военное действие, а промежуток времени, в течение которого явно сказывается воля к борьбе путем сражения.

Там, где нет общей власти, нет закона, а там, где нет закона, нет несправедливости... Указанное состояние характеризуется также отсутствием собственности, владения, отсутствием точного разграничения между моим и твоим. Каждый человек считает своим лишь то, что он может добыть, и лишь до тех пор, пока он в состоянии удержать это.

Конечной причиной, целью или намерением людей (которые от природы любят свободу и господство над другими) при наложении на себя уз (которыми они связаны, как мы видим, живя в государстве) является забота о самосохранении и при том о более благоприятной жизни. Иными словами, при установлении государства люди руководствуются стремлением избавиться от бедственного состояния войны, являющегося... необходимым следствием естественных страстей людей там, где нет видимой власти, держащей их в страхе и под угрозой наказания, принуждающей их к выполнению соглашении и соблюдению естественных законов...

В самом деле, естественные законы (как справедливость, беспристрастие, скромность, милосердие и (в общем) поведение по отношению к другим так как мы желали бы, чтобы поступали по отношению к нам) сами по себе, без страха перед какой-нибудь силой, заставляющей их соблюдать, противоречат естественным страстям, влекущим нас к пристрастию, гордости, мести и т.п. А соглашения без меча лишь слова, которые не в силах гарантировать человеку безопасность.

Такая общая власть, которая была бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу, и, таким образом, доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю. Иначе говоря, для установления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями.

Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни – sivitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты...

Тот, кто является носителем этого лица, называется сувереном, и о нем говорят, что он обладает верховной властью, а всякий другой является подданным.

Обязанности подданных по отношению к суверену предполагаются существующими лишь в течение того времени, и не дольше, пока суверен в состоянии защищать их.

Гоббс Т. Сочинения. В 2 Т. – М., 1989 – 1991. – С.93-98, 129, 132-133, 172.

Глава четвертая. Индивид и социально-психологические явления.

Понимание социальных явлений до сих пор колеблется между двумя крайностями: индивидуализмом и его противоположным полюсом – коллективизмом. Как попытка объяснения «социального мира», так и характер требований, предъявленных организации последнего, признают своим исходным моментом или индивида или «человечество», и всякие различия, партийные несогласия в области социальных наук и борьбы всегда и везде находятся между этими двумя крайностями – индивидом и человечеством. Третьей точки зрения не было, теория, по крайней мере, не избрала и не заметила среднего пути. В то время, как одни выставляли эгоизм и личные интересы источником всего социального развития, единственным стимулом всех человеческих поступков (смитианизм, материалистическая философия), другие указывали на факты самопожертвования и преданности отдельных лиц в отношении к обществу и противопоставляли эгоизму и личным интересам «любовь к ближним», «альтруизм». В то время, как одни все социальные явления старались объяснить и вывести из природы индивида, другие указывали на «общежитие», на «общество», на «человечество», стремясь его природой и закономерным развитием объяснить все социальные явления (статистики). И те, и другие игнорировали то, что находится между этими крайностями, игнорировали фактическую действительность, которая только и может быть истинной.

Источником наших действий и стимулом их являются и эгоизм, и чувство симпатии или, вернее, не являются ни эгоизм, ни чувство симпатии, так как ни один из этих моментов не служит единственным источником, ни один из них не имеет того значения, какое приписывается им различными авторами. Но стоит прибавить к каждому из этих двух слов прилагательное «общественный» – не в смысле абстрактного целого, а в смысле определенного социального сингенетического союза – и мы найдем тот средний путь, который просмотрели до сих пор все социальные философские системы. Не личный эгоизм является стимулом социального развития, а эгоизм общественный, не преданность к коллективному целому, не любовь к «ближнему» в ее широком универсальном смысле христианской теории, не симпатия к «человечеству», а социальная симпатия, готовая на жертву и полная любви преданность к естественному социальному общению. Человек не так плох, как его рисует грубый материализм, но не столь великодушен, как этого тщетно требует христианская доктрина: он не черт, не ангел – он только человек. Он прикован к обществу естественными узами кровного родства, нравов, образа мыслей, и его эгоизм является общественным, его симпатия – общественной. Требовать от него более, чем общественной симпатии – значит требовать от него неестественного, сверхчеловеческого, считать его способным на эгоизм более, чем общественный - значит быть к нему несправедливым. В общественном эгоизме заключена общественная симпатия, а общественная симпатия есть общественный эгоизм. Мы называем совокупность этих обоих чувств сингенизмом и в ней находим стимул всего социального развития и вместе с тем ключ к его пониманию. Те, которые весь социальный мир рассматривают лишь с точки зрения индивида, выводят из индивида и относят на его счет все развитие, те, которые смотрят на индивида и его развитие как на высшую, единственную цель всех социальных явлений – те хотят все зло и все несчастья социального мира излечить освобождением индивида, провозглашением его прав.

На такой точке зрения стоит доктринерский либерализм. Согласно этой доктрине, каждый отдельный человек как индивид, должен быть щедро одарен всевозможными правами, каждому индивиду должны принадлежать все, без исключения, права «наиболее привилегированных индивидов» – и тогда все пойдет хорошо на земле. Такой опыт многократно был сделан в Европе и всегда приводил к неудаче. Почему? Потому что все эти права индивиду ничуть не помогли, и всякий раз, когда он, опираясь на эти права, бросался вперед, он разбивал себе череп о твердые стены общественных учреждений. А этих стен индивидуализм не мог разрушить, как бы громко он ни провозглашал принципы индивидуальной свободы. С другой точки зрения подходит к делу коллективизм в своих различных проявлениях (социализм, коммунизм и т.п.). Задача, по его мнению, разрешается созданием, по возможности, больших коллективных общностей. Общность должна работать для индивида, индивид становится под защиту общности, последняя должна освободить индивида от всех забот и тревог, сообща трудиться и не только контролировать и направлять индивида, но и кормить его. К сожалению, еще никогда не были произведены соответствующие такому тезису законодательные опыты, иначе оказалось бы, что такая предусмотрительная и попечительная общность является такой же утопией, как и свободный самоопределяющийся индивид.

Истина в том, что социальный мир с самого начала всегда и повсюду движется только группами, группами приступает к деятельности, группами борется и стремится вперед и что мудрое законодательство считается с действительностью и должно уважать эти фактические отношения, и, не закрывая перед ними глаз, подобно «конституционалистам», не должно и подобно коллективистам (социалистам и коммунистам) надеяться на возможность их изменения. В гармоническом взаимодействии социальных групп лежит единственно возможное решение социальных вопросов, насколько оно вообще возможно.

Цит. По: Тексты по истории социологии XIX-XX вв. Хрестоматия / Сост. и отв. ред. д.ф.н. В.И. Добреньков. – М.: Наука, 19994.

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: