Случай аутоэротизма, включающий в себя самофлагеллантизм

Случай касается незамужней молодой женщины, под 30, выпускницы колледжа, искавшей облегчения от симптомов страха, которые становились все более травмирующими. Ранее она лечилась у других психиатров, но не поддавалась терапевтическому воздействию из-за чрезмерного сопротивления к лечению. Я наблюдал ее в течение нескольких месяцев, после чего она прервала наши сеансы по тем же самым причинам, какие она ранее высказала своим предыдущим аналитикам. Ее симптомы говорят в пользу диагноза глубоко укоренившегося невроза, обусловленного сильным мазохистским желанием страдать и не получать помощи от какой-либо формы терапии. Она чрезмерно мастурбировала, предаваясь странным аутоэротическим фантазиям, была неспособна достигать коитальных оргазмов, и занималась самофлагеллантизмом для достижения сексуального возбуждения.

Из-за чрезмерной враждебности к своим родителям, она проецировала свою амбивалентность на каждого аналитика, и, несмотря на свое понимание негативных последствий такого перенесения, отказалась преодолеть свое сопротивление достаточным образом для того, чтобы сделать лечение успешным.

Этот случай интересен с точки зрения демонстрации борьбы, идущей внутри нее, между ее “ид” и “супер-эго”. Ее невроз представлял собою компромиссное решение (самовызываемое наказание, пытающееся уравновесить чувства вины, возникающие в результате ее мастурбаторных действий).

Родители пациентки - польского происхождения. Ее дед по линии отца описан ею как человек, обладающий неистовым нравом. Ее бабка по материнской линии была инвалидом, страдающим от энцефалита некротического. Ее отец умер под шестьдесят лет от рака. Он был адвокатом и обладал просто “ужасным нравом”. Ее мать жива, но неработоспособна из-за ревматизма и гипертонии. У нее есть брат, который женат и имеет ребенка.

Объясняя свою семейную картину, она заявляет: “Все мы люди очень способные, но неустойчивые, и не использовали должным образом своих талантов”.

Пациентка утверждает, что ее отец был человеком крайне нетерпимым, сверхчувствительным, и вызывал у своих клиентов антипатию. Она заявляет, что когда отец сердился, то всегда пинал ногами мебель, стоявшую вокруг. Она также, рассказывает, что он любил давать обещания, но никогда их не выполнял. Довольно важно сделанное ею однажды замечание: “Отец перестал для меня что-либо значить много лет тому назад”. Она утверждает,что когда отец умер, она была не способна плакать в течение нескольких дней. Ее первой реакцией было: “Ну и что?”Она отказалась даже взглянуть на него перед кремацией.

Она добавляет: “Отец подвел меня в финансовом отношении. Я помню, что он редко оплачивал свои счета. У него вообще были садистские наклонности, и он, по-видимому, испытывал радость, оскорбляя людские чувства. Он не оставил семье никакой страховой премии, зато оставил кучу долгов. Он вызывал у меня чувство негодования, и я имела с ним несколько крупных ссор”.

По отношению к матери ее чувства крайне амбивалентны. Она утверждает, что мать оказала на нее более конструктивное влияние. Во всем, что она говорит о своей матери, есть свидетельство того, что первоначально она была фиксирована на ней, но с возрастом любовь к матери сменилась враждебными чувствами.

Она описывает свои чувства по отношению к матери следующим образом: “Мать всегда обладала крайне фарисейской моралью. Моральные люди часто безответственны. Мое отвращение к морали является, вероятно, моим оправданием из-за отсутствия у меня собственной морали. Мне бы хотелось любить мать больше. Мне бы также хотелось сказать ей, как сильно я ее ненавижу. Но этого я ей никогда не говорила. Когда я нахожусь рядом с ней, я напускаю на себя скромный вид.

Когда мать умрет, это будет облегчением для нас всех. Я думала, что она умрет три года тому назад, когда она серьезно болела. Я жестокая и безнравственная сволочь. Она сказала, что знала, что умирает, но ради нас заставила себя жить. Когда она так говорила, я сдерживала себя. Мать всегда жаловалась на мое брюзжание. Она ипохондрик. Она плохо вела себя в собственной семье. Мать - властная женщина. Я испытала на себе ее вредное воздействие. Она имела привычку сетовать на нехватку денег. Однако со мной она ладила лучше, чем с отцом или с моим братом. Она всегда говорила, каким ужасным был мой отец, и что я больше похожа на нее”.

Часть ее чувств вины проистекает от желания смерти своей матери, что видно из ее вышеприведенных утверждений.

Следующие слова отражают ее собственное бессознательное отношение к самоубийству, скрыто выраженное в том, что она говорит о своей матери: “Лично я считаю ужасным извращением медицинской науки поддерживать жизнь тех, кто должен умереть. Матери было бы куда лучше быть мертвой, чем живой. Я верю легкую смерть. Мне кажется, что если бы я была врачом, я могла бы дать ей чрезмерную дозу морфия и позволить умереть. Она хочет умереть. Она понимает, что является для нас обузой. Что касается меня, то психологически она уже давно для меня мертва. Ее ум постепенно вырождается. Мой брат не дал бы своего согласия на ее усыпление. Я ощущаю вину за то, что не с ней. Это не принесло бы ей ничего хорошего”.

Она вспоминает, как ребенком была отшлепана своей матерью. Не будет чрезмерно натянутым заключить, что ее эротический самофлагеллантизм во взрослой жизни может обусловливаться ее бессознательным желанием быть наказанной своей матерью.

Она признает, что между ней и братом существовало значительное соперничество. Она помнит, как он садистским образом дразнил ее, когда она была ребенком, и как однажды его поддразнивание довело ее до такого состояния, что впору было бы умереть. Ее чувства по отношению к брату амбивалентны: “Генри любил дразнить меня в детстве. Если мне подавали еду в дешевой тарелке, он обязательно вставлял, что мне надо было бы подавать еду в посуде из старинного фарфора. Я его ненавидела и испытывала желание убить. Я желала, чтобы он был мертв. Меня бранили за такое отношение. После 16 лет я начала боготворить его”.

Она добавляет: “Я питаю по отношению к нему холодные чувства. При нем я чувствую себя неуютно. Я боюсь вывести его из себя. Мать всегда наказывала меня. Отец мирился с этим. Мать проявляла пристрастие. В семье было очень мало проявляемой теплоты”.

Следующие слова содержат предположительное свидетельство того, что она вытеснила свои инцестные чувства по отношению к брату: “Возможно, я питала инцестные чувства по отношению к Генри. Однажды я поцеловала его. Когда он как-то нес меня на руках вниз по лестнице, я стала жутко напряженной, и впоследствии старалась избегать с ним какого-либо физического контакта. Был период, когда я обоготворяла его. Он очень хорошо выглядел, и я была очень счастлива, когда однажды он похвалил меня за какое-то платьице, которое было на мне одето”.

В дальнейших сеансах она проявляет некоторое осознание, делая заключение, что бессознательно переносила многое из своей амбивалентности к отцу и брату на мужчин в целом.

Она утверждает, что многое в ее неврозе сосредоточено вокруг ее отношения к матери, нежели чем к отцу или брату, что видно из следующего: “Чем больше я об этом думаю, тем более убеждаюсь, что в моем неврозе первостепенное значение играет не Генри. По отношению к Генри моими чувствами была мало выраженная ненависть. Я никогда не ощущала к нему любви, тем более восхищения, пока мы не повзрослели. Но мать я любила, что делало мое негодование по отношению к ней более невыносимым, и что сделало мое осознание того, что она обманывает мои ожидания, в начале подросткового периода, также тяжким. Все это, по-видимому, подтверждается моими наиболее яростными реакциями в настоящее время по отношению к матери, чем к Генри”.

Во время одного из наших сеансов она заявила, как сильно она завидовала своему брату, что он обладал преимуществом, будучи мужчиной.

“Тот факт, что я была женщиной, был моим крестом, так как этот мир существует для мужчин, в котором Генри нашел свое место, а я - нет”.

Она испытывала к нему сильную ненависть еще и потому, "что мать выказывала свое предпочтение брату. Ее отношение к своему брату, несомненно, играло большую роль, бессознательно влияя наее отношение к мужчинам в целом.

В детстве она перенесла обычные детские болезни. В возрасте 12 лет она повредила свое правое колено в автомобильной катастрофе и из-за осложнений некоторое время не могла ходить. Одно время ей приходилось пользоваться креслом на колесах, и, по выздоровлению, ей было сказано, что у нее будет постоянная тугоподвижность коленного сустава, заставляющаяее ходить с небольшим прихрамыванием.

Она окончила колледж в довольно юном возрасте, получив специальность журналиста. Ее учебные оценки были выше среднего уровня.

Ее чувства неполноценности были резко выражены, судя по нижеследующему: “В ранней юности я считала себя безобразной. У меня был избыточный вес. Чем больше Генри и мать пилили меня за то, что я толстуха, тем больше я ела. Это было открытым неповиновением. Я ощущала себя быком в магазине фарфора. Я не умела хорошо носить одежду. До сих пор я чувствую себя неполноценной”.

Она вспоминает, как в период обучения в средней школе боялась разговаривать, как ей говорили, что у нее плохой выговор - невнятная речь, что она говорит в нос и бормочет.

«Я была идиоткой. У меня не было друзей в средней школе. Я была интровертом. Большую часть своего времени я проводила за чтением. Я досих пор много читаю. Я читаю черт знает сколько».

Она помнит чувство унижения, испытанное в детстве из-за того, что учительница ей не поверила: “Мне было 6 лет, когда учительница спросила меня, могу ли я сказать, сколько сейчас времени. Я сказала, что могу, но когда посмотрела на часы и увидела на них нумерацию римскими цифрами, то сказала, что не могу определить время по этим часам. Тогда учительница обозвала меня лгуньей”.

Ее чувства неполноценности простерлись на ее раннее отношение к лицам противоположного пола: “В отношениях с мужчинами я ощущала себя нижестоящей и некомпетентной. На свидания я начала бегать, когда мне было лет 11 или 13. Я ощущала себя покинутой. Насколько я могу помнить, я всегда ощущала себя от всего в стороне. Я чувствовала, что не нравлюсь мальчишкам. Моя полнота крайне усугубляла ощущение собственной неполноценности. Я не чувствую себя уютно среди людей. Я склонна к подозрительности”.

В поздней юности она страдала от периодов депрессии, во время которых стала поглощена мыслями о самоубийстве: “В ранней юности мне приходили в голову мысли о самоубийстве из-за чувств одиночества и безысходности. В семье все было вверх дном. У меня не было никаких друзей. Больше всего меня удручали ссоры между отцом и матерью”.

Она утверждает, что была слишком трусливой, чтобы когда-либо сделать действительную попытку самоубийства.

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: