ВОЗВРАЩЕНИЕ ВЫТЕСНЕННЫХ ВОСПОМИНАНИИ

Ночью, накануне похорон отца, мне приснились печатные таблицы или плакаты, похожие на объявления о запрещении курить, вывешиваемые обычно на вокзалах. На плакате этом я прочел:

Фрейд закрывает глаза и закрывает глаз[139], чтобы погрузиться во тьму, в которой начинают пробуждаться призрачные объекты, структурирующие световую ткань сновидения, чтобы отправиться в путешествие самопознания, чтобы пройти по онтогенетическим кругам души, чтобы направить глаз умозрения в глубины психической жизни. Глаза закрываются, глаз закрывается, глаз открывается.ⁱ

Помимо реализации приписываемого — посредством нарциссизма любого сновидения — желания другого, отца («Я умышленно решил сделать похороны как можно более скромными, так как знал желание покойного»[140]), это сновидение не только демонстрирует филологическую игру, по-видимому, исходящую от инстанции предсознательного («Другие же члены семьи были несогласны с моим пуританизмом; им казалось, что нам будет стыдно перед чужими. Поэтому одна из надписей «Просят закрывать глаз» (по нем. «Ein Auge zuzudrücken» имеет переносное значение) выражает собою просьбу о снисхождении»[141]), не только показывает игру противоположностей,,или-или», разрешающейся в и то, и другое, но и показывает возвращение вытесненного страха, в связи со смертью отца и идентификацией с ним, и страха перед курением («накануне похорон отца, мне приснились печатные таблицы или плакаты, похожие на объявления о запрещении курить»[142]) как одной из двух главных страстей Фрейда (второй, как известно, было коллекционирование) и необходимостью закрыть (на это) глаза, другому и себе, закрыть их на этот мир с его принципом реальности и регрессировать в сферы вытесненных желаний[143], туда, где правит принцип удовольствия (от курения, от коллекционирования, от связанного с ними бегства от обыденной реальности в умозрительные и реальные путешествияⁱⁱ).

Вытесненные желания могут выходить на дневную поверхность под видом коллекционирования, этого вполне законного бегства от реалий повседневности, от реалий данного пространства и времени.

В основе вытеснения [Verdrägung] лежат сексуальные желания, поскольку «никакие другие влечения со времени детства не претерпевают такого гнета как сексуальные влечения».[144] Именно эти вытесненные сексуальные желания проявляются главным образом в скрытом содержании сновидения, и «ни одно влечение не порождает столько многочисленных бессознательных желаний, которые в состоянии сна способны вызвать сновидение». [145]

Понятие вытеснения как еще один краеугольный камень психоанализа[146] непосредственно связано с самоанализом. Без стремления прорваться к самому себе, без самоанализа не могло быть и понятия о вытеснении.[147] Здесь уже покоится одна из фундаментальных задач психоанализа, которая будет впоследствии выражена в формуле: «Где было оно, там должно стать я» [Wo Es war, soil Ich werden][148]. Формула эта означает возможность и необходимость не столько экспансии я, сколько наведения мостов между двумя инстанциями, позволяющих понимать то, что происходит в бессознательном. Эта формула также напоминает о вере Фрейда в разум, подчиняющий себе игру влечений,[149] борьбу этих титанов.ⁱⁱⁱ

В конституировании представления о вытеснении Фрейд верен функциональной модели, он предупреждает, что более точным представлением процесса вытеснения является не топическое (перемещение из пункта в пункт), а динамическое (иннервация, перераспределение энергии).[150]

Каким же образом появляется само это вытесняемое желание? Желание связано с бессознательным фантазмом,[151] с опытом установления связи между мнесическим образом восприятия и мнесическим следом возбуждения, к потребности в воспроизводстве подобной сцены удовлетворения и к перезагрузке вызываемого к жизни фантазма этой сцены.

Вытеснение — результат борьбы разнонаправленных сил, результат конфликта между системами бессознательного и предсознательного.[152] Интенсивность определяет глубину вытеснения: «желание относится к системе Бсз., между тем как система Прс., отвергла это желание и подавила его».[153] Причем, такая динамика приводит Фрейда к выводу, что психическая нормальность находится в прямой зависимости от успешных действий репрессивного механизма системы предсознательного: «Подчинение системы Бсз. со стороны системы Прс. не полное и при полном психическом здоровье; степень этого подчинения образует степень нашей психической нормальности».[154]Ведь, как Фрейду известно уже несколько лет, невротики страдают в основном от воспоминаний (именно такой формулой завершается самая первая глава «Исследований истерии» «О психических механизмах истерических явлений»[155]).

Именно в пространстве между системами бессознательного и предсознательного, между цензурой и системой восприятия и формируется содержание сновидения, сновидения, устремляющегося по пути прогрессирующего регресса. При этом оно проходит две стадии, первую из которых можно назвать стадией желания, вторую — стадией репрезентации (или обретения содержания): «Первая часть простирается в поступательном направлении от бессознательных сцен или фантазий до системы Прс.; вторая же часть от предела цензуры обратно к восприятиям. Когда же сновидение приобретает содержание, оно тем самым как бы обходит преграду, выставленную ему цензурой и состоянием сна в системе Прс.; ему удается обратить на себя внимание и быть замеченным сознанием».[156] Таким образом, репрезентация вводит цензуру в заблуждение, именно явленное, визуализированное оказывается маской желания, его аллегорией; а значит, и взору Фрейда предстают на столе десятки замаскированных желаний, десятки аллегорических фигур.

Направление движения раздражения различает бодрствующее состояние и состояние сновиденческое: если в бодрствующем состоянии раздражение протекает прогредиентным путем — от воспринимающего конца психического аппарата к моторному, то в сновидении — регредиентным — от моторного к воспринимающему: «Если направление, по которому протекает в бодрственном состоянии психический процесс из бессознательного, мы назовем прогредиентным, то характер сновидения мы должны будем назвать регредиентным»[157],Топическая регрессия проявляется в возвращении представления из предсознательного через бессознательное к системе восприятия: «в сновидении представление превращается обратно в чувственный образ, из которого оно когда-то составилось»[158]. Сновидные мысли переводятся в образы, словесные представления — в предметные: регрессия проходит под знаком изобразительности [Darstellung]. Регрессия возвращает и к вытесненному представлению.[159]

Этот чувственный образ для бодрствующего сознания скрыт. Так скрыт, «вытеснен» бог Амон-Ра с его всюду проникающей, всеохватывающей природой. Покровитель Фив Амон, отождествленный с богом Солнца Ра, почитался в XVIII-XIV вв. до н.э. в Египте в качестве верховного божества. Однако из-за вражды с жрецами Амона он вынужден был изменить, исказить свое имя: Эхнатон.[160] Так вытеснение и замещение осуществляются посредством присвоения, поглощения имени. Смещение начинается. Вместо Амона, в месте Амона появляется и мать матерей, Мут, которая, с одной стороны, через иероглиф коршуна направляет поезд мыслей к истории с Леонардо; с другой, через отождествление своего мужа, Амона с Птахом, через соответствующее отождествление с его женой львиноголовой Сехмет,— ко всем богиням-львицам: она — Менкерот, она — Менхит, она — Шесемтет, и ко всем богиням-кошкам: она — Хатор, она — Тефнут, она — Мехит, она — Баст; с третьей,— обретая черты птицы и львицы, указывает на тайное присутствие сфинкса. Она — всегда уже другая. Одно — всегда уже другое. Смещение продолжается.

Здесь вновь в действии оказывается связь с визуальным искусством, с воплощенными образами, с коллекцией, поскольку сновидение переводит мысли в образы,[161] в то время как его толкование вновь производит, воспроизводит мысли. Психоанализ, подобно археологии, реконструирует уже бывшее, он — реаниматор; его задача воспроизвести картину из прошлого и конституировать на ее основе умозрительную конструкцию.^iv Произведения искусства — памятники. Они напоминают о забытых временах, о возвращении вытесненного, о возвращении уже казалось бы забытых идей,[162] о воплощении, материализации психических представлений, о замещении отсутствующих психических представлений, о памяти и забвении.^vz

Однако, представление картины сталкивается с сопротивлением.^vi Вытесненное противится возвращению, осознанию, умозрению, зрению: я сопротивляется мучительным представлениям.[163] И все же во сне сопротивление вытеснения ослаблено. Желание прорывается, даже если ему и не удается склонить на свою сторону небесных богов:

«Если небесных богов не склоню — Ахеронт я подвигну»[164]

ⁱКак пишут Джей и Джин Харрис, Фрейд, работая с микроскопом дни, недели... годы, сам становится одноглазым доктором (Harris J., Harris J. 1984, p.229). Глаз действительно в сочинениях Фрейд — образ повторяющийся. Достаточно вспомнить хорошо известные истории в жизни Фрейда, связанные с глазом (история с кокаином, операция на глаз, сделанная отцу Фрейда), или его метафоры психического аппарата (подзорная труба, микроскоп). По мнению тех же Джей и Джин Харрис, глаз, для Фрейда, это образ творения и образ разрушения жизни, присущий периоду создания иллюзий, в ходе которого нужно открывать глаз, чтобы создавать жизнь и закрывать его, чтобы прекратить творение. По мере развития психоанализа, Фрейд занимает место доктора и учителя, сам становится «одноглазым» доктором, «одноглазым» учителем.

ⁱⁱ»Италия, богатство (культурное и личное), досуг... ведут из сферы отца и семьи навстречу приключениям... путешественник превращается в коллекционера... коллекционирование и путешествия существуют только вместе» (Molnar M., 1998, S.37-8).

ⁱⁱⁱКак пишет Джонс, «посещение берлинского Королевского музея возбудило в нем ностальгические воспоминания о Лувре. «Самыми интересными экспонатами там, несомненно, являются (точно соответствующие оригиналу) скульптуры из Пергамона, фрагменты, представляющие битву богов и гигантов,— очень живые сцены» (Джонс Э., 1997, с.112 — перевод изменен).

^ivНе случайно в коллекции Фрейда в основном статуэтки, фигурки, а не живопись: «Почти каждый объект приобретенный Фрейдом — фигура, чей взгляд создает сознательное присутствие, и его коллекция в основном состоит из скульптур, которые по своей природе создают более сильное физическое присутствие, чем живопись» (Gamwell L., 1989, р-27).

^vФоррестер отмечает, что «Фрейд предлагает своим пациентам две различные модели воспоминания и забывания: воспоминание как средство извлечения прошлого так, чтобы разрушить его и, в конечном счете, отправить в забвение; и воспоминание как средство сохранения.» Произведения искусства, находящиеся в кабинете, при этом выполняют роль связного между двумя моделями, между «двумя значениями воспоминания». Их функция — «напоминать нам, что психоанализ это лечения посредством такого воспоминания, которое делает возможным забывание» (Forrester J., 1997, pp.130-131).

^viДеррида считает сопротивление понятием, конституирующим «само» понятие (психо)анализ (Cf. Derrida J., 1992, р.35).

В другую ночь мне приснилось следующее: Не совсем одетый, я иду из квартиры в нижнем этаже по лестнице, в верхний этаж. Я перепрыгиваю через три ступени и удивляюсь, что так легко могу подниматься по лестнице. Внезапно я вижу, что навстречу мне вниз по лестнице идет горничная. Мне становится стыдно, я спешу и вдруг появляется чувство связанности,— меня словно приковывают к. ступеням, и я не могу сойти с места.[165]

После описания связанных со сновидением отдельных подробностей своей жизни, Фрейд, неудовлетворившись, разумеется, простым установлением связей с событиями произошедшими накануне сна, задается вопросом:

«Какое отношение имеют, однако, эта лестница и эта женщина к моему сновидению?» И дает ответ: «Чувство стыда за небрежный туалет носит, несомненно, сексуальный характер».[166]

Постепенно он приходит к выводу, что большинство сновидений взрослого человека через пробуждаемое желание не только отправляет его в детство, но имеет в своей основе сексуальный характер[167] и дает выражение эротическим желаниям: «Чем больше занимаешься толкованием сновидений, тем больше убеждаешься в том, что большинство сновидений взрослых имеет в основе своей сексуальный характер и дает выражение эротическим желаниям[168].

Более того, анализ сновидений показывает, что эти желания не только проявляются как возвращение вытесненного, не только могут быть истолкованы просто сексуально, но представляют определенную линию вытеснения, связанную с исходной психологической бисексуальностью [Bisexualität] индивида, то есть с сексуальным интересом как к лицам своего, так и противоположного пола: «лишь сексуальные желания из периода детства могут претерпевать в ходе развития процесс оттеснения (превращения аффектов); в дальнейшие фазы развития они способны воскреснуть,— будь то вследствие сексуальной конституции, которая возникает из первоначальной бисексуальности, будь то вследствие неблагоприятных влияний половой жизни».[169]

Возвращение вытесненного или точнее регресс к вытесненному в сновидениях вводит в область определенной неразрешимости, неопределенности, сопряженной, во-первых, с доэдиповой бисексуальностью и, во-вторых, с полиморфно-перверсивной конституцией ребенка,[170] с его многообразным, открытым к метаморфозам существом. Иначе говоря, сновидческий регресс приводит (или может привести) сновидца к положению, существовавшему до выбора сексуального объекта, к положению, при котором все пути еще открыты, при котором не ясна ни половая принадлежность, ни цель, ни объект, ни магистральные пути либидозных потоков. Выбор своего тела, а также выбор связанных с ним функций и механизмов удовлетворения этого сориентированного тела, выбор, производимый в ходе структурализации эдиповых отношений, приводит к вытеснению отвергаемой линии развития, которая продолжает существовать и предъявлять свои права на удовлетворение.[171]

Таким образом, сексуальность у Фрейда получает более широкое содержание, чем сексуальность просто и традиционно сводимая к генитальности. Топологически, тем самым сексуальность становится рассеянной и утопичной, поскольку зоной ее проявления может быть любой участок тела, любая эрогенная зона; более того, зона эта не всегда статична, она способна смещаться. Иначе говоря, зоной проявления детской сексуальности становится желание, которое, будучи телесно привязанным, выбирает те или иные зоны, так сказать, эрогенеза.

Сексуальность проявляется в той зоне, в том объекте, в той цели, которую избирает сексуальная энергия — либидо, это экономическое понятие, количественно выражающее динамическое проявление сексуальности. Это либидо, на первый взгляд неожиданно почти полностью, для Фрейда, совпадает с платоновским Эротом.[172]Точнее, даже с платоновскими Эротами, появляющимися в «Пире» чуть ли не как мифологизированные частичные влечения, и с Эротами фрейдовскими, которых в его коллекции не менее шести. Эроты чаще всего воплощаются в фигуре ребенка, существа в значительной мере открытого в своих сексуальных проявлениях, объектах и целях. Становление полиморфной сексуальной организации — результат эрогенеза тела ребенка. Однако, Эрот всегда обращен к другому, он — сама связь с другим. В руках его стрелы. Эрот — утрата и обретение себя в другом: Эрот — любовь, чувство, состояние, переживание. Эрот уже не подобен младенцу Гору, который в отсутствии Исиды изображается сосущим палец, находящим удовлетворение в аутоэротически замещающем акте наслаждения[173].

Либидо может отклоняться от сексуального объекта. Оно может фетишистски направиться на метонимически замещающий объект. В частности на объекты тех или иных коллекций. Оно отличается способностью к сублимации, к отказу от сексуальной цели в пользу цели культурной, например, в пользу искусства или науки. В сублимации сходятся художественное творчество и интеллектуальная деятельность. Причем важно то, что в фрейдовской экономике на сублимированную активность идет энергия в первую очередь частичных влечений, тех, что не привязаны к генитальности.

Итак, часть энергии либидо может быть направлена на удовлетворение страсти коллекционирования. Коллекционирование, в частности, коллекционирование произведений искусства,— своего рода регрессивная, детская деятельность. Игра и страстное к ней отношение, присущие коллекционированию, непосредственно связаны с фантазмическими, сновиденческими, символическими проявлениями психической жизни. Коллекционирование — один из видов сублимации, сексуального замещения: «Нас нисколько не удивляет, например,... когда холостяк становится страстным коллекционером... все это примеры психического смещения,[174] замещения сексуальной цели несексуальной,[175] смещение выбора объекта, смещение, в частности, в область возвышенного.ⁱ Сквозь призму сексуальности и выбора направления желания просматриваются не только воплощенные образы из коллекции Фрейда, но и отношения в рамках Эдипова треугольника.ⁱⁱ

Коллекции сублимированных, возвышенных, культовых объектов своим замещающим и отклоняющимся характером гомологичны коллекциям сексуальным, коллекциям женщин, коллекциям пациенток,ⁱⁱⁱ коллекциями текстов для психоаналитического толкования.

Собственно говоря, толкованию подлежит не сновидение «как таковое», а его текст, припоминаемый, записываемый, словом, перерабатываемый. Вторичная переработка неизбежно, если не предшествует толкованию, то вплетается в него. Облечение сновидения в повествовательную форму — своего рода одевание символически обнаженного сновидения. Таким образом история переодевается несколько раз: сновидные мысли (латентное содержание) — представленные [dar(ge)stellt] мысли сновидения (манифестное содержание) — пересказанные мысли сновидения — проинтерпретированные мысли сновидения. Каждая операция предполагает, во-первых, перевод, во-вторых, искажение, в-третьих, «переодевание».

Не совсем одетый, я иду из квартиры, — замечает скромно Фрейд, и его эксгибиционизм указывает на эксгибиционизм самого сновидения, на то, что будет сформулировано как нарциссизм сновидения.[176] Однако, полнота нарциссизма оказывается неполной, чего-то не хватает («не совсем одетый»). Нарциссизм неполон — не совсем прикрыт и не совсем открыт. Эксгибиционизм невозможен в силу этой «ущербности», в силу нехватки, даже кастрированности: нечего здесь показывать.^iv

Либидо может испытывать торможение, наталкиваться на сопротивление, подобно тому, как это происходит во сне о наготе: «Мне становится стыдно, я спешу и вдруг появляется чувство связанности».[177] Становится страшно: «сновидения страха суть сновидения с сексуальным содержанием: либидо превращается в них в страх».Становится страшно. Страшно перед неведомым. Страх перед загадкой. Страх перед сфинксом.

ⁱВпрочем, этимологическое и акустическое родство понятий сублимация и возвышенное в таких, например, языках как французский или английский (sublimation, sublime), не имеет места как в русском языке, так и в немецком: Sublimierung, Erhabene.

ⁱⁱФоррестер указывает на тот факт, что Дон Хуан, десексуализированную роль которого разыгрывает коллекционер (см, прим.89), для Фрейда,— аналог его собственного отца; «именно его отец — Дон Жуан, отец, чьи три жены выставляют его в свете сердцееда, а коллекционирование Фрейда это и замещение побед отца, и преклонение перед мертвым отцом, которого он был склонен идеализировать. На самом деле, мы видим, как формируется коллекция Фрейда в его консультационной комнате в ответ на смерть отца: не только древности, но также и психоаналитические случаи пациенток, законная научная коллекция отличают Фрейда от коллекции его отца» (Forrester J., 1997, р.116).

ⁱⁱⁱКоллекционером женщин был Дон Жуан, и отец Фрейда, обладатель трех жен, «так что коллекционирование Фрейдa это одновременно и замещение завоеваний отца и акт почтения отцу» (Forrester J. 1998, S.25) В отличие от коллекции Якоба Фрейда, коллекция Зигмунда Фрейда — узаконенная научная коллекция (там же).

^ivВсе приводимые Фрейдом примеры касаются мужчин, демонстрирующих нехватку фаллического атрибута, что влияет, главным образом, на эту эксгибиционистскую активность. Точнее говоря, нагота не демонстрирует пенис или его отсутствие, но отсутствие фаллоса как замещающего атрибута возможной недостаточности, отсутствия колоссального двойника. Тут появляется определенная цель: истина — женщина — разоблачение — кастрация — стыд» (Derrida J. 1980, pp.444.)

Я много ездил по городу, устал и голодный лег в постель. Мне снится: я иду в кухню и прошу дать мне чего-ниубдь поесть. Там стоят три женщины, из которых одна хозяйка; она что-то вертит в руках, точно собирается делать клецки. Она просит меня подождать, пока будет готово. Я проявлю нетерпение и, обиженный, выхожу из кухни и надеваю пальто: но первое, которое я пробую надеть, мне слишком длинно. Я снимаю его и удивляюсь, что у него меховой воротник. На другом почему-то длинный кушак из турецкой материи… Появляется какой-то незнакомец с продолговатым лицом и маленькой бородкой и не дает мне надеть пальто, говоря, что оно принадлежит ему. Я показываю, что оно все сплошь вышито турецкими узорами. Он спрашивает: какое вам дело до турецких узоров? Неожиданно мы с ним сдружаемся.[178]

В один из осенних дней 1898 года, голодный, уставший Фрейд возвращается домой, ложится в постель, засыпает, возвращается к сно-видениям, сно-воспоминаниям детства, возвращается к матери, возвращается к материнской груди. Однако, возвращение находится под запретом: грудь под запретом, инцест запрещен под страхом кастрации.

Сновидение возвращает к мифам культуры, к детству человечества. Эдипов комплекс [Oedipuskomplex] появляется в «Толковании сновидений» (хотя он так еще не назван[179]), он-то и объясняет здесь один из ключевых моментов[180] индивидуального становления — выбор линий развития и вытеснения, а в дальнейшем через него, через восстание, восстание против отца, его восстановление, поглощение, инкорпорирование объясняется рождение культуры и истории человечества.[181]

Во втором предисловии к «Толкованию сновидений» Фрейд говорит о том, что книга эта является реакцией на смерть отца, на самое важное в жизни человека событие. Так соединяются горечь утраты, самообвинения, меланхолические упреки,[182]самоанализ, анализ сновидений и текст книги. Такова судьба человека: переживать смерть другого, другого далекого и близкого, другого проецируемого и интроецируемого. Такова судьба, неизбежность, бессознательная предопределенность, Ананке. Мойры плетут свои нити. Парки плетут нити судьбы. Переживать другого, выживать и переживать вину за выживание.[183] Предопределенность, сверхдетерминированность поведения предписана Парками. Парки принадлежат бессознательному, Парки пробуждаются после окончания сновидения: «неожиданно эти три женщиныпревращаются в моих мыслях в трех Парк, которые прядут судьбу человека».[184]И связывают человека с завершением предначертанного, с жизнью взаймы, со смертью, с долгом перед лицом смерти: «Одна из Парк вертит что-то в руках, точна делает клецки. Странное занятие для Парки,— оно требует объяснения. Объяснение это я нахожу в другом, более раннем воспоминании детства. Когда мне было шесть лет, я учился у матери, и она мне сказала, что я сделан из земли и должен превратиться в землю. Мне это не понравилось, и я выразил сомнение. Тогда она потерла руку об руку, все равно как хозяйка в сновидении делала клецки, с той только разницей, что у нее не было между ладонями теста,— и показала мне черные частички эпидермы, которые отделяются при трении ладонь о ладонь. Она хотела мне иллюстрировать этим мысль, что мы сделаны из земли. Мое удивление этому было безгранично, и я усвоил себе веру в то, что впоследствии прочел в словах: Ты обязан природе смертью» [185]

Мать несет знание о смерти, смерти, которая порой приходит к родителям в сновидении, точнее «в огромном большинстве случаев касаются лица, одного по полу со спящим,— то есть мужчине в большинстве случаев снится смерть отца, а женщине — смерть матери»[186]; и приходит она из прошлого: «Когда кому-нибудь снится, что его мать, отец, брат или сестра умирают, то я отнюдь не воспользуюсь этим сновидением в качестве доказательства того, что субъект этот именно теперь желает их смерти. Теория сновидения не требует столъкого; она довольствуется констатированием того, что он желал — когда-нибудь в детстве — их смерти»[187] И желание это может пробивать цензуру в ответ на дневную заботу, но при этом «заботы эти не могут быть включены в сновидение иначе, как через посредство одноименного желания: желание же не может быть замаскировано заботой»[188]

Так у груди сходятся две пары влечений: «у женской груди» не только «скрещиваются любовь и голод»[189], но и влечение к жизни с влечением к смерти.[190] Три Женщины, три Парки, три Матери: мать-родительница, мать-жена, мать-смерть.[191]Голод, усталость напоминают об отделении от матери, о вхождении принципа реальности, одним из горьких итогов действия которого становится признание смерти. Фантазм смерти ведет к депрессивной тревоге. Кто-то должен исчезнуть. Плохая мать исчезает. Няня исчезает. Должен исчезнуть отец.

Эдипов комплекс находит то или иное свое осуществление, и одновременно то или иное свое разрешение посредством идентификации [Identifizierung}, точнее посредством различной интенсивности амбивалентных, раздваивающих подобно Янусу, идентификаций в ситуации любви и соперничества в отношении родителей. Здесь же зарождается раскаяние, столь очевидное в сценах истерии: «Отождествление, идентификация — чрезвычайно важный момент для механизма истерических симптомов. Этим путем больные выявляют в своих симптомах не только собственные переживания, но и переживания целого ряда других лиц; они как бы страдают за других и исполняют единолично все роли большой жизненной пьесы»[192]

Посредством идентификации в рамках семейного Эдипова треугольника приводится в действие механизм структурализации отношений. В сновидении же идентификация или образование коллективных лиц «служит различным целям: во-первых, изображению общих черт второго лица, во-вторых, передвинутого сходства, в-третьих же, изображению лишь желаемого сходства».[193] Посредством идентификации истерики представляют коллектив лиц; присваивая самые разные желания, они разыгрывают переживания самых разных лиц.

Героем, обладающим таким желаемым сходством предстает, например, Ганнибал. Идентификация Фрейда с Ганнибалом проявляется, в частности, в сновидении посредством переходного объекта, каковым выступает желанный город, город археологических раскопок, город раскрываемых загадок истории, город папы: «Я шел ведь по стопам Ганнибала; мне, как и ему, было не суждено увидеть Рим; он также отправился в Кампанью в то время, как весь мир ожидал его в Риме. Ганнибал, с которым есть у меня это сходство, был любимым героем моих гимназических лет... Ганнибал и Рим символизировали для юноши противоречие между живучестью еврейства и организацией католической церкви»,[194] Римские развалины будут служить Фрейду аналогом психической реальности, в которой все трансформируется, но ничто не умирает.» Но психическая реальность — продукт взаимодействия желаний с реальностью материальной. Нельзя увидеть в сновиденческой реальности того, чего не видел в реальности актуальной: «В третьем сновидении я очутился, наконец, в Риме. К моему большому разочарованию, я, увидел однако не сам город, а лишь небольшую речку с темной водой; на одном берегу черная скала, на другом — луга с высокими большими цветами... Ясно, что я тщетно пытаюсь увидеть в сновидении город, которого не видел наяву».[195] Рим постоянно, вновь и вновь появляется в сновидениях Фрейда. Его «желание попасть в Рим стало символом многих других горячих желаний».[196]

Эдипова история — время идентификаций, время выбора себя как одного из родителей. Сфинкс расчленяется — родители разъединяются,ⁱⁱ выбор производится. Отец говорит: «из тебя ничего не выйдет». Вот она эта история, одна из ключевых в соперничестве с отцом: «Однажды вечером перед тем, как лечь спать, я вопреки приказанию родителей удовлетворил свою потребность в их спальне и в их присутствии. Отец, ругая меня, заметил: из тебя ничего не выйдет! Это было повидимому страшным оскорблением моему самолюбию, так как воспоминание об этом эпизоде постоянно проявляется в моих сновидениях и связано обычно с перечислением моих заслуг и успехов, точно я хочу этим сказать: видишь, из меня все-таки кое-что вышло».[197]

Теперь Зигмунд Фрейд сам становится отцом, он становится больше, чем отцом, он превосходит его, у него больше случаев с женщинами, у него больше детей, даже если и символических. Он доказывает отцу «видишь, из меня все-таки кое-что вышло». Сновидение доказывает и то, что из отца тоже кое-что вышло. Отец превращается на смертном одре в героя, в того, кем он так и не стал при жизни, героя, разумеется, сновидца: «Я припоминаю, что на смертном одре он был похож на Гарибальди и радуюсь, что это предзнаменование сбылось».[198] Сновидение отдает должное и отцу, и сыну. Они занимают места героев римской истории. Они занимают чужие места. Фрейд надевает в сновидении чужое пальто. Эта попытка надеть чужое пальто служит указанием на плагиат, на присвоение себе того, что принадлежит другому. С одной стороны, пальто указывает на конфликт с Флиссом вокруг «похищенной» «бисексуальности» и на конфликт с Коллером вокруг «похищенного» анестетика кокаина, а, с другой, на текст (именно применительно к нему речь, как правило, идет о плагиате) и на похищение удовольствия другого, то есть опять-таки возвращает к теме сексуальности. Сексуальности и смерти: пальто — гроб. Фрейд отправляет поезд мыслей и по другим ассоциативным линиям: пальто — плагиат — Пелаги[199] — плагиостомы, которые через обвиненного в плагиате Кнеделя, вновь возвращают к клецкам [Knödel} и матерям.

Эдипова тема сновидения, впрочем, связывается не только с Римом, но и с Орвието, где Фрейда поразили фрески «Страшного суда» Луки Синьорелли, на которых предельно образно представлены темы смерти и сексуальности. Репродукции этого «Страшного суда» Фрейд привез с собой в Вену, где они стали частью его коллекции. Эдиповы переживания смерти и сексуальности составляют, с одной стороны, часть виденного в актуальной реальности и увиденного в сновидении о трех Парках, с другой стороны, они оказываются основой фрейдовского анализа не только сновидных мыслей, но и механизма забывания.[200]

Одним из звеньев связующих это сновидение с забыванием имени Сииньорелли оказывается пальто с турецкими узорами. Хотя сам Фрейд устанавливает в «Толковании сновидений» связь со Спалатто («Незнакомец, с продолговатымм лицом и маленькой бородкой, помешавший мне одеться, напоминает мне одного купца в Спалатто, у которого моя жена накупила множество турецких материй»). Фрейд поскупился в Спалатто, приобрел не все, что хотел, т.е., как он пишет «упустил случай купить хорошие вещи («упустил случай у кормилицы» и пр.). Одна из мыслей, внушенных спящему голодом, гласит следующим образом: не нужно ничего упускать, нужно брать все, что есть, даже если и совершаешь при этом несправедливость; нельзя упускать случая, жизнь так коротка, смерть неизбежна».[201] Если в первой части сновидения речь идет об утолении голода, и «брать все» означает «брать клецки», «брать грудь», «брать в рот», «поглощать в себя», то во второй части «брать все» уже предполагает «брать пальто», «брать что-то, чтобы надеть на себя», «быть поглощенным». Два пространства, внутреннее и внешнее сходятся в эдиповой теме: надеть чужое пальто — овладеть телом матери, и нет ничего удивительного в том, что у пальто «меховой воротник». Как не удивительны в этом контексте и претензии господина с маленькой бородкой, говорящего, что пальто «принадлежит ему».

Эдипов треугольник — место и время концептуального перехода от индивидуального мифа с его сценой желания к коллективному мифу, от индивидуального невроза[202] к неврозу коллективному, от частной иллюзии к иллюзии общей.[203] Подобным местом, местом схождения частного с коллективным может служить и произведение искусства, объект коллекции, коллекции Фрейда в частности. Фрейд создает свой личный музей, и это словосочетание уже содержит в себе противоречие частного и общественного,ⁱⁱⁱ заключает в себе трансгрессию пространств, рассеивает иллюзию их чистоты и однородности.

Эдипов комплекс это не только судьба («Судьба его [Эдипа] захватывает нас потому, что она бы могла стать нашей судьбой, потому что оракул снабдил нас до нашего рождения таким же проклятием, как и Эдипа»[204], но и загадка, охраняемое сфинксом знание.[205] Сфинкс загадывает загадку, Эдип ее разгадывает, ее разгадывает Фрейд.^iv Сфинкс загадывает «нужную загадку», загадку о становлении человека. Сфинкс передает свое знание Фрейду, Фрейд передает ее своим сторонникам и скрепляет тайну знания кольцами. Члены тайного психоаналитического комитета, Ференци, Ранк, Закс, Абрахам, Джонс, Эйтингон, впервые собирутся вместе 25 мая 1913 года и получат кольца с геммами-инталиями из коллекции Фрейда. Именно эти культовые предметы, именно кольца из собрания отца-основателя должны будут скрепить союз, окольцевать отмеченных носителей и распространителей тайного знания. Сам Фрейд наденет гемму с головой Юпитера. Союз тайного знания скреплен античными знаками, знаками трагедии человека.

Трагедия не только вызывает катартические чувства, трагедия рока пробуждает страх.

ⁱДжон Форрестер подчеркивает, что в аналогии между материальным объектами, будь то римские развалины или античные статуэтки из коллекции Фрейда, и психическими структурами «сновидения оказываются более стабильными объектами, чем могильники» (Forrester J. 1998, S.28).

ⁱⁱСфинкс, для Мелани Клайн, представляет собой комбинацию образа родителей — образ родительского коитуса.

ⁱⁱⁱКак подчеркивает Джон Форрестер, посредством психоанализа Фрейда превратил стыдливо скрываемые от общественного взора «объекты», такие как сновидения, оговорки и т.д., в драгоценный коллекционный материал, сравнимый с общепризнанными ценностями типа объектов искусства. Тенденция превращать личное в общественное, расширять границы частной территории проявилась, с одной стороны, в тиражировании нематериальных коллекций в общедоступных книгах, с другой стороны, в передаче материальных объектов из своей коллекции друзьям и близким (Forrester J. 1998, S.31-2).

^ivКак пишет Эллен Хандлер Спитц: «Две вазы с Эдипом и сфинксом, равно как и другие образы сфинксов можно считать символизирующими зачарованность Фрейда ими и своим идеализированным образом того, кто разрешил загадку» (Spitz Е.Н., 1991, с.159).

«У меня уже очень много лет не было ни одного настоящего сновидения страха. В возрасте семи, восьми лет я помню одно такое сновидение; лет тридцать спустя, я подверг его толкованию. Оно было чрезвычайно живо и отчетливо и представило мне любимую мать со странно спокойным, как бы застывшим выражением лица; ее внесли в комнату и положили на постель два (или три) существа с птичьими клювами. Я проснулся со слезами и с криком и разбудил родителей»[206]

Это сновидение в толковании Фрейда непосредственно связывается с визуальными образами из первокнигиⁱ: «Странно задрапир

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: