Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







Эмоциональная связь в аналитическом сеттинге: перенос и контрперенос





Теоретическая разработка тонких до вербальных коммуникаций, наблюдаемых с самых ранних дней жизни ребенка, которые отражают изменения в его способности эмоционально взаимо-действовать со своим воспитателем, все больше понималась как применимая к самой аналитической технике и к клинической роли контрпереноса аналитика в ответ на примитивные довербальные коммуникации пациента. Эта область психоаналитических исследований была близка юнгианскому интересу к состояниям мистического соучастия и тонкого тела — вариантам участия аналитика в отношениях с пациентом. Из-за перемен в состояниях сочувствия или неприятия, близости или отделения, в отношениях с пациентом аналитик больше не был нейтральным зеркалом, чья техника «свободно плавающего внимания» использовалась для обоснования невовлеченности во внутренний мир пациента. Теперь важной частью техники считалось то, что аналитик достаточно доступен влиянию пациента (но, конечно, не настолько, чтобы пострадать от него). Важная клиническая информация, собранная благодаря доступности и пациента и аналитика коммуникациям между ними, была концептуализирована в различные формы переноса и контрпереноса.
Обращаясь к открытиям в психоаналитической теории и клинической практике, эти лондонские юнгианцы интересовались пониманием развития, как оказалось, основанном на клиническом и теоретическом подтверждении юнговского дуального акцента на внутренних структурах, представленных архетипическими образами, и на центральной роли интенсивных текущих отношений между аналитиком и пациентом. В то же время они считали, что в психоаналитической теории, основанной на тщательном клиническом наблюдении и опыте, есть то, что, как они чувствовали, упускает юнгианский контекст, а именно понимание ранних детских состояний психики и их влияния на аналитические отношения.
Винникотт убедительно писал о связи между пониманием ранних детских психических состояний и аналитической практикой с сильно нарушенными и регрессировавшими взрослыми пациентами. Он считал, что:
...взрослые пациенты, которые проходят интенсивную психотерапию на кушетке, или матери, занимающиеся своими малышами, могут дать аналитику большее понимание раннего детства, чем непосредственные наблюдения за детьми. В то же время клинические наблюдения нормальных и ненормальных отношений младенца и матери помогают аналитику выработать аналитическую теорию, так как то, что происходит в переносе (в фазе регрессии некоторых таких пациентов), является формой отношений матери и
младенца.(Winnicott, 1965, р. 141)

Винникотт считал, что размывание границ объекта самости приводит к трансформациям в развитии самости в переходном пространстве между матерью и ребенком, а также между аналитиком и пациентом. Переживание младенцем переходного объекта как одновременно «созданного и найденного» подобно восприятию пациентом своевременной интерпретации, которая появилась как раз в тот момент, когда могла быть «понята» пациентом. Винникотт называл это зеркализирующей способностью аналитика, которая, как и у хорошего воспитателя в окружении ребенка, стимулирует рост ощущения самости в отношениях с объектом.
Благодаря недавнему важному вкладу Даниела Штерна (1985) в теорию детского психического развития, аналитик мог бы быть более расположен к использованию в своем словаре термина «настройка» для обозначения взаимного соответствия. Исследования Тревартена (1984) из Шотландии и других современных ученых показали, что до развития речи, существуют «доречевые» обмены между матерью и ребенком, которые обладают ритмом и образуются из чего-то вроде «до-музыкального» диалога между ними, обеспечивающего врожденные межличностные коммуникации. Подобным образом находки многих других исследователей показали, насколько развито восприятие ребенка, позволяющее ему реагировать на стимуляцию от матери и взаимодействовать с ней проактивно (см. A. Alvarez, 1992, полезный обзор этого исследования и его отношения к психоаналитической теории).
Большой корпус исследований относительно способности очень маленьких детей реагировать на стимулы от окружр:1ия задолго до развития речевой способности и активно вовлекаться в отношения со своей матерью эффективным способом, не требующим речи, показывает потенциальную степень доступности невербального материала, который может быть пережит пациентом в аналитической ситуации в состояниях регрессии. При текущем понимании глубины и широты этих способностей у новорожденного (см. Piontelli, 1987, его интригующие свидетельства способности плода обучаться и общаться внутри матки) существует причина считать, что значительная доля взаимодействий в консультационной комнате, относящихся к младенчеству и детству пациента, включает довербальные и невербальные переживания, в том числе не основанные на речи интерактивные обмены с матерью. Новая дисциплина детских наблюдений, появившаяся в этой области, подкрепляет эту точку зрения.

Наблюдения за младенцами

Эта традиция наблюдать за детьми выросла в Лондоне с конца 1940-х годов в Тевистокской клинике и в Институте психоанализа (с 1960) (Bick, 1964). Проводились регулярные тщательные наблюдения взаимодействия ребенка и его матери с момента рождения до более чем двухлетнего возраста. Одночасовые наблюдения происходили ежедневно в доме ребенка в присутствии матери, а часто и отца, братьев, сестер и других воспитателей. Наблюдения сопровождались еженедельным семинаром в маленькой группе, где они обсуждались. Эта форма организации семинара позволяла тесно отслеживать и обсуждать в каждой группе ряд детей. Доктор Майкл Фордхам, будучи уже весьма опытным в аналитической работе, присоединился к такой группе, ведомой Гианной Генри из Тевистокской клиники в начале 1970-х (Fordham, 1994). В последствии дальнейшие группы были организованы Обществом Аналитической психологии и недавно секцией юнгианского аналитического обучения при Британской ассоциации психотерапевтов. Эти детальные наблюдения и обсуждения повлияли на работу Фордхама над теорией развития самости.
Развилась культура внимательного научного наблюдения, нацеленного на разрешение противоречий в теории довербальных психических состояний. Важный навык наблюдать ребенка, будучи неактивным и не вмешивающимся, развивал внутри наблюдателя повышенную чувствительность к информации, содержащейся в довербальных коммуникациях. Считалось, что позже это прямо принесет пользу способности аналитика быть чувствительным к контрпереносу, который был признан существенным инструментом взаимодействия аналитика и пациента.

Модель Фордхама

Теория Фордхама развилась со временем и совместила несколько различных элементов, происходящих из клинического опыта и исследовательских наблюдений. Соответствие модели Фордхама работам Клейн, Винникотта, Биона и других, занимающихся ранними объектными отношениями и патологией самости, а также знаниям, собранным из растущего числа наблюдений за младенцами и сопровождающих их семинаров, позволило придать юнгианской психологической традиции компетентность в детском развитии. Это включало понимание важности тонких коммуникаций между пациентом и аналитиком, которые вносят вклад в широкое использование контрпереноса для понимания ранних психических состояний, и пристальное исследование изменяющихся модальностей переноса и контрпереноса в лечении переноса даже на одной сессии и, конечно, за долгий период интенсивной аналитической терапии. К этим элементам Фордхам добавил свои собственные замечательные нововведения в клиническом и теоретическом понимании, образовавшие основание того, что теперь часто называется «лондонской школой развития» в аналитической психологии (Samuels, 1985). Хотя Фордхам не отделял своей теории развития от других аспектов юнгианской традиции, особенно от теории архетипов, нет сомнения, что он ввел новую линию в юнгианской теории, основанную на интенсивной клинической работе с очень маленькими детьми и на наблюдениях за младенцами под влиянием акцента теории объектных отношений на важности самых ранних взаимодействий с матерью.
Теория Фордхама развивалась благодаря десятилетиям психиатрической и аналитической работы со взрослыми и детьми, а после 1970-х годов — благодаря новому пониманию, полученному из наблюдений за детьми. Он продемонстрировал теоретическую жизнеспособность интегрирования юнговского интереса к происхождению и развитию самости, включая ее многие архетипические конфигурации, со своими собственными тщательными наблюдениями за психическим развитием. Его достижением было: дать юнгианцам детство, способ размышлять о нем и анализировать его — не как один из аспектов архетипических отношений, но как основу для анализа переноса в архетипических формах...
Он показал, как психика колеблется между зрелыми и незрелыми состояниями и как они продолжаются в большей или меньшей степени всю жизнь индивидуума.(Astor, 1995)
В результате своей клинической работы Фордхам продемонстрировал, что описанная у Юнга концепция самости должна подвергнуться ревизии, что ее нужно связать с детским развитием, и выдвинул представление о первичной самости или изначальном интеграте. Этот первичный интеграт включает изначальное психосоматическое единство ребенка, его уникальную идентичность. Через серию контактов с окружающей средой, инициированную или изнутри или снаружи, называемую деинтеграцией, индивидуум постепенно развивает историю переживаний, которые при успешной реинтеграции заключают в себе его уникальную самость. Это был феноменологический взгляд на самость как на активного инициатора и получателя переживаний, которые связывают и биологический и психологический опыт. Процесс индивидуации происходит в динамической адаптации, которую самость производит в отношении своих собственных активностей и внутри себя и в окружающей среде.
Модель Фордхама описывает, как самость деинтегрирует или спонтанно разделяется на части. Каждая часть активирует или активирована контактом с окружающей средой и последовательно реинтегрирует полученный опыт через сон, рефлексию или другие формы психического усвоения, чтобы развиваться и расти. Говоря более конкретно, части самости ребенка заряжаются изнутри, чтобы встретить внешнюю ситуацию, возможно, потому что он голоден (он плачет) или из-за того, что в поле его зрения попала мать (мать улыбается и говорит с ребенком). Этот тип обмена, который в ранний период очень часто происходит между младенцем и матерью или другим важным человеком, окрашен разными по качеству переживаниями — например, может быть хорошее кормление с расположенной и внимательной матерью, или эмоционально травмирующее общение, или ситуация, когда мать эмоционально отсутствует. Это качество переживания реинтегрируется в самость с вытекающей модификацией в структуре и репертуаре самости, таким образом приводя к развитию эго, так как эго является самым важным деинтегратом самости. Модель Фордхама понимает детское развитие как имеющее физические, ментальные и эмоциональные компоненты, где самость активно вовлечена в свое собственное формирование и реализацию своих потенциалов, адаптируя себя к тому, что окружающая среда и особенно мать предлагают в границах разнообразия, качества и содержания опыта.
Достижение Фордхама в том, что он интегрировал осевую юнговскую концепцию самости и проспективной природы и функции психики со взглядом на психосоматическое развитие ребенка, продемонстрировав в то же время, какое прямое отношение она имеет к пониманию того, что происходит в консультационной комнате между пациентом и аналитиком и внутри каждого из них. Подход Фордхама обогащен психоаналитическими идеями относительно влияния ранних детских психических состояний на опыт взрослого пациента с аналитиком в процессе всегда меняющейся и развивающейся ситуации переноса и контрпереноса. Астор (1995) отметила, что понимание Фордхама связано с точкой зрения Юнга, что:
...нестабильность психики приводит к горячей внутренней борьбе против в сущности негативных сил безумия, цинизма и всех их форм и производных. Через эту борьбу красота непрерывности самости, то что Юнг называл «проспективной» природой психики с ее способностью исцелять саму себя, может вынести вперед заинтересованного исследователя, который не допустит разрастания этой борьбы. Наследие Фордхама показывает нам через его личный пример и работы, что самость в ее объединяющих аспектах может трансцендировать противоположные силы, в то же время ввязавшись в борьбу, она может быть «избыточно разрушительна» и в деструктивном и в креативном смысле. (Astor, 1995)
Юнг не интересовался различными модальностями инфантильного переноса, но он исследовал свидетельства ранних состояний психики в своей работе со взрослыми психотиками. Фордхам показал, как в переносе энергия, ранее направленная на симптом, может быть сфокусирована или перенесена на личность аналитика (Fordham, 1957). Фордхам свел вместе акцент Юнга на «актуальной ситуации пациента» (здесь-и-теперь ситуации) и клиническое понимание переноса раннего детского материала на аналитические отношения, исследуя значение составляющих элементов текущего невротического конфликта пациента.
Если, однако, актуальную ситуацию определять как целиком состоящую из текущих причин и вызванных ими конфликтов, то в картину нужно внести генетические (исторические) причины в той мере, в которой они все еще активны в настоящем и вносят вклад в представленные здесь конфликты.
(Fordham, 1957, р.82, cited in Astor, 1995)
Анализ переноса является редуктивным в смысле отнесения психологических конфликтов, найденных в здесь-и-теперь отношениях между пациентом и аналитиком, назад к их детским причинам. Задача состоит в упрощении сложных структур до их базовых оснований. Через тест словесных ассоциаций Юнг продемонстрировал, что комплексы, которые связывают личные и архетипические корни психических репрезентаций, были «аффективно нагружены», т. е. они были средствами для многих типов эмоциональных переживаний, существующих в психологической жизни индивида. Юнг гораздо больше интересовался проспективной активностью психики, выявляемой амплификацией и активным воображением, а не обнаружением корней негативной психической активности, включая ту, что обнаруживалась в переносе материала личной истории индивидуума. Однако Фордхам со своим большим опытом клинической работы с детьми понимал, что дети могут как принимать проекции от родителей, так и проецировать на них свои собственные аффекты, и он понимал, что аналогичные процессы могут происходить между пациентом и аналитиком. Таким образом, Фордхам и те в Лондоне, кто находился под влиянием его работ, начали придавать все большую важность анализу переноса с использованием кушетки. Это позволило лучше понять содержание сложных психических структур и их исторических (генетических) корней в психике пациента.
В то же время Фордхам придавал большое значение юнговскому взгляду на важность доступности аналитика внутреннему миру пациента через состояния взаимной бессознательности (Jung, CW16, para. 364). Он, следовательно, все больше позволял, чтобы на его мышление влияли отношения с пациентом. Этот опыт можно рассматривать как частичную идентификацию, когда аналитик деинтегрирует в отношениях с пациентом, чтобы лучше понять внутренний мир пациента. Фордхам называл этот процесс повышенной доступности части аналитика для проективных и идентификационных процессов в бессознательном пациента синтонным переносом /контрпереносом (1957). Он включает:
простое слушание и наблюдение за пациентом, чтобы услышать и увидеть, что в действиях пациента исходит от самости, и затем реагирование. По-видимому, это включало бы деинтеграцию; как если бы в пациента вкладываются части аналитика, так что он спонтанно реагирует на пациента так, как последнему нужно; тем не менее, эти части являются проявлениями самости.
(Fordham, 1957, р. 7, cited in Astor, 1995)
Естественно, эта способность аналитика только тогда была бы эффективной и полезной, когда «выдерживалась бы аффективная стабильность аналитика» (там же). Позже он зынужден был признать: то, что он называл синтонным контрпереносом, было фактически частями пациента, с которыми он проективно идентифицировался. Как таковые, они относятся к взаимодействию аналитика и пациента и, следовательно, качественно отличны от контрпереносного феномена, как он обычно рассматривается.
Признание Юнгом необходимости, чтобы на аналитика влиял пациент, и реципрокной* (обоюдный, взаимный) природы лечебных отношений, хорошо документировано (например, CW16 para. 163 и CW16 para. 285). Опасность возникает, если личная жизнь аналитика становится доступна пациенту настолько, что это мешает свободе пациента исследовать свой внутренний мир в безопасности и чревато покушением на его права со стороны аналитика. Субъективная открытость аналитика бессознательным коммуникациям пациента не подразумевает равенство в аналитических отношениях. Аналитическая позиция выдвинута для защиты пациента от чрезмерного самораскрытия аналитика, оставляя фантазии пациента об аналитике доступными для понимания и использования в качестве потенциального материала для внутренней трансформации пациента.

Выводы

Эта глава рассматривала теоретическую и клиническую ситуацию в аналитической психологии в Англии, давшую начало так называемой «Лондонской школе развития». Была необходимость в обзоре, который включил бы вклад многих психоаналитиков и аналитических психологов в Англии и в других местах, которые выдвинули теорию развития детских психических состояний и идею центральной роли переноса и контрпереноса в аналитической практике.
В Лондоне после второй мировой войны развернулись сильные психоаналитические исследования, основанные на анализе взрослых пациентов и детей, а также на традиции тщательных наблюдений за младенцами, проводимых в течение нескольких лет, и дискуссий относительно развития ранних детских психических состояний и применимости этих выводов к аналитическим отношениям. Важное значение имело открытие решающей роли внутренней чувствительности аналитика к информации, содержащейся в тонких, но часто мощных до-вербальных коммуникациях пациента.
В то же время по мере углубления психоаналитического понимания этих областей, некоторые аналитические психологи в Лондоне, и особенно Майкл Фордхам, стали все больше осознавать необходимость интеграции столь ценимого Юнгом в работе с бессознательным проспективного подхода с потребностью заземлить эту работу через понимание тех примитивных аффектов и форм мышления, посредством которых ребенок делает переживания понятными для себя. Существовало признание потребности защитить аналитическое пространство, удерживая четкую и безопасную рамку, внутри которой могли бы быть проведены исследования психических содержаний, что давало бы уверенность, что при подходящих обстоятельствах пациент может безопасно регрессировать на ту глубину, на которую он способен или которая необходима ему для достижения роста и трансформации.
Многие лондонские юнгианцы нашли модель Фордхама полезной в демонстрации того, как через процесс деинтеграции и реинтеграции со временем в психике создается глубина и идентичность. В равной мере эта модель показывает, как могут происходить задержки в этом процессе, когда или внутренние или внешние препятствия мешают этому процессу, приводя к патологическим или болезненным состояниям психики.
Так получилось, что великие традиции Фрейда и Юнга развиваются независимо, разделенные историей, философскими посылками и профессиональной политикой. В целом это движение объединяло аналитическую традицию, сводя вместе психоанализ и аналитическую психологию, несмотря на все реальные существующие трудности. Оно давало более широкую и потенциально более творческую арену, на которой могли рождаться плодотворные формулировки в широкой области глубинной психологии вообще и по поводу содержания процессов самости в особенности.

Кристофер Перри.

Перенос и конрперенос.

На первый взгляд, работы Юнга полны разрозненных комментариев и утверждений, виноватых в том, что у юнгианского анализа сложилась репутация психодинамической терапии", не занимающейся работой с переносом. Например:

Лично я бываю очень рад тем случаям, когда перенос очень мал или вообще практически незаметен.

(CW 4, стр.190)

Взятые вне контекста, подобные фразы могут поставить под сомнение пятидесятилетний труд Юнга по развитию принципов работы с переносом. Уже в 1913 году Юнг писал, имея в виду перенос:

Благодаря личной интуиции Фрейд сумел понять, в чем кроется терапевтический эффект психоанализа.

(CW 4, стр. 190)

К концу жизни он становится непреклонным:

Главная проблема медицинской психотерапии - это перенос. В этом вопросе Фрейд и я пришли к полному согласию.

(Jung 1963, стр.203)

Но в чем Фрейд и Юнг были совершенно не согласны друг с другом, это во взглядах на контрперенос. Фрейд рассматривал контрперенос как нежелательную помеху для аналитика в его коммуникации с пациентом. Эта помеха начинает действовать тогда, когда пациент активирует подсознательные конфликты, живущие в аналитике, что заставляет аналитика защищаться от пациента, и, в некотором смысле, противодействовать ему. Фрейд настаивал на том, что аналитик должен распознавать и преодолевать проявления контрпереноса. Это решение заставило Фрейда извиниться перед его пациентом Ференци за неспособность противостоять вторжению контрпереноса (Freud, 1910).

Юнг, конечно же, осознавал все опасности, которые несет контрперенос, и называл его "инфекцией подсознания" и "болезнью, заразившей врача" (CW 16, para. 365). Именно это понимание подтолкнуло его проявить инициативу по введению правила обязательного прохождения курса психоанализа будущими аналитиками. Уделяя постоянное внимание возможным разрушительным эффектам контрпереноса, Юнг, тем не менее, постепенно понимал то, что контрперенос - это "крайне важный информативный орган" аналитика. В 1929 году он писал:

Вы не можете оказывать никакого влияния, если на вас самих невозможно влиять... Пациент подсознательно влияет [на аналитика]... Один из самых известных симптомов этого типа - это контрперенос, вызываемый воздействием переноса.

(CW 16, p.176)

Это проясняет точку зрения Юнга, согласно которой аналитическим взаимоотношениям соответствует взаимная вовлеченность обеих сторон в диалектический процесс. И пациент, и аналитик являются партнерами в глубоком динамическом обмене, куда аналитик привносит всю свою личность, знания и опыт. В пустом пространстве, которое изначально существует между пациентом и аналитиком, возникают явления переноса и контрпереноса. И тем самым создается неразрешимо запутанное поле взаимодействий, которые захватывают двух людей, две души, поле взаимодействий, которое становится главным объектом терапевтического вмешательства.

В этой главе я прослежу развитие взглядов Юнга на перенос и контрперенос, уделяя особое внимание разработке им алхимической метафоры. Я также опишу различные воззрения на контрперенос, возникшие в пост-юнгианской среде.

Перенос.
Мысли Юнга по поводу переноса можно разделить на пять основных утверждений, открытых для исследования и обсуждения:

Перенос есть естественное жизненное явление;
Необходимо отличать перенос от "реальных" взаимоотношений между клиентом и аналитиком;
Перенос как форма проекции;
Перенос имеет как архетипический, так и личностный (инфантильный) аспекты;
Перенос служит средством обретения индивидуальности за пределами терапевтической обстановки.
Перенос как жизненное явление.
В конце дня можно оставить немного времени для того, чтобы поразмышлять о различных встречах/столкновениях, которые случились за прошедшие несколько часов. Я предлагаю использовать термин "встреча/столкновение", так как хочу показать, что существует пространство между этими понятиями, в котором мы не можем быть уверены, с каким именно из них мы имеем дело (если вообще с одним из них). Связь взращивает сомнение; "dubium" ("сомнение" по латыни) означает "с двумя умами". "Другой" - это "тот, другой" (просто другой) или "совсем другой". Мы сталкиваемся с парадоксом. Первый "другой" порождает интенсивные чувства: любовь, тоску, ожидания, страх, подчинение и так далее. Второй будит в партнере способности к воображению, зачарованности, влечению или отталкиванию. Один несет возбуждение и страх, мыслимые лишь на самом пределе воображения, а другой окунает вас в аккуратно ограниченный контейнер с водой (наподобие ванны) - последствия такого погружения можно высушить за пару минут и продолжить повседневные занятия.

Вспомните, если сможете, как вы влюбились в первый раз. Как и со всей остальной частью человечества, с вами, возможно, случилась довольно специфическая вещь, похожая на ту, что случилась у Юнга с его женой, с "анимой", с Тони Вульф и, возможно, с другими. Я могу так описать это в общих чертах: свободноплавающее внимание подсознательно сканирует объекты окружающей среды в поисках недостающей части себя и/или "другого"; с подсознательной точностью выбор падает на человека, чьи внешние признаки соответствуют внутреннему/внешнему образу "того, другого"; возникает непреодолимое, часто взаимное притяжение и внезапное ощущение соответствия; затем первая разлука, которая приносит глубокое чувство потери - не только "другого", но и себя или части себя; затем, с течением времени, связь восстанавливается, и это мало-помалу ведет к разочарованию и развенчанию иллюзий. И снова вы оказываетесь в самом начале - в том промежутке между "другим" и "совсем другим", в котором может произойти творческое столкновение. Расставание с прошлым и новые возможности всегда идут вместе. Другими словами, перенос-контрперенос требуют, по крайней мере, отражения.

Вы, наверное, обратили внимание на то, что я вытащил перенос из кабинета психоаналитика. Я сделал это потому, что не могу не согласиться с Юнгом:

на самом деле, это очень естественное явление, которое может произойти с [врачом] точно так же, как может случиться с учителем, священником, фельдшером или - не в последнюю очередь! - мужем.

(CW 16, p.172)

Перенос и "реальные" взаимоотношения.
Когда аналитик и пациент впервые встречаются для того, чтобы взаимно оценить друг друга, очень вероятно, что какая-то часть их коммуникации управляется переносом. Но на протяжении большей части сессии они общаются друг с другом как взрослый со взрослым. Пациент изучает личность и профессионализм аналитика, он ищет ключи к характеру аналитика в расположении комнаты и особенно в ее обстановке, вещах и книгах. Манера аналитика проводить интервью говорит о его профессионализме, намерениях, чувствительности и эмпатии.

Задача аналитика - не только войти в глубокий контакт с болью пациента, но и найти сильные стороны и возможности личности пациента, которые могли бы помочь выдержать практические и эмоциональные требования, предъявляемые анализом. К числу сильных сторон и возможностей личности пациента нужно отнести его желание продолжать анализ, несмотря на то, что дальнейшее продвижение вперед приносит боль, и чувства ненависти, гнева и разочарования заполняют аналитическое пространство. Как говорил Юнг:

"Ars requirit totum hominem" ("Искусство требует всего человека") - читаем мы в старинном трактате. Это в высшей мере верно для психоаналитической работы.

(CW 16, p.199)

Сказанное выше относится как к пациенту, так и к аналитику. Этот аспект их отношений стал известен как "терапевтический альянс", союз, заключаемый между сознательными, взрослыми частями обеих сторон главным образом в интересах развивающегося поля сознания пациента и усиления его сознательного выбора по мере продвижения анализа.

Перенос как форма проекции.
Хотя первоначально психоаналитики считали перенос родом замещения (Greenson, 1965, p.152), Юнг рассматривал его как

специфическую форму более общего процесса проекции... общий психологический механизм, который переносит какое-либо субъективное содержание внутрь объекта... это ни в коем случае не сознательный акт... он имеет эмоциональную, импульсивную природу... формирует связь, некий сорт динамических взаимоотношений между субъектом и объектом.

(CW 18, pp.136-138)

Форма переноса, возникающего во время анализа, специфична, потому что регулярность и постоянство аналитических отношений и обстановки провоцируют и усиливают и процесс, и его содержание. Интересной чертой определения Юнга является фраза "внутрь объекта". Проекция куда-либо представляется в его работах подобной тому, как кинопроектор отбрасывает изображение на белый экран. Это определение, по-видимому, приближается, хотя и не выражает точно, понятие проективной идентификации, разработанное Кляйн. Эта идея поддерживается словами Юнга, сказанными немного раньше во время той же лекции в тэвистокской клинике:

Говоря о переносе... Под этим обычно подразумевают затрудняющее лечение навешивание проекций, застревание во взаимоотношениях... переходящее из одной формы в другую.

(СW 18, p.136)

Понятие переноса подразумевает, что любой аспект личности пациента может быть спроецирован на аналитика. Чувства, идеи, импульсы, потребности, фантазии и образы могут составлять содержание этого непроизвольного акта. В начале анализа большая часть содержания переноса обычно имеет инфантильное происхождение. Но по мере того, как растут и углубляются аналитические отношения, пациент все меньше озабочен собой и все больше его внимание поглощено Самостью (Self). Это происходит в результате проработки личного переноса и удаления проекций, аффектов, импульсов и другого психического содержимого, затрудняющего жизнь пациента

У переноса есть архетипическое измерение.
Юнг замечает, что после того, как содержание личного бессознательного передано другому,

личностные взаимоотношения, как мне кажется, начинают затухать; на сцену выходят внеличностные естественные процессы.

(CW 9.i, p.294)

Например, мужчина, который в жизни встречал много издевок и неприятия со стороны окружающих, занял более активную позицию в анализе только после того, как в течение долгого времени подвергал всевозможным "проверкам" своего аналитика-женщину и убедился в ее стойком желании помочь. В сильном негативном переносе преобладали интенсивные чувства страха, стыда, гнева и враждебности. Аналитик терпеливо и настойчиво работала над тем, чтобы понять и интерпретировать негативные реакции своего пациента. Она добилась положительного результата - пациент начал испытывать чувства привязанности, нежности и любви. Затем он дистанцировался от этих чувств, сексуализировав их, что потребовало дальнейшего редуктивного анализа отношений пациента с матерью. Только позже этого в анализе могли бы быть использованы синтетические телеологические подходы. На следующем этапе проекция контрсексуального образа, анимы, может быть заново интроецирована, что дает пациенту возможность на более глубоком уровне соединиться с потребностью во взаимоотношениях со своим "Я", которое является внутренним источником чувства безопасности и любви.

Обсуждая архетипический перенос, Юнг писал:

Нет необходимости доказывать, что нужно отвести проекции этих внеличностных образов. Но вы должны удалить только сам акт проекции, при этом вы не должны, да и не можете, затронуть ее содержимое... Тот факт, что это содержимое является внеличностным, - только причина для того, чтобы осуществить его проекцию. По-видимому, оно не принадлежит какому-либо субъективному разуму, оно должно находиться где-то вне "я", и, за отсутствием подходящей формы, сосудом для него становится человеческий объект.

(CW 18, p.161)

С точки зрения метода становится понятным, что в идеале аналитик должен использовать объективную и субъективную, редуктивную и синтетическую интерпретации. Все они служат средствами индивидуации. Объективная/редуктивная интерпретации составляют сущность второй и третьей стадий терапии по Юнгу - разъяснения и просвещения, субъективная/синтетическая интервенции составляют действующее начало четвертой стадии, стадии трансформации. Они не исключают одна другую, а скорее составляют запутанную спираль, в которой инфантильное и архетипическое встречаются снова и снова, как во время, так и после окончания анализа.

Перенос как средство индивидуации.
Как замечает Фордхам (Fordham, 1978), возникновение архетипических проекций может создавать "водораздел" в анализе. Одни аналитики, начитанные в мифологии и другом амплификационном материале, могут взять на себя "углубление образования" пациента и работать под влиянием иллюзии, что от личностного переноса они избавились. Другие могут просто взять на себя роль свидетеля протекания "внеличностного естественного процесса". Третьи, опасаясь, что их занесет в возвышенные духовные миры из-за разрыва связи с инстинктивным, слишком крепко держатся за инфантильный перенос. Но есть и "срединный путь", точка зрения на перенос как на мостик к реальности (Jung CW 4, pp.190-191), по которому пациент попадает туда, где он воспринимает аналитика таким, каков он есть, и где пациент делает открытие, что

его собственная уникальная личность имеет цену, его принимают таким, каков он есть, и в его силах приспособиться к тем требованиям, которые предъявляет жизнь.

(CW 16, p.137)

Перенос в понимании Юнга.
В 1913 году Юнг уже различал инфантильный, личностный перенос и процесс, при котором образы родителей проецируются на фигуру аналитика. Он оценивал этот процесс положительно, видя в нем возможность для пациента отделиться от его родной семьи, несмотря на то, что выбранный путь может казаться аналитику (или другим людям) ошибочным. Он вскоре осознал, что личность аналитика и его зрелость играют огромную роль, и, понимая это, стал выступать в защиту учебного анализа (CW 16, p.137).

Примерно в это же время Юнг переписывался с доктором Лоем. В этих письмах подчеркивается важность сексуализированного переноса, который работает как средство достижения более глубокой эмпатии, что, в свою очередь, полезно для "индивидуации". Юнг в этот период видел семена прогресса и в негативном, и в позитивном переносе.

Затем последовал перерыв в восемь лет, в течение которых мысль Юнга работала над разработкой других важных направлений. В работе "Терапевтическая ценность отреагирования" (CW 16) Юнг высказал предположение, что интенсивность переноса обратно пропорциональна степени взаимопонимания между аналитиком и пациентом. Юнг осудил преимущественное использование редуктивного анализа и предложил использовать телеологическую точку зрения. Перенос целесообразен, цель состоит в устранении проекций у обеих сторон, преимущественно у пациента. Кроме того, огромное внимание уделяется личности аналитика.

В работе 1926 года "Два эссе по аналитической психологии" (CW 7) Юнг исследует вопрос о том, куда девается психическая энергия, высвобождаемая из личностного переноса. Он предположил, что она появляется вновь в виде

точки отсчета трансперсонального... Я не могу назвать это иначе, чем направляющей функцией, которая шаг за шагом собирает в себя все предшествующие личностные переоценки.

(CW 7, p.131)

Это утверждение ясно показывает, что Юнг смотрел на перенос как на явление динамическое, с собственной "встроенной" тенденцией к индивидуации.

Юнг нашел удачную визуальную амплификацию для переноса, индивидуации и процесса диалектического взаимодействия между бессознательным аналитика и бессознательным пациента в алхимическом тексте Rosarium Philosophorum. Комментарий к тексту и десяти гравюрам, данный Юнгом, чрезвычайно трудный и сложный, в нем использованы сведения из алхимии, мифологии, ан







Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.