Крымчане больше русские, чем мы

Не так давно на телеканале «ТВ-6. Курск» закрылась уникальная по своему формату и содержанию программа «Сарафан Ньюз», а ее бессменный автор, корреспондент и ведущий Вячеслав Мараков отправился в Крым. Мы решили встретиться с Вячеславом и расспросить его, как он из шоумена превратился в ярого патриота. (Лауреат I степени в номинации «Поэзия» международного фестиваля «Оскольская лира». Обладатель Гран-при международного фестиваля «Серебряная струна». Лауреат I степени курской «Поэтической гостиной». По словам Вячеслава Маракова, «главная награда – это люди, которые его терпят», автор этого интервью – среди них, что почетно и трудно.)

- Сейчас на телеканале я тот же самый корреспондент и ведущий, которым был последние года два. Безответственный и всегда опаздывающий корреспондент. Изменилось только одно - вместо своей передачи «Сарафан ньюз» сегодня я веду не свою программу «Бизнес-право».

- Представь себе цыгана, который живет в доме где-то на окраине городка и с детства моется под дождем, то есть идет дождь, он намыливается под ним, ну и моется (у меня был такой знакомый). Так вот, моется он под дождем с детства, а потом к нему в дом проводят горячую воду и ставят душ. И он начинает мыться в душе, как все нормальные люди. Правильней, конечно, последнее, но первое несравнимо привлекательней и интересней. Вот такая же ситуация с рокировкой программ.

- Гонзо-журналистика умерла в Курске с закрытием программы «Сарафан Ньюз»?

- Скорее, да. Если и была честная программа, не только в Курске, но и по всему Черноземью, то это был «Сарафан Ньюз» последних нескольких месяцев своего существования. Написанная на коленках в спешке, она была честна и перед моими коллегами по цеху, и перед зрителем, который ее любил. Это был треш, настоящее гонзо в чистом виде.

Там были молодые рэперы, десятки городских бродяг, сумасшедшие поэты и неграмотные школьники. И это начало вставлять. Когда звонят в редакцию из библиотеки и библиотекарь просто срывает в трубку голос из-за того, что ты снял сюжет про вред чтения, понимаешь - выпуск удался. Когда глава одного из областных комитетов вылавливает тебя в коридоре и так недобро читает лекцию, понимаешь - получилось. Когда люди говорят в камеру, что Карл Маркс - это музыкант, а Иен Кертис - латышский стрелок, становится интересней жить. Но мы лишены самоиронии, и это однажды погубит мир, как погубило и «Сарафан Ньюз». Хотя программу можно считать долгожителем. После первых выпусков мне говорили коллеги, что она проживет не больше трех месяцев, а мы стояли на страже безумия полтора года.

- Вступительные экзамены. Журфак. Лето. Это, наверное, всё, что я помню. Надо сказать, поступал я после семинарии, откуда был благополучно выпнут за несоответствие благопристойности, с чем спустя годы вполне согласен. И, естественно, после апробации в одной из самых благочестивых профессий я выбрал самую неблагочестивую.

На экзаменах вступительных по литературе выпал мне билет, в котором был вопрос «Биография современного писателя». Ну а кого я знаю лучше из писателей, чем не моего папу? Я рассказал о нём без задней мысли, но комиссию ответ умилил. Сейчас я понимаю, что это, и правда, было мило. На этом творческие пересечения с папой у нас закончились.

- Нонконформизм мой начался в восьмом классе, когда я две недели здоровался со всеми левой рукой. Зачем я это делал? Прошло лет десять, но я не понимаю. Просто так было нужно.

- Я вернулся из Севастополя буквально две недели назад. Я всегда хотел съездить к морю зимой. Потом я понял, что с Крымом встречусь только тогда, когда ему будет плохо. Ну, как в истории от Печорина с обмороком на балу. Решил и успокоился. И стоило успокоиться, как началось то, что стало днями русской славы, первыми днями русской славы в моей жизни. Такого я еще не видел. Записав программу, я поехал домой, закинул в сумку рубашку и зубную щетку, позвонил на работу, взял отгул на один день. И через пару часов стоял на трассе где-то в районе Белгорода. Потом был Харьков, где я пытался ввязаться во всё, во что только можно ввязаться. Четыре обыска только там. Потом поезд до Севастополя.

- Здесь: в Курске ли, в Белгороде или Тамбове - мы не умеем любить Россию. А там ее любят. Все эти загнанные пьяницы в поездах, говорящие на жутком суржике, эти бабушки-жены офицеров-подводников, умерших в полтинник от радиации, эти крымские тонкие девочки со всеми их восемнадцатилетними проблемками. Все они любят Россию. И это чувствуется. Если на западе Украины так же любят Незалежную - этот конфликт на годы. Но Крым, конечно, наш. И поддатые отряды самообороны, с которыми мы патрулировали Балаклаву, ребята в партоках, которые вчера вечером просили у тебя пять гривен, а сегодня утром идут брать часть пограничных войск с голыми руками. Все они любят Россию. И они, безусловно, больше русские, чем мы. Мне посчастливилось быть там.

- Что будет с тобой, теперь преображенным в Крыму?

- Когда я возвращался, мои мысли не были заняты стихами о великом море, об этих огромных камнях, о людях, похожих на ветер. Нет. Я просто хотел искупаться по-человечески и отдохнуть в мягкой кровати. Писать я начал спустя пару дней. Когда от мягких кроватей начало тошнить. Собственно и любовь заключается в том же. Такие дела.

Что будет дальше? Есть много идей и планов. Я о них уже говорил. «Нормальная жизнь» - это тесный пиджак, который очень тебе идет, но в нём неудобно, и та же жизнь - это поездка на «уазике» с деревенскими пацанами, ты им говоришь - поехали по полю, а они утверждают, что от этого слетит подвеска. Так и сидишь - бьешься башкой о крышу машины, пока всё не надоест и сам не рванешь руль в сторону, чтобы почувствовать настоящее веселье. Буду писать стихи, дописывать «Тату» - совершенно дневниковый роман, о женщинах, которые дарили мне то, что я буду вспоминать, даже если забуду весь мир. Буду рисовать совершенно неадекватные картины, снимать передачи и новости, пока не надоест. Надеюсь, получится попробовать себя в роли преподавателя. Буду пытаться взорвать небо, потому что салюты - это уже банально. И пока есть люди, которые всё это терпят, буду верить в счастливый финал.

- Это интервью мы делаем в преддверии твоего дня рождения. Скоро уже четверть века, как ты топчешь землю. Каким ты себя представляешь лет через десять?

- Кем я вижу себя? Как пел БГ: «Мне 25, и я до сих пор не знаю, чего хочу» - совершенная правда. Вот мне двадцать пять, и чего я хочу? Продолжать то, что я делаю, или стать наконец-то адекватным парнем? Вернуться в семинарию или чуть похудеть, чтобы попробовать сняться в порно? Уехать летом в экологическую экспедицию на полярный остров (есть такое предложение) или начать наконец-то серьезно заниматься своей диссертацией о Достоевском? Не знаю. Единственное, что я знаю, что люди: конформисты, нонконформисты, буддисты и адепты Аум Сенрике - хотят просто быть счастливыми. Я и в этом банален и не нов. Просто у каждого счастья своя цена. Кому-то хватит кредитной машины, а кому-то хватит поцелуя безумной актрисы. Человек этим и определяется. В этом плане журналистика как раз и есть проверка своей цены. Если человек, который всё пишет и пишет свой роман, однажды сдается и начинает зарабатывать деньги передачами или статейками, утешаясь пятничным оттягом, что ж, значит, он никогда и не был писателем. В этом всё дело. Одной женщине даришь розу на 8 марта, и она уже суетится и хочет тебе приготовить пюре, напялив фату на голое тело, а ради другой топчешь звезды на небе, а она несет какую-то чушь про свободу. В этом цена счастья. И самое лучшее и бесценное счастье то, которое не будет твоим никогда - в нём-то и есть секрет вечного двигателя.

- Расскажи о своей сценической деятельности.

- Мы с другом Александром Демченко организовали театр. Назвали его «Легкие». Себя провозгласили художественными руководителями. Организовать театр не очень трудно. Даже просто. А вот поставить такой спектакль, после которого вас просят никогда не возвращаться в это помещение и делать всё что угодно, но только не здесь - сложнее. Мы это сделали. Собрали самую безумную в городе труппу из панков, уличных музыкантов, журналистов, фрилансеров, хипстеров и первокурсниц, вырвавшихся из деревни, и поставили. Ставили мы «Пластилин» Сигарева. По местному ТВ в анонсе сказали, что мы ставим «Пластилиновую ворону». Хороша бы была «Ворона», где в начале спектакля в зал кидают гроб, а исполнитель главной роли по сценарию школьник, читает свои слова с бумажки и при этом пьет виски из бутылки в бумажном пакете. Ну где бы зритель такое увидел, как не на единственном нашем спектакле? Было весело. И это опять было гонзо. К черту профессионализм, к черту законы сцены, единственное, что необходимо человеку - праздник. Праздник мы и дали. Я не рассчитывал, что после этого безумия нам позволят подниматься на сцену еще хоть раз в этом месте, так и вышло. Но мы когда-нибудь повторим. Однажды, никого не предупредив о грядущем аде.

- В твоей насыщенной жизни умещается еще и поэзия…

- Поэзия и любовь. «Большой баклан - большое сердце», - так поют одни славные ребята. Это про меня. Стихи, настоящие стихи я начал писать в семнадцать, ну а как же иначе. Писал однокласснице, которую любил и которая сейчас, кажется, растворилась окончательно в этих бескрайних рыльских лужах, которые не высыхают еще со времен развала СССР. Потом были другие. Много других. Во всех влюблялся и не мог понять себя. Стихи писал. Сейчас готовлю небольшую программу для творческого вечера и посчитал, сколько стихов я писал о любимых женщинах. За восемь лет творческой жизни случилось одиннадцать женщин, которые дали мне хорошие стихи. Не очень согласуется с тем, что себя я считаю однолюбом. А потом я понял, понял полтора года назад примерно: просто всю эту молодость я собирал из этих девушек один образ. Как из пазлов. Но собрать ничего нельзя. Можно только увидеть уже склеенную Богом поделку. Я увидел. Правда с поделкой играется другой мальчик, но, собственно, так и положено. Назвался груздем - полезай в кузов. Сказал, что поэт, - страдай. Кстати, об этом в школе никто не предупреждает. Они описывают блага этой творческой жизни, папаша учит тебя видеть шире и с нестандартных углов, и все замалчивают, что от этого тебе будет скверно. Пока твои однокашники будут праздновать свадьбы в школьных столовых, ты будешь валяться, свернувшись на полу, и грудь тебе будет сжимать не очередная салонная девка, а непроходимая тоска от всей этой серости красок и о том, что всё на свете повторимо и совершенно неиндивидуально.

- Давай о веселом немного. На твой взгляд, в Курске есть богема?

- Если богему считать богемой, то курская богема – это сухое молоко или безалкогольное вино. А вот если «богемой» считать андеграунд, что, я думаю, будет совершенно правильным, здесь всё, конечно, интересней и безнадежней всего на свете. Они сидят в кафе с дурацкими названиями, снимают квартиры и разносят их за один «творческий вечер», рисуют вампиров и женщин в синем на золотом, вырезают вселенные из консервных банок и поют истошным эхом голоса Егора Летова. Совершенно безумные и прекрасные русские битники. За всю свою жизнь я видел только одного великого поэта. Я не знаю, как его зовут, и он пишет совершенно отвратительные стихи. Но как он пьет! Он вливает 100 граммов водки в горло, бурлит ей во рту на всё кафе, невзирая на выступающих, смакует ее, только потом глотает и сразу запивает пивом! Вот она богема, андеграунд и вечность. И больше нет ничего. Есть гитаристы и хипстеры, актеры кукольных театров, стоящие в семейных трусах на международном фестивале в Старом Осколе перед сотнями зрителей. Вся моя «богема» такая. Мы стоим там - на сцене, как Вадим Козлов, совершенно невменяемые и не могущие связать двух слов. Стоим и требуем аплодисментов. И мы их, конечно, получим.

- А про голод и художника - совершенный бред от капиталистов, которым жалко денег на искусство. Художник должен быть пресыщенным. Только тогда можно писать свободно. Пресыщенным я был нечасто, зато голодным, спасибо юности, был не раз. Когда голоден, хочется только есть. Когда ты хочешь что-то получить, ты будешь делать всё, чтобы это получить. Истинное искусство - это не переставать писать, даже когда у тебя есть всё».

Последнее время по этим вашим Интернетам гуляет история о том, что, дескать, Никита Сергеич передал Украине Крым не за просто так, а в обмен на изрядный шмат украинской территории - такой себе выступ побережья Азовского моря с Таганрогом.

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: