ГЛАВА 8. ПЕРВОБЫТНАЯ КУЛЬТУРА И СОВРЕМЕННОСТЬ

Первобытность — первый и, следовательно, наиболее отстоящий от нас период или тип культуры. Если это так, то естественно предположить, что у со­временного человека должны возникнуть самые серьезные сложности с ее пости-жением. Ведь чем древнее человек, тем он как будто должен быть менее на нас похож. Подобные рассуждения, безусловно, не лишены здравого смысла. Одна­ко к первобытной культуре они не совсем, а может быть, и совсем неприменимы. Да, первобытный человек с его культурой возник приблизительно сорок тысяч лет назад. Именно в это время антропологи констатируют появление человека в на­шем смысле. Первобытность безраздельно господствовала около 35 тысяч лет, пока не возникли древневосточные культуры в бассейне Нила, а также Тигра и Евфрата. Но это вовсе не означает, что первобытность с ее культурой сошла с исторической арены. Напротив, весь период существования древневосточных культур она резко преобладала на пространствах Земли. Территория, заселенная первобытными племенами, неуклонно сокращалась на протяжении столетий и тысячелетий, но и сегодня еще преждевременно говорить о полном исчезновении первобытного человека и первобытной культуры. Скажем, для народов Африки, южнее Сахары, первобытность — это или вчерашний день, или же в их жизни сохраняются более или менее значительные и весомые черты первобытной куль­туры. Вот почему для нас с вами первобытность и предельно отдаленная эпоха и чуть ли не современность.

Во всяком случае данное обстоятельство значительно облегчает изучение первобытной культуры. Уже в XIX в. она изучалась многочисленными этнографи­ческими экспедициями. В результате появились признанные классическими ра­боты, в которых детально описывались первобытные племена во всем многооб­разии проявлений их жизнедеятельности. Правда, изучение первобытности, как правило, не носило культурологического характера и было далеко от воспроизве­дения внутреннего мира первобытного человека в его своеобразии. Тем не менее исследования ученых XIX в. содержат богатейший материал, подлежащий вто­ричному осмыслению с культурологических позиций. В XX в. интерес к мировоз­зрению и миропониманию первобытного человека стал преобладающим, хотя и резко сократилась база полевых исследований.

Изучение отставших в своем развитии племен является далеко не един­ственным источником постижения первобытной культуры. Многие ее черты со­храняются у народов, давно преодолевших первобытное состояние. Прежде все­го это касается так называемой народной, или низовой, культуры. Прежде всего ее носителем выступает крестьянство. Так, в России вплоть до 30-х гг. XX в. кре­стьянство резко преобладало количественно, ему был присущ традиционный ук­лад жизни, который в основе своей оставался неизменным или менялся незначи­тельно на протяжении многих столетий. Поэтому отечественным исследователям первобытности, что называется, не нужно было далеко ходить. Изучение русско­го крестьянского быта одновременно было и постижением некоторых черт перво­бытной культуры.

До сегодняшнего дня основной материал о первобытной культуре культуро­логии поставляют исследования этнографического характера, касаются ли они первобытных или полупервобытных людей или крестьянства с его традиционным укладом. Но более глубоко его осмыслить, заметить ранее не замеченное позво­ляют другие источники. Прежде всего на сегодняшний день стало вполне очевид­ным не только то, что первобытность существовала в далеком и ближайшем про­шлом, что его останки сохраняются рядом, она еще и в нас самих. Иными слова­ми, в душе современного человека сохраняются такие пласты, которые роднят его с первобытным человеком. Обыкновенно они находятся под спудом и не игра­ют определяющей роли в жизнедеятельности. Но в сверхобычных, экстремаль­ных ситуациях первобытность выходит на поверхность, и люди, как будто ничего не знающие о ней, чуждые мировоззрению той эпохи, начинают вести себя впол­не первобытно. Тйшвбушпшшру поведение чедоавка в^тоше-. Очень давно за­мечено, чго"у толпы своя повадка и свои реакции, начисто исключающие индиви­дуальное самоопределение и ответственность составляющих ее людей. Толпа может без разбирательства в суде растерзать человека или, наоборот, востор­женно приветствовать его в качестве своего вождя. Однако ни свирепость, ни восторг здесь не принадлежат никому в отдельности. Их способны разделять люди достаточно разных, а то и взаимоисключающих взглядов и убеждений. Каждый из них, кроме фанатиков, выходя из толпы, как будто возвращается к себе, к своей личностной позиции. Откуда же происходит возвращение? В толпе индивид пре­бывал в состоянии "мы-бытия", он принадлежал некоторой надличностной общ­ности, в чьей душе растворялась его собственная душа. Когда толпа свирепо буйствовала, не отдавая никому и ни себе самой в первую очередь отчета о своих поступках, ее душа становилась невменяемой. Но стоило толпе выразить одоб­рение и восторг в адрес своего вождя, как она превращалась в его "тело". Он же становился ее душой, концентрируя в себе активно действующее начало толпы. И в одном и в другом случае человек возвращался в первобытное существова­ние, которое не знало ни личностного, ни устойчиво индивидуального измерения в человеке. В нем индивидуальное бытие совпадало или почти совпадало с кол­лективным и родовым. Это родовое бытие могло быть ритуальным, с ним и к нему тяготеет ситуация "вождь — толпа", где вождь выполняет роль, близкую к роли царя-жреца. Когда же родовая жизнь выходила за рамки ритуала, станови­лась оргией или другим хаотическим неистовством, тогда она была в принципе той же, что и в ситуации толпы, обрушившейся на индивида, Существенная раз­ница между поведением толпы и "мы-бытием" первобытной общности только одна. В толпу уходят и из нее возвращаются индивиды и личности. В первобытную же общность никто не уходил и из нее некому было возвращаться. Индивидуация была долгим и трудным процессом, занявшим тысячелетия.

Если для обычного человека первобытность — это слой его душевной жиз­ни и он тем более глубоко запрятан и тем менее властен над человеком, чем выше его интеллектуальное развитие, культура в целом, то для других менее "обычных" людей первобытное состояние гораздо внятнее и устойчивее выходит _t наружу, выражается в реалиях, поступках, настроениях и взглядах. Примером I первобытности^кщораарядам именно в современном обществе, может служить) преступный мир. К преступникам сегодня относятся по-разному: с ужасом и от­вращением, снисходительностью и чуть ли не с завистью, сострадательно и т.п. Однако нам явно недостает взгляда на преступность как на остров первобытной архаики, в окружении давно уже послепервобытной культуры. Стоит так отнес­тись к преступному миру, и многое непонятное в нем становится объяснимым.

Скажем, европейское человечество уже столетие живет или стремится жить под знаком того, что все люди между собой равны или должны быть равны. "Нет ни эллина, ни иудея, ни мужчины, ни женщины" в том смысле, что перед Богом все равны. С точки зрения светской и безрелигиозной равенство людей заключе­но в их природе, все расовые, национальные, социальные, культурные различия прежде всего свидетельствуют о разности и своеобычности людей, а вовсе не о том, что кто-то из них выше, а кто-то ниже. Максимум, что может себе открыто и публично позволить современный человек, — это некоторую отчужденность от других людей, акцент на их подозрительной инаковости. Совсем иначе обстоит дело в преступных общностях. Для них весь мир жестко разделяется на своих и чужих, *йа тех, по отношён"ию~к кому возможно какое-то подобие нравственных норм, и всех остальных. "Остальные"— это те, кто подлежит эксплуатации/вы­могательству, издевательствам, грабежу, в пределе — уничтожению. Преступник потому^! признается таковым, что объявляет войну чужому и чуждому для него миру. Не чужды для него себе подобные, да и то в случае, если это его собствен­ная группа. Остальное, не преступное общество, как раз и не готово согласиться, что чужие — это тот, кто подлежит той или иной форме отрицания. Но в том и дело, что так было не всегда. Долгие тысячелетия кажущиеся нам естественны­ми нормы и npastpa чедовеческих взаимоотношений распространялись только на своих. В отношении других — чем далее в глубь первобытности, тем менее ограничений. В архаической же первобытности чужой — это очень часто предста-, витель тьмы, хаоса, кромешного мира небытия. И убить его означает устранить небытие, дав дорогу космическому устроению в противоположность неустроен-1 ности и тьме хаоса. Подобное отношение к чужому не только существовало тыся­челетиями, но и преодолевалось. Мир же преступности все возвращает на круги своя. Стремится отменить тысячелетний опыт человечества. И не просто вернуть его в первобытность, а пойти гораздо дальше, в полный распад и уничтожение человеческого в человеке. Ведь вторичное торжество первобытности невозмож­но уже потому, что в человеке состоялось индивидуально-личностное начало, а ему в первобытном "мы-бытии" ужиться можно только на время. И потом, перво­бытность преступного мира неполная и неабсолютная. Прежде всего она в отли­чие от подлинной первобытности паразитична. Преступное сообщество в принци­пе не способно самовоспроизводиться, оно живет за счет других людей, не при­внося в-йх жизнь ничего позитивного. "Свои" смотрят на "чужих" как на голое сред­ство, не уничтожая их лишь по соображениям выгоды. Между тем настоящая пер­вобытность хотя и видела в чужих прежде всего воплощенное небытие, еще и знала чужого как странника и гостя. Гость же в доме не просто самое почетное лицо. Ему служат и его угощают. Этого преступный мир не знает и знать не хочет, отвергая тем самым для себя всякую перспективу преодоления чуждости чужих, перехода их в разряд своих, таких же людей, как сами преступники.

Особ е HHD нашядн q и шнц&нтрдоованш черты первобытного ч ело века вьь ражены у ребенка. В огромной степени мир детства и есть мир первобытности. Особенно в тех случаях, когда ребенок остается наедине с собой и себе подобны­ми. Примеров совпадения взгляда на мир у ребенка и первобытного человека множество. Так, например, многие из нас могут вспомнить свои ощущения и впе­чатления, когда мы ночью оставались одни в своей постели после бурно прове­денного дня. В темной комнате постепенно все оживало. Шкаф начинал казаться каким-то огромным чудовищем. Рукав от рубашки, небрежно брошенной на стул, превращался в тянущуюся к ребенку лапу. Словом, в комнате все оживало. Ней­тральных и мертвых вещей не оставалось. Она населялась какими-то таинствен­ными существами, которым что-то надо от струсившего и притихшего ребенка. Ребенку непереносимо страшно в темной комнате, и в этом его единственное отличие от первобытного человека. Потому что для последнего, как и для ребенка в комнате, в окружающем его мире нет ничего, кроме живых существ с их целями и намерениями. Но для него такой мир привычен и освоен. Ребенок же живет в двух мирах, не только своем, детском, но и взрослом и не всегда способен самостоя­тельно ориентироваться в каждом из них. И в мире взрослых, и в детски перво­бытном мире он не до конца свой. Во взрослый мир ребенок еще не вошел, но и первобытность его уже в себе не растворяет. Он может ощутить ее присутствие в себе, но в отличие от первобытного человека не способен к овладению жизнен­ными ситуациями.

Близость или совпадение детства с первобытностью означает, что каждый

за свою жизнь побывал первобытным человеком Первобытность — это еще и

составная часть биографии современного человека. О ней он может вспомнить, соприкоснуться с первобытностью как со своим собственным опытом.

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: