Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







И все же обстановка сложилась такая, что я не мог не обратиться к Иосифу Виссарионовичу. Пришел к нему с картой, положил на стол.





- Взгляните, где проходили наши рубежи в четырнадцатом году. Далеко на западе. Здесь - со Швецией. Здесь - с Германией, аж за Варшавой. Здесь - Австро-Венгрия. За горами, за долами. На далеких землях воевали. А теперь? Белофинны в одном переходе от Ленинграда. Возле Минска - белополяки, от станции Негорелое до столицы Белоруссии им, по сути дела, тоже один бросок. И прямой путь на Смоленск, на Москву. Почти к допетровским пределам ужаты мы.

- Все это нам известно, - сказал Сталин. - В чем дело, Николай Алексеевич?

- В том, что в случае войны трудно нам будет на этих направлениях. В относительной безопасности только южный фланг, расстояние от границы до Киева дает возможность иметь крепкую оборону, позволяет осуществлять маневрирование. Но если там возникнет сионистская республика, эта территория будет для нас потеряна. Сионисты мгновенно найдут общий язык с капиталистами, мы и глазом не успеем моргнуть, как вражеские войска окажутся на подступах к Киеву. Как мы будем тогда строить свою стратегию? Как будем зашищаться?

- Дорогой Николай Алексеевич, часто ли, с вашей точки зрения, я поступаю несообразно, а проще говоря, делаю глупости?

- Случается, что перестаю понимать вас.

- А вы постарайтесь понять. Чтобы остановить натиск сионистов, нам приходится вести гибкую политику, используя всю политическую палитру, от обещаний до самых крутых мер. Из этого исходите. А насчет границ можете не беспокоиться. Спасибо за напоминание. Мы сделаем все, чтобы противник не продвинулся к нам ни на один шаг. Более того, мы постараемся отодвинуть рубежи на максимальную дистанцию, как было прежде.

- Дай-то бог! Но когда это будет?

- Наберитесь терпения, Николай Алексеевич. Я вам обещаю это. А я не уважаю людей, которые не выполняют своих обещаний, - с улыбкой заключил Иосиф Виссарионович.

Слова Сталина несколько успокоили меня, однако за развитием событий я продолжал следить внимательно. Белополяки исподволь подтягивали к нашей границе отмобилизованные дивизии. Они находились в полной готовности и могли в любой момент начать боевые действия. А повод всегда найдется. Спровоцировать конфликт могли те же украинские сионисты. И особенно, конечно, Троцкий. Я при каждой возможности напоминал Сталину об этом.

- Да, двум медведям не ужиться в одной берлоге, - посетовал Иосиф Виссарионович.

- На медведей вы оба не очень похожи, - не без иронии ответил я. - Медведи решают спор раз и окончательно. Рев, драка, кровь, шерсть летит - до победы или до бегства одного из них.

- Хотите сказать, что мы смахиваем на шакалов, которые никак не могут поделить кость?

- Ради бога, Иосиф Виссарионович, неужели я так дурно воспитан? Не только друзья меня выбирают, но и я выбираю себе достойных друзей. А если вам необходим пример из жизни животных, то, скорее, собака и шкодливая кошка: ненавидят, но живут в одном доме.

- Вы правы, этому надо положить конец, - кивнул Сталин, - хотя бы один из нас должен быть медведем.

- Троцкий совершенно не подходит для такого амплуа. Хитер и вертляв.

- Наши мнения совпадают, - усмехнулся Иосиф Виссарионович.

На следующий день состоялась их последняя встреча, не отмеченная в анналах истории, но имевшая существенное значение для дальнейшего хода событий. Лев Давидович, не зная, куда его привезли, настороженно и удивленно рассматривал скромное убранство нашей квартиры. Выглядел он после неофициальной ссылки в Алма-Ату очень неважно, жизнь крепко побила его. Какой-то нахохлившийся, помятый. Веки припухшие. Меж бледных щек - вислый банан носа. Глаза скрыты стеклами пенсне. Бородка совсем жидкая: даже не бородка, а воинственно и нелепо торчащий клок волос. Шевелюра же по-прежнему густая, седеющая. Сняв хромовую куртку и кожаную фуражку, он потирал руки и слегка покусывал губы, нервничая.

Находясь на трибуне, произнося горячие речи, сам распаляясь от них, Лев Давидович производил, особенно издали, некоторое впечатление, а вблизи, рядом со спокойным, основательным Сталиным - смотреть не на что. Особенно теперь. Издерганный, взвинченный. Как же он при всем том управляется, извиняюсь, с несколькими любовницами? Что им нравится в нем?! Его известность, положение, возможности, деньги?

О любовных приключениях Льва Давидовича ходили анекдоты и легенды, веселившие публику. Он не считался ни с чьим мнением, но от этого мнения не переставали существовать, работая отнюдь не в его пользу. Троцкий предпочитал блудить с еврейскими женщинами вольного поведения, не ведавшими нравственных ограничений. Не случайно, значит, попадались ему особы крикливые, ухватистые. Переспав с ним ночь, почти каждая во всеуслышанье объявляла себя женой "самого Троцкого". Эти многочисленные "жены" добивались привилегий, писали заявления, скандалили в учреждениях, осаждали резиденцию Льва Давидовича. Даже коменданту Кремля приходилось урезонивать их. Мерзопакостно все это было.

Как и положено хозяину, Иосиф Виссарионович, принимая гостя в своем доме, был учтив, вежлив, однако не называл Троцкого ни по фамилии, ни даже "товарищем". "Вы" - и все. Пригласил к столу Льва Давидовича и сопровождавшего его мужчину, скорее даже парня лет двадцати пяти, типичного русича: светловолосого, голубоглазого, с простодушной улыбкой на курносом лице. Этакий вроде бы увалень из вологодских или архангельских лесов, но, чувствовалось, смекалистый и себе на уме. Он тогда очень понравился мне, и жалею, что не довелось повстречать больше.

С этим своим то ли секретарем, то ли телохранителем Лев Давидович разместился по одну сторону стола, мы с Иосифом Виссарионовичем - по другую. Сталин наполнил бокалы мускатом, предложил тост за обоюдополезное взаимопонимание. Троцкий лишь пригубил. Все остальные выпили. Парень - с явным удовольствием, и принялся закусывать фруктами.

Постараюсь уточнить, когда произошла встреча. Значит, в январе 1928 года Троцкий, снятый со всех должностей за борьбу против партии и народа, был выслан в Алма-Ату. По политической 58-й статье, сроком на три года. Вообще-то ссылку можно считать условной: Лев Давидович отправился в Казахстан с семьей, захватив охотничье ружье, боеприпасы и даже охотничью собаку по кличке Форд. Троцкому было назначено ежемесячное пособие в 50 рублей. В городе Верном, то есть в Алма-Ате, он получил благоустроенную квартиру из двух комнат и кухни. Имел свободу передвижения. Дачей обзавелся в большом яблоневом саду на территории пригородного совхоза ГПУ, который снабжал семью Троцкого свежими продуктами, от мяса до овощей. Не так уж плохо для политического ссыльного!

Ровно через год Лев Давидович снова появился в Москве. Тогда и пригласил его к себе Сталин, основательно подготовившись для беседы. Начал разговор с тех условий, какие были созданы Троцкому:

- У вас имелись все возможности отдохнуть, поправить здоровье. Мы надеялись, что вы отступите от дел и забот, проведете время с пользой для организма, избавитесь хотя бы от хронических поносов и обмороков, - не без насмешки сказал Сталин. - Избавились?

- Просил бы не вмешиваться в мои личные заботы, - загорячился Троцкий.

- На политической деятельности отражается все, в том числе физическое состояние. А вы пренебрегли возможностью. Не использовали... Вы продолжали расходовать силы на борьбу с партией, продолжали вести свою линию на раскол.

- Я не отказывался от своих позиций.

- Позиция - это одно. А стремление к власти, ожесточенные нападки - совсем другое.

- Какие нападки, если я был связан по рукам и ногам?

- Неужели? - скептически произнес Иосиф Виссарионович, извлекая из папки какую-то бумагу. - Вот тут цифры вашего бюджета, доходы и расходы семьи Троцкого в Алма-Ате. Вы получали по 300 рублей из Госиздата, вам посылали деньги родственники и ваши сторонники, отрывая от себя... Но это действительно ваше дело, - предупредил Сталин возражения Льва Давидовича. - Нас интересует, не сколько вы получали, а сколько и на что тратили. За девять месяцев, с марта по ноябрь, ваша семья израсходовала на питание 1026 рублей. За аренду дачи уплачено 253 рубля. Это не очень большие суммы. А вот за восемь месяцев для поездок на охоту, за использование лошадей на охоте вы заплатили якобы 2504 рубля. Местные товарищи из ГПУ обратили внимание на такое несообразие. И еще на то, что в отчете не указаны почтовые расходы. Какие они? Ведь с апреля по октябрь, то есть за семь месяцев, вами отправлено было более 800 писем и около 500 телеграмм. Больших телеграмм.

Троцкий, нервничая, покусывал нижнюю губу:

- Это допрос?

- Зачем допрос. Вы знаете, что допрашивают в другом месте. Я привожу цифры, которые заставляют задуматься.

- Меня не лишали права на переписку.

- Переписка переписке рознь. Находясь в щадящих условиях, вы использовали наш гуманизм, наше терпение в корыстных целях. Продолжали руководить своими сторонниками, продолжали сколачивать, объединять и идейно вооружать их, продолжали науськивать... В этой папке копии ваших директивных посланий московскому подполью, которые были отправлены через Бегина. Здесь инструкции в Барнаул Сосновскому по распределению обязанностей и по созданию секретной системы связи между вашими сторонниками в Сибири. Обращение к Мандельштаму. Письмо в Чердынь - Грюнштейну. В Самарканд - для Ашкенази... Нужно зачитать?

- Я не забываю написанного, - дернулся Троцкий.

- Тогда зачитаю то, о чем вы можете и не предполагать. - Сталин взял лист из другой папки. - Машинистка Вержбицкая, работавшая у вас в Алма-Ате, жалуется, что вы буквально подорвали ее здоровье чрезмерным трудом. Темп вашей бурной деятельности возрастал с невероятной скоростью, - иронизировал Иосиф Виссарионович. - Ваш стенограф не успевал записывать ваши мысли, ваша машинистка не успевала перепечатывать ваши бумаги за весь день, вы оставляли Вержбицкую по ночам... Вот ее слова: "Троцкий сейчас готовит авторский труд по подготовке новой революции. Дела нынешнего строя из рук вон плохи. По мнению Троцкого, правительство из крестьян создает мелкую буржуазию вместо того, чтобы крестьян обратить в пролетариев..." Это - интересное соображение, - прокомментировал Сталин и продолжил чтение: - "Троцкий хочет произвести переворот и посадить в кресла своих соплеменников-евреев. Вот и будет царство антихриста. Троцкий намерен церковь и духовенство загнать в подполье".

- Оно и так уже загнано ими! - не выдержал я.

Сталин кивнул, а Троцкий, пропустив реплику мимо ушей, произнес:

- Не несу ответственности за то, что выбили из машинистки в ГПУ.

- Вержбицкая - человек порядочный и глубоко верующий. Своими сомнениями, своим страхом перед антихристом она делилась с близкими, со священнослужителем. А когда ее слова получили известность, подтвердила их.

- Женская болтовня.

- Почему болтовня? - возразил Сталин. - Мы располагаем документами, которые свидетельствуют о результатах вашей активной деятельности в ссылке. Не далее как в октябре вы получили отчет своих единомышленников с Украины. Вот, пожалуйста: "Количество оппозиционеров - около 700 партийцев, около 600 комсомольцев. Наиболее крупные группы в Киеве, Харькове, Одессе. Всего охвачено 18 городских пунктов. Хуже всего обстоит дело в Донбассе. Там всего 2-3 группы и то не в решающих районах. По подсчетам ГПУ, на Украине имеется 600-700 оппортунистов. Как видите, информировано оно неплохо"... Ваши сторонники, кстати, тоже неплохо информированы о положении в ГПУ, - Сталин скомкал лист и бросил его на стол. - Мы выясним, каким образом сведения утекают из ГПУ, и наведем там порядок... Я еще не утомил вас? Продолжать или не нужно?

Троцкий пристально посмотрел на него, голос прозвучал устало:

- Чего вы хотите? Если перемирия, то на какой платформе?

- Вы мешаете партии достичь поставленных целей.

- Конечная цель - ничто, движение - все, - автоматически повторил Лев Давидович свой постулат. - За каждым перевалом - новый перевал, за каждым достижением - новое достижение. Иначе застой...

- Эти слова мы слышали много раз; - поморщился Сталин. - Если так рассуждать, можно утратить всякую перспективу и сидеть, сложа руки. А мы не сложим. Мы укажем народу ясную дорогу, по которой он должен идти.

- Именно вы? - усмехнулся Троцкий.

- Да, именно мы, последовательные ленинцы. - Голос Сталина звучал жестко. - И мы больше не намерены терпеть тех, кто ставит палки в колеса.

У Троцкого дернулись плечи, он хотел возразить, но промолчал, лишь сильнее прикусил нижнюю губу. А Сталин продолжал тихо и твердо:

- Ви-и знаете, что я не бросаю слов на ветер. Терпение наше истощилось. Окончательно истощилось, - подчеркнул он коротким, резким движением руки.

- Это угроза?

- Это предупреждение. Самое последнее предупреждение. Уезжайте к своим. Вам есть куда ехать, вас примут с распростертыми объятиями, а мы не будем чинить препятствий. Поймите раз и навсегда: идеи сионистов у нас не пройдут.

- Но не пройдет и идея грузинского господства!

- Такой идеи просто не существует, - ответил Сталин. - Мы интернационалисты в самом широком смысле, и в этом наше великое превосходство. Ибо национализм вообще, а сионизм в частности - это последний бастион, на котором капиталисты постараются дать коммунистам решающий бой. И вы это прекрасно понимаете. А если не понимаете, то тем хуже для вас.

- У этой проблемы есть несколько различных граней, - начал Троцкий, но Иосиф Виссарионович перебил его.

- Дискуссия не состоится! Их было достаточно. Хватит.

Следя за их разговором, я, разумеется, был полностью на стороне Иосифа Виссарионовича, однако ощущал при этом некоторую горечь: будущее нашего Российского государства по иронии судьбы пытались решать эти двое: еврей и грузин, а мы с вологодским парнем присутствовали в качестве безгласных статистов, как фон. Вероятно, и парень почувствовал это, перестал есть, не улыбался больше, слушал сосредоточенно, поглядывая на Сталина, пожалуй, с большим уважением, чем на своего шефа.

Об этой горечи, об ощущении несправедливости я сказал Иосифу Виссарионовичу, когда мы остались одни. Он ответил не сразу. Подумал, взвешивая слова:

- Что лучше, Николай Алексеевич, алчные, искушенные в наживе типы, которые не имеют здесь никаких корней, способные хлынуть сюда со всего света и растащить, разбазарить все, что только возможно, или небольшой трудолюбивый народ, кормящий сам себя, связанный с русским народом общностью истории, общностью экономики, общей религией? Народ-брат, который никогда не враждовал со старшим братом и не ищет выгод за его счет?! Кто действительно лучше: ставленник мирового ненасытного сионизма или сознательный интернационалист, представитель небольшого дружеского народа?

- Могу сказать только одно, - ответил я, - с уважением и доверием отношусь к товарищу Сталину. К вам, Иосиф Виссарионович. Это все.

Он улыбнулся:

- Ви-и правы. Среди грузин есть и такие представители, как лидер меньшевиков Ной Жордания, строящий нам всяческие козни из Парижа... Чем он лучше сионистов? - И, помолчав, Сталин повторил:

- Вы правы, спасибо. Постараюсь доставить вам как можно меньше разочарований.

Прошло несколько месяцев после этого разговора, и Троцкий покинул Россию. 19 ноября 1929 года "Правда" опубликовала сообщение ТАСС: "Л. Д. Троцкий за антисоветскую деятельность выслан из пределов СССР постановлением Особого Совещания при ОГПУ. Вместе с ним, по его желанию, выехала его семья". Иосиф Виссарионович был очень доволен. А я, улучив момент, поинтересовался: не задумывается ли он над тем, что Троцкий, находясь в полной безопасности за границей, может натворить изрядное количество гадостей? Не лучше ли было бы как-то ограничить его здесь, в своей стране? Оставить его в Алма-Ате.

- Нет, - ответил Сталин. - Конечно, самый хороший враг - мертвый враг. Но за спиной Троцкого стоят внушительные силы, способные причинить нам большие неприятности. - Секунду поколебавшись, объявил откровенно: - Они дали мне знать об этом без обиняков. Это было похоже на ультиматум. Но если Троцкий слишком развяжет язык, здесь остались заложники, много заложников. Борьба еще не закончена. Троцкий сам написал своим сторонникам: "Непримиримая борьба должна быть рассчитана на долгий срок". Мы готовы...

- Лев Давидович отдыхает теперь ни океанском берегу и радуется, небось, своей счастливой звезде, строит новые планы.

- Ему рано радоваться, - усмехнулся в усы Сталин. - И планы его несбыточны.

Для понимания наших с Иосифом Виссарионовичем взаимоотношений следует постоянно иметь в виду одно существенное обстоятельство. Кроме полного доверия и уважения друг к другу, Сталин очень ценил мою безусловную правдивость. Я не хотел, да в силу своего характера просто не мог скрывать собственные мысли, говорить не то, что думаю, отказываться от сложившегося у меня мнения под чьим-то давлением. Нет, только если переубедят вескими доводами. А поскольку мы со Сталиным многое воспринимали и расценивали по-разному, то споры, столкновения происходили у нас постоянно.

Человек твердых решений, Иосиф Виссарионович, один раз и навсегда отказавшись от своего "Плана автономизации", принесшего ему столько забот и неприятностей, последовательно и принципиально руководствовался ленинскими указаниями насчет объединения советских республик и строительства нового социалистического государства. А оно росло. В мае 1925 года в состав СССР вошли Узбекистан и Туркмения. В 1929 году - Таджикистан. Постепенно страна приближалась к своим прежним границам, хотя до полного воссоединения всех оторванных или оторвавшихся частей было еще далеко.

Вот парадокс: Сталин если в душе не распростился с идеей "автономизации", то никогда не вспоминал о ней и добросовестно выполнял заветы Владимира Ильича. А я, в спорах с Иосифом Виссарионовичем, зачастую приводил его прежние доводы. Я считал, что допущена ошибка, причем такая, которая будет сказываться долго и обойдется нам дорого. Несколько раз перечитывал оглашенное делегатам XII съезда РКП(б) письмо Ленина "К вопросу о национальностях или об "автономизации". Некоторые доводы представлялись мне слишком категоричными и односторонними. Возможно, я не прав, но никто пока не сумел доказать мне этого. Развитие событий - тоже.

Владимир Ильич в своем письме говорил: долгие годы господства большой нации над малыми, последствия проводимой ее правящими кругами политики великодержавного шовинизма оставляют такой глубокий след, такую стену взаимного недоверия и отчуждения, устранить которые сразу, одним только провозглашением и даже соблюдением формального равенства наций, невозможно. Нужно, кроме этого, добиться, чтобы отношение большой нации к ранее угнетенным народам, ее заботливость и особая чуткость к ним, к их национальным чувствам возместили то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены правительством "великодержавной" нации.

Полно, отчего это русские, украинские, белорусские рабочие и крестьяне (я не разделяю эти народы; они неразрывны не только по своему славянскому корню, но и жили всегда одной жизнью, с одинаковым укладом, порядком, правилами), отчего эти рабочие и крестьяне, подвергшиеся такому же угнетению со стороны правительства, как и все другие народы, должны вдруг отвечать за действия этого самого, ими же свергнутого, правительства?! Совершенно новая Советская власть, откинув все прошлое, отказалась платить долги самодержавия. Так почему же русские, украинцы, белорусы должны рассчитываться по национальному векселю, к которому они, повторяю, не имели никакого отношения! Нелогично и обидно для наших народов, что выставлялись они угнетателями национальных меньшинств. А какой шовинизм, какое порабощение с их стороны могли быть? Разве где-нибудь в шинке, в кабаке один рабочий, подвыпив, назовет другого косой мордой, так ведь оба они в таком состоянии, что и не разобраться, кто из них и впрямь косой, а кто нет.

Да и вообще, был ли он, пресловутый великодержавный шовинизм по отношению к народам Российской империи? Это я не к тому говорю, что люди, мол, хорошо жили. Нет, многие жили плохо, бедно, особенно крестьяне центральных и северных губерний России: и земли неважные, и близость властей сказывалась. У русских, белорусских, украинских тружеников было не больше (а то и меньше - при крепостничестве) прав и льгот, чем у всех народов. Вот евреев, действительно, ограничили чертой оседлости, поэтому они и кричали о шовинизме. Но если и считать, что Россия была тюрьмой народов, то в первую очередь она была тюрьмой для русских, украинских, белорусских трудящихся. В таком духе я и вел разговоры со Сталиным.

- Вот вы грузин, - сказал я ему. - Согласитесь, что грузинский крестьянин или рабочий никогда не жил хуже русского крестьянина или рабочего. Трудились одинаково, бастовали в защиту одних и тех же требований. О каком притеснении, покорении, порабощении можно вести речь, если Грузия вошла в состав России не только добровольно, но и по собственной инициативе, обретя тем самым защиту от врагов, столетиями опустошавших ее, устраивавших кровавую резню. Скажите, каких прав, имевшихся у русских и украинцев, не имели грузины? Вот вы - из простой семьи, а в духовную семинарию были приняты, могли при желании достигнуть высот церковной власти.

- Думаю, что у грузин нет в этом вопросе никаких претензий, - ответил Иосиф Виссарионович.

- А у кого они есть? У армян и азербайджанцев, у которых дела обстоят точно так же? Или, к примеру, у калмыков, которые во всем уравнивались с казаками, вели свободный образ жизни, имели скота, сколько душа пожелает?! А может быть, у финнов, сохранивших абсолютно все свои обычаи, имевших даже собственную конституцию? О народах Средней Азии вообще не может быть никакой речи, они вошли в состав нашей страны недавно, влияние России почти не чувствовалось, если кто и эксплуатировал их, так только местные богатеи. Как грелись мусульмане под теплым солнцем возле мечетей, как кормились щедрыми дарами свой южной земли, так и продолжали, только в более спокойной обстановке, защищенные русским солдатом от набегов с юга, от колонизаторской политики англичан. Узнали бы они хоть ненадолго, каков колониализм в Индии, тогда бы сравнили. А вот хлеб научили их сеять русские переселенцы, от эпидемий избавили русские врачи, первые школы открыли русские интеллигенты.

- Послушаешь вас, так вообще никакой эксплуатации не было, - словно бы подзадорил Сталин.

- Нет. Я говорю о том, что русский, украинский, белорусский народы находились в совершенно одинаковом положении с другими народами. Больше того: ряд малых народностей, особенно на северо-востоке, пользовались привилегиями и льготами, которых не имели жители центральных губерний. Якуты, например, не служили в армии, с них брался чисто номинальный налог, жили они как хотели. Так почему же теперь мы, русские, должны расплачиваться за обиды и ущемления, которые были нанесены, или якобы нанесены, правительством, в "историческом прошлом"?

- Большие нации должны быть великодушными и чуткими, чтобы иметь полное доверие и полную дружбу со стороны малых народов.

- Что же теперь, танцевать перед ними, заискивать?

- Заискивание тоже унижает, - сказал Сталин. - Надо понять: чем меньше народ, тем ревностней заботится он о своей самобытности, о независимости. И для этого, Николай Алексеевич, есть основания. Малому народу трудней сохранить себя, свою культуру, отсюда болезненное самолюбие, обостренная подозрительность.

- Да, основания в принципе имеются, - согласился я. - Но не в нашей стране. Никто не покушается на самобытность даже самого малого народа. Наоборот, советская власть дает им все возможности для развития. Даже за уши тянет тех, кто не спешит развиваться. И никто не возражал бы, коль скоро речь шла бы только об этом, об одинаковых условиях для всех наций, но почему русские, украинцы, белорусы должны чувствовать себя виноватыми перед другими народами? Почему мы должны теперь отдавать средства, чтобы поднять выше своего уровня уровень Грузии и других окраинных республик, где рабочие и крестьяне живут не хуже, а даже лучше, чем у нас?

- Потому, что интернационализм доказывается не словами, а делами, - сказал Сталин.

- Но интернационализм - не улица с односторонним движением. Все на окраины и ничего в центр! Другие народы должны благодарить русских уже за то, что мы на своих плечах вынесли всю тяжесть мировой и гражданской войны, которая почти не затронула Закавказье и практически не задела Среднюю Азию. Что-то никто не торопился помочь нам в двадцать первом - двадцать втором годах, когда на берегах Волги погибли от голода миллионы русских крестьян. Дети и женщины, дорогой Иосиф Виссарионович, не считая искалеченных на всю жизнь физически и душевно. Или что: чем больше передохнет "великодержавных шовинистов", тем лучше?

- Успокойтесь, Николай Алексеевич, - нахмурился Сталин. - Возьмите себя в руки и не впадайте в крайность. Другие народы помогали в меру своих возможностей.

- Ну, возможности-то были, только меры оказались не слишком действенными. На Кавказе наслаждались шашлыком из баранины, в Средней Азии фрукты гнили, а в Поволжье трупы некому было хоронить. Несколько миллионов, - повторил я.

- В смерти голодающих Поволжья повинны не народы других республик, а создавшаяся обстановка и наша государственная неорганизованность, неумение собрать и доставить в срок необходимое продовольствие.

- Допустим, была из ряда вон выходящая ситуация, - согласился я, сдерживая свое раздражение. - Но вот теперь идет обычная жизнь. И что же? В каждой, даже самой малой республике, меньшей, чем российская область, есть свой центральный партийный орган, есть правительство, которое защищает перед центром экономические и политические интересы своего народа. Там кусок на общегосударственные нужды не урвешь. Только интересы русского народа некому защищать. С русскими губерниями центральное правительство что хочет, то и делает, произвольно и безнаказанно.

- Такая структура сейчас наиболее уместна, - сказал Сталин.

- Для кого? Для русского народа?

- Для всей страны.

- Ерунда и безобразие! - не сдержался я. - Почему мы должны везти всех в рай на своем горбу, изнывая от тяжести?! Самое страшное, что теперь происходит, это даже не политическое ущемление русских, а тот грабеж, который развернулся в наших губерниях и на Украине.

- Не слишком ли громкое слово "грабеж"? - прищурился Сталин.

- Другого определения не подобрать. Нам-то с вами к чему дипломатия, Иосиф Виссарионович! Можно понять, когда молодая республика гребла из центральных губерний все в годы гражданской войны. Больше негде было брать. А что дальше? Восстановление хозяйства, развитие, - и опять в ответе за все те же Россия, Украина, Белоруссия?! Выкачиваются ценности из церквей и музеев, из хозяйств и семей. Богата, очень богата была наша земля! Повсюду дворянские имения, дворцы, православные церкви, зажиточные купцы, справные мужицкие дворы, масса заводов и фабрик! Несть им числа! Со времен разгрома татаро-монгол, на протяжении пятисот (пятисот!!!) лет копилось, оседало по городам и весям страны нашей добро. От каждого урожая, от продажи скота, леса, пеньки, угля, пушнины, железа и многого прочего десятилетиями, столетиями складывалось наше национальное состояние, от рубля к рублю, превращаясь в золото и серебро, в драгоценные произведения искусства, в тучные стада, в обихоженные луга, пахоту и леса. Не грабежом, не насилием, а честным трудом крестьян и ремесленников были созданы наши богатства. Вот они-то как раз и пошли в распыл! Во все уездах и городах реквизировали, изымали драгоценности, вплоть до серебряных ложек. И не секрет для вас, Иосиф Виссарионович, что занимались этим главным образом люди, близкие к Троцкому, его посланцы, умевшие заботиться не только о государственной казне. Если не половина, то во всяком случае значительная часть огромнейших реквизированных богатств осела в их карманах. Сам Троцкий, кстати, присвоил себе ценнейшую коллекцию марок, принадлежавшую Николаю Второму. Сейчас начинают всплывать наши богатства в Париже и в Лондоне. Банкиры-сионисты многомиллионные состояния на них делают, и будут делать, и многое еще уплывет из нашей страны...

- И все же вы преувеличиваете, Николай Алексеевич, - сказал Сталин. - Некоторое количество картин и драгоценностей мы вынуждены в закрытом порядке отправить за границу и продавать с аукциона в Германии, Франции и Америке. Товарищ Микоян занимается этим. Нужна валюта.

- Хотя бы Третьяковскую галерею не грабили!

- Мы стараемся сохранить самое лучшее, - ответил Сталин. - Но эти аукционы дают нам треть всей валюты. Она нужна для строительства заводов и электростанций.

- Это и есть грабеж национальных ценностей! То, что уплывает сейчас, никогда не вернешь. Ради сиюминутных интересов мы обогащаем капиталистов. Потомки не простят нам этого, - продолжал я, волнуясь. - Разве можно жить за счет прошлого, за счет ценностей, накопленных многострадальным трудом все тех же русского и украинского народов?! Или грузину Джугашвили и армянину Микояну безразлично все это? - сознательно уколол я.

Сталин сдержался. Голос его звучал даже спокойней обычного:

- Продажу мы будем сводить до минимума.

- Шапку Мономаха-то, надеюсь, не продадите, не обменяете на два токарных станка?

- Нет, Николай Алексеевич, - еще более хладнокровно произнес Сталин, хотя и чувствовалось, что он кипит гневом. - Ми-и будем отрывать руки тем, кто использует ценности не для обогащения государства, а для собственных нужд.

- Слишком много рук, все не поотрываем, - горько усмехнулся я. - Да и богатства уже не у тех, кто реквизировал на местах, растеклось по родственникам, переправлены за границу. Лет через пятьдесят внуки и правнуки эмиссаров Троцкого будут покупать себе автомашины и дачи, котиковые манто и бриллиантовые ожерелья...

- Я разделяю ваше недовольство, - сказал Сталин. - Мы решительно закроем шлагбаум перед бесчестными приобретателями.

- Каким образом? Внуки, родственники найдут оправдание. Наследство от дедушки - и взятки гладки! К тому же это лишь один канал утечки богатств, есть и другие, совершенно официальные, утвержденные руководящими органами. Наши советские рубли плывут и плывут от центра на окраины.

- Что вы имеете в виду?

- А хотя бы заводы, переведенные из РСФСР и Украины в Туркмению, Таджикистан, Грузию и другие республики. Может, там заводы позарез нужны? Да там даже кадров для них нет, они наполовину простаивают, а в тех городах, откуда их вывезли, квалифицированные специалисты остались без работы, обивают пороги биржи труда. Это черт знает что!

- Это перераспределение материальных ресурсов, - сказал Сталин. - Необходимо создать равные материальные возможности.

- Не разрушайте то, что есть, что работает, приносит доход. Приспичило, так стройте на новом месте новые предприятия.

- Нет, вы, безусловно, пристрастны, Николай Алексеевич, и я ценю у вас именно это, - улыбнулся Сталин. - В своих симпатиях вы неизменны.

- Не пристрастия - истина! - горячо возразил я. - Вот моя записная книжка. Официальные данные. РСФСР считается наиболее развитой республикой, и поэтому в ее бюджет отчисляется только 64,3 процента поступлений промыслового налога. Остальные 35,7 процента переводятся в общегосударственный бюджет и используются на нужды других республик. А ведь у нас своих внутренних национальностей-то сколько? От долган на севере до осетин на юге! В бюджете же других республик налоговые отчисления остаются полностью. Но и это еще не все. Это еще цветочки! От сумм однократного обложения, которые производятся по особым случаям, в бюджете РСФСР остается лишь 54 процента. В бюджете Туркменистана, Закавказской федерации - 75 процентов. Кроме того, союзного бюджета на ирригацию, строительство железных дорог, на перевод кочевого населения к оседлости и т. д. и т. п.! Вот еще цифры, чтобы сразу отделаться от них: за два года расходы на развитие народного хозяйства увеличились в центральных районах РСФСР примерно на 50 процентов, а в Узбекистане в 2,5 раза, в Туркмении в три раза. И это все за счет центра! На кой черт нам такое равноправие и где же тут справедливость, Иосиф Виссарионович?! - закончил я свою несколько сумбурную и слишком горячую речь. А у него словно бы совсем спало напряжение.

- Это как смотреть, Николай Алексеевич. Не тот ли самый великодержавный шовинизм, с которым мы боремся, говорит сейчас в вас?! Ведь государство - это дерево, которое должно развиваться пропорционально, и ствол, и ветви.

- Если ветви слишком разрастаются, они перестают приносить плоды. Тяжелеют и обламываются.

- Мы будем следить, как садовник следит за своим садом.

- В конечном счете не страшно; пусть отломится один-другой сук... Непоправимо другое: вдруг омертвеет ствол, на котором все держится. Погибнут все ветви.

- Ми-и понимаем это, - сказал Сталин.

Нет, я не переоценивал значение наших, порой случайных, разговоров, бесед. Иосиф Виссарионович терпеливо (хотел сказать "охотно", но это не совсем верно) выслушивал мое мнение, но поступал так, как считал нужным. Заслугу свою я вижу лишь в том, что раз за разом привлекал его внимание к болевым точкам, пытался показать ему события в различных ракурсах. Однако не преуспел. Свидетельство тому - резкий упадок развития Российской Федерации по сравнению с другими республиками, что ощущалось уже перед войной и особенно заметно стало в послевоенные годы. Еле-еле справившись с разрухой, федерация наша, всем помогавшая и ни от кого не имевшая помощи, так и не смогла обеспечить своему населению того уровня жизни, который был достигнут в республиках Закавказья или Средней Азии. Когда в причерноморских городах царило полное изобилие, в Поволжье хлеб выдавался по карточкам. Где уж было подняться трем республикам: российской, украинской и белорусской, наиболее пострадавшим от войны и продолжавшим нести на себе основной груз государственных забот и расходов! О, господи! Взять хотя бы налоги на косточковые плодовые деревья. Это же смех сквозь самые горькие слезы! Копейки выжимало Министерство финансов. В Средней Азии, на Кавказе было изобилие фруктов. В Грузии сады вообще не облагались налогами, выращивай и продавай мандарины, груши, виноград, лимоны. А в центральных областях люди платили даже не за яблони, нет: за сливы, за вишни. Вот до чего озверел министр финансов Зверев! А кому охота платить сверх меры, где взять деньги? Ну и пошли под топор почти все сады в нечерноземной и черноземной зонах России. На огородах одна бузина уцелела. И безналоговая рябина.

Видели вы крестьянские дома на Кавказе, на черноморском побережье? Это же виллы, особняки, коттеджи! А в российских деревнях даже через двадцать лет после войны можно было встретить избы, крытые соломой, с земляным полом. В райцентрах и по сию пору стоят повсюду древние покосившиеся-домишки, окруженные такими же покосившимися заборами. Чтобы убедиться в этом, садитесь-ка вы, начальнички, в свои комфортабельные лимузины и прокатитесь хотя бы по районным городам и поселкам столичной области, не говоря уж о других областях.

Мой ста<







Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.