ОНЕЙРОМАНТИКА, ИЛИ ГАДАНИЕ ПО СНАМ

Ни один народ древности не избежал суеверия, связанного со сном. Гадание по сновидениям оставило свой поэтический след в истории и египтян (сны фараонов Нектаба и Птоломея в египетских папирусах; толкование снов Иосифом в кн. Бытие, XLI), и иудеев (Бытие, XXXI, 24, XL; Второзаконие, XIII, I, 3, Иеремии, XXVII, 9), и вавилонян (Даниил, IV), и лидийцев (Геродот, I, 34). В глазах древних сон был сродни божественной одержимости, он отнимал у души ее самообладание и оставлял ей только пассивные свойства. Считалось, что душа созерцает образы, раскрываемые перед ней высшей силой, причем сама бездеятельность души служит поручительством за верность ее представлений. Отсюда неудивительно, что гадание по снам – онейромантика – стояло во главе античных способов «интуитивного ведовства», исследующего знамения, которые «совершаются в самой душе в то время, как сон размягчает ее и делает покорной действию богов».

Этот древний как мир способ гадания был распространен повсеместно. Его популярности в немалой степени способствовало и то, что этот вид гадания подлежал ежедневному контролю и был доступен каждому. Даже бесчисленные ошибки не могли поколебать веру в сверхъестественный характер сновидений, и в качестве оправдания во все времена повторялись следующие слова римского историка Аммиана Марцеллина (около 330–400 гг. н. э.); «Вероятность сновидений была бы полна и несомненна, если бы толкователи их не ошибались в своих заключениях».

В древности вера в пророческое значение сновидений никогда не подвергалась серьезным нападкам. Напротив, самые выдающиеся умы Греции принимали веру в сновидения. Сократ (469– 399 гг. до н. э.), например, очень часто руководствовался в своих поступках импульсом от посетивших его сновидений. А его ученик Ксенофонт был еще более суеверен. Вслед за большинством философов своего времени он полагал, что душа во время сна свободна от тела и, следовательно, находится в более непосредственной близости к божеству (Киропедия, VIII, 7, 21). Многие философы допускали, что сны оживляли надежды людей и возбуждали их к деятельности.

Как и язычники, христиане верили в сновидения и не нападали на мнение, основанное на Священном Писании. И онейромантика процветала в христианстве до Средних веков. А один из отцов церкви, Блаженный Августин (354–430), перенес на христианскую почву не только вещее сновидение, но и сновидение «медицинское». Он рассказывал, что женщина по имени Иннокентия, страдавшая от рака груди, была извещена во время сна о способе его излечения.

Гомер излагает свою теорию сновидений в поэмах (Одиссея, XIX; Илиада, II). Боги являются героям во сне: Афина – Навзикае и Телемаку, а Патрокл просит Ахилла ускорить его похороны. Явление богов во сне считалось в античном мире несомненным.

Существовала целая наука о сновидениях и способах их истолкования. Так, послеобеденные сны считались ненадежными, особенно если обед был обильным. По мнению Апулея, последствием обильной еды бывают мрачные и гибельные сновидения; винные пары даже утром мешают видеть во сне истину; бобы также производят неверные сны и извращают правдивые.

Небезразлично было и положение тела во время сна. Запрещалось ложиться на спину или на правый бок, потому что в этом положении придавлены внутренние органы, в особенности печень, зеркало внешних образов.

Большое значение приписывалось времени сновидений. Уже для Гомера важное значение имели утренние сны, потому что отдохнувшая душа спокойно все воспринимает. В идиллии Феокрита Афродита насылает Европе сон в конце ночи, «когда рой правдивых сновидений блуждает вокруг дома». Отсюда суеверие распространило аналогию и на времена года: весна – утро года, поэтому весенние сны самые правдивые, тогда как осень неблагоприятна для сновидцев. Это суеверие поддерживалось и тем важным убеждением, что возрождение земли весною освобождает спящих в ней мертвецов, и – поскольку ночные видения зависят от умерших – поэтому они весною часты, ярки и правдивы. В свою очередь Демокрит (около 460 – около 370 гг. до н. э.), объясняя природу сновидений, считал, что сны – это неосязаемые отпечатки предметов, во всех отношениях схожие с теми, которые поражают нас во время бодрствования. Если эти образы не искажены, то они добавляют мозгу точные впечатления предметов; если же изменены под влиянием атмосферных явлений, что особенно часто бывает осенью, то доставляемые ими понятия ложны. Аристотель же (384–322 гг. до н. э.), признавая влияние времени года на сновидения, объяснил это просто изменением образа жизни в соответствии с каждым новым сезоном.

Переходными от физических средств воздействия на сновидения к мистическим являлись те внешние средства, которые относились уже к области магии, а точнее – симпатической магии. Так, например, верили, что лавровая ветка на голове помогала видеть благоприятные сны. Это средство настойчиво рекомендовалось наиболее «сведущими» специалистами. Были в ходу и амулеты с магическими формулами, которые обладали силой вызывать правдивые сны и вспоминать их в момент пробуждения. На одном из таких амулетов начертано заклинание на греческом языке: «Владыке мнения и оракулов, чтобы получить от него правдивые ночные сны и запомнить их».

Некоторым молитвам также приписывали силу вызывать сны. Греко–египетское средство вызывания сновидении состояло в том, что на стене изображали перепелиной кровью бога с головой ибиса и призывали его во имя Исиды и Осириса. Однако маги не останавливались на этом простом средстве. Они находили способ ниспослать сны тому лицу, которое в этом заинтересовано. В грекоегипетских папирусах описано средство некоего Агафокла; оно заключалось в том, что магические фразы, начертанные на дощечке, клали в пасть черной кошке.

Даже великий врач древности Гален (129–201) верил в вещие сны и оставил потомкам трактат о диагностике болезней посредством снов.

При этом он делил сновидения на: 1) происходящие от наших занятий и обыкновенных мыслей, 2) зависящие от состояния тела и 3) имеющие предсказательную силу.

Толкование снов так живо интересовало общество, что в связи с этим стали появляться книги и трактаты. Среди составителей – ученый Филорох и философы Хрисипп и Антипатр, гадатель Антифонт, современник Сократа, и врач Герофил, живший при Птолемее Сотере. Но самая знаменитая работа – пять книг Артемидора Далдийского, написанные в эпоху Антонинов (II в. н. э.). По сути, это была оригинальная попытка поставить изучение сновидений при помощи эмпирического исследования на почву фактических доказательств.

О размере античной потребности в толковании снов можно судить уже по тому факту, что были местности, где все население жило этим ремеслом. Таковыми были, например, города Телмес в Карии (Малая Азия) и Гиала в Сирии, эти же города были и родиной профессиональных знахарей. Основание оракулов этих городов греки приписывали сыновьям Аполлона Дельфийского и приводили эту генеалогию даже в связи с Додонским оракулом.

Несмотря на то, что свою онейромантику греки заимствовали из Египта, последнее забылось, а национальная гордость приписывала изобретение толкования снов грекам же, а именно Амфиараю и даже Прометею.

В свою очередь, троянские герои считали в своих рядах толкователями снов Эсака и Ойнона. Онейромантических оракулов, заимствованных греками у египтян, связывали с именам Диониса, Плутона, Асклепия, Сераписа, Пана, Геракла, а также некоторых умерших героев и знахарей. Последнее послужило связью между гадателями по общению с усопшими.

Античное искусство изображало сон и смерть родными братьями. И неудивительно. Именно сновидения, яркие, словно живые образы давно ушедших людей, помогли не только упрочить, но и развить культ усопших. Могилы великих античных прорицателей – Амфиария, Амфилоха, Калхаса, Мопса – в глазах верующих считались вещими. А обычай спать на могиле мудреца, чтобы получить от него пророческое сновидение, получило широкое распространение во всем древнем мире. Так был сделан первый шаг к некромантии – гаданию путем вызывания душ умерших.

Гомер еще не допускал возможности вызывания усопших на поверхность земли. Для встречи с ними его героям надо было спускаться в Аид. Это делало некромантию невозможной, во всяком случае, трудно осуществляемой.

Гадание с помощью вызывания покойников появилось несколько позже, при этом, согласно верованиям, вызывание могло происходить лишь в местах заброшенных и мрачных, то есть в предполагаемых отверстиях ада. Такими местами были упоминаемые Диодором Сицилийским оракул мертвых в Кумах доисторического происхождения, «некромантейон» в Феспротии на берегах Ахеронта, где, согласно Геродоту (V, 92), тиран и мудрец Периандр вызывал тень своей супруги Мелиссы, а также оракул на Авернском озере, где гадал о своей судьбе Ганнибал.

Дальнейшее развитие некромантии заключалось в том, чтобы сделать вызывание теней возможным и в других местах. Для этого душам стали приписывать большую независимость от их подземных жилищ, а покойников начали приглашать для беседы в места, которые гадатель определял сам. Делалось это так: брали черного барана и заставляли его ходить на задних ногах, считалось, что баран ложится именно на то место, где должна совершаться магическая церемония вызывания души умершего.

Поначалу мертвых вызывали заклинаниями и мольбою, стараясь при этом их не рассердить, что, по мнению древних, было крайне опасно (Гомер. Одиссея, XI, 630–635). Со временем ритуалы усложнялись. Чтобы вызвать, например, Орфея, Кикропса или Фаронея, необходимо было принести им в жертву петуха. Считалось, что легче всего вызвать душу в том случае, если в руках мага имелось и тело. Труднее же всего добиться явления тени тогда, когда тело обезображено: согласно верованиям, стыд своего уродства удерживает тени в преисподней. Это верование древних греков перекликается с ассирийским, согласно которому демон страшится своего уродства и поэтому лучшее средство прогнать его – это нарисовать на стене его портрет. В соответствии с этими воззрениями, греки, а вслед за ними и многие другие народы, старались обезобразить тела своих врагов.

Информация, полученная методом некромантии, считалась достоверной. Это убеждение основывалось на вере, будто покойники приобретают в загробном мире знания, в которых отказано людям при жизни, и главным образом пророческий дар. Эпоха Гомера еще не знает этих верований. Его Терезий только сохранил дар прорицания, полученный им некогда от Зевса, или, вернее, он получил его вновь, напившись крови жертвенных животных. Все же прочие тени ничего не знают о происходящем на земле, тем более о будущем. Но уже столетием позже пророческий дар стали приписывать всем умершим. Пройдут века, и эта вера‑убеждение ляжет в основу спиритизма.

Особая роль в некромантии отводилась крови. В ней видели напиток, необходимый для того, чтобы мертвец стал чувствовать, осознавать и заговорил. Так, в Аргосе, как пишет Павсаний, жрица Аполлона, чтобы получить вдохновение к пророчеству, пила кровь принесенного в жертву ягненка.

Та роль, которая отводилась в некромантии крови, указывает на восточное происхождение этой практики. Так, известно, что по аккадско–халдейскому мифу, дух каждого мертвеца есть демон, и если он находится вне ада, то он – вампир. Это восточное учение, смешавшись на эллинской почве с теорией гениев, а в Риме с культом манов, наградило мертвецов демоническими свойствами и в том числе глубокими познаниями в тайнах мироздания и будущего. Стали думать, что им ведомы определения судьбы и что мертвые могут сообщать их живущим, но только в том случае, если, выйдя из ада, подобно вампирам напьются крови.

Расцвет некромантии падает на самое просвещенное и скептическое время Республики– век Цицерона (106–43 гг. до н. э.). К этому времени техника некромантии была усовершенствована. Любопытно, что для предсказания не всегда требовалось появление тени, часто довольствовались просто голосом чревовещателя.

Из всех видов гадания некромантия была одной из самых дорогих и не вошла в широкий обиход.

Предание приписывает первое посольство к Дельфийскому оракулу римскому правителю Тарквинию Гордому (534/533– 510/509 гг. до н. э.) и ему же особенно важное для дальнейшей истории Рима приобретение из Кум – знаменитые пророческие книги Сивиллы. Эти книги, согласно преданию, представляли собой собрание стихотворений оракулов. Они были написаны на пальмовых листьях акростихами на греческом языке и хранились в храме Юпитера на Капитолии.

Принятие Сивиллиных книг сопровождалось учреждением новой жреческой коллегии хранителей и истолкователей, состоявшей сперва из двух (дуумвиры по священным делам), с 367 года до н. э. – из 10 (децемвиры) и в 82–81 годах до н. э. – из 15 (квиндецемвиры) членов, в обязанности которых входило исполнять ритуал, предписываемый этими книгами.

Предсказания Сивиллиных книг играли важную роль в политической и культурной жизни. По решению сената к ним обращались во всех важных для государства случаях. Именно по указанию Сивиллиных книг после галльского нашествия были учреждены Капитолийское игры в честь сохранившего свой народ Юпитера Капитолийского. Именно по их предписанию в Рим был перенесен культ Венеры, почитавшейся в Сицилии на горе Эриксе, и учрежден культ Великой Матери богов Кибелы.

Вопреки широко распространенному ложному представлению, Сивиллины книги отнюдь не были сборниками предсказаний, раскрывающих тайны будущего. В них лишь искали совета и помощи в крайне бедственных положениях. Вероятно, это был просто–напросто политический кодекс, род государственного домостроя, составленный при каком–либо оракуле Греции. Такие кодексы составлялись и при других оракулах и продавались правителям в качестве политических справочников или руководств. Не исключено, что не только Рим, но и другие города имели подобные пророческие кодексы.

Откуда появились Сивиллины книги, неизвестно. Легенда приписывает им троянское происхождение. Время написания их тоже точно не установлено. Дошедшие до нас оракулы относятся ко II веку до н. э. – II веку н. э. Часть их имеет греко–языческое происхождение, часть – иудейское и христианское. Иудейские разделы Сивиллиных книг вдруг появились в Александрии около 140 года до н. э. и представляли собой сочетание греческих и иудейских мотивов.

Со временем предсказания с помощью Сивиллиных книг изжили себя. В 12 году н. э. по приказу императора Августа они были подвергнуты тщательной критике, а значительное число подложных оракулов (около 2000) сожжено. Во времена Империи к ним практически не обращались. Даже когда из берегов вышел Тибр и Азиний Галл предложил обратиться к Сивиллиным книгам, Тиберий (14–37 гг. н. э.) запретил это. Вероятно, запрет был обусловлен политическими причинами. Только в эпоху правления Нерона (54– 68 гг. н. э.) после пожара Рима Сивиллины книги открыли и по их совету обратились с молитвой к Церере и Прозерпине. Матроны же обратились с молитвой к Юноне вначале на Капитолии, а затем у моря, откуда брали воду, чтобы поливать храм и статую богини.

Это было одним из последних обращений к Сивиллиным книгам, после чего они были забыты. А в 405 году н. э. по приказу правителя Западной Римской империи Стилихона их сожгли.

Так назывались у римлян члены греческой коллегии, в обязанности которых входило с помощью ауспиций отгадывать волю богов. Слово «авгур» обычно производят от латинского «avis», что значит «птица», хотя авгур толковал не только птичьи, но и другие знамения. Слово «ауспиции» (от латинского «spicio» – «наблюдать») означало «наблюдение за птицами» или «птичьи знамения», хотя понятие «ауспиции» в более широком смысле могло включать в себя и любые другие знамения.

Авгуры извлекали свои предзнаменования из пяти главных источников, в соответствии с которыми ауспиции делились на 5 классов.

1. Определение воли богов по таким небесным явлениям, как гром и молния. В этом случае обращали внимание на место возникновения молнии: если молния появилась слева от наблюдателя, обращенного лицом к югу, то есть на востоке, предзнаменование считалось благоприятным, если справа, то есть на западе, – неблагоприятным.

2. Толкование по крику и полету птиц. При этом одни птицы (ворон, ворона, сова, петух) предсказывали будущее своим криком, другие (орел, коршун) – полетом и движением крыльев. Кроме того, птицы разделялись на замеченные с левой стороны и на замеченные с правой стороны. Была разработана целая система опознавательных знаков. Так, ворона, каркающая с левой стороны, возвещала удачу, то же возвещал и ворон, но каркающий справа.

3. Толкование по клеву священных кур. В этом случае курам предлагался корм, обычно каша из пшеничных зерен. Если куры клевали жадно, это считалось благоприятным знаком; если отказывались есть – неблагоприятным. Такой способ гадания чаще всего использовали в военное время; полководцы брали с собой в поход клетку с курами и особого служителя «пуллярия» (цыплятника). Полководцы не начинали сражений, не узнав предварительно от «пуллярия», можно ли рассчитывать на успех и есть ли неблагоприятные предзнаменования.

4. Предсказания по поведению священных четвероногих животных.

5. Предсказания по каким–либо необыкновенным происшествиям или несчастным случаям. Например, народное собрание – комиций – должно было немедленно расходиться, если у кого‑нибудь из присутствующих начинался припадок падучей.

Учреждение ауспиций было заимствовано у этрусков. Тит Ливий приписывает учреждение этой должности римскому царю Пуме Помпилию. Однако он же рассказывает об авгурских наблюдениях, сделанных еще раньше, при Ромуле и Реме, когда перед построением Рима братья согласились посредством гаданий решить, кто из них должен дать свое имя новому городу и управлять им: «Братья были близнецы, различие в летах не могло дать преимущества ни одному из них, и вот, чтобы боги, под чьим покровительством находились те места, птичьим знамением указали, кому наречь своим именем город, кому править новым государством Ромул местом наблюдения за птицами выбрал Палатин, а Рем – Авентин. Рему, как передают, первому явилось знамение – шесть коршунов, и о знамении уже возвестили, когда Ромулу предстало двойное против этого число птиц. Каждого из братьев толпа приверженцев провозгласила царем; одни придавали больше значения первенству, другие – числу птиц» (Тит Ливий, I, 6, 4).

Полагают, что авгуры первоначально были учреждены Ромулом и что их было трое, по одному для каждой трибы, на которые делился город. Позже к ним был прибавлен четвертый, вероятно Сервием Туллием, когда город был поделен на 4 трибы. Сначала правом птицегадания обладали только патриции. Но в 454 году от основания Рима (300 г. до н. э.) к ним присоединили еще 5 человек от плебеев. АСулла (138–78 гг. до н. э.) увеличил их число до 15.

Должность авгура была почетной, а сами авгуры пользовались большими правами и привилегиями. Если в период Республики они не имели официального статуса, хотя к ним часто обращались за советом сенат, курии и консулы, то при императорах они образовали особую корпорацию, состоявшую из 60 человек. Даже Цицерон в 53 г. до н. э. был избран пожизненным членом коллегии авгуров. Это свидетельствует, в частности, о том, что звание авгура было одним из важнейших в государстве. Коллегия авгуров имела свои знаки отличия, члены ее носили епанчу с пурпурной каймой, шляпу конической формы и искривленный жезл, который держали в правой руке. Авгурам доверяли государственные тайны. Ни за какое преступление они не могли быть лишены сана.

Сами ауспиции пользовались большим влиянием. Ничто не предпринималось без предварительного испрашивания мнения богов. Даже во времена Цицерона, когда вера в старых богов пошатнулась, ауспиции все еще служили важным средством для достижения политических целей.

Официально право совершать ауспиции с участием авгуров имели только высшие должностные лица (диктатор, цензор, консул, претор). Авгуры служили при этом посредниками–специалистами.

В Риме для ауспиций имелись постоянные места – на Капитолии, Форуме, Марсовом поле.

Авгуры следовали строгому уставу и черпали правила своего искусства из книг, считавшихся священными. Они не предсказывали будущее, обязанность их состояла в исследовании и истолковании различных явлений, которые считались проявлением небесной воли или предостережением, посылаемым богами (это и называлось наблюдением предзнаменований), как правило, они должны были определять, благоприятствуют или не благоприятствуют боги задуманным действиям. Они могли отложить принятое решение, объявив, что ауспиция неблагоприятна.

Вместе с тем уже в I веке среди римлян было немало людей, скептически относившихся к ауспициям. Многие считали авгуров обманщиками. Еще писатель Марк Порций Катон (234– 149 гг. до н. э.) удивлялся, как удается одному авгуру удерживаться от смеха, когда он встречает другого. Отсюда пошло выражение «Авгуры смеются».

«…Древние весьма часто прибегали к прорицаниям и считали гадание немаловажным делом: они и городов не заселяли, и стенами их не обносили, и убийств не совершали, и жен не брали прежде, чем не услышат обо всем от прорицателей; прорицания же им доставляла не иначе как астрология», – писал Лукиан в трактате «Об астрологии» (Собр. соч., М. –Л., 1936. Т. 2, с. 291).

Как и большинство цивилизованных народов, греки и римляне придавали большое значение астрологии. «Наука звезд» пришла к ним с Востока. В ее вавилонской интерпретации она была известна в античном мире с первой половины II века до н. э., когда в Рим приехал астролог Антиох. Но интерес к ней стал проявляться с I века до н. э. и постепенно возрастал.

«Наука звезд» была в большом почете. Так, Плиний Старший писал, что по народному суеверию каждый человек имеет свою звезду; она загорается при его рождении и гаснет с его смертью. У богатых и знатных звезды ярче, чем у простых людей. Особенно яркие заезды загорались, когда рождался великий человек – Александр Македонский, Митридат, Цезарь. Отсюда выражение; «Так хотела моя звезда». Вместе с тем верили, что в звездах пребывают души умерших.

К одному и тому же небесному явлению отношение было разное. Так, кометам, с одной стороны, придавалось особое значение как вестникам всяких бедствий, например заговора Катилины, войны Цезаря с Помпеем, жестокостей Нерона, голода, эпидемий. С другой – они же предвещали славу великих людей. Как пишет Юстиан, в год рождения или воцарения Митридата в течение 70 дней комета, занимавшая четверть неба, так сверкала, что казалось, будто небо пылает, и блеск ее затмевал блеск солнца. Комета появилась и когда власть перешла к Августу.

Особенно популярной астрология сделалась во времена Империи, и трудно было найти императора, который относился бы к ней нейтрально: составителям гороскопов оказывалось либо особое покровительство, либо, напротив, их деятельность запрещалась, а сами они высылались из Рима. Почти все античные авторы так или иначе упоминают астрологию. Овидий в начале «Фаст» выражает желание писать о звездах, ибо счастлив дух тех, для которых познание звезд – первая забота. В «Метаморфозах» он говорит о том, что душа Цезаря вознеслась к звездам, а его наследники, отомстив за отца, дав земле мир и справедливейшие законы, исправив нравы, приобщаются к эфирным обителям и родным ему звездам. В свою очередь Манилий пишет астрологическую поэму «Астрономика» и посвящает ее императору Августу. По Манилию, звезды определяют не только все детали судьбы государств, народов и отдельных людей, но и добродетели и пороки каждого человека, хотя он и оговаривает, что это дает право оправдывать пороки и злодеяния. Природа распределила созвездия между разными богами, но никакими мольбами и обетами нельзя предотвратить назначенное в соответствии с расположением звезд, то есть судьбой. Такая концепция, с одной стороны, подрывала традиционную религию, что и вызывало периодические репрессии против астрологов, а с другой стороны, была удобным оправданием всего существующего и собственной пассивности.

Для теоретического обоснования астрологических выкладок большую роль сыграла деятельность знаменитого географа и астронома Клавдия Птолемея. Он считал, что во Вселенной все связано единой цепью взаимозависимостей, астрономические явления и судьбы людей находятся в жесткой взаимосвязи, поддающейся математическому расчету. Примечательно, что, хотя античные авторы отлично знали естественные причины многих природных явлений, таких как солнечные затмения, появление комет, а многие ученые считали, что звезды – это просто огненные шары, они тем не менее смотрели на эти явления как на знаки знаменательных событий. Это была попытка примирить естественнонаучные объяснения природных явлений с толкованием их как знамений; при этом авторы доказывали, что боги используют явления, совершающиеся согласно законам природы, чтобы предуведомить людей о важных событиях. Такая концепция лишний раз говорит об отсутствии в те времена противоречий между наукой и магией.

Астрология оказалась на редкость живучей, о чем свидетельствует интерес к ней и в наши дни. В практическом же отношении из всего античного наследия для позднейшей средневековой астрологии наиболее значительным оказался труд Фирмика Матерна «Восемь книг астрономии». В нем, в частности, в доказательство истинности астрологии был приведен ряд гороскопов исторических и мифических лиц, от Эдипа до Архимеда, составленных ретроспективно и потому идеально правильных. Примечательно, что из всех античных мантических «наук» лишь астрология, несмотря на недовольство некоторых отцов церкви, почти беспрепятственно вошла в христианское средневековье.

Это гадание с петухом. Гадатель очерчивал круг на земле, делил его на 24 части и в каждой рисовал букву. Затем он раскладывал ячменные зерна и ставил петуха. Петух клевал, а наблюдатели смотрели, с каких букв он склевывал, и составляли слова.

Писатель Аммиан Марцеллин упоминает о четырех гадателях, которые желали узнать имя наследника императора Валента. Они предрекли, что им будет Феодор. Император велел казнить гадателей и всех, чьи имена начинались с четырех первых букв имени Феодор. Но Феодосий уцелел и стал императором.

Это предсказание посредством мышей и крыс, которое делалось, в зависимости от крика или прожорства этих животных. Элиан повествует, что пронзительного крика одной мыши было достаточно Фабию Максиму, чтобы сложить с себя диктаторские полномочия. В свою очередь, Варрон рассказывает, что Кассий Фламиний по подобному предзнаменованию сложил с себя звание начальника римской конницы.

Различные виды гаданий играли огромную роль в жизни античного общества. При этом если в Греции мантика носила в основном бытовой характер, то в Риме многие гадания были включены в систему государственного культа и перешли в область официальной идеологии. И вместе с тем уже в I веке до н. э. среди римлян было немало людей, скептически относившихся к ауспициям и другим видам гаданий. Лучшее свидетельство тому – трактат Цицерона «О дивинации», где высмеивается искусство авгуров и других прорицателей.

Трактат «О дивинации» был написан Цицероном в 44 году до н. э. в двух книгах. Причем первая книга была написана до убийства Цезаря, а вторая – после. В первой книге Цицерон рассказывает в основном о разных видах гадания и приводит многочисленные примеры пророчеств.

Во второй – высказывает свое критическое отношение к ним.

Приведем несколько любопытных выдержек из трактата, которые показывают, по каким знамениям в ту эпоху предсказывали будущее:

«Должен ли я также напомнить известную из книг Диона Персидского историю о том, как маги истолковали то, что приснилось знаменитому царю Киру? Кир, пишет этот историк, во сне увидел солнце у своих ног. Три раза он протягивал руки, напрасно пытаясь схватить солнце, но оно каждый раз, откатившись от него, ускользало и уходило. Маги (у персов это был круг ученых и мудрых людей) объяснили царю, что три его попытки схватить солнце знаменуют, что он будет царствовать тридцать лет. Что и осуществилось, ибо он умер 70 лет от роду, а царствовать начал в 40 лет» (О дивинации, I, 46).

«Это случилось неподалеку от Нолы. Сулла в лагере перед своей преторской палаткой совершал жертвоприношение. И внезапно из–под жертвенника выползла змея. Гаруспик Г. Постумий тут же стал заклинать Суллу, чтобы тот вывел войска из лагеря и дал сражение. Сулла так и сделал и захватил в тот раз под Нолой богатейший лагерь самнитов. Подобного же вида толкование было дано и Дионисию незадолго до того, как он стал царем. Проезжая по Леонтинской территории, он направил своего коня в реку, и тот, попав в водоворот, не смог выбраться из воды. Дионисий, несмотря на все старания, так и не смог его вытащить и, как пишет Филист, пустился дальше в путь крайне удрученный. Но, проехав немного, он вдруг услышал ржание, посмотрел назад и с радостью увидел своего коня, живого и невредимого, а на гриве коня сидел целый рой пчел. А следствием этого чуда было то, что Дионисий через несколько дней стал царем» (О дивинации,I, 72, 73).

«Когда знаменитый Мидас, будущий царь Фригии, был еще ребенком, однажды ему спящему муравьи натаскали в (раскрытый) рот зерна пшеницы. Было предсказало, что он будет безмерно богат, что и произошло. А Платону младшему во время сна на губки сели пчелы. Это предвещало, как указали толкователи, что его речь будет доставлять необычайное наслаждение. Так оказалось возможным предвидеть будущее красноречие у младенца» (О дивинации, I, 78).

Цицерон, человек умный и образованный, конечно же, не мог серьезно относиться к подобного рода предсказаниям. Но прежде чем высмеивать всю нелепость пророчеств, он попытался подобрать для некоторых видов гадания естественно–научное объяснение. Так например:

«…Гераклид Понтийский пишет, что жители острова Кеос каждый внимательно следят за восходом Сириуса и, основываясь на своих наблюдениях, предсказывают, какой будет год: здоровый или вредный для здоровья. Если эта звезда восходит темная и как бы затуманенная, то воздух в том году будет густой и плотный, дышать им будет трудно и вредно для здоровья. Если же звезда будет выглядеть светлой и яркой, то это значит, что воздух будет легкий и чистый и поэтому – здоровый.

А Демокрит полагал, что древние мудро установили, чтобы велись наблюдения над внутренностями жертвенных животных, потому что по их состоянию и цвету можно по определенным признакам узнать и о состоянии воздуха – здоровый он или не здоровый, а иногда даже сделать выводы о будущем бесплодии или плодородии полей» (О дивинации, I, 130, 131).

Объяснения весьма зыбкие, но не лишенные здравого смысла. Зато во второй книге тон Цицерона полностью меняется, и он дает волю своему неверию и ироничности:

«Похоже на то, что вообще никакой дивинации нет. На этот счет есть такой общеизвестный греческий стих:

Кто хорошо сообразит, того сочту пророком наилучшим я. Ибо разве прорицатель предугадает приближение бури лучше, чем корабельный кормчий? Догадается о природе болезни проницательнее, чем врач? Или в руководстве военными действиями сможет проявить больше благоразумия и предусмотрительности, чем полководец?» (О дивинации, И, 12).

«Какая же помощь от дивинации? Какой толк от вытягивания жребия, от гадания по внутренностям животных или другого прорицания? Если такова была судьба, чтобы два римских флота в Первой Пунической войне погибли, один от бури, другой – разбитый карфагенянами, то даже если бы консулы Л. Юний и П. Клавдий получили от священных кур самые благоприятные предзнаменования, флоты все равно должны были погибнуть А если, подчинившись ауспициям, можно было избежать гибели флотов, тогда, значит, судьба к их гибели не имеет никакого отношения. По–вашему все зависит от судьбы. Тогда нет никакой дивинации» (О дивинации, II, 20).

«Неужели не ясно, что догадки самих истолкователей более обнаруживают остроту их ума, чем силу и согласие природы? Бегун, задумавший выступить на Олимпийских состязаниях, увидел себя во сне едущим на колеснице, запряженной четырьмя лошадьми. Утром он – сразу к толкователю. Тот: «Победишь, – говорит, – именно это означает скорость и сила лошадей». После этого он – к Антифонту. А тот: «Быть тебе побежденным! Разве непонятно, что четверо прибежали раньше тебя?» (О дивинации, II, 144).

Цицерон доходит даже до того, что ставит под сомнение обряды римской государственной религии:

«И в Сивиллиных книгах все изречения сочинены таким образом, что акростих воспроизводит первый стих каждого изречения. Это мог сделать писатель, а не исступленный; человек старательный, а не бездумный» (О дивинации, II, 111).

Но если, несмотря на всю нелепость, институт гадателей продолжал существовать, значит, это было нужно. Кому и зачем? И тут дотошный мыслитель докопался до истины:

«При всем том, учитывая воззрения простого народа, и в коренных интересах государства необходимо поддерживать и нравы, и религию, и учения, и права авгуров, и авторитет их коллегии» (О дивинации, II, 70).

«Мы ведь считаем, что молния слева – это наилучшее предзнаменование для всех дел, кроме созыва комиций, а это исключение было сделано в интересах государства, чтобы руководители государства могли, толкуя ауспиции по своим соображениям, проводить или не проводить комиции, будь то для решения судебных дел или для учреждения законов, или для выбора магистратов» (О дивинации, II, 74).

Поразительное признание! Выходит, гадание и связанные с ними обычаи и обряды нужны были для политического манипулирования!

Итак, установление культа оракула, ауспиции, гадание с помощью жребия и священных птиц, предсказания по молниям и небесным светилам, толкование снов и прочее – все это было чудесно и таинственно для простого народа, но отнюдь не для жрецов и правителей. А сами гадания и прорицания были не чем иным, как сущей ложью под покровом истины. Но, как говорил знаменитый сатирик Лукиан, чернь требует чувственных изображений. И что было бы с обществом, если бы глупой и необузданной черни представляли вещи в настоящем их виде и значении? Вера в любом ее проявлении всегда была могучим орудием власти. В самом деле, уничтожив оракулы и отменив гадания, какими другими средствами правители и жрецы могли бы утверждать свое влияние над умами подвластных им народов? Впрочем, не следует забывать, что и сами властители были питомцами тех же ложных представлений, которые признавал народ. Известны случаи, когда побуждаемые положительным ответом оракула правители совершали действия, которые совсем не входили в их планы.

И все же зыбкость толкований нередко использовалась в политические целях, и ответы прорицателей регулировались важностью политического момента.

Известно, например, что Александр Македонский держал при себе остроумного толкователя по имени Аристандр, который умел в случае надобности каждое значение обратить в благоприятное, смотря по тому, чего требовали интересы завоевателя. Так, перед азиатским походом Александра совершилось чудо: в одном городе статуя Орфея покрылась потом. Знамение было по существу зловещим. Но Аристандр истолковал его: «Напротив. Вы забываете, что Орфей был поэт и музыкант. Знамение указывает только, что поэтам и музыкантам придется изрядно попотеть от трудов, воспевая подвиги нашего героя».

Бесцеремонность политических подтасовок иной раз была поразительно откровенна. Так, перед решительным штурмом города Тира Александр приказал своему Аристандру подбодрить армию обычным гаданием по внутренностям жертвенного животного. Аристандр торжественно возвестил от имени богов, что Тир падет до конца текущего месяца. Но войско смутилось: бог

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: