Формирование традиционной концепции времени и современность. Взгляды Аристотеля, Плотина и других мыслителей античности

Среди причин, в силу которых мы обратились к наследию античных мыслителей, в частности, Аристотеля, анализу их суждений о категории времени, выделим две, на наш взгляд, достаточно важные. Первая связана с тем, что после появления ряда новаций в науке и культуре, оценка взглядов Аристотеля и других мыслителей античности по вопросу о времени может быть несколько расширена или даже изменена. Это обстоятельство само по себе представляет несомненный интерес.

Другой причиной является возможность извлечь новую информацию из анализа ошибок, неувязок, тупиковых ситуаций, имевших место при исследовании феномена времени в культуре Древней Греции, и использовать этот материал для нового осмысления некоторых ситуаций в многотрудной истории постижения сущности времени в более поздний период.

Вначале укажем некоторые из тех новых воззрений, которые имеют непосредственное отношение к осмыслению стратегии исследования времени. В этой связи напомним точку зрения М. Хайдеггера, согласно которой расхожие представления о времени в основном обобщают наши знания о процессах, происходящих во внешнем мире, и связаны, прежде всего, с исследованиями физиков. Но подлинная сущность времени, по его мнению, может быть постигнута лишь в результате анализа сложнейших отношений между присутствием человека в мире и пониманием сути его бытия. "Присутствие есть таким способом, чтобы существуя понимать нечто подобное бытию" [168, с. 17]. Другими словами, присутствуя в мире, человек вынужден так или иначе понимать его. Без этого невозможно было бы ни действовать в мире, ни адаптироваться в нем. В этой связи выскажем предположение, что если сама физика будет принципиально переориентирована и наряду с изучением неживой природы сделает объектом своего изучения также и самого человека, его интеллект, феномен идеального, то тем самым возникнут очевидные предпосылки и для более полного постижения сущности времени.

Об этом же говорил один из основателей новой науки синергетики, лауреат Нобелевской премии И. Р. Пригожин. Он сказал, что нужно делать не физику Бога, а физику человека (газета "Известия", 1993г., 24 июля, с. 10).

Многочисленные исследования в области самоорганизации и нелинейных процессов в самых разных областях действительности убеждают, что для такой постановки вопроса имеются достаточно серьезные предпосылки, в частности, успехи в математическом моделировании мыслительных процессов.

Некоторые авторы пишут даже о резком изменении самого предмета физики. Физика, с их точки зрения, состоит как бы из двух "половин". Одна часть физики изучает чисто пространственно-метрические свойства целого спектра объектов неживой природы, начиная от кварков и глюонов, и кончая квазарами, многопарсековыми "Великими стенами" и "черными пустотами" между скоплениями галактик; эта половина – наука о протяженном. Другая "половина" – наука об организованном и, что особенно важно отметить, – наука о высокоорганизованном; здесь физика (прежде всего речь идет о современной биофизике) становится наукой о "предидеальном". Эта половина физики нам приоткрывается только сейчас [5].

Суждение о том, что временная организация мыслительной деятельности человека и вообще всей его жизнедеятельности является наиболее сложной, не вызывает сомнений. Так Д. Т. Фрейзер, как мы уже отмечали, считает, что все объекты действительности следует располагать на определенных уровнях (этих уровней шесть) в зависимости от специфики темпоральной организации. Наиболее сложноорганизованной является жизнедеятельность человека [188].

Некоторые авторы также утверждают, что не только физика, но и другие науки могут быть привлечены для изучения сущности такого феномена, как время. Но дело не только в том, одна ли наука, и какая именно, или множество наук (или даже искусство!) должны изучать природу времени. Возникает другой, не менее важный вопрос, – о методах изучения такого сложного объекта, каким является феномен времени. Существуют ли в современной науке и философии методы достаточно совершенные, апробированные, "достойные", если можно так сказать, пригодные для работы с таким многоаспектным объектом, как время?

Сейчас уже более или менее ясно, что при исследовании отдельных свойств времени и сущности этого феномена в его целостности, перспективно использовать системный метод [62]. Вместе с тем достаточно последовательно, глубоко и, что наиболее важно, сознательно этот метод к решению данной проблематики к настоящему времени, по-видимому, пока никем не применялся. По крайней мере, такие попытки нам не известны.

Идея времени и предпосылки системной методологии в Древней Греции. При рассмотрении вопроса о формировании традиционной концепции времени, обратим внимание в частности на то, использовали ли древнегреческие мыслители системную методологию при исследовании сущности времени. Вопрос этот достаточно сложен. С одной стороны, свидетельства о том, что греки делали, по крайней мере, первые шаги к рассмотрению времени как вещи или системы, привести нетрудно. Известно, например, что Гераклит уподоблял время потоку воды в реке. Другой пример: стоики широко использовали такой конструкт как Хронос, который мыслился ими как непрерывная сериация отдельных "теперь". Каждое "теперь" сразу же после своего рождения "пожирается" или уничтожается Хроносом, но на смену этому уничтоженному "теперь" моментально приходит другое, новое "теперь". Сам Хронос, однако, остаётся вечным и неизменным.

Вместе с тем очевидно, что наличие подобного рода примеров ещё не даёт нам права полагать, что в культуре Древней Греции имелась четкая и определённая программа, нацеленная на исследование феномена времени в русле системной методологии. Дело в том, что само понятие "система" включает не только характеристику системы и её частей, т. е. свойств этих частей и отношений между ними, но и процедуру включения элементов системы в её состав, основанную на знании определённых свойств частей самой системы. Элементами данной процедуры, в частности, являются такие операции как сериация и классификация. Эти весьма элементарные логические операции в той или иной мере способны осуществлять уже дети, причем в довольно раннем возрасте, а также племена, находящиеся на низком уровне развития.

Процедура классификации, несомненно, использовалась и в Древней Греции. Так, например, Аристотель разработал классификацию животных в зоологии. Что же касается вопроса о применимости процедуры классификации к такому объекту, каким является время (уже безотносительно к Аристотелю), то здесь дело обстоит довольно сложно. Например, некоторые племена индейцев в Америке, в частности, хопи и нутка, в своём языке не используют представления о том, что время состоит из частей, которые можно считать подобно отдельным предметам. Для них время – это нечто целостное, нерасчленённое.

Какие же имеются трудности в представлении времени как вещи или системы? Остановимся на рассмотрении только некоторых обстоятельств.

Прежде всего на мировоззрение мыслителей Древней Греции значительное влияние оказал тот факт, что они признавали существование богов. Присутствие богов в делах людей в качестве одного из следствий приводило к тому, что "...человеческая участь в мифологическом сознании ещё не предстаёт как необходимость жить во времени. Это обстоятельство отражено в гомеровском эпосе в виде абсолютного преобладания настоящего мгновения. Даже в тех случаях, когда повествуется "предыстория" событий "настоящего", перед нами оказывается лишь "предшествующее настоящее". В результате время в эпосе по сути не идет, оно не имеет глубины, грани между его измерениями стёрты. Все события изображены в одной плоскости. Время растяжимо и, в известном смысле, обратимо. Боги могут всё” [17, с. 44].

Прокомментировать это утверждение можно следующим образом. Время в мифологии лишено двух из трех своих основных модусов: прошлого и будущего, используется только модус настоящего, т. е. то, что принято называть словом "теперь". Но вещь, лишённая многих своих свойств, – это вещь вырожденная. На этом основании, очевидно, можно утверждать, что древнее, особенно мифологическое сознание, скорее всего, было лишь квазисистемным.

Другое обстоятельство. Ряд мыслителей относились ко времени недоверчиво, если не сказать настороженно. Платон, например, высказал суждение о том, что от времени можно ждать только неопределённости, несущей вечную угрозу равновесию сущего. С другой стороны, Платон рассматривал время как нечто лишенное какой-либо самостоятельности, считал, что человеческие судьбы меньше всего зависят от него. Истинную, – идеальную, – действительность он усматривал во вневременн ы х формах.

Возможно, что именно это свойство времени, его способность быть наполненным определёнными конкретными процессами, обуславливает, с одной стороны, некоторую трудность в восприятии времени как отдельной вещи, а с другой, – поток междисциплинарных исследований, где свойства времени органично сопоставляются с закономерностями течения во времени самых разнных по своему качеству процессов объективного мира и нашего сознания.

Другой аспект проблемы формирования предпосылок системного мировоззрения и взглядов на время в Древней Греции связан с процессом становления истории как науки. При анализе этого процесса обратим внимание на те выделяемые историками свойства времени, которые тесно связаны с представлением о том, что время – это вещь или система.

Большую роль здесь играет тот факт, что история как наука должна не просто воссоздать прошлое, необходимо достичь его рационального реконструирования. Афористическое суждение о том, что время – это условие сохранения прошлого, отражает в определенном смысле сущность истории как науки. Выделение фактов для их освещения в историческом повествовании характеризуется как особая группировка, как особый способ сцепления. Но для любой выборки необходим инструмент. Даже, казалось бы, простая анналистика (т. е. чисто описательный подход к истории, характерный для школы анналов) была бы невозможна без хотя бы самого примитивного инструмента – “системы предпочтений, опираясь на которую она в цепи событий выбирала “достопамятные” [там же, с. 18]. Писать историю во все времена означало соотносить отдельные события как часть с целым.

Термин “анналистика” произошел от греческого слова annus – год, откуда и “анналы”, которое означает летопись, запись событий по годам. Анналисты – первые римские историки, излагали в основном события погодно. Известными анналистами были Каннт Фобий Пиктор (III в. до н. э.), Катон Старший (II в. до н.э.). Существенно и следующее обстоятельство. В 1990 г. в Мадриде состоялся XVII Международный конгресс исторических наук. В опубликованных материалах конгресса имеется раздел под названием: “Концепт времени в европейских и азиатских работах по истории”. В указанном докладе среди выделенных двенадцати концептов содержится описание и такого концепта как “время анналов” или “время анналистов” (annalist`s time) или “летописное время”. В исследованиях анналистов описываемое событие подается как происшедшее в какой-то момент, или в “точке” времени. Вопрос о предшествующем или последующем времени не ставится. Время анналистов беднее исторического времени. “Историческое время” или “время истории” – это такое время, когда событие подается как имеющее предысторию и последующую историю, также известную пишущему, у события есть большая глубина, как прошлое так и последующее.

В качестве примера историка, который чисто рационалистически реконструировал прошлое и в чьих конструкциях хронология играла не более чем подчиненную роль, обычно приводят Фукидида. Фукидид (ок. 460 – 4Я00 гг. до н. э.) – древнегреческий историк, автор “Истории”, сочинения в 8-ми книгах. Его труд посвящен истории Пелопоннесской войны (до 411 г. до н. э.) и считается вершиной античной историографии. Фукидид считал, что такое событие как война, – наиболее достойная историческая тема, поскольку она обнажает, делает наглядными скрытые в другие времена события, сплетения событий, способствует раскрытию характера причин. И хотя война – это потрясение, на ее примере все же можно проследить логику событий.

Другой древнегреческий историк Полибий (200 – 120 гг. до н. э.) – автор еще одной “Истории”, рассматривал историю Греции, Македонии, Малой Азии и Рима. Полибий считал, что история как наука должна открывать регулярности, которые управляют жизнью общества. Он впервые явным образом выразил идею круговорота истории. Опираясь на естественные временные циклы в жизни человека, и проецируя их на историю государства, он предсказал, что вслед за возвышением Рима когда-нибудь неизбежно последует его закат и падение.

В работах ряда современных авторов (см., например, [103, с. 16]) Полибий характеризуется как историк, который при моделировании исторического процесса (а, соответственно, и исторического времени) для достаточно полного обзора имевших место вариантов выбора включает в него и нереализованные во времени альтернативы, а также исторические события, так и оставшиеся незавершенными. В качестве примера приводится предположительное суждение Полибия о том, что если бы брат спартанского царя Клеомена Эвклид оказался порасторопнее, или сам Клеомен на несколько дней отложил решительное сражение с Антигоном, то не было бы и поражения греков при Селласии и последовавшей за ним гегемонии над Элладой [118, главы 65 – 67].

Историк Л. П. Карсавин (1882 – 1952) о событиях, на которые ссылается Полибий, пишет: “Может быть, и раньше Клеомену удалось бы подчинить себе Пелопоннес, не напейся он сперва холодной воды по пути в Лерну, и не потеряй он голос” [67, с. 33]. Другой русский историк В. Г. Василевский в этой же связи пишет: “…греки увлекались иногда теориею, объясняющею великие события малыми причинами, чего так не любит серьезная история. На этот раз, однако, можно почти согласиться с греками, что простуда Клеомена довершила судьбу греческого мира” [31, с. 285].

В заключение этого краткого экскурса в область становления истории как науки в условиях Древней Греции нельзя не отметить, что Аристотель тем не менее отказал современной ему историографии в статусе науки, а как род литературы он ставил ее даже ниже поэзии из-за отсутствия в ней истин непреходящих, философских. История была структурирована, по его оценке, не как цепь организованных и вытекающих одно из другого событий, а как совокупность эпизодов. Такой принцип организации событий не требовал их генетической связности. Именно эта сосредоточенность античной истории на частном “мешала” Аристотелю причислить историю к науке. Аристотель считал, что частное безгранично и не может быть предметом науки. Замечания Аристотеля в какой-то мере позволяют отнести к историческим исследованиям того времени все тот же упрек в отсутствии временной глубины, который наиболее характерен для мифа.

Продолжая рассмотрение вопроса о том, были ли при жизни Аристотеля и его предшественников факты, свидетельствующие об элементах системного подхода, о предпосылках возникновения этого подхода, обратим внимание также на то, почему эти "ростки" не получили тогда должного развития.

Одним из предшественников Аристотеля, который довольно близко подошел к идеям, созвучным идеям системного метода, был Гераклит. Известно, что милетцы обращали внимание на универсальный динамизм вещей, но лишь Гераклит глубоко раскрыл эту тему. В его фрагментах читаем: "Нельзя войти в одну и ту же реку дважды и нельзя тронуть дважды нечто смертное в том же состоянии, но, по причине неудержимости и быстроты изменения, все рассеивается и собирается, приходит и уходит" или "Мы входим и не выходим в одну и ту же реку, мы те же самые и не те же самые" [166, 12DK b¹,c²].

Вопрос о трактовке категории времени в наследии Гераклита, безусловно, является предметом специального исследования. В данной связи важно подчеркнуть, что Гераклит был "философом-мудрецом", который, так сказать, сопереживал бытие ("со-бытийствовал") и именно в результате такого подхода он признавал наличие органической связи между мыслью и временем, отдавая преобладающее значение времени. Для Гераклита "...мысль и время неразделимы; мыслить для него означает мыслить время" [69, с. 54]. Рассмотрим рассуждения, приводимые Гераклитом по отношению к такой системе, как река. С позиции параметрической общей теории систем (ПТС) систему, подобную системе "река", следует относить к числу так называемых "стационарных систем", т. е. систем, которые не разрушаются при замене их элементов.

Но в силу каких причин система остается устойчивой при непрерывной замене составляющих ее элементов? Какой фактор обуславливает такое своеобразное сочетание свойств: непрерывное изменение отдельных элементов и устойчивость системы в целом? Для ответа на этот вопрос нам необходимо привлечь к рассмотрению еще одну довольно существенную характеристику стационарной системы, а именно характеристику этой системы с точки зрения ее функций. Функция дома – это обеспечение условий для проживания жильцов; функция системы "река" –"нести воду". Функция для такого типа систем как стационарная система – это инвариант, гарант ее стабильности, ее существования.

Еще Б. Спиноза в одной из своих работах писал: "Если несколько отдельных вещей таким образом согласуются друг с другом в каком-либо действовании, что все вместе составляют причину этого действия, то я смотрю на всех них, как на одну отдельную вещь" [137, с. 403]. (Иными словами, причинные отношения можно рассматривать как частный случай функциональных отношений). Под отдельными вещамиСпиноза понимал “вещи конечные и имеющие ограниченное существование” [там же]. Говоря о соотношении вещей, идей и чувств он писал: “Такие модусы мышления как любовь, желания и всякие т. н. аффекты души могут существовать только в том случае, если в том же самом индивидууме существует идея вещи любимой, желаемой и т. д. Но идея может существовать и в том случае, если бы никакой иной модус мышления и не существовал бы” [там же].

Продолжим дальше аналогию между рекой и временем. Общим у них является то обстоятельство, что они представляют собой стационарные системы. Обе эти системы являются также ресурсными системами. Вопрос об источнике ресурсов – это уже дополнительный вопрос: ресурсы могут быть связаны, например, с процессом самообновления (у регенеративных систем и т. п.).

Модель стационарной системы не была прорисована в культуре Древней Греции достаточно четко и определенно. Попытаемся выяснить причины. Если мы сошлемся на то, что имела место недооценка роли категории "отношения", то это будет не совсем так. Аристотель включал категорию "соотнесенного" в число наиболее значимых понятий. И все же с категорией "отношение" дело обстояло довольно сложно. Вначале, очевидно, должна была созреть идея о "реальности" самих отношений, а потом уже идея о том, что определенный вид отношений (в рассматриваемом случае – функциональные зависимости) может представлять собой системные параметры, быть гарантом стабильности системы. Идея о том, что в качестве исходного "материала" для построения системы могут быть взяты не сами по себе элементы, а те отношения, которые существуют между элементами системы, другими словами, идеи реляционного синтеза – это довольно поздний продукт культуры. Для возникновения этих идей должны были сложиться свои особые предпосылки.

Перейдем к анализу наследия Аристотеля. В его время при написании работ было принято сообщать, какие суждения по тому или иному вопросу были высказаны его предшественниками. Аристотель, например, с полным правом мог заявлять, что именно ему принадлежит заслуга в разработке основ новой науки – теоретической логики. "Что же касается учения об умозаключениях, – писал Аристотель, – то мы не нашли ничего такого, что было бы сказано до нас, а должны были сами создать его с большой затратой времени и сил" [11, 34, 184 а 9 – 184 b2].

Когда же речь идет об исследовании феномена времени, то Аристотель не пишет, какой конкретно вклад он внес в рассмотрение этой проблемы; более того, в его суждениях чувствуется неудовлетворенность в связи с тем, что в самой проблеме много неясного и неопределенного. Он пишет: "А что такое время и какова его природа, одинаково неясно как из того, что нам передано от других, так и из того, что нам пришлось разобрать раньше" [16, IV 10, 218 а 31 – 35]. Как и в случае с Платоном, можно говорить об осторожном отношении к этой категории и со стороны Аристотеля. В подтверждение этой мысли приведем еще одно суждение: "...время, скорее всего, представляется каким-то движением и изменением" [Там же, IV 10, 218 b 9 – 10]. Слова "скорее всего", "каким-то" свидетельствуют о некоторой неуверенности, о предположительности данного высказывания.

Несмотря на такую принципиальную общую оценку состояния проблемы времени в тот период, когда Аристотель писал свои работы, этой проблеме он все же уделил значительное внимание. Прежде всего, Аристотель сопоставил категорию времени с другими категориями бытия. "Из сказанного без какой-либо связи каждое означает или сущность, или "сколько", или "какое",… или "когда", или "находиться в каком-то положении", или "обладать", или "действовать"…", – писал Аристотель. И далее: "..."когда" – например, вчера, в прошлом году..." [10, 4, 1 b 25 – 27].

Наряду с этим Аристотель подчеркивал, что единичные предметы достаточно полно проявляют свое единство, когда они совпадают, по крайней мере, в трех значениях: "что", "в чем", "и "когда" совершается. "Что" связано с обнаружением единства качеств, "в чем" – раскрывает место и состояние бытия единичных предметов, "когда" – схватывает единство бытия во времени [16, VIII 8, 262 а 1 – 5].

Категорию времени Аристотель считает тесно связанной с категорией движения, которую понимает достаточно широко – как любые изменения. Время не тождественно движению, но время есть количественная характеристика движения. “Время есть число движения”. Заметим, что Аристотель не пользуется категорией пространства. Вместо этого он вводит категорию “место”. Место есть внешняя граница тела, определяемая соседствующими телами. Таким образом, пространственные и временные характеристики Аристотель рассматривает через призму взаимных отношений материальных тел и процессов. В таком подходе можно видеть элементы системного метода. Через 20 веков эти идеи получат свое развитие в философии Г. Лейбница (см. главу 3).

В отличие от Платона Аристотель был гораздо более эмпиричен, ему удалось выделить ряд атрибутов времени и дать им подробную характеристику. Он высказал суждение о том, что время – это не движение, хотя оно постоянно ассоциируется с движением. Аристотель сопоставляет время с числом или мерой движения, рассматриваемого с точки зрения "раньше – позже", и привлекает измерение изменений для характеристики перехода (во времени) потенциального бытия в актуальное бытие.

Время неотделимо от движения, но не тождественно движению. Это видно, замечает Аристотель, из того, что скорость движения может меняться, и мы можем сравнивать различные скорости. Отсюда он делает вывод о том, что имеется единственное время и оно абсолютно [там же, IV 14, 223 b 5 – 12]. Именно движение как атрибут времени даёт возможность сравнивать длительность процессов в его единицах (в единицах времени). Поэтому время Аристотель и определяет как число или меру движения. Рассматриваемое само по себе время – это течение, а каждое "теперь" – это конец прошлого и начало будущего.

Бытие во времени, по Аристотелю, означает одно из трёх: 1. быть измеряемым временем; 2. быть частью времени; 3. быть временным [там же, IV 12, 221 а 10 – 30]. Отметим, что все перечисленные свойства суть свойства единичных вещей. Действительно, если мы измеряем нечто, то то, с помощью чего мы его измеряем, является вещью иной природы, чем та вещь, которая подлежит измерению. Это означает, что Аристотель рассматривал время как вещь и соотносил представление о нем не только с процедурой измерения, но и с числом. Ибо любая процедура измерения предполагает возможность выражения измеряемого (точнее, определенного выделенного свойства измеряемого) с помощью числа. Длину мы измеряем в метрах или сантиметрах – это всё вещи, а вот градуировка этих измерительных средств связана с сопоставлением отметок на измерительных приборах, с определенными числами.

Вместе с тем наряду с Платоном Аристотель признавал существование атемпоральных сущностей и рассматривал их в качестве единственного источника совершенного знания. Поэтому он был согласен с Платоном по вопросу о том, что первопричина, источник конечного смысла времени находится вне времени [там же, IV 11, 219 b 1-5].

Эта точка зрения имеет своих сторонников и сегодня. Например, представление о темпоральных и атемпоральных сущностях использует в одной из своих работ Д. Фрейзер. Нам важно подчеркнуть, что наличие атемпоральных объектов может рассматриваться как одно из подтверждений того, что время – это вещь. Одно из важнейших свойств любой вещи – ее выделенность по отношению к другим вещам.

Особое внимание при анализе категории времени Аристотель уделяет понятию "теперь". Аристотель писал: "...во времени ничего нельзя ухватить помимо теперь". "Теперь" рассматривается им как граница между будущим и прошлым, как нечто неделимое: "...во времени имеется нечто неделимое, что мы называет "теперь" [там же, VI 3, 234 а 24]. Единственным средством "закрепления", "сохранения" такого ускользающего объекта, каким является "теперь", может быть только память. А для того чтобы это "сохраненное богатство" имело смысл не только для отдельного индивида, но и для окружающих, человек должен обладать средствами, с помощью которых он мог бы делать свою собственную экзистенцию обозримой для других людей. (Экзистенция – это личностное переживание человеком самого себя, своей самости и внешнего бытия в своем внутреннем мире.) Но собственный индивидуальный опыт и сохраненные в памяти переживания человек может сделать достоянием других людей только с помощью языка. Однако такая функция языка, как его способность делать обозримой личную экзистенцию, является весьма сложной и обусловленой определенными свойствами самого языка. Если в собственно переживании все "теперь" преходящи, ускользающи, то в языке это "ускользание" как бы задерживается за счет его, ускользания, специального языкового воплощения. Устные и письменные рассказы можно сохранять и передавать от поколения к поколению. В языке и только в языке могут получить свое выражение такие модусы личности как желания, планы на будущее и т. п. Благодаря языку звуки обретают метафизические свойства: обладать смыслом и служить сигнификацией, манифестацией и денотацией, и при этом не принадлежать телам в виде их физических качеств [51, с. 26 – 38].

В работе "Физика" Аристотель пишет об этом так: "Достойно рассмотрения также то, каково отношение времени к душе и почему нам кажется, что во всем существует время..." [16, IV 14, 223 a 16 – 17], и далее: "Ведь мы вместе ощущаем и движение и время; и если даже темно и мы не испытываем никакого воздействия на тело, а какое-то движение происходит в душе, нам сразу же кажется, что вместе с тем протекло и какое-то время. И наоборот, когда нам кажется, что произошло какое-то время, вместе с тем, представляется, что произошло какое-то движение" [там же, IV 11, 219 a 5 – 8]. На наш взгляд, серьезной заявкой на научный, логически оправданный и, в каком-то смысле, системный подход к проблеме времени является попытка Аристотеля сделать предметом специального рассмотрения те познавательные средства, с помощью которых осуществляется отражение различных модусов времени.

При этом существенно подчеркнуть, что отношения между событиями и их отражениями в нашем сознании имеют свою специфику в ситуации прошлого и в ситуации будущего. События прошлого обязательно должны прежде произойти, а потом уже запечатлеться в нашей памяти. Память как идеальный феномен вторична по отношению к материальным процессам. Что касается модуса будущего, то здесь имеет место так называемая "инверсия". Это означает, что вначале возникает мысль о желаемом событии, а потом уже совершаются действия для его достижения. В модусе будущего идеальное (замысел) предшествует его реальному воплощению. Когда событие "проходит" – оно становится достоянием истории, а в истории материальные события предстают в своем идеальном воплощении. "Местом", "точкой", где оппозиция "идеальное – материальное" (феномен будущего) заменяется оппозицией "материальное – идеальное" (феномен прошлого) является настоящее.

В геометрической модели времени отношения между его модусами представляются следующим образом: берется ось, на ней откладываются точки. Если фиксируется момент настоящего, то слева наносятся событий прошлого, а справа – событий будущего. Можно выстроить следующую логическую последовательность: будущее, настоящее, прошлое. Все события прошлого когда-то были событиями будущего, потом они стали событиями настоящего, а потом стали достоянием истории.

Зададим вопрос: что собой представляют память, опыт и воображение, с помощью которых происходит отражение отдельных модусов времени? Какова последовательность их генезиса? Сведения о том, как целесообразно ранжировать эти способности, в какой хронологической последовательности они возникли, что собой представляет их генезис, мы можем почерпнуть из новейших исследований физиологов.

При изучении сна как фактора, оптимизирующего организацию времени познавательной деятельности, было установлено, что при длительном лишении сна у подопытных добровольцев возникали серьезные изменения в отражении времени, которые в свою очередь вызывали познавательные и поведенческие нарушения. "С психологической точки зрения, выявленные на уровне мышления при продолжительном лишении сна познавательные нарушения, прежде всего, затрагивают воображение, память, внимание, относящиеся к сквозным (интегрирующим) психическим процессам, непосредственно связанным с переводом физического времени в психическое.

...сначала выпадает будущее, проявляясь в нарушении воображения, потом выпадает прошлое, выявляя расстройство памяти, и, наконец, искажается восприятие настоящего, свидетельствуя об ослаблении внимания" [75, с. 88].

В указанной работе приводится схема нарушения организации познавательной деятельности при поэтапном лишении сна. На первом этапе, когда лишение сна у испытуемых осуществлялось на сравнительно небольшом промежутке времени, выпадала или существенно ослаблялась реакция на будущее, затруднялся процесс воображения, в поведении исчезала инициативность, снижалась обратимость психического времени вперед от актуального момента. На втором этапе, при более длительном лишении сна происходило выпадение прошлого, нарушалась память, появлялась забывчивость, снижалась обратимость психического времени назад от актуального момента. И на последнем, третьем этапе, когда более значительно увеличивался период длительность лишения сна, терялась ориентировка уже в самом настоящем, действительность представлялась фрагментарно, ослаблялось внимание, снижалась способность одновременного восприятия ряда происходящих событий. Таким образом, мы получаем информацию о зависимости между ослаблением определенных видов познавательной деятельности (воображение, память, внимание) и ориентировкой в модусах времени (будущее, прошлое и настоящее).

В данных исследованиях использовались тесты типа ТАТ (тематически апперцепционный тест) и некоторые другие. Опыты показали, что по мере увеличения продолжительности воздействия, направленного на лишение сна, закономерно изменялась организация времени рассказов по картинам ТАТ. Сначала в них выпадало будущее, – сюжеты заканчивались моментом, изображенным на картине. В дальнейшем исчезало прошлое – рассказы сводились к описанию непосредственно изображенного на картине. И, наконец, на высоте познавательных нарушений, вызванных лишением сна, – настоящее, прошлое и будущее хаотически перемешиваются между собой, обуславливая потерю последовательности течения времени в развертывании сюжета, нелепость, алогичность рассказов. Отдельные стороны сюжета выхватываются фразами рассказа, не развиваясь в дальнейшем.

Модусы времени: прошлое, настоящее и будущее настолько специфичны, что о них целесообразно сказать еще несколько слов. Прошлое и будущее, точнее, знания о прошлом и будущем, играют несколько различную роль в процессе выработки наиболее эффективных средств приспособления человека к среде существования, нахождения оптимальных путей использования энергии внешней среды. Знание прошлого увеличивает опыт. Чем больше человек знает о событиях прошлого, тем больше его "банк данных", он может более эффективно взаимодействовать с объектами окружающей среды. В ряде работ встречаются суждения о том, что время – это условие хранения информации. В известном смысле такой подход оправдан. По сути, при таком подходе происходит отождествление времени и памяти. Будущее воплощается в настоящем, а настоящее становится прошлым, все проходит.

Из сказанного можно сделать вывод о существовании, по крайней мере, двух последовательностей в расположении модусов времени:

1. В геометрической модели – прошлое, настоящее, будущее. Если мы расположим события в виде точек на прямой линии и эту линию представим как ось, вектор, то этот вектор будет устремлен в будущее.

2. В генетической модели – другая последовательность. Наиболее жизненно важной и простой является реакция на непосредственно происходящее. Такая реакция формируется у новорожденного, затем постепенно включаются все более совершенные механизмы памяти, самым сложным из которых становится механизм построений моделей будущего.

Знание будущего способствует оптимизации поведения, но сам процесс построения моделей будущего является очень сложным. О специфике событий будущего Аристотель писал: "...будущие события имеют своим истоком и решения, и некоторую деятельность, и что вообще у того, что деятельно не постоянно, возможность быть и не быть одинакова; у него возможно и то и другое, т. е. быть и не быть, а потому и произойти, и не произойти" [9, 9, 19 а 8 – 1 2]. Об этом же говорил поэт Борис Пастернак: "Будущее – это худшая из всех абстракций. Будущее никогда не приходит таким, каким его ждешь. Не вернее ли сказать, что оно вообще никогда не приходит? Если ждешь А, а приходит Б, то можно ли сказать, что пришло то, чего ждал? Все, что реально существует, существует в рамках настоящего" [56, с. 166].

Представления о механизмах построения моделей будущего в настоящее время обогащаются за счет привлечения данных относительно феномена функциональной асимметрии мозга человека. Установлено, что за построение моделей будущего у правшей (у левшей – с точность до наоборот) "ответственно" левое полушарие мозга. Долгое время считалось, что функциональная асимметрия имеет место только у человека. Однако последние исследования показали, что данная асимметрия наблюдается также и у разных животных, особенно у птиц. У людей при определенных врожденных дефектах мозга, функциональная асимметрия оказывается выраженной очень слабо, при этом человек лишается возможности осуществлять какую-либо сложную деятельность. Деятельность полноценного, здорового, нормального человека обязательно должна быть связанной с адекватной реакцией на все модусы времени.

Напомним в этой связи, что Хайдеггер также проводит некоторую аналогию между временем и способами отражения бытия. Но сама функция времени как особого рода отражения по-разному проявляется в

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: