К этому времени относится посещение Ясной Поляны моим отцом. Ему давно хотелось побывать в Ясной Поляне, и Лев Николаевич с Софьей Андреевной неоднократно его приглашали.

12 июня 1903 г. мой отец записывает в своей записной книжке:

«Лев Николаевич очень бодр, весел и благодушен, вполне наслаждается жизнью. Когда я сказал ему: «Вот вы уже целый год безвыездно в Ясной Поляне» — он ответил:

— Мне хорошо там, где я нахожусь, а где — это мне не важно».

В дополнение к этой записи моего отца приведу несколько фактов из личных воспоминаний.

— Живи всегда так, что когда ты уедешь от тех людей, с которыми жила, то чтобы все тебя поминали и говорили: «Ах, Веры нет !.. Жаль, что Веры нет !.. Вот если бы была Вера !.. Вот когда Вера приедет !..»

Благодушное настроение Л. Н. было нарушено приехавшим в этот день англичанином Фернсом, который все еще жил в Москве и не оставлял Л. Н. в покое, желая убедить его в правоте своих религиозных убеждений. Лев Николаевич пошел с ним разговаривать вдвоем.

«После обеда вечером общая большая прогулка под предводительством Льва Николаевича», — записывает мой отец. Далее он записывает в своей книжке, что англичанин «вывел из себя Льва Николаевича» В начале прогулки дорогой Л. Н. рассказывал о своем разговоре с этим англичанином:

— Истина нужна для жизни. Мне осталось немного жить, и я знаю, как мне жить; я вдвое старше его, более передумал; как же он хочет убедить меня в чем-то. Он мне говорит: «А как же вы-то учите?» — Да ведь я пишу, мою книжку можно под стол бросить или и совсем не брать в руки; я говорю то, что вижу в мое окошечко, и пусть проделывает каждый свое окошечко на мир и в него смотрит, и по меньшей

Мере неучтиво говорить другому: «Кинь свое окошечко и иди смотреть в мое».

Самое важное, самое дорогое в жизни для Льва Николаевича была та истина, которую он с таким трудом нашел для себя и которой он жил, и вдруг молодой человек, годный ему в сыновья, пристает к нему, не дает ему прохода и хочет убедить его, что он, 75-летний старик, всю жизнь думающий над этим вопросом, ошибается.

Помню, как Лев Николаевич сначала спокойно возражал Фернсу, потом со слезами на глазах просил оставить его и потом уже с раздражением разговаривал с ним.

После обеда, когда Лев Николаевич пошел со всеми на общую прогулку, он все еще продолжал волноваться при воспоминании о своем разговоре с Фернсом и с волнением передавал его содержание моему отцу. Чтобы пояснить записанное моим отцом, привожу запись в дневнике Льва Николаевича от 13 марта того же года:

«Бог — это весь бесконечный мир. Мы же, люди, в шару, не в середине, а в каком-либо месте (везде середина) того бесконечного мира. И мы, люди, проделываем в своем шару окошечки, через которые смотрим на бога, — кто сбоку, кто снизу, кто сверху, но видим все одно и то же, хотя представляется оно нам и называем его мы различно.

И вывод из того, что видно в окошечках, для всех один: будем жить все согласно, дружно и любовно. Ну и пускай каждый глядит в свое окошечко и думает то, что вытекает из этого смотрения. Зачем же отталкивать людей от их окошечка и тащить к своему! Зачем приглашать даже бросить свое, — он, мол, дурное, — и приглашать к своему? Это даже неучтиво. Если кто недоволен тем, что видит в свое, пускай сам пойдет к другому и спросит, что ему видно, и пускай тот, кто доволен тем, что видит, расскажет то, что он видит. Это полезно и можно».

Интересно, как Лев Николаевич, выяснив себе мысль и записав ее в своем дневнике, через три месяца повторяет ее Фернсу и передает моему отцу почти в тех же выражениях, в каких она была у него записана.

В семейной обыденной жизни Лев Николаевич, как выражается мой отец, «предводительствовал», когда он бывал здоров, решительно во всем, он был душой всей яснополянской жизни, и нужно было удивляться, как он бывал неутомим. Именно он заводил интересный разговор или общее чтение вслух. Так, отец пишет: «Вечером после чая Л. Н. дочитывал 3-й и 4-й акты комедии Мирбо: «Les affaires sont les affaires», предварительно рассказавши нам первые два акта. По окончании чтения сказал:

Читал Л. Н. с увлечением. Делал особенную интонацию на часто повторяющейся фразе: «Les affaires sont les affaires».

Всякое утро, когда он бывал здоров, Л. Н. раньше, чем зайти в залу или на террасу, где в это время обыкновенно кто-нибудь уже сидел за чайным столом, шел гулять.

Бывало, сидишь за утренним кофе и видишь, как Л. Н. пошел на прогулку, и, зная, как он дорожит в это время своим одиночеством, не здороваешься с ним и вообще не обращаешь на него внимания. Его внук Сергей Сергеевич⁷⁰ рассказывал мне, как раз он еще мальчишкой, видя, что Лев Николаевич утром идет гулять, увязался за ним и говорит:

— Иди за мной, только сзади и не разговаривай, — сказал ему Лев Николаевич. В другое же время дня он именно с детьми любил гулять на прогулке, любил и умел с ними разговаривать.

Утренняя прогулка Льва Николаевича продолжалась обыкновенно полчаса. По возвращении он подходил к чайному столу, на котором уже лежала почта, отобранная нами для него: целая пачка писем и две газеты: «Новое Время» и «Русские Ведомости». Иногда он садился за стол и кое-что говорил, иногда же, не садясь, забирал почту и уходил к себе, где пил кофе всегда один. Так и отец мой записывает в своей записной книжке: «Взяв газеты и письма и идя заниматься, Л. Н. сказал:

— Михайловский верно сказал, что писатель думает за своим письменным столом, когда пишет».

В это время около крыльца или на лавочке под развесистым старым вязом дожидались Льва Николаевича нищие, которым он подавал пятачки. Иногда тут же стояли, дожидаясь его, желающие получить от него юридический совет или защиту от какого-нибудь притеснения. Elle veut profiter de l’occasion* — обращаясь к моему отцу, сказал Лев Николаевич по поводу крестьянки, которая пришла в усадьбу не для того, чтобы видеть Л. Н., но, увидев его, решила воспользоваться случаем и обратиться к нему о просьбой.

«Вчера провел день в Ясной Поляне, — записывает далее мой отец, — в высшей степени приятно. Лев Николаевич был благодушен. Утром говорил, что жара не дает работать, и он как-то глупеет, и какая-то пустая голова».

Как всегда, несмотря на жару, Л. Н. после завтрака в 2 часа долго ездил верхом и перед обедом спал. В шесть часов пришел к обеду очень хорошо настроенный.

После обеда увлек всех гулять. Гуляли два часа. Во время прогулки Лев Николаевич затеял игру в горелки и после за вечерним чаем рассказывал об этом Александре Львовне и Дмитрию Васильевичу⁷¹ и несколько раз повторял, точно дразня их:

Хвалил Вересаева, особенно его рассказ «Конец Андрея Ивановича». Про Меньшикова и Петрова⁷² сказал:

— Они пишут в моем духе, и это мне противно, их не могу читать, я лучше готов читать моих противников.

— Несчастный англичанин! Ах, испорченный англичанин, — повторял он. Видимо, его мучило то, что он погорячился с ним.

14 июня утром отец мой уезжал. Когда мы стояли на террасе и отец, садясь в экипаж, просил передать привет Софье Андреевне, Лев Николаевич, торопя его, произнес:

— Виктор Гюго сказал: il y a deux heures qui n’attendent pas: l’heure de la poste et l’heure de mot, а также l’heure du train «не ждет», — прибавил он.

Пребывание моего отца в Ясной Поляне было очень удачно, потому что на другой же день погода переменилась. Впрочем в Ясной я ценил и плохую погоду, которая загоняла всех под крышу. В такую погоду Лев Николаевич не делал прогулок и можно было больше его видеть.

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: