Сложное устройство микроструктур

Мозг пока остается огромным развивающимся континентом, чьи сказочные подземные ресурсы мы еще только начинаем понемногу открывать и использовать.

«Человеческий мозг, — предсказывал Тейяр де Шарден еще в 1954 году, — выступает как третья область бесконечного — область бесконечно сложного» (Понятно, что две другие — это бесконечно огромное космическое пространство, и бесконечно малые атомные структуры). Как считает Хьюберт Ривз, здесь говорится о самой сложной структуре во Вселенной.

И в самом деле, крайняя сложность и постоянно протекающие изменения — это две фундаментальные характеристики человеческого мозга. Для пояснения достаточно сказать, что 1 см³коры нашего мозга мог бы заменить все элементы... тысячи крупных компьютеров! Или что один компьютер, использующий самую современную технологию и содержащий столько же соединений, сколько их находится в 1 см³ коры головного мозга, занимал бы площадь, равную территориям Франции, Бельгии и Швейцарии вместе взятых... и достигал бы высоты десятиэтажного дома! Американские ученые (Из RCA Corporation: Advanced Technology Laboratories, цит. по G. Doman (Evan Thomas Institute) из книги Enfants: le droit au genie. Paris, ed. «Homines et Groupes». 1986) - подсчитали, что каждый человеческий мозг обладает памятью объемом в 125 000 миллиардов единиц информации, что в десять раз превышает объем информации, содержащейся в Национальном архиве Соединенных Штатов, или же равняется по объему ста миллионам таких книг, как та, которую вы сейчас читаете!

Стоит напомнить, что это удивительное сооружение составлено на основе всего лишь четырехбуквенного генетического кода, который образует всю живую материю: от травинки до гигантской секвойи и от микроба до слона.

Если поставить одну к другой, сохраняя их натуральную величину, молекулы ADN всех 60 миллиардов клеток человеческого тела, то они протянутся... через всю Солнечную систему! С трудом можно вообразить, какое огромное количество информации заложено в нашем организме: если представить, что вся информация, закодированная в вирусе, уместится на странице, то бактерия представляла бы собой энциклопедию в тысячу страниц, а каждая клетка человеческого организма — библиотеку из тысячи энциклопедий. Более того, если представить, что весь наш запас внутренней информации помещается в одной книге, то при существующей точности генетического кодирования в 500-страничном произведении не было бы допущено ни единой опечатки: одна неверная буква — и вся книга безжалостно выкидывается (самопроизвольный аборт)!

Но далеко не все оказывается заранее запрограммированным.

Все нейроны появляются в основном в период с 10-й по 18-ю неделю внутриутробной жизни (в невообразимом ритме — 300 000 нейронов в минуту), а их производство завершается к 5-7 месяцу жизни in utero. После чего ни один из них уже не восстановится, и даже наоборот, на протяжении всей нашей жизни мы ежедневно теряем по нескольку десятков нейронов в день (что составляет потерю примерно 20% нейронов к концу средней человеческой жизни). Но никакой трагедии в этом нет, ведь одно информационное сообщение разбрасывается по разным «складам» (См. Голографическую теорию калифорнийского нейрохирурга Карла Прибрама) и вообще мы никогда не используем больше 20-40% нашего потенциала (а некоторые авторы утверждают, что и того меньше), так что к концу наших дней у нас еще остается значительный запас нейронов (более половины!)

Но если количество нейронов остается одним и тем же, то число их внутренних соединений, за время нашего существования, способно увеличиваться вдвое: благодаря нашей умственно-ассоциативной и эмоциональной деятельности на дендритах, выполняющих связующую функцию, и содержащих от нескольких десятков до 20 000 синаптических соединений на один нейрон, все время появляются новые и новые отростки.

Итак, деревья нашего разума сажаются до нашего рождения, но затем они продолжают непрерывно ветвиться, образуя нечто вроде густого дремучего леса. Это непрерывное разрастание, или sprouting, способствует, в частности, восстановлению после черепно-мозговой травмы (Свойство к восстановлению через sprouting особенно сильно у молодых и здоровых людей и практически равно нулю у алкоголиков, так как алкоголь атрофирует способность к размножению дендритов).

Такая пластичность особенно велика в первые месяцы жизни — отсюда становится понятным значение полисенсорной стимуляции младенцев для их последующего умственного развития. И вообще значение раннего обучения. Так, например, во многих еврейских семьях ребенка обучают чтению с трехлетнего возраста. (См. также поразительные работы по обучению и развитию в раннем возрасте Института Звана Томаса. Филадельфия, США). Однако важно не терять из виду тот факт, что многочисленные новые межнейронные связи продолжают устанавливаться в течение всей жизни. (Об этом же свидетельствуют недавние исследования по развитию памяти у пожилых людей, но их ритм запоминания никак не сравним с ритмом первых двух (и даже шести) лет жизни!), и в частности, во время сеансов Гештальта, когда образуются связи между самыми разными слоями и зонами мозга. К тому же осторожная Природа предусмотрела возможность пробных браков: ведь связи, возникающие между двумя нейронами в самом начале, до наступления стабилизации в их паре, что зависит от условий окружающей среды, носят лишь временный характер.

Общее число таких соединений (синапсов) сегодня считается равным 10 в 15-й степени, то есть миллиону миллиардов, что позволяет осуществиться 10 в 2 783 000-й степени различным комбинациям, или такому их числу, которое будет содержать... два с половиной миллиона нулей!

Остановимся и посмотрим на эти цифры, столь сложные для конкретного восприятия. Так, для того чтобы отделить один от другого все синапсы (существующие физически — в отличие от их вероятных комбинаций), по тысяче в секунду, понадобилось бы 10 000 лет! Но этот пример еще достаточно абстрактен, ведь разве можно вообразить себе кого-то, кто способен считать по 1000 элементов в секунду? И что для нас значит 10 000 лет?

Поэтому возьму более скромный и более наглядный пример, который я придумал для моих детей.

Вообразим, что моя профессия — раздавать листовки весь рабочий день, то есть 39 часов в неделю, и эти листовки представляют собой стофранковые банкноты. Конечно же, я стану искать самые людные места, такие как выходы с вокзалов, или концертные залы, и там каждые две секунды буду давать всякому прохожему по одной стофранковой банкноте, и так без перерыва по восемь часов в день — пока мне не сведет руки!

«А может каждый взять себе еще столько банкнот, сколько ему захочется?» — тут же спрашивают дети.

«Конечно же! Получается тридцать банкнот в минуту... И если прохожий пожелает, то за один час, ничего не делая, а только протягивая руку, он сможет собрать 1 800 стофранковых банкнот, что составляет 18 миллионов сантимов. К концу своей деятельность на таком странном поприще я успел бы раздать... 155 миллионов стофранковых билетов или всего лишь 11 миллиардов франков!» (39 часов в неделю равно приблизительно 1 700 рабочим часам в год (с учетом ежегодного отпуска) в течение 37 лет, что составляет почти половину полного рабочего стажа, тогда: 63 750 рабочих часов одного полного рабочего стажа, умноженных на 1 800 банкнот в час равно 114 750 000 банкнот).

Вот еще несколько других поразительных цифр. Мозг содержит всего 30 миллиардов нейронов (Согласно расчетам Шанже (Changeux). У разных авторов это число колеблется от 12 до 45 миллиардов, и все-таки на самом деле у нас их на несколько миллиардов больше!), то есть их количество в шесть раз превышает число жителей Земли.

При этом не стоит забывать, что каждый из этих нейронов подобен настоящему городу: его клеточное тело образовано из нескольких сотен тысяч макромолекул (население Тулузы!) или белков, состоящих из цепей аминокислот. Некоторые макромолекулы, в свою очередь, содержат несколько десятков или сотен тысяч атомов, в состав которых входят десятки элементарных частиц!

Тело клетки окружено мембраной толщиной в пять нанометров (5 миллионных миллиметра), образованной двумя слоями молекул, содержащих пять видов специфических белков, в частности «белки-каналы» и «белки-насосы», обеспечивающие поддержание определенного электрохимического состава каждой клетки, где калия в десять раз больше, а натрия в десять раз меньше, чем в окружающей клетку среде. Клеточное тело снабжено клапанами, пропускающими одни химические вещества и задерживающими другие, — в зависимости от времени и места... и т.д.

И все это происходит разумно, согласованно и почти мгновенно!

Так, например, за полмиллисекунды в каждом межсинаптическом пространстве (шириной в две миллиардных миллиметра) высвобождается по три миллиарда молекул.

Это значит, что если кто-то произносит: «Серж», и мое ухо улавливает только первую букву «С», то тут же каждый из многих миллионов моих синапсов выделит по 3 000 000 активных молекул нейрохимических медиаторов (ацетилхолин и т.д.), как если бы тревога, объявленная по телефону одновременно для 3 000 000 парижан, всех их мобилизовала на какую-то деятельность!

Но, может, позвонили совсем зря и позвали не Сержа, а Симона. Ну и пусть! Постсинаптическая мембрана вернется в исходное состояние через долю миллисекунды и будет готова отреагировать на другой призыв. Мои энзимы мгновенно преобразуют ошибочно выделенные молекулы химического медиатора в неактивные вещества. Такой микроцикл контакта-отступления займет меньше тысячной доли секунды.

Если нервный импульс возникает за десятые доли миллисекунды, то его распространение, в свою очередь, происходит с намного меньшей скоростью. Он может распространяться по электрическому типу, вдоль цилиндров (со скоростью от 100 до 200 метров в секунду) и по химическому типу, на уровне синапсов — в этом случае намного медленнее.

Однако такое замедление представляет крупный прогресс в эволюции. Уйдя от функционирования по схеме «все или ничего» (как в простейшем компьютере с бинарной системой: электрический ток или течет, или не течет), импульс второго типа способен к качественному, тонкому функционированию, к модулированному, управляемому движению, ибо каждая категория нейротрансмиттеров распространяется только через определенные специфические рецепторы. Этот поток ориентирован не только в пространстве, но и во времени — он существует ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы не исчезнуть бесследно в пасти наших энзимов-обжор. Такая чистка должна проводиться особенно тщательно, ведь некоторые нейромедиаторы становятся активными, когда содержание достигает всего лишь... одной миллиардной грамма!

Итак, понятно, что наш мозг намного более совершенен, чем компьютер, его пропускные двери могут не только открываться или закрываться для того или иного посетителя, но еще и постепенно приоткрываться на столько, на сколько это нужно.

А сейчас, пока не закружилась голова, закончим с цифровыми данными. Всю биохимическую активность мозга в наше время можно прямо через черепную коробку отснять на видеопленку при помощи позитронной камеры (так называемая техника идеографии). Зоны мозга, находящиеся в состоянии активности, также можно обнаружить, наблюдая за интенсивностью потребления кислорода и глюкозы. При этом можно обнаружить, какие эмоциональные или умственные процессы протекают у субъекта, и можно узнать, размышляет ли он над математической задачей или думает о мелодии, о красивой картине или о своей любимой. А тут недалеко и до знаменитого детектора лжи...

Так вот она, скрытая сторона нашего истинного бессознательного, со всеми его несказанными богатствами! Эта живая структура совершенствовалась в течение миллиардов лет эволюции, постоянно приспосабливаясь к изменяющимся условиям внутренней и внешней среды. Она состоит из клеток, в которых записан не только весь опыт нашей короткой жизни, но, возможно, и сведения о событиях, происшедших в этом мире с самого момента его возникновения (СM.: Jean Charon. J'ai vecu quinze milliards d'annees. Paris. Albin Michel, 1983 (Жан Шарон. Я прожил пятнадцать миллиардов лет. Париж. Альбен Мишель). Если Вселенная возникла пятнадцать миллиардов лет назад, то каждый электрон живой материи, по Шарону, будучи наполненным информацией, становится «переносчиком духа». Автор называет его эоном, или «психоматериальной» частицей — переносчиком мирового коллективного бессознательного. Но это пока всего лишь привлекательная, но научно не обоснованная гипотеза), и, конечно же — все наше генетическое наследие, которое «пересматривается» (и даже «реадаптируется») каждую ночь, когда нам снятся сны (См.: Станислав Гроф. Трансперсональная психология).

Такого рода бессознательное, существование которого Гештальт имплицитно допускает, расположено намного глубже фрейдовского бессознательного (состоящего в основном из материала, который прежде находился в сознании, а потом был подавлен цензурой системы подсознательное-сознательное), которое будет находиться скорее на поверхности, возможно в соединениях коры правого полушария, если верить гипотезе Лабори.

Тогда настоящее глубинное бессознательное, охватывающее также и подкорковые слои, вероятно, окажется намного ближе к коллективному бессознательному Юнга, чем к концепциям бессознательного, разрабатываемым в наше время трансперсональным направлением (Здесь я ограничусь кратким обзором, при работе над которым использовались данные из исследований Винсена, Гешвинда, Жуве, Кордона, Лабори, Лермита, МакЛина, Невилла, Пенфилда, Пика, Прибрама, Сперри, Виттакера, Шанже...)

А теперь — время оставить нейронные микроструктуры и обратить наше внимание на все четыре наших мозга, на их макроструктуры и на их специфические функции.

Дело в том, что я рассматриваю вместе все три его этажа, которые по традиции разделяются: рептильный мозг, лимбический мозг и неокортекс, а в неокортексе я отдельно рассматриваю оба его полушария, каждое из которых выполняет совершенно разные функции.

Более того, я могу насчитать в мозге даже шесть структур, и если при этом представлю себе последний этаж состоящим как бы из двух квартир, то последняя, шестая, структура окажется как бы соединяющим их коридором (мозолистое тело):

· три уровня рептильного мозга (луковица, мозжечок, гипоталамус),

· лимбический уровень (который, в свою очередь, можно разделить на две части),

Каждая область мозга выполняет отдельные специфические функции, но все эти области связаны между собой. Похоже, речь идет о работе сплоченной команды, где каждый выполняет свою собственную роль и имеет особую специализацию, так что в любую минуту его партнеры могут рассчитывать на его помощь.

Традиционно выделяют три этажа, или уровня, — или три разных «мозга» — каждый из которых соответствует одной важной стадии в эволюции видов (филогенезе).

1. Рептильный мозг, включает в себя ретикулярную формацию, управляющую бодрствованием и сном, а также гипоталамус, по величине чуть больший ногтя мизинца, руководящий всеми нашими жизненными функциями: голодом, жаждой, сексуальностью, терморегуляцией и обменом веществ. Кроме того, он напрямую взаимосвязан с гипофизом, который при весе меньше одного грамма полностью отвечает за общий эндокринный баланс в организме.

Таким образом, речь идет о нашем центре инстинктов, который, в частности, управляет нашими агрессивными пищевыми и сексуальными реакциями (См. первую книгу Перлза: Эго, Голод и Агрессия).

Он непрерывно заботится о постоянстве гомеостатического равновесия и, значит, следит за тем состоянием нашей внутренней среды, которое возникает здесь и теперь.

Этот этаж существует уже у предшественников млекопитающих — рептилий, откуда и его название. Он функционирует у новорожденных, а также начинает включаться в случае «измененных состояний сознания» или во время комы. Как правило, в процессе образования и становления наших эмоций он выполняет роль энергетического активатора. Это своего рода подвальный машинный зал — источник электрического тока и тепла, регулятор водоснабжения и канализации.

2. Лимбический мозг (От лат. limbus — край, граница) появляется у птиц и низших млекопитающих, позволяет им преодолеть сообщаемые рептильным мозгом врожденные стереотипы поведения (инстинкты), которые могут оказаться недейственными в новых, необычных ситуациях.

Он, в частности, включает гиппокамп, играющий главную роль в процессах запоминания, и амигдальное ядро, управляющее нашими эмоциями.

Мак Лин выделяет шесть основных эмоций: желание, гнев, страх, печаль, радость и нежность.

Лимбическая система, придавая эмоциональную окраску полученному нами опыту, способствует обучению, те способы поведения, что доставляют «приятное», будут усиливаться, а те что влекут «наказание», — постепенно отторгаться.

Итак, между памятью и эмоциями существует глубокая связь. Благодаря этой связи происходит регистрация результатов процесса обучения и выработка условных рефлексов. В ходе работы в Гештальте всякое эмоциональное проявление, как правило, влечет за собой связанные с ним воспоминания, и наоборот, любое значимое воспоминание сопровождается соответствующей ему эмоцией.

Лимбическая система позволяет нам интегрировать наше прошлое или, по меньшей мере, «переписать» его, включив туда восстановливающие, то есть способствующие его перепрограммированию, куски опыта.

Лимбическая система вырабатывает эндорфины (природные морфины организма), регулирующие боль, тревогу и эмоциональную жизнь. Однако если витальная тревога понизится слишком сильно, то наступит сладостная эйфория, влекущая за собой безразличие и пассивность: наш мозг сам по себе — головка мака.

Кроме того, он выделяет многочисленные нейромедиаторы. Один из них — допамин (гормон осознавания) — регулирует бдительность, внимание, эмоциональное равновесие и ощущение удовольствия. Он, таким образом, оказывается поливалентным возбудителем полового желания, лишенного всякой специфичности.

Некоторые биологи связывают шизофрению с избытком допамина, который активируется амфетаминами и подавляется некоторыми нейролептиками. ЛСД и допамин закрепляются на одних и тех же рецепторах.

Оргазм — переживание, связанное с процессами, происходящими в мозге, и в основном, — в его лимбическом отделе, может повлечь четырехкратное увеличение секреции эндорфинов (и как следствие, чувство удовлетворения и затихание боли).

Отдельные авторы (например Пенфилд) предложили объединить обе «подкорковые структуры» (рептильный и лимбический мозг), дав им общее название центрэнцефал.

Этот гипоталамо-лимбический «центральный мозг», вероятно соответствовал бы тому, что в просторечии зовут «сердцем». Оказывается, что наше сердце не в груди, а в голове!

Центрэнцефал несет ответственность за поддержание физиологического и психоаффективного равновесия, за ограниченный гомеостаз (внутренней среды), в то время как кора — наша главная опора в отношениях с окружающей средой — будет участвовать в общем гомеостазе (Лабори), поддержании равновесия между организмом и окружающей его средой.

Ивестно, что определение «здоровья» в Гештальте тесно связано с этими понятиями. Можно было бы сказать — несколько схематичным образом, — что «психотелесные» и «психоэмоциональные» виды терапии оказывают мобилизирующее действие на глубинные слои центрэнце фала, а преимущественно вербальные виды терапии сильнее работают на уровне поверхностных слоев коры. Говоря иным, более образным языком, можно выделить «психотерапии сердца» и «психотерапии головы».

3. Неокортекс представляет собой серое вещество коры головного мозга, возникающее у высших млекопитающих. Его толщина — от 2 до 4 мм, а его «разглаженная» поверхность могла бы занять квадрат с длиной сторон в 63 см. Он служит опорой для тех видов деятельности, которые связаны с рефлексией и креативностью, а у человека еще связан с воображением и волей.

Именно там регистрируются и сортируются различные ощущения, приходящие из внешнего мира. Затем здесь же (в ассоциативных отделах) они группируются в значимые перцептивные образы, что ведет к интеграции телесной схемы и волевому моторному акту (боковые доли). Именно там, строится наш образ окружающего мира, развивается устная речь и письменный язык, позволяющие нам освободиться от власти непосредственного, сиюминутного опыта, и перейти от повторения к предвидению, а затем и к предсказанию (проспекции).

Предвидение опирается на совокупность опыта, записанного в лимбической системе, и представляет из себя экстраполяцию того, что известно из прошлого, на вероятные события будущего; итак, в действительности предвидение будущего исходит из настоящего.

Предсказание (проспекция, или футурология) действует в противоположном направлении. Предсказание предвосхищает, предугадывает образ желаемого будущего и на этой основе делает вывод о том, какие действия в настоящем будут эффективны для подготовки такого будущего: оно направлено из будущего в настоящее.

В нашем кортексе существует также диссимметрия между его передней и задней частями (боковые доли/фронтальные доли), о которой в литературе упоминается намного реже.

Фронтальные доли, в особенности развитые у человека (30% поверхности кортекса, против 17% у шимпанзе, и 7% у собаки), являются основным органом сознательного внимания, воли и свободы: именно там вырабатываются наши самокритичные суждения, решения и планы.

Поражения лобных долей влекут за собой чрезмерную зависимость по отношению к внешней среде: граница исчезает в биофизиологическом «слиянии». Больные приобретают почти автоматизированное поведение, сводящееся к потреблению или подражанию (То есть к «бесстыдному» поведению (F. Lhermitte. Autonomie de l'homme et lobe frontal. - Bull. academic nat. medec, № 168, с. 224-228, 1984), и обусловленное их восприятием внешнего мира: видят молоток — бьют, видят бутылку — пьют, а видят кровать — тут же спать; их собеседник делает жест — они ему подражают. Фронтальные области — это антагонисты боковых областей, дающих нам информацию об окружающей среде: они их подавляют и этим позволяют нам осуществлять осознанный выбор при свободно избранном способе поведения. Они тормозят автоматические и слепые ответы — следствие внешних влияний и ранее испытанных нами воздействий. Таким образом, наша автономия проявляется в способности сказать «нет» неподходящим для нас внешним запросам. В Гештальте много работают над способностью сказать «да» и «нет», над принятием ответственности за свободный выбор.

Следует подчеркнуть, что многочисленные анатомические соединения обеспечивают тесную связь между фронтальными долями и лимбической системой, объединяя, таким образом, наши решения и эмоции.

Для поддержания и закрепления следов работы, выполненной в Гештальт-подходе, желательно проводить мобилизацию глубинных слоев центрэнцефала (через поощрение эмоций) параллельно с вербальным объяснением, глубинная запись которого происходит вместе с процессом осознавания.

Можно было бы сказать для сравнения, что фотокопировальной машине сначала необходимо прогреться, только потом она отпечатает текст. А прежде чем начать аудиозапись, необходимо правильно настроить магнитофон и нажать на кнопку пуска. Можно даже попробовать записать новую информацию поверх старого текста, при условии точного выяснения его месторасположения: примерно то же самое происходит, когда всплывает эмоционально заряженное воспоминание и клиент в ходе терапии получает новый позитивный опыт, который связывается с предыдущими тягостными переживаниями.

В какой-то момент можно даже дойти до перекройки старых воспоминаний. В этом, вероятно, состоит одна из многочисленных функций сновидений, в особенности повторяющихся, а именно — в последовательной «дедраматизации» эмоционального заряда от некоторых стрессов (см. следующую главу), принять отдельные эпизоды своего детства и перестроить подавленные родительские образы точно так же, как в наше время стало возможным восстановить недостающие или испорченные элементы древней мозаики таким образом, что они будут составлять единое целое с ее сохранившимися частями.

Краткосрочная, нескладированная, лабильная рабочая память создается за счет кратковременных (от 30 до 40 секунд) интерсинаптических кортикальных связей, именно она позволяет мне, к примеру, удержать в голове номер телефона на то время, которое необходимо, чтобы набрать его.

Кратковременная память, способная сохраняться от многих минут до нескольких часов, видимо, закодирована и заложена в лимбических структурах (гиппокамп и т.д.)

Однако долговременная (нестираемая) память включает в себя процесс переноса информации в неокортекс, в разных участках которого и происходит ее последующее одновременное складирование. Запись в память — сложный процесс, происходящий в обоих полушариях головного мога. В действительности воспоминания не хранятся в каких-то определенных материальных структурах (словно книги в библиотеке), а, скорее, представляют из себя как бы следы, просеку, оставленную информацией на нейронных путях: электрический ток — так же, как и люди, — лучше идет по специально проложенным путям (В широком смысле можно было бы сказать, что расправленный лист бумаги сохраняет память о складке). Таким образом, мозг может привнести информацию в материю, придав новую форму (Gestaltung) молекулярной структуре ARN (рибонуклеиновой кислоты).

Долгосрочная память включает в себя прежде всего запись информации в мгновенную или кратковременную память на уровне лимбических структур головного мозга (гиппокамп и т.д.)

Можно было бы сказать, что я снимаю фотографии при помощи чувствительного и хрупкого слоя затылочного кортекса, проявляю их в химической лаборатории моего лимбического мозга, а после закрепления печатаю несколько экземпляров (для надежности) и рассылаю их с разными посланниками по коридорам моего кортекса.

Продолжая пользоваться метафорами, почему бы не упомянуть рабочую память — активную временную память с экрана моего компьютера, которую я могу в любой момент изменить или стереть, и внешнюю память с диска, на котором она сохранится, даже если я отключу свое внимание. Все это, конечно же, функционирует по программе «мертвой» памяти, записанной в генетическом коде моих клеток (или прямо в самом компьютере) и управляющей инстинктами моего рептильного мозга...

Некоторые авторы считают, что операции по кодировке и переносу с целью сохранения воспоминаний о событиях дня осуществляются каждой ночью во время «парадоксального» сна (работа сновидений). (Так, например, исключение фазы парадоксального сна у крыс не позволяет им запомнить то, чему они научились днем. Guy Lazorthes. le Cerveau et l'Esprit. Paris, Flammarion, 1982). Придерживаясь этой гипотезы, можно было бы сказать, что сны — это: не только проявление бессознательного, прокладывающего себе путь в сознание, но еще и проявление сознания, пробивающего себе путь к бессознательному (обработка нашего запаса информации).

Впрочем, известно, что непродолжительная кома может стереть воспоминания тех часов, что предшествовали несчастному случаю (посттравматическая кома).

Как воспользоваться тем же самым принципом, но уже специально в терапевтических целях, для уменьшения психологических последствий травмы? Для этого было бы достаточно приступить к стиранию тяжелых воспоминаний до наступления первой ночи. Оказывается, что в этом случае, можно обойтись и без комы.

Мне неоднократно доводилось экспериментировать, проводя неотложную работу по свежим следам, в первые часы после травмы, до первого ночного сна.

Если на терапевтическом сеансе, где в мощном эмоциональном катарсисе заново проживаются недавняя автокатастрофа или изнасилование, возникает обстановка тепла и защищенности, то клиенту становится легче выразить (ex-primere) еще не отпечатавшуюся (im-primere) внутри него тревогу, а сами травматические образы обезвреживаются посредством их связывания с позитивной эмоцией, что способствует переходу клиента от переживания к действию.

Как бы то ни было, но происходящее с клиентами — поразительно: они почти сразу же отдаляются от событий несчастного случая и начинают рассказывать о нем отстраненно, так, как будто все происходило с посторонним человеком.

Эта личная рабочая гипотеза, конечно же, нуждается в более углубленном изучении, однако она, по всей видимости, могла бы послужить основанием для последовательной разработки сети неотложной Гештальт-помощи, подобной Международной кризисной сети (International emergency network), организованной супругами Гроф для лечения «трансперсональных» кризов.

Само собой разумеется, что здесь подразумевается не «подавление» травмы. Впрочем, настоящую опасность, содержащуюся в бессознательном, как то подчеркивает Лабори(Laborit Н. L'inhibition de l'action. Paris. Masson, 1979), представляет не подавленный материал, а наоборот то, что было с излишней легкостью принято, «интроецировано», то что, оставаясь закрепленным на автоматическом уровне, больше с тех пор не пересматривалось. И потому выявлять нужно не «подавленную», а «автоматическую» часть бессознательного, которая толкает нас в тюрьму стереотипов.

Бессознательное — по Лабори — не питательная почва для конфликтов, а скорее наоборот — область чрезмерно пассивного приятия. И выработка сознательного решения подразумевает извечный конфликт между детерминистским давлением врожденнных или приобретенных бессознательных автоматизмов (подкоркового происхождения) и свободным (кортикофронтальным), связанным с неизвестностью выбором, который позволяют нам сделать наша воля и наше воображение.

Ситуация, в которой не записываются воспоминания, искусственно создается во время хирургической анестезии: больной не ощущает ни эмоций, ни боли и записи информации в кору не происходит (Другое наблюдение, представленное Мари Пети, указывает на тот факт, что, как правило, клиент забывает именно тот важный кусок личной терапевтической работы, который впоследствии устойчиво изменил его образ жизни. По этому поводу я предлагаю несколько разных гипотез: отсутствие записи в момент эмоционального включения и катарсиса (нарыв прорвался и очень быстро зарубцевался), защитное подавление или же полная ассимиляция опыта (например, когда я хорошо переварил какую-то информацию, то не всегда могу вспомнить ее источник: она просто стала частью меня самого). Это явление встречается часто, но всякий раз оно кажется невероятным). Нашего внимания заслуживает особый случай: речь идет о «скрытой анестезии», возникающей при одновременном применении анальгетика и нейролептика (Лабори, 1950). Больной теряет сознание, и тогда можно приступать к глубоким вмешательствам; однако он все время продолжает отвечать на простые вербальные приказания («откройте рот», «закройте глаза» и т.д.). Речь в этом случае действует как физический стимул, вызывающий на лимбическом уровне автоматический условный рефлекс.

В Гештальте на практике нам часто доводится наблюдать подобные рабочие эпизоды, которые не перестают удивлять участников терапевтических групп: клиент может оказаться во «вторичном состоянии», в явной регрессии, на довербальном уровне поведения, во власти яростного бешенства или его будут сотрясать глубокие рыдания, и одновременно он будет прекрасно воспринимать простые указания («осторожно, там — радиатор», «можешь кусать салфетку»). Получается, что он функционирует одновременно на двух разных уровнях и краткое поведенческое указание рефлексивного типа не прерывает развитие протекающего в данный момент глубинного процесса.

В отличие от кратких, подготовленных обрывов, спонтанные длительные и в особенности повторяющиеся обрывы актуального действия со временем способны повлечь за собой патологические последствия. Здесь речь идет о функционирующей в хроническом режиме системе подавления действия. Эта система вступает в игру только в самых крайних случаях, когда нормальные защитные реакции организма (бегство или борьба) невозможны или неуместны (когда субъект, проявляя их, неоднократно получал негативный опыт). Пример: отсутствие ответа на выговоры начальника.

Отметим, что Лабори выделяет четыре основных типа поведения:

· два врожденных — «потребление» (питье, еда, совокупление), «защита» (бегство или борьба);

· два приобретенных — адекватное действие, подавление действия.

Как и всякая система торможения, механизм подавления является в организме в

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: