Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







КУЛЬТУРОСООБРАЗНОСТИ ПРИНЦИП





- учет условий, в к-рых находится человек, а также культуры данного общества, в процессе воспитания и образования. Идеи необходимости К.п. были развиты нем. педагогом Ф.А.В. Дистервегом, разрабатывавшим теорию развивающего обучения. Высоко оценивая роль просвещения народа, Дистервег к числу задач школьного образования относил воспитание гуманных и сознат. граждан, а не “истинных пруссаков”. Принципами воспитания он считал природосообразность (учет индивидуальных физич. и психич. особенностей), самодеятельность (направленность на развитие творч. активности) и культуросообразность.

Состояние культуры любого народа выступает в качестве основы, базиса, из к-рого, по мнению Дистервега, развивается новое поколение людей, поэтому та ступень культуры, на к-рой находится об-во, предъявляет школе и всей системе образования в целом требование поступать культуросообразно, т.е. действовать в соответствии с требованиями культуры, чтобы воспитать интеллигентных, образованных людей. Как бы продолжая идеи противопоставления естеств. и гражд. состояния человека, Дистервег не исключал возможности противоречия между принципами природосообразности и культуросообразности. Он полагал, что в случае конфликта не следует поступать наперекор природе, надо противодействовать влиянию ложного образования, ложной культуры.

В 20 в. произошел отрыв понятия культуры как целого от тех понятий, к-рые издавна совпадали с определением культурности, понимались почти как синонимы. Появилась пропасть между феноменами культуры и феноменами просвещения, цивилизации и образования. Совр. образование — продукт эпохи Просвещения, и оно выросло из выдающихся открытий первой фазы научной революции. Однако наука к к. 20 в. сделала резкий скачок и радикально переменилась, признав множественность истины, отказавшись от универсальных притязаний. Наука ныне обратилась к нравств. исканиям, а система школьных дисциплин еще с трудом выбирается из шор картины мира 19 в. Образование перестает пониматься как “культивирование”, т.е. “делание” личности в условиях культуры, а все чаще трактуется лишь как “накачка информацией”. В основе образоват. системы в нашей стране был заложен принцип политехнизации образования, суть к-рого заключается в подготовке кадров для производства. Упор делался на подготовку специалиста, вопросы духовного развития личности человека отступали на второй план. Понятие “человек образованный” осознавалось как “человек информированный”, а это не гарантирует наличие у него способности к воспроизводству культуры и тем более — к порождению культурных новаций.

В наст. время в нашей стране осуществляется становление культурологии как учебной дисциплины, предметом к-рой является не просто изучение сущности, функций и закономерностей развития культуры, а анализ взаимодействия,взаимопроникновения культуры и человека, раскрытие сущности человека как творца и творения культуры. Такое понимание предметной области культурологич. учебных дисциплин обусловлено целью и осн. задачами образования, среди к-рых на первое место выдвигается необходимость инкулыпура-

ции (приобщения к культуре) человека. Став носителем культурно-истор. ценностей, человек в процессе своей жизни воспринимает, репродуцирует эти ценности и стремится к творчеству новых культурных реалий. Т.о., в центре культуры находится человек и сама культура является его творением.

Переосмысление ценностей в сфере культуры и образования, коренная трансформация системы образования в России, смена основополагающих ориентиров в пед. деятельности — эти процессы требуют осмысления для определения наиболее действенных программ культурологич. подготовки студентов. Анализ особенности реализации К.п. на совр. этапе будет способствовать процессу качественного изменения подготовки интеллектуальной элиты для России.

Лит.: Дистервег Ф.А.В. Руководство для нем. учителей. М., 1913; Он же. Избр. пед. соч. М., 1956; Лотман Ю.М. Проблема “обучения культуре” как ее типологическая характеристика // Уч.зап. Тарт. гос. ун-та. Вып. 284. Тарту, 1971; Университетское образование: Приглашение к размышлению. М., 1995.

Л.П. Воронцова

КУЛЬТУРФИЛОСОФИЯ

- см. Философия культуры

КУН (Kuhn) Томас Сэмюэл (1922-1996)

- амер. историк и философ, один из лидеров историко-эволюционистского направления в философии науки. Разработал концепцию истор. динамики научного знания, к-рая легла в основу теории научной рациональности, радикально отличающейся от логико-позитивистских и “критико-рационалистич.” представлений о науке.

К. выступил критиком индуктивистских и кумулятивистских моделей реконструкции истории науки, свойственных логич. позитивизму. Наука, в его представлении, не есть постепенное накопление истин, обретаемых в “чистом” (т.е. не зависящем от теор. предпосылок и гипотез) опыте. Рациональность науки не сводится к сумме логич. правил образования и преобразования научных суждений, ценность к-рых удостоверяется в процессах “верификации” (опытной проверки) и редукции к наблюдениям, рез-ты к-рых можно представить в виде “базисных” (“протокольных”) предложений. Историк, некритически воспринимающий позитивистские ориентации, обречен на искажение действительной истории науки, более того, на непонимание того, что является содержанием и сутью научной деятельности. К. отверг логико-позитивистское решение проблемы “демаркации”, т.е. проведение жесткой разграничит, линии между наукой и не-наукой, сводившееся к применению логич. и “верификационных” критериев к анализу языка научных теорий.

К. выступил и против критериев “демаркации”, предлагавшихся “критич. рационалистами” во главе с К. Поппером. Суть их подхода заключалась в требовании: границы науки должны совпадать с границами рац. критики. Последняя основывается на логике и методол. императиве: выдвигать “смелые” (т.е. охватывающие объяснением максимальный круг известных явлений) гипотезы и подвергать их самым жестким опытным проверкам, опровергнутые гипотезы отбрасывать как ложные и выдвигать им на смену новые; этот процесс бесконечен, и в нем реализуется направленность познания к истине. Деятельность, не отвечающая этим требованиям, не может считаться научной в строгом смысле и не является вполне рациональной. То, что ученые не всегда соблюдают требования научной рациональности, объясняется психологией научного творчества или к.-л. “вне-научными” факторами, но это не имеет отношения к теории научной рациональности, на основе к-рой строится нормативная модель развития науки.

К. не отрицал значимости проблемы “демаркации”, но искал для нее иное решение. Гл. отличие науки от прочих сфер духовной и интеллектуальной деятельности, по К., в том, что только в науке существуют рац. процедуры проверки опытных суждений, причем рациональность этих процедур принимается как нечто бесспорное и не подлежащее сомнению. Критика и рациональность образуют единство в рамках того, что не подлежит критике — принятых образцов научной деятельности. Когда же критика обращается на сами эти образцы, она порывает с принятыми критериями рациональности и вынуждена искать новую опору. Пока такой опоры нет, рац. критика невозможна. Однако в истории науки (в отличие, напр., от истории философии) практически не бывает периодов критериального вакуума. Напротив, пространство выбора между разл. системами критериев рациональности даже слишком заполнено, и потому выбор может совершаться под воздействием не только “когнитивных” факторов, но прямо зависит от убеждений, авторитетов, социально-психол. атмосферы и традиций “научных сооб-в”, а также от многих других социокультурных воздействий. Такие ситуации К. назвал “экстраординарной” или “революц.” наукой. Попадая в такие ситуации, наука не только не обнаруживает differentia specifica, а, наоборот, становится похожей на другие сферы умственной активности, напр., на споры философов или ценителей искусства, астрологов или психоаналитиков. Только в периоды “нормальной” научной деятельности можно строго отличить науку от того, что наукой не является.

К. различал два рода критики. Рац. критика — критика, опирающаяся на принятые критерии рациональности. Нерац. критика возникает в периоды кризисов, когда сами критерии рациональности проблематизируются. Т.о., рациональность науки ставится в зависимость от решений эзотерич. круга лидеров, авторитетов, экспертов, к-рые навязывают свое понимание рационального — через систему обучения и проф. подготовки — остальным участникам научного сооб-ва.

Цель деятельности ученого — не истина (этот термин оказывается излишним при описании научной деятельности), а решение концептуальных или инстру-

ментальных “головоломок”. Успех вознаграждается признанием соответствующего научного сооб-ва; мнение людей, не включенных в это сооб-во, вообще игнорируется или учитывается в незначит. мере. Поэтому, с одной стороны, научное сооб-во крайне консервативно в своих оценках собственной рациональности (эта консервативность — условие единства и общности), с др. стороны, оно настроено почти всегда на полное отрицание “иной” рациональности, претендующей на решение тех же “головоломок”.

Понятие процесса науки, основанное на представлении о возрастающей истинности научных суждений, по К., исключается из философско-методол. рефлексии. Основания наиболее важных решений (напр., связанных с выбором фундаментальной научной теории), принимаемых учеными, в первую очередь следует искать в социол. и психол. обстоятельствах их деятельности, в особенности тогда, когда на роль инструментов объяснения претендуют сразу несколько научных теорий. Логич. анализ ситуаций выбора может оказаться совершенно бесполезным, поскольку “парадигмы” (господствующие образцы решения научных проблем — “головоломок”) задают и свою собственную логику, и у разных парадигм могут быть разные логики.

Психология и социология (а не нормативная “логика научного исследования”) призваны объяснить, почему в “нормальные” периоды ученые упорно держатся за принятые ими теор. основания, при этом часто игнорируя объяснительный потенциал конкурирующих “парадигм”, иногда даже не обращая внимания на противоречия между опытом и объяснениями, получаемыми в рамках “своей парадигмы”, либо пытаясь устранить эти противоречия за счет гипотез ad hoc, а в периоды “кризисов” мучительно ищут возможности “гештальт-переключений” (это можно сравнить с тем, как человек, увидевший в рисунке психол. теста “утку”, с большим трудом заставляет себя увидеть в том же рисунке “кролика”).

Научный процесс, как его понимает К., осуществляется не в “чистом мире идей и проблем”, существующем независимо от того, воздействует ли на этот мир чье-либо человеч. сознание, участвует ли оно в истории этого мира. Решения научных сооб-в принимаются в условиях конкурентной борьбы между ними, а также под влиянием всей социально-культурной жизни об-ва, в к-ром научные коллективы составляют небольшую часть. Отсюда социально-культурная (в первую очередь — социально-психол. и социол.) обусловленность критериев рациональности, к-рые суть реальные продукты мыслит, процессов, подверженных истор. изменениям.

Образ науки, предложенный К., есть отход от классич. рационализма, попытка уместить рациональность в ряду человеч. пристрастий и особенностей конкр. культурных эпох. Рациональность наполняется прагматич. смыслом: человек вынужден постоянно доказывать свою рациональность не ссылками на Истинный Разум, а успехами своей деятельности. Поэтому, достигая успеха, он вправе называть свою деятельность разумной, отстаивая этот взгляд перед лицом конкурирующих воззрений о разумности и успешности действий. Каждое “научное сооб-во” само судит о своей рациональности. Но свобода и рациональность отд. индивида ограничена коллективным действием и умом “сооб-ва”; в этом К. продолжает традицию классич. социологии знания и социологии науки (Дюркгейм, Шелер).

Позиция К. неоднократно подвергалась критике за ее “иррационализм” и “релятивизм”; однако эти обвинения осмысленны только с позиции классич. рационализма. К. был ориентирован на поиск более гибкого и приближенного к “реальности” рационализма. В основании этого поиска — как и иных совр. ревизий рационализма — разочарование в безусловных ориентирах культурной истории и склонность к мозаическому, калейдоскопическому и плюралистич. видению мира и места человека в нем. Концепция К. может быть поставлена в ряд мыслит, опытов, соответствующих социокультурной критике, к-рой была подвергнута “философия субъекта”, восходящая к классич. европ. трансцендентализму. В ряде моментов эта концепция перекликается с идеями постмодернистской философии.

Соч.: The Copernican Revolution: Planetary Astronomy in the Development of Western Thought. Camb., 1957; Essential Tension. Selected Studies in Scientific Tradition and Change. Chi.; JL, 1977; Black-body Theory and the Quantum Discontinuity. 1894-1912. Oxf., 1978; Структура научных революций. М., 1975.

Лит.: В поисках теории развития науки (Очерки зап.-европ. и амер. концепций XX века). М., 1982; Никифоров А.Л. От формальной логики к истории науки. М., 1983; Кузнецова Н.И. Наука в ее истории. М., 1982; Criticism and the Growth of Knowledge. Camb., 1970; Paradigms and Revolutions: Appraisals and Applications of Thomas Kuhn's Philosophy of Science. Notre Dame; L., 1980; Barnes B. Th.S. Kuhn and Social Science. N.Y., 1982; World Changes. Camb. (Mass.); L., 1993.

B.H. Порус

Л

+ Указатель имен

Указатель имен (цифры с bold - 1 том)

ЛАКАН (Lacan) Жак (1901-1981)

- франц. исследователь, создатель структурного или лингвистич. психоанализа. Начав свою карьеру как практикующий врач, Л. в 30-е гг. серьезно изучает философию, психологию, эстетику, искусство, лит-ру. Итогом его стремлений синтезировать мед. и гуманитарное знание явилась докт. дис. “О параноич. психозе и его отношении к личности” (1932), выводы к-рой широко использовались зап. эстетиками, иск-ведами, деятелями худож. культуры. Высказанные Л. идеи легли в основу “параноич. критики” С. Дали. С сер. 30-х гг. Л. посвящает себя пед. деятельности. Научная работа в Париж, психол. и франц. психоаналитич. об-вах, руководство Париж, фрейдистской школой (1964-80) выдвигают Л. в ряд известных европ.психоаналитиков.

Научный авторитет Л. связан с новым — структуралистским — направлением психоаналитич. исследований, начало к-рому было положено им в сер. 50-х гг. Он вышел за рамки и классич. структурализма, и ортодоксального фрейдизма, наметил новые перспективы исследований, возглавил влият. научную школу, не распавшуюся и после его смерти. Многочисл. ученики и последователи продолжают развивать его идеи в области психоаналитич. терапии, этнологии, риторики. Философско-эстетич. взгляды Л., определившие в свое время теор. направленность журнала “Тель Кель”, составили фундамент структурно-психоаналитич. эстетики.

Л. исходит из того, что бессознательное структурировано как язык. Он стремится к рациональному истолкованию бессознательного, ищет взаимосвязи его эмпирич. и теор. уровней, неклассич. принципы обоснования знания, исследования бытия и познания. Задача структурного психоанализа — восстановить понятие либидо как воплощения творч. начала в человеч. жизни, источника плодотворных конфликтов, двигателя человеч. прогресса. Развивая ставшие традиц. для нео- и постфрейдизма тенденции десексуализации бессознательного, Л. выстраивает оригинальную концепцию его денатурации, дебиологизации. Он закладывает новую традицию трактовки бессознат. желания как структурно упорядоченной пульсации. Идея эта активно развивается его последователями, термин “пульсация” — один из ключевых для постфрейдистской эстетики. Утрачивая хаотичность, бессознательное становится окультуренным, что и позволяет преобразовывать пульсации в произведении искусства и др. явления культуры. Внутр. структурирующий механизм объединяет все уровни психики, он функционирует подобно языку, и именно в этом смысле следует понимать слова Л., что бессознательное — это язык: речь идет не только о лингвистич. понимании языка на символич. уровне, но и о “языке” пульсаций на более низком уровне воображаемого, где психология и физиология еще слиты воедино.

Методологически одной из сквозных тем эстетики Л. является вопрос о соотношении реального, воображаемого и символического. Эти понятия он считает важнейшими координатами существования, позволяющими субъекту постоянно синтезировать прошлое и настоящее. Оригинальность концепций Л. по сравнению с фрейдовской состоит в том, что место “Оно” занимает реальное, роль Я выполняет воображаемое, функцию сверх-Я — символическое. При этом реальное как жизненная функция соотносимо с фрейдовской категорией потребности, на этом уровне возникает субъект потребности. На его основе формируется воображаемое, или человеч. субъективность, объект желания. Бессознательное символическое противостоит у Л. сознательному воображаемому, реальное же по существу остается за рамками исследования.

Л. считает трехчлен “реальное-воображаемое-символическое” первоосновой бытия, стремится исследовать соотношения его составляющих методами точных наук. Он подразделяет худож. образы на реальные, воображаемые и символические. Восприятие в сфере реального оказывается расколотым. Реакцией на это в плане воображаемого является стремление к разрушению объектов отчуждения, их агрессивному подчинению собственным интересам. Единым, тотальным, идеальным восприятие может стать лишь благодаря символическому, воплощающемуся в образах искусства -идеального зеркала. Наиболее адекватной моделью зеркально-символической природы искусства Л. считает кинематограф. Исследуя тесные связи искусства кино и НТР, он создает “машинную”, неантропоморфную концепцию генезиса и структуры эстетич. сознания.

Еще одна оригинальная черта методологии Л. связана с концепцией сновидений. В отличие от классич. фрейдизма, он распространил “законы сновидений” на

период бодрствования, что дало основания его последователям (напр., Мецу) трактовать худож. процесс как “сон наяву”. Сон и явь сближены на том основании, что в них пульсируют бессознат. желания, подобные миражам и фантомам. Реальность воспринимается во сне как образ, отраженный в зеркале. Психоанализ реальности позволяет разуму объяснить любой поступок, и одно это уже оправдывает существование сознания. Однако сон сильнее реальности, так как он позволяет осуществить тотальное оправдание на уровне бессознательного, вытеснить трагическое при помощи символического, превратить субъект в пешку, а объект — в мираж, узнаваемый лишь по его названию, при помощи речи. Л. разделяет традиц. структуралистскую концепцию первичности языка, способного смягчить страсти путем вербализации желания и регулировать обществ. отношения.

Разрабатывая свою концепцию языка, Л. опирается на ряд положений общей и структурной лингвистики - де Соссюра, Н. Хомского, Я. Мукаржовского. То новое, что он внес в методологию исследования в этой области знания, связано прежде всего с тенденциями десемиотизации языка. Л. абсолютизировал идеи Соссюра о дихотомии означающего и означаемого, противопоставив соссюровской идее знака как целого, объединяющего понятие (означаемое) и акустич. образ (означающее), концепцию разрыва между ними, обособления означающего. Методол. подход Соссюра привлек Л. возможностью изучать язык как форму, отвлеченную от содержат, стороны. Опыт практикующего врача-психоаналитика укрепил его в мысли, что в речевом потоке пациента-невротика означающее оторвано от означаемого (последнее и надлежит выявить в ходе диалога, распутав узлы речи и сняв, т.о., болезненные симптомы), означаемое скользит, не соединяясь с означающим. В рез-те такого соскальзывания из речи больного могут выпадать целые блоки означаемого. Задача структурного психоанализа — исследовать структуру речевого потока на уровне означающего, совпадающую со структурой бессознательного. Методол. новизной отличается также стремление соединить в рамках единой эстетич. теории структурно-психоаналитич. представления о реальном, воображаемом, символическом; означаемом и означающем; знаке и значении; синхронии и диахронии, языке и речи.

Образ языковой сети, окутывающей мир и превращающей его в ироничный текст, стал одной из философско-эстетич. доминант постмодернистской культуры. Идея структуры бессознат. желания у Л., оригинальная концепция соотношения бессознательного и языка децентрированного субъекта дали импульс новой, отличной от модернистской, трактовке худож. творчества. Привлекательными для теоретиков и практиков постмодернизма оказались также постфрейдистские интерпретации трансферта, либидозного вложения и пульсаций, связанных с такими фазами символизации в искусстве, как метафора и метонимия, а также феноменами скольжения означаемого.

Соч.: Ecrits, 1. Р., 1966; Ecrits, 2. Р., 1971; Le seminaire de Jacques Lacan. Livre I. Les ecrits techniques de Freud. P, 1975; Le seminaire. Livre 2. Le Moi dans la theorie de Freud et dans la technique de la psychanalyse. P., 1978; Le seminaire. Livre 3. Les psychoses. P., 1981; Livre 7. L'ethique de la psychanalyse, P., 1986; Livre 8. Le transfer! P., 1991; Livre 17. L'envers de la psychanalyse. P., 1991.

Лит.: Ильин И. Постструктурализм. Деконструкти-визм. Постмодернизм. М., 1996.

Н.Б. Маньковская







Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.