|
В Стефане вдруг проснулась решительность, впервые за все случаи, когда я начинал кричать на неё.
- Если ты так его ненавидишь, - выпалила она, - Зачем ты покрываешь его? Сдай его своему руководству – и дело с концом! Теперь, после того, как ты не пригласил его на свадьбу и во всеуслышание заявил о размолвке, твоей репутации ничто не грозит, и ты можешь смело разоблачить Дитриха в глазах Гестапо и отправить его на виселицу! И меня заодно! Конец проблемам!
Я взял в руку чёрного коня и повертел его напряжёнными пальцами. Это помогло мне немного успокоиться и даже настроиться на игру.
- Не лезь в мужские дела, Стефана, - я впервые назвал её по имени, - Я всё сказал. Давай играть.
- Белые или чёрные?
Женщина откинула назад прядь волос; впервые она чувствовала себя хозяйкой положения. В конце концов, чем она глупее?
- Белые, - выбрал я.
- Тогда я – чёрными.
Мы играли долго, почти два часа. К концу игры на моём лице выступила испарина, чёлка свесилась на лоб, и я даже не думал её поправлять. – Стефана выигрывала. Один неправильный ход – и её победа будет неоспорима.
- Ну что, сдаёшься? – уже не скрыть было торжествующей улыбки.
- Нет, - я привык всегда идти до конца, - Я думаю.
- Даю тебе ещё пять минут.
Я бросил в её сторону испепеляющий взгляд.
- Не мешай.
Моя рука сначала неуверенно коснулась ладьи, но потом я передумал и пошёл королевой. Впрочем, когда ход был уже сделан, я понял, что совершил ошибку.
Стефана же испытала то, чего прежде никогда не испытывала – это было самое настоящее жестокое веселье. Недрогнувшей рукой она объявила белому королю мат и с чувством собственного превосходства воззрилась на меня.
- Я выиграла. Ты должен отпустить меня.
- Я помню, - я, как ни странно, выглядел довольным, - Я умею держать слово. Теперь у тебя есть и нормальные документы, и даже свидетельство об арийском происхождении. Можешь ехать, куда хочешь.
- Мне этого не достаточно, - заявила Стефана, - Мне нужны ещё и деньги. Как муж, ты обязан меня обеспечивать.
Я хотел было возразить, но желание не видеть её было сильнее. Похоже, я готов был отдать всё, что угодно, лишь бы она покинула помещение.
- Сколько? – сухо спросил я.
Женщина задумалась. Сколько нужно денег, чтобы она смогла простить мне этот ад и позабыть о побоях? Сколько нужно денег, чтобы уехать из нацистской Германии в безопасное место и обустроиться там? Пожалуй, много. Очень много.
- 60 000 рейхсмарок.
Я присвистнул и усмехнулся.
- Но это же очень большие деньги.
- У тебя они есть, я знаю, - с нажимом сказала Стефана, - Один твой мерседес стоит 28 000 рейхсмарок. Что, скажешь мне, что голодаешь? От каких-то шестидесяти тысяч твой карман сильно не оскудеет. Твой фюрер холит и лелеет таких, как ты. А мне нужно на что-то жить.
- А как же Дитрих?
Стефана проигнорировала мой вопрос.
- 60 000, - повторила она, - Иначе Дитрих узнает о том, как ты со мной обращался, и тебе сильно не поздоровится.
- Хорошо, - согласился я, - 60 000 рейхсмарок. Завтра я открою счёт на твоё имя.
- Договорились.
Она легко улыбнулась и отправилась к себе в спальню.
ДИТРИХ.
На следующий день она была уже свободна и даже обеспеченна, разве что штамп и фамилия в паспорте омрачали существование. Но если сравнить это с минувшими месяцами, и тем более, с 4-м отрядом, то всё это – сущие пустяки. Уж лучше носить фамилию нациста и свободно передвигаться по Берлину, чем трястись от страха в подполье.
Распрощавшись с Герхардом и предварительно узнав у него мой номер, она нашла ближайший телефон-автомат и позвонила мне. Был уже вечер, а значит – оставалась какая-то вероятность застать меня дома. Пока Стефана ждала ответа, она чувствовала, как её накрывает мягкой волной лёгкое нетерпение. Я был дома.
- Алло, - словно из другого мира донёсся мой голос.
- Дитрих! – женщина сдерживала слёзы, - Дитрих! Всё кончено! Я свободна!
Я не верил собственному счастью. Значит – их брак с Герхардом был фиктивным, как и мой с Гретэль? Я сразу же договорился с ней о встрече, которая состоялась в парке Бритцер – в том самом месте, где мы расстались.
- Как символично, - улыбнулся я, - А ты всё ещё сентиментальна.
Она держит меня за руку. Аромат цветущей сирени прян до головокружения.
- Я сама этому приятно удивлена, - по её лицу растекается счастливая улыбка, - Я ведь думала, что превратилась в хищницу, Дитрих. Я на полном серьёзе собиралась убить Ланду. Я всё просчитала.
- Ты – и убить? – не поверил я, - Что-то новое.
- Слава Богу, мне не пришлось этого делать. Он сам меня отпустил.
- Сам?
- Точнее, не совсем, - поправила Стефана, - Мы сыграли с ним в шахматы, я выиграла, и он сдержал слово.
- Даже так?
- Да, - женщина кивнула, - А ещё он открыл счёт на моё имя, и теперь у меня есть 60 000 рейхсмарок. Только мои. Забрать он их не сможет.
- Ловко ты его! – я не скрывал своего восхищения, - Очень ловко! Я тобой горжусь!
- Дыши сиренью, любимый, - Стефана тихо смеётся и закрывает мне рот губами.
На сей раз я не стал противиться. Она заслужила поцелуя. Поцелуя перед дальней дорогой.
Ей самой не хотелось оставаться в Германии, она звала меня с собой, но у меня был весомый аргумент – что я не могу оставлять «Ястреб». Она отнеслась к этому с пониманием, и всё же не скрывала грусти, что я не готов всё бросить ради неё и отправиться навстречу счастью. «Я и не любил тебя никогда», - так и подмывало меня ей сказать, особенно стоя на вокзале, когда я крепко обнимал её, гладил её волосы, и когда она обречённо вздохнула в тот миг, в который я разнял наши руки. Она не стала противиться моей воле и тотчас же убрала их за спину, сцепив пальцы.
Поезд доставит её до Лиссабона, а оттуда, на пароходе, она отправится в Аргентину. Вдобавок к деньгам Ланды, я дал ей 50 000 рейхсмарок и обещал выслать ещё, если эти деньги закончатся.
Зайдя в вагон, она плакала. Время, уверял я себя, нужно время, чтобы её боль притупилась.
Однако, она не осталась несчастна. Буквально через полгода я получил от неё письмо, в котором она рассказывала, что полюбила некого Педро Альвареса, аргентинца, который обучал её испанскому. Он в буквальном смысле носил её на руках. Настоящий мужчина, не то, что Герхард, нервозный и агрессивный. И не то, что я, обманувший её надежды. Что ж, она этого достойна.
ГЕРХАРД.
В моей жизни всё пошло не так.
Стефана в своё время так и не рассказала мне, что думает по поводу дальнейших планов Августа Рихтера, того самого солдата, который сопровождал её в ванную вместе со своим товарищем, и таким образом, никто не помешал Рихтеру донести на меня. Сначала юнца никто не хотел слушать, ведь Стефана стала моей официальной женой, но потом, когда он предъявил доказательства, что перед свадьбой женщина жила в моём доме на правах пленницы, это заинтересовало группенфюрера Вильгельма фон Краузе и обергруппенфюрера Курта фон Готтберга. Рихтер дал им прослушать записанный на диктофон разговор со Стефаной, который он услышал ещё до нашей свадьбы. На записи мой голос совершенно чётко произнёс следующие слова: «Помнишь 4-й отряд, неблагодарная гадюка?! Ещё одно слово – и снова окажешься в лагере смерти!» Далее - звуки шлепков и пощёчин, за которыми следуют женские вскрики. Фон Краузе и фон Готтберг были в замешательстве. Герхард Ланда, этот верный сын арийской нации – и вдруг прячет у себя дома беглую узницу из 4-го отряда, а потом и вовсе женился на ней, представив её всем, как молодую актрису. Какое недостойное поведение! Что ещё скрывает от них гауптштурмфюрер Ланда? Что, если он тайно помогает евреям и цыганам?
За прошлое Стефаны Штауффенберг взялись плотнее, и обнаружили тот любопытный факт, что несколько лет назад она действительно была отправлена в 4-й отряд. Следующий тревожный звонок – это тот факт, что дело Хилдебранда никак не продвигается в моих руках, поэтому было велено передать его другому и провести расследование касательно меня самого.
Всё указывало против меня. Абсолютно всё. Припомнили даже проваленное задание в России, после которого я вернулся цел и невредим, а Дитрих фон Шварц – без одного глаза. То, что мы отдалились друг от друга, также было замечено, и опять же – не в мою пользу. А фон Шварц ходил белый и пушистый, с безупречной репутацией, пользуясь благосклонным отношением самого фюрера, даже получил повышение. Понимал ли он, что я рискую ради него ВСЕМ? Своим званием, честью офицера, и… Жизнью?
Допроса было не избежать.
…В подвальном помещении поставили 5 столов. Один из них пустовал, а за остальными уже сидели те, перед кем мне придётся виться, как уж на сковородке, лишь бы не выдать Дитриха. Это были обергруппенфюреры Курт фон Готтберг и Фриц Шлессман, группенфюрер Вильгельм фон Краузе и бригаденфюрер Рихард Кляйн. Кто же пятый? Именно к пустующему столу и был прикован мой боязливый взгляд. Меня раздели по пояс и привязали к поставленному в центре помещения длинному столу. Кто же пятый? Ничто так не тревожило мои мысли, как это. Почему-то именно тот незанятый стол с краю вызывал у меня самые дурные предчувствия.
Тем временем заговорил Шлессман:
- Вы поступали не так, как того требует от своих офицеров наш верховный фюрер. Полагаю, сами вы знаете это лучше, чем можем когда-либо узнать мы, кто вас судит, однако я всё же должен задать вам несколько не самых приятных вопросов. Для начала, ответьте, что вы слышали об антинацистских обществах, таких, как… «Ястреб»?
- Я не знаю! – выкрикнул я, и уши заложило от собственного крика, - Правда не знаю!
- Решительно ничего не знаете? – вмешался в разговор фон Краузе, - Как же так?
- Я знаю способ заставить его заговорить, - Курт фон Готтберг таинственно переглянулся со всеми остальными, - Именно поэтому я велел принести пять столов вместо четырёх. Этот человек, хоть и ниже нас по званию, но, я готов гарантировать, вытянет душу из любого, даже из нас с вами, если понадобится. Мастер изощрённой пытки. …Проходите к нам, герр оберштурмфюрер.
Все затаили дыхание, я – особенно. Сердце бешено заколотилось, и если бы не стол, к которому я был привязан вниз животом, оно бы выскочило наружу. Казалось, прошла целая вечность, пока дверь со скрипом открывалась, и ещё одна пара начищенных высоких сапог решительным шагом прошла в эту комнату допроса. Я, хоть и мог поднять голову, боялся это делать: так у меня всё ещё остаётся надежда, что мои худшие опасения не оправдаются. Но тут кто-то обратился к вошедшему по имени, и я в итоге не выдержал, резко запрокинул голову и увидел занесённую над собой плётку и безжалостный взгляд Дитриха фон Шварца. Не успел я закусить губу, чтобы позорно не вскрикнуть от боли, как кожаная девятихвостка со всей силой хлестнула меня по спине, с первого удара оставив кровавые следы на коже. Дитрих… Жестокий Дитрих. Он бьёт меня, а я должен буду защищать его до последнего вздоха, до тех пор, пока эта ужасная плеть не раздерёт мне спину до позвоночника. За что? Понимает ли Дитрих, что творит?
- Ну что, герр Ланда, - с довольной ухмылкой поинтересовался фон Готтберг, - Вы надумали сказать нам что-нибудь существенное?
Я замотал головой. Я решил помучить фон Шварца перед тем, как сделаю это. Дитрих, видя стекающую по моим бокам кровь, был, судя по всему, ошеломлён моей стойкостью. Видно было, что, будь его воля, Дитрих бросил бы на пол эту чёртову плётку, но фон Готтберг скомандовал хлестнуть меня ещё пять раз. На одном из этих пяти ударов кровь уже брызгала Дитриху в лицо; я напряжённо дышал сквозь плотно стиснутые зубы, но по-прежнему молчал.
- А вы отважный, - рассмеялся фон Краузе, - Жаль мучить такой ценный кадр. Остановитесь, фон Шварц, быть может, он хочет что-то сказать.
- Хочу, - заговорил я с небывалой для моего обессиленного состояния решимостью, - Я готов рассказать вам всю правду.
Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:
|
