Изучение «таинственных повестей» в 60 – 70-е гг. ХХ в.

Существенный сдвиг в изучении «таинственных повестей» обозначился лишь в начале 1960-х годов ХХ века. Несмотря на то, что в период 40 – 50-х годов появлялись единичные публикации по данной проблематике, они не носили системного характера и в методологическом отношении представляли мало интересного.

Основополагающими работами по исследуемой нами проблеме периода активизации научного интереса (наиболее крупными) являются работы Г.Б. Курляндской, Г.А. Бялого, С.М. Петрова и С.Е. Шаталова.

Г.Б. Курляндская является одним из первых литературоведов, поставивших вопрос о мировоззренческой основе позднего творчества И.С. Тургенева. Пользуясь сравнительно-типологической и социально-исторической системой исследования, она стремится показать сложность художественного метода писателя в его внутренних и далеко не прямых связях с его мировоззренческой ориентацией. Решается эта проблема не средствами поэтики, изучающей преимущественно своеобразие словесно-речевого образа, а путём рассмотрения диалектики развития характеров и их типологии, а также определения идейно-эстетической позиции писателя.

В главе о «таинственных повестях» Тургенева исследовательницей ставится вопрос о том, как писатель, сторонник «тайной психологии», противник аналитического разложения чувства, своими специфическими средствами изображает сложные взаимодействия разных форм и уровней сознания персонажей, почему внимание строжайшего реалиста к внутреннему миру человека получает романтическую окраску. Автор пытается доказать, что своеобразие художественного метода Тургенева сказалось в сочетании строжайшей детерминации нравственно-психологических состояний персонажей, как бредовых видений, галлюцинаций, с эмоциональной атмосферой страха и живого, пронзительного ощущения «Неведомого».

По мнению Г.Б. Курляндской, в «таинственных повестях» Тургенев стремился изобразить «процессы воздействия бессознательных сил на наше поведение и наше настроение», что, по мнению исследовательницы, и определило специфику творческого метода Тургенева.

Г.Б. Курляндская анализирует три «таинственные повести»: «Фауст», «Песнь торжествующей любви» и «Клара Милич». Исследовательница отмечает доминирование в них «социально-исторической трактовки характеров», которая «делает И.С. Тургенева реалистом» [67]. Однако Курляндская считает, что «оставаясь реалистическим по методу обобщения, эти повести вбирают в себя романтическую эмоциональность, которая создаётся трактовкой некоторых вполне реальных явлений и процессов человеческой психики – эмоцией страха перед ними как таинственными и непостижимыми» [67;с. 51].

В более поздней работе Г.Б. Курляндская так определяет специфику художественного метода И.С. Тургенева: «Проблему идеала и действительности Тургенев всегда решал с реалистических позиций, но вместе с тем и использовал идейно-художественные достижения романтического искусства, когда обращался к изображению идейно-эмоционального мира своих мечтателей. Связь Тургенева с романтическим искусством сказалась не только в этой идеализации «высоких» душевных порывов нравственных идеалистов, но также в несомненном интересе к тем мятежным стихиям страсти, которые представлялись ему «роковыми» и «тёмными»» [66; с. 9].

В основе метода исследования Г.Б. Курляндской лежит изучение концепции личности и принципов её изображения. По мнению исследователя «за планом конкретно-историческим в произведениях Тургенева выступает универсальный и метафизический. Именно сопряжение конечного с бесконечным, эмпирического с универсальным и даже трансцендентным определили «двойную перспективу» изображения. Это двойное измерение, прежде всего, сказалось в концепции человека: с одной стороны, литературный герой выступает как типический характер, т.е. как выразитель определённой общественной среды и определённого исторического времени, а с другой – как носитель абсолютного духовного начала. Конкретно-историческая интерпретация характеров сливалась с заострённым общечеловеческим содержанием в личности персонажа. Именно поэтому сложная структура человека в произведениях русских писателей отличалась удивительным единством: сверхчувственное всегда принимало конкретно-историческую и социальную форму» [66; с. 4].

Г.Б. Курляндская так обосновывает свою методологическую позицию: «В предлагаемом исследовании мы стремимся к выявлению единства идейно-художественного видения жизни в так называемых «таинственных повестях», к раскрытию и определению самого типа миросозерцания Тургенева, оплодотворённого вниманием к иррациональному, «таинственному» началу бытия. Анализ художественного текста производится под знаком вопроса о той этико-философской направленности писателя, которая сказалась в раскрытии сложной внутренней жизни героев-персонажей, в концепции человека и мира, в творческом преобразовании реальности» [66; с. 9].

Существенным моментом исследования является то, что Г.Б. Курляндская не сводит этико-философскую позицию Тургенева в «таинственных повестях» к влиянию идей Шопенгауэра, Канта, а признаёт и последовательно обосновывает то, что «миросозерцание Тургенева было шире, сложнее, противоречивее любой философской системы». Анализ производится с привлечением обширного историко-литературного и философского материала и на этой основе доказывается синтез романтического и реалистического начал в художественной системе И.С. Тургенева. Перед нами предстаёт комплексный подход, позволяющий в едином эстетическом анализе решить проблемы метода и мировоззрения выдающегося писателя.

Г.А. Бялый в главе «Поздние рассказы, таинственные повести» [28] анализирует последние на широком историко-литературном фоне. В его работе наблюдается сочетание историко-литературного анализа с постановкой эстетических вопросов изучения художественного метода Тургенева.

Исследователь рассматривает «таинственные повести» как дань модному в то время увлечению естественнонаучным эмпиризмом, увлечению, связанному с распространением позитивистского воззрения на природу и человека. На примере двух повестей – «Собака» (1866) и «Странная история» (1870) Бялый последовательно доказывает свою методологическую позицию. Все мистические проявления он сводит к «реальной силе» (например, «образ Прохорыча… разработан явно с учётом тех социально-биологических идей и веяний, которые впоследствии скристаллизовались в теориях Михайловского).

Шаталов С.Е. отмечает, что «основным анализом произведения является партийный подход к литературе и социальный, идейный анализ художественного произведения». Поэтому, и к «таинственным повестям» он подходит с этой точки зрения («Песнь торжествующей любви», «Сон», «Собака», «Призраки», «Рассказ отца Алексея» и т.д.). В таинственном он ищет естественную основу («реальное бытие» – проявления гипноза, телепатии, генетической памяти или же просто совпадения), т.о. приписывая героям «таинственных повестей» искаженное восприятие контуров окружающих предметов, вследствие их особого эмоционального настроя. Исследователь также делает попытку выявить эволюцию психологического метода Тургенева посредством подобного анализа «таинственных повестей» [146; с. 57 – 61].

С.М. Петров в книге «И.С. Тургенев: Жизнь и творчество» [97] выражает схожую методологическую позицию. И.С. Тургенев для него – «писатель-общественник», эмпирик. При анализе «таинственных повестей» («Фауст, «Призраки», «Собака», «Сон», «Странная история», «Песнь торжествующей любви», «Клара Милич») пытается обнаружить социально-исторический подтекст, отмечая, что главным их лейтмотивом является «тема власти». В качестве примера исследователь приводит повесть «Призраки», где основополагающей тематикой, по его мнению, выступает тема «крестьянского бунтарства» и присутствует «политическая ирония над идейными противниками (славянофилами)», а сама коллизия очень близка вопросам живой социальной современности (т.е. коллизию можно спроецировать на современность). Исходя из этого методологического подхода можно сказать, что С.М. Петров утверждает возможность рационального истолкования «таинственного» в повестях.

Подобного рода методология наряду с издержками времени (направленность в сторону идейного анализа произведения, диалектического подхода), имеет явный налёт сциентизма. Ведь попытка объяснения «таинственных» явлений посредством их проекции на «реальную основу» приводит порой к тотальной абсолютизации роли науки в художественных образах, да и во всем произведении. Тем самым, подобный способ анализа выводит вышеназванных исследователей в совершенно другой тип познания, к научной картине мира, что придаёт этому подходу черты методологической односторонности и некоторой эклектичности картины мира.

Несмотря на это подобные интерпретации стимулировали интерес к изучению «таинственных повестей» посредством диалектического метода, что позволило поставить их на новую ступень изучения наряду с романами И.С. Тургенева, активно изучавшимися в данный период.

Л.И. Матюшенко, рассуждая «о соотношении жанров повести и романа в творчестве Тургенева» [75], относит его повести к явлениям социально-психологического реализма. Признак жанрового содержания повести исследователь находит в формах повествования от первого лица, что приближает, по мнению Тургенева, рассказчика к самому автору. Восприятие человеком мира в «таинственных повестях» рисуется как индивидуальное сознание. Чувство одиночества и страх перед смертью, по мнению исследователя, вызваны «одиночеством личности Тургенева в социально-историческом смысле».

Особо следует сказать о работе В.М. Головко «Жанровое своеобразие «Странной истории» И.С. Тургенева (К проблеме жанра «студии» в творчестве 1870-х гг.)» [35]. Автор даёт методологическое обоснование этому «синтетическому жанру», выявляет доминантную проблематику («самоутверждение личности») и чётко определяет жанрообусловливающую проблему («проблему человека»). Это исследование по значимости для изучения «таинственных повестей» (как особой типологической жанровой разновидности повести) носило, несомненно, инновационный характер. Исследование В.М. Головко позволяет говорить о том, что «Странную историю» И.С. Тургенева с точки зрения её жара нельзя причислить к циклу «таинственных повестей».

О художественной манере позднего Тургенева после Г.Б. Курляндской писали ряд других исследователей – А.Б. Муратов, И.Л. Золотарёва, Л.М. Аринина. По их мнению, для художественной манеры позднего Тургенева характерен сложный сплав реалистического и романтического начал. Отсюда такие обозначения тургеневского метода «таинственных повестей» как «романтический реализм» [85; с. 72], «реализм, сильно обогащенный романтической тенденцией» [53; с. 12].

На очень важную черту тургеневского метода, получившую развитие в эстетике ХХ века, указывает О.Я. Самочатова. Исследовательница отмечает, что его метод определяется «синтезом реализма и романтизма» [118; с. 172]. В современном тургеневедении вопрос о методе Тургенева и о сочетании в его «манере» элементов романтического и реалистического стилей разработан достаточно подробно. Большинство исследователей (Г.Б. Курляндская, А.И. Батюто, П. Гражис) считают, что в рамках критического реализма Тургенев в соответствии со своими философско-эстетическими воззрениями использовал некоторые приёмы и способы художественной системы романтизма. Вопрос о перспективах развития литературного метода и о синтезе реалистического и романтического способов воссоздания действительности был одним из центральных в литературной полемике рубежа XIX – XX веков и решался как представителями реализма, так и модернистами.

В тесной связи с вопросом об отношении к литературному методу находится и проблема психологизма. Несмотря на то, что в критике и науке рубежа веков представление о психологическом анализе было связано почти исключительно с именем Толстого, большинство исследователей склоняется, по наблюдениям современных исследователей (О.В. Сливицкой [122], М.Л. Семановой [121], Л.Н. Назаровой [86] и др.), в своей литературной практике к способу «тайной психологии», избранному Тургеневым. Подобный подход к проблеме тургеневской традиции в русской литературе начала ХХ в. плодотворен, так как в сочетании с историко-функциональным освещением позднего творчества писателя поможет наиболее полно и точно определить роль Тургенева в развитии литературы.

А.Б. Муратов при анализе «таинственных повестей» выводит идею о «жизни всеобщей» («человек и мировое целое»), где социальная жизнь всего лишь внешнее её проявление (эта идея во многом созвучна философии романтизма). По мнению А.Б. Муратова, она нашла своё выражение в «Странной истории», «Несчастной», а также в произведениях, где «главным содержанием является трагическая предопределённость человеческой судьбы» («Призраки» и другие более поздние «таинственные повести»). Исследователь также считает, что «проблема «таинственного» находится на периферии повествования», а «основной заботой Тургенева является естественнонаучная точность описания» [85; с. 72]. Однако, при таком подходе, мало учитывается специфика «таинственных повестей», в особенности проблема жанра, вынесенная в заглавие его работы. Это подтверждается справедливым замечанием В.М. Головко о «неудачном названии брошюры А. Муратова «Тургенев – новеллист», где исследователь, «осуществляя анализ на идейно-тематическом уровне… не исследует проблему жанра вообще» [39; с. 140]. К заслугам данного исследования можно отнести то, что А.Б. Муратов делает попытку проанализировать «таинственные повести» с привлечением обширного историко-литературного материала.

По словам Л.М. Арининой, «таинственные повести» – свидетельство новаторских поисков писателя, который «вновь обращается к романтизму <…>, но приходит обогащенным опытом реализма и желающим поднять искусство на новый, более высокий этап» [10; с. 174].

Некоторые учёные говорят о преобладании в цикле «таинственных повестей» примет романтического метода, о том, что тургеневскую фантастику «уже нельзя назвать реалистической фантастикой. Эта фантастика практически не отличается от фантастики Гофмана. Техника реалистического письма используется здесь для воплощения романтического замысла» [146; с. 57 – 61]. Другие считают, что «в способах воспроизведения жизни и архитектоники произведений Тургенев как был, так и остался писателем-реалистом» [96; с. 206], «его поздние повести и рассказы не означали уступки ни мистицизму, ни романтизму» [147; с. 294]. Хотя тут же делает уточнение, что реализм писателя приобретает «особый оттенок» [147; с. 298]. О.Б. Улыбина определяет метод Тургенева в «таинственных повестях» как «фантастический реализм» [135; с. 5], по мнению Т.П. Маевской «тургеневская реалистическая «таинственная» проза в той или иной степени вобрала романтическое начало» [73; с. 58 – 59аевская Т.П. ли иной степени вобрала романтическое начало так как в ней «как бы происходит переосмысление гоголевского приёма «вплетения» фантастического элемента в мир реальный» [73; с. 58].

Как пишет американская исследовательница М. Астман, «струя романтизма, обогащающая произведения Тургенева «поэтическим видением неосязаемого, неким иным измерением… пробивается с новой силой в позднем его творчестве, несколько иначе озарённом и уже ведущем к становящемуся символизму» [12; с. 166]. По мнению учёного, эстетические взгляды писателя, имеющие точки соприкосновения с учением Гегеля и идеями Шопенгауэра, «делают возможным считать его предтечей русского символизма» [12; с. 166]. Но в отличие от символистской критики (И. Анненского, Д. Мережковского), М. Астман обозначает допустимые границы таких сближений. Например, она делает вывод, что символика в позднем творчестве писателя, «конечно, присутствует, как и во всяком истинном искусстве»,однако применять сложные теории символистов к творчеству Тургенева было бы неправильно. Считать Тургенева предшественником символизма можно, но «до известной степени» [12; с. 170]. С символистами писателя связывают «широта мировоззрения…, поиски Абсолютной ценности за всякими мелкими, пошлыми, нелепыми явлениями жизни» [12;с. 174].

Иногда исследователи говорят о том, что в «таинственных повестях» «Тургенев во многих отношениях приближается к методу изображения русских писателей-импрессионистов, но его стиль, при всей его таинственности, нарочитой туманности, всё же не характеризуется такой фрагментарностью, таким сознательным отходом от грамматических правил, которые будут столь распространены у прозаиков-импрессионистов (у Дымова, Зайцева). Тургенев остаётся до конца жизни настоящим представителем литературы XIX века, в творчестве которого, однако, в зачатке уже содержатся элементы, которые станут доминирующими в русской литературе конца XIX – начала ХХ вв.» [51; с. 285, 296, 298].

Г. Фридлендер [139] (в статье «О героической теме в повестях и романах И.С. Тургенева») относит все таинственные повести к «реалистическим произведениям». По мнению исследователя, И.С. Тургенев даёт в «таинственных повестях» «изображение жизни своей эпохи» в постоянной борьбе противоположенных сил и стремлений. Если рассматривать методологическую позицию Фридлендера, то можно заключить, что исследователь в своём анализе исходит из функционального метода изучения художественных произведений.

В своих выводах о своеобразии творческого метода «таинственных повестей» учёные опираются на анализ поэтики этих произведений. В работах на эту тему исследовались сюжет, композиция, своеобразие конфликта, тип личности героя [96; с. 231], функции героя-рассказчика, специфика портретов [135].

Л.Н. Осьмакова, анализируя поэтику «таинственных повестей», объясняет интерес Тургенева к теме «неведомого» влиянием естественнонаучной мысли того времени, а также подчёркивает, что в основе изображаемых событий лежат реальные факты. Таким образом, анализ осуществляется с тех же методологических позиций, что и вышеописанные исследователи. Интересным для изучения «таинственных повестей» является попытка исследователя найти общность в композиционной структуре этих произведений, что было попыткой обоснования правомерности выделения этих произведений в единый цикл, пусть даже через структурно-композиционные признаки.

В.М. Головко определяет поэтику «таинственных повестей» как отражение предчувствия новых художественных систем – модернистской эстетики. Исследователь рассматривает формы отражения этого процесса и находит их в активизации роли мифопоэтических архетипов в художественной системе цикла. Этот концептуальный подход, осуществленный при анализе «Клары Милич» помог связать воедино целый ряд систем: художественно-философские концепции, мировую культуру, отразить динамику эволюции жанра повести, переходный характер эпохи создания «таинственных повестей» и причинах её обусловивших. Исследователь убедительно доказывает отсутствие «двоемирия» в художественном методе И.С Тургенева, свойственного романтизму, признавая наличие «системы бинарных оппозиций, которые восходят к поэтике мифа» («любовь-смерть», «сон-явь» и др.) [38; с. 35]. Это исследование стимулировало интерес к изучению многофакторной специфики «таинственной» прозы И.С. Тургенева, к тому же, подобный подход позволял дать более глубокую интерпретацию текста с учетом не только внешних (формальных) категорий, но и художественно-эстетических и философских систем.

В работах тургеневедов возникло стремление установить близость (в первую очередь на идейно-тематическом уровне) «таинственных повестей» Тургенева с творчеством его современников. В последних рассказах и повестях видят большое сходство с Достоевским (Е.Г. Новикова, Е.В. Тюхова), либо с Лесковым (Л.Н. Афонин, И.В. Столярова, Л.М. Петрова). Усматривают «перекличку» с Гаршиным (Г.А. Бялый), Чеховым (Г.А. Бялый, С.Е. Шаталов), Буниным (М.Б. Храпченко, А.Б. Муратов, Р.Н. Поддубная), Л. Андреевым (И.И. Московкина), с общими тенденциями литературного процесса конца XIX – начала XX веков (А.Б. Муратов, Г.Б. Курляндская, Р.Н. Поддубная и др.). Однако, по мнению Т.В. Филат, «при этом собственно тургеневская специфика повестей отодвигается на второй план, растворяется в потоке бегло очерченной художественной ментальности эпохи русской литературы середины 1870-х – конца 80-х годов. Еще очень сильно сказывается свойственное нашему литературоведению предубеждение против нереалистических литературных стилей, что заставляет многих тургеневедов очень осторожно говорить о новых, близких символизму веяниях в творчестве Тургенева» [136; с. 109 – 110].

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: