Г) Трагедия гражданской войны в романе «Тихий Дон».

Шолохов начал писать «Тихий Дон» в двадцатилетнем возрасте в 1925 году и завершил в 1940 году. Задумывалась книга как вполне традиционное для советской литературы повествование о жестокой борьбе за победу советской власти на Дону осенью 1917 – весной 1918 годов. Нечто подобное уже было в «Донских рассказах», составивших первую книгу писателя.

Однако вскоре Шолохов отказался от первоначального замысла. И весь первый том его романа о другом: о жизни и быте донских казаков.

Краткая, но энергичная завязка сообщает об истории рода Мелеховых с середины ХIХ века, когда после русско-турецкой войны Прокофий Мелехов привез в хутор жену-турчанку; любил ее, носил на руках на макушку кургана, где они оба «подолгу глядели в степь»; а когда над ней нависла угроза, защищал с шашкой в руках. Так с первых страниц появляются в романе гордые, способные на большие чувства, свободолюбивые люди, труженики и воины. В страшной сцене убийства Прокофием обидчика его жены выявляется и еще одна важная для писателя идея: защита рода, семьи, потомства. Вопреки традиции советских писателей 20-х годов изображать дореволюционную действительность цепью ужасов откровенно любуется казачьей жизнью. Поэтические описания ловли рыбы сменяются рассказом о конных состязаниях, об игрищах. Многочисленные песни, в которых воплотились народные представления о жизненных ценностях, соединяются с поэтическим и одновременно не лишенном юмора рассказом об обряде сватовства. Но больше всего и подробнее всего описаны в романе эпизоды, рассказывающие о труде казаков. Только в первых двух главах писатель дважды рисует картины косьбы трав, жита; подробно опишет душевное состояние крестьянина на пахоте. Критики-современники обвинили писателя в идеализации прошлого. Самые же ретивые из недоброжелателей присвоили создателю «Тихого Дона» оскорбительное прозвище «подкулачника».

Разумеется никакой идеализации в книге нет. «В каждом курене горько-сладкая жизнь», - говориться в романе. Писатель не скрывает склонности казаков к суеверию (жену Прокофия они заподозрили в ведьмачестве), и суровость их нравов (достаточно вспомнить предысторию Аксиньи). Позднее Шолохов скажет и об опасном чувстве исключительности, присущем многим казакам. И все же не в этом видит создатель «Тихого Дона» основополагающие качества казачества. Его привлекает эпос народной жизни, ее мудрое, здоровое крестьянское начало.

Мирный труд, продолжение рода, единение человека с природой – вот те шолоховские идеалы, по которым, как по камертону, должна настраиваться история. Всякое отступление от этой веками налаженной жизни, от народного опыта грозит непредсказуемыми последствиями, может привести к трагедии народа, трагедии человека.

ХХ век чреват такими катаклизмами. Которые нарушили музыку народной жизни. На это нацеливают оба эпиграфа романа. Один – о земле, засеянной казацкими головами, полной сиротами, о Доне, наводненном материнскими слезами. Другой – о помутившимся Тихом Доне. Подобно Пушкину, предварившему в «Медном всаднике» печальный рассказ величественной картины Петербурга, Шолохов предваряет свой роман описанием нормального человеческого бытия. Как и автор «Медного всадника», он мог бы сказать обо всем последующем: «Была ужасная пора, об ней свежо воспоминанье».

Такой антитезой норме в «Тихом Доне» война 1914 года: мирная сцена косьбы жита прерывается тревожным известием о мобилизации. Поэтические картины нелегкого, но дружного труда сменяются контрастным по тону зарисовками «визга, драки, гневного ржания»; спокойные домашние разговоры уступают место хаосу многоголосия. Да и в собственно авторских оценках и описаниях отчетливо сквозит неприятие войны. «Земля ахнула», «лицо земли взрывали», «хлеба топтала конница», неубранные «колосья скорбно шуршали», «великое разрушение и мерзостная пустота» - вот те далеко не все авторские описания начала войны. «Безрадостно дикая» жизнь порождает жестокость и безумие(сцены грабежа и избиения еврея, изнасилования Франи), тоску и недоумение. Обесценивается человеческая жизнь. Смерть у Шолохова никогда не эстетизируется. Она отвратительна – и поэтому полна натуралистических подробностей, ярким подтверждением чему служит эпизод смерти Егора Жаркова, и рассказ об убитых офицерах и отравленном газом солдате. «Цвет казачий покинул курени и гибнул там в смерти, во вшах, в ужасе».

Война, по Шолохову, разлагает души людей, убивает в них человеческое. «Я, Петро, уморился душой, - говорит Григорий Мелехов брату… - Будто под мельничными жерновами побывал, перемяли они меня и выплюнули». «Гниль и недоумение комкают душу» не одному Григорию. Все чаще вспоминают казаки родные степи, в песнях изливают тоску по Дону и по родной земле.

Но и там на Дону жизнь разладилась. Не раз скажет писатель о плаче жен и матерей по погибшим на войне. И даже солнце у него станет «по-вдовьему обескровленным». Долгое отсутствие мужиков приводит к развалу хозяйства, к тоске и страданиям одних жалмерок, прямому разврату других. «В эти годы, - пишет Шолохов, - шла жизнь на сбыв – как полая вода на Дону».

Вот почему с симпатией описывает художник мирную встречу казака Валета и немецкого солдата (ч.IV гл. III), противопоставляя ее бессмысленной бойне, описанной в той же главе. Вот почему одобряет он отказ казаков вмешаться в петроградские события 17-го года и их уход на Дон.

Однако радость мирной жизни омрачается воспоминаниями об убитых и не вернувшихся. В эпическое повествование вливается лирический голос автора. В нем страдание и одновременно философское напоминание о краткости земного бытия, о необходимости сохранения жизни: «И сколько ни будут простоволосые казачки выбегать на проулки и глядеть из-под ладоней – не дождаться милых сердцу! Сколько ни будет из опухших и выцветших глаз ручьиться слезы – не замыть тоски! Сколько ни голосить в дни годовщины и поминок – не донесет восточный ветер криков их до Галиции и Восточной Пруссии, до осевших холмиков братских могил!.. Травой зарастают могилы, - давностью зарастает боль. Ветер зализал следы ушедших, - время залижет и кровяную боль и память тех, кто не дождался родимых и не дождется, потому что коротка человеческая жизнь и не много всем нам суждено истоптать травы…»[21]. Со словами великой скорби и сочувствия писатель прямо обращается к одной из вдов: «Рви, родимая, на себе ворот последней рубахи! Рви жидкие от безрадостной, тяжкой жизни волосы, кусай свои в кровь искусанные губы, ломай изуродованные работой руки и бейся на земле у порога пустого куреня! Нет у твоего куреня больше хозяина, нет у тебя мужа, у детишек твоих – отца, и помни, что никто не приласкает тебя, ни твоих сирот, никто не избавит тебя от непосильной работы и нищеты, никто не прижмет к груди твою голову ночью…»[22]

Лирический монолог этот переходит в эпическое описание послевоенного затишья, чтобы вновь завершиться скорбным голосом автора: «Вернувшись с фронта казаки не чуяли, что у порогов куреней караулят их горшие беды и тяготы,

чем те, которые приходилось переносить на пережитой войне»[23].

Название этому несчастью – гражданская война.

Вину за начало междоусобной бойни Шолохов-публицист возлагает на Корнилова (ч.IV гл.XVIII). Однако Шолохов-художник решает эту проблему значительно сложнее и глубже.

В романе настойчиво подчеркивается, что рядовые казаки, изголодавшиеся по земле, по труду, наслаждавшиеся незатейливым семейным счастьем, войны не хотели. Мысль народную, как это часто бывает у Шолохова, выражают эпизодические персонажи. Так, Яков Подкова, провожающий делегатов на съезд фронтовиков, напутствует их, как подчеркивает писатель, «давно заготовленной в уме (т.е. выношенной. – Авт.) фразой: «На съезде постарайтесь, чтобы было без войны дело. Охотников не найдется». О том же «вымученными, шершавыми фразами» говорит уже на самом съезде безымянный делегат 44-го полка: «Обойтиться нам без кровавой войны…Чтоб покончилось оно все тихо-благо».

Но это нормальное желание несовместимо с политическим экстремизмом борющихся партий. Шолохов прямо подчеркивает, что у генерала Каледина «было много торжественного» с председателем Военно-революционного комитета Подтелковым. В IX – XII главах пятой части Шолохов мастерски показывает, что все их речи, «уверенные», полные «зрелой силой», - игра. Каждая сторона, произнося правильные слова, стремится выиграть время и овладеть обстановкой. В период мирных переговоров начинается наступление Чернецова, а разумное желание Голубова и Мелехова не проливать кровь пленных казаков наталкивается на безрассудную жестокость Подтелкова, расстрелявшего и порубившего офицеров. (Натурализм этого эпизода, как всегда в «Тихом Доне», свидетельствует о неприятии писателем крови.)

Композиционным принципом построения пятой – седьмой частей романа становится антитеза: мирная трудовая жизнь, круговорот природы, любовь – война, смерть, жестокость воюющих сторон. Описания грубого разгона красными Малого войскового круга – так или иначе, но избранного казаками и отражающего их мнения; крутые суды и расправы ревтрибуналов, расстреливающих простых казаков; сцены бесчинства разложившихся красногвардейцев в хуторах и станицах соседствуют с рассказами о работе военно-полевых судов войска Донского, о расстрелах и розгах, о порубанных с особой жестокостью красных.

Мастерски показывает писатель трагедию разрушения единства народа. Не имеют друг к другу особых претензий и вполне мирно общаются простые казаки – победители и пленные. Тем более страшно завершатся эта глава: списком казненных. Столь же страшным и бессмысленным окажется список расстрелянных заложников хутора Татарского в главе XXIV шестой части романа.

Жестокость вызывает ответную жестокость. Все натуралистичнее становятся сцены убийств. В них участвуют уже и мирные жители. Особенно страшна сцена убийства Дарьей своего кума Ивана Алексеевича Котлярова. Злоба и месть распространяются на семьи воюющих, на стариков и детей. Отвратительны садистские наклонности палача Митьки Коршунова, вырезавшего всю семью Кошевых. Но не менее гнусны и «подвиги» самого Кошевого, убившего деда Гришаку и спалившего множество домов своих врагов. «Они одной цены, что, скажем, свояк Митька Коршунов, что Михаил Кошевой», - справедливо считает Григорий Мелехов. «Все мы душегубы», - оправдывается Кошевой. И в его словах самая большая трагедия гражданской войны.

Однако - и в этом проявляется вера художника в добрые чувства народа – растет и противоположная тенденция. Ее выразителями в романе выступают в первую очередь женщины, матери. «Замирения» требует мать троих казаков. «Чисто побесились люди, - отчитывает Григория старуха. – Вам, окаянным, сладость из ружьев палить да на кониках красоваться, а матерям-то как? Ихних сынов-то убивают, ай нет? Войны какие-то придумали…»

Ей в другом месте романа вторит «высокая черноглазая старуха, со следами строгой иконописной красоты на увядшем лице: - И небось у каждого из вас мать есть, и небось как вспомнит про сына, что он на войне гибнет, так слезьми и обольется… Блеснув не поздоровавшегося Григория желтыми белками, она вдруг злобно сказала: - И таких цветков ты, ваше благородие, на смерть водишь? На войне губишь?»

Сердобольные бабы не одобряют убийств пленных. Величественная и дородная старуха, мать троих убитых казаков, спасает чернявенького красноармейца, а в ответ на его благодарность заявляет: «Не мне кланяйся, Богу святому! Не я одна такая-то, все мы, матери, добрые. Жалко вас, окаянных, до смерти!». В простых словах этой казачки неизбывная вера в добро, в то, что сегодня называется христианскими и общечеловеческими ценностями.

Не только персонажи, но и сам писатель не приемлет смерть, утверждает неповторимость человеческой жизни и ее значимость безотносительность к тому, в каком политическом стане оказался человек. Именно об этом лирический монолог автора о гибнущих на гражданской войне сыновьях и их матерях. «Чем бы не жить дома, не кохаться? – говорит Шолохов об уходящих на защиту Дона от коммунистов молодых казаках. – А вот надо идти навстречу смерти…И идут». Когда тело убитого казака привезут домой, «встретит его мать, всплеснув руками, и долго будет голосить по мертвому, рвать из седой головы космы седых волос. А потом, когда похоронят,…станет, состарившаяся, пригнутая к земле материнским неусыпным горем, ходить в церковь, поминая своего «убиенного» Ванюшу или Семушку». Таким же сочувствием проникнут рассказ писателя теперь уже к уральскому пареньку, погибшему «за Советскую власть, за коммунизм» на Дону. «И где-либо в Московской или Вятской губернии…горючей тоской оденется материнское сердце, слезами изойдут тусклые глаза, и каждодневно, всегда, до смерти будет вспоминать того, которого некогда носила в утробе, родила в крови и бабьих муках».

Проклятьем войне вообще, гражданской в частности, звучат завершающие строки авторского лирического отступления: «Шла полусотня дезертировавшей с фронта…пехоты. Шла по песчаным разливам бурунов, по сиявшему малиновому красноталу…Заходили время пахать, боронить, сеять; земля кликала к себе, звала неустанно день и ночь, а тут надо было воевать, гибнуть на чужих хуторах…»

«Земля звала» - эти слова повторяются в эпопее с завидным постоянством, утверждая приоритет жизни над смертью, созидания над разрушением.

Даже Лагутин и Подтелков накануне своей гибели увлеклись картиной мирной жизни – игрой бычка и коровы. Даже Кошевой потянулся было к хозяйству (увы, ненадолго). Об окончании войны мечтает и начальник штаба повстанцев Копылов, и когда-то непримиримые казаки, и молодые казаки. «Не хватит кровицу-то наземь цедить», - высказывает всеобщее мнение Прохор Зыков.

Народную правду выражает в восьмой, заключительной части романа старик Чумаков: «Вы все свои люди и никак промеж собой не столкуетесь. Ну, мыслимо ли это дело: русские, православные люди сцепились между собой, и удержу нет…Пора кончать».

Гибель белого движения на Дону писатель прямо связывает с изменением политики советской власти по отношению к казачеству. Казаку дали возможность трудиться на земле, налаживать быт, растить детей. И хотя нет в лавках обещанных товаров, хотя существует недовольство продразверсткой, восстания больше не будет. И дело не столько в репрессиях (казаков до смерти не напугаешь), сколько в том, что, как говорит Прохор Зыков, «наголодался народ по мирной жизни,…пашут и сеют, как, скажи каждый сто годов прожить собирается!». «Казаки нас не дюже привечают», - вынужден признать глава банды Фомин после неудавшейся попытки поднять народ. «Погибели на вас нет», - пришлось услышать ему от казачки-вдовы. Бегут из банды и рядовые казаки.

После всех волнений, завихрений, катаклизмов утихает Тихий Дон, возвращается в спокойное, величественное течение жизни, он принимает на себя всю ее тяжесть. Страшное противоречие между вечным, эпическим – и временным, преходящим придает его жизни трагический и одновременно героический характер, делает любимым героем читателей многих поколений, в том или иной мере тоже ощущающих себя в этом потоке. Эпических героев в мировой литературе не так уж много: Одиссей, Христос, Гамлет, Лир, Дон Кихот, Фауст, Болконский, Безухов, князь Мышкин. К ним, бесспорно, относится и Григорий Мелехов.

В критике до сих пор не прекращаются споры о сущности трагедии Григория Мелехова. На первых порах преобладало мнение, что это трагедия отщепенца. Он, мол, пошел против народа и потому растерял все человеческие черты, стал одиноким волком, зверем. Здесь все неверно. Отщепенец не вызывает сочувствия – над судьбой Григория плакали даже те, кто в рядах Красной Армии громил белое движение и беспощадно расправлялся с реальными Мелеховыми. Да и не стал Григорий зверем, не потерял способности чувствовать, страдать, не потерял желание жить.

Недалеко ушли от сторонников теории отщепенства и те, кто объяснял трагедию Мелехова заблуждением. Здесь было верно то, что Григорий, согласно этой теории, нес в себе многие черты русского национального характера, русского крестьянства. Далее начиналась эквилибристика цитатами. Крестьянин по Ленину (статья о Л. Толстом), наполовину – собственник, наполовину – труженик, ему свойственно колебаться. Вот и Григорий колебался, но в конце концов заблудился. Его надо поэтому и осудить (не выбрал правильный путь), и пожалеть (погиб талантливый незаурядный человек). Всякий знакомый с романом легко заметит, что Григорий путается не из-за того, что он собственник, а из-за того, что в каждой из воюющих сторон не находит абсолютной нравственной правды, к которой он стремится с присущим русским людям максимализмом.

С первых страниц Григорий изображается в повседневной созидательной жизни: на рыбалке, с конем у водопоя, в любви, несколько позже – в сценах крестьянского труда. «Ноги его уверенно топтали землю», - подчеркивает автор. В Григории необычайно ярко проявляется личностное начало, русский нравственный максимализм с его желанием дойти до сути, не останавливается на половине, не мирится ни с какими нарушениями естественного хода жизни.

Женитьба на нелюбимой, эта едва ли не единственная уступка Григория ложному «порядку жизни», не смогла заставить его отказаться от самого себя, от естественного чувства. Даже брату не простил Григорий насмешку над своей любовью: чуть не убил Петра вилами. Невозможность подчиниться догматическим «правилам», насилующим жизнь, заставила Гришку бросить хозяйство, землю, уйти с Аксиньей в имение Лестницких конюхом. Так, показывает М. Шолохов, социальная жизнь нарушила ход жизни естественной. Так впервые герой оторвался от земли, от истоков. «Легкая сытая жизнь, - утверждает писатель, - его портила. Он обленился, растолстел, выглядел старше своих лет». Но слишком крепко в Григории народное начало, чтобы не сохраниться в его душе. И стоило Мелехову во время охоты оказаться на своей земле, как весь азарт погони за волком пропал, а в душе встрепенулось вечное, главное чувство.

Эта пропасть между стремлением человека к созиданию и разрушительными тенденциями эпохи расширилась и углубилась на первой мировой войне. Верный долгу и своей активной натуре, Григорий не может не отдаваться целиком бою. Он взял в плен трех немцев, сообщает Шолохов, отбил у врага батарею, спас офицера и своего соперника Степана Астахова. Свидетельства его мужества – четыре Георгиевских креста и четыре медали, офицерское звание. Но чем больше он углубляется в военные действия, тем больше тянет его к земле, к труду. Во сне он видит степь. Сердцем он с любимой и далекой женщиной. А душу его гложет совесть: «Знал, что трудно ему, целуя ребенка, открыто глянуть в ясные глаза; знал Григорий, какой ценой заплатил за полный бант крестов и производство» в офицеры.

Революция вернула Мелехова к земле, к любимой, к семье, к детям. И он всей душой встал на сторону нового строя. Но та же революция своей жестокостью с казаками, своей несправедливостью к пленным, да и к самому Григорию вновь толкнула его на тропу войны. То ли авторской проницательной подсказкой, то ли потаенной внутренней мыслью самого персонажа звучат слова: «Отдохнуть бы Григорию, отоспаться! А потом ходить по мягкой пахотной борозде плугарем, посвистывать на быков, слушать журавлиный голубой трубный клич, ласково снимать со щек наносное серебро паутины и неотрывно пить винный запах осенней, поднятой плугом земли».

Усталость и озлобление ведут героя к жестокости, высшим проявлением которой становится натуралистическая сцена убийства Мелеховым матросов. Именно после нее Григорий катается по земле, в «чудовищном просветлении» осознавая, что далеко ушел от ого, для чего был рожден и за что сражался.

«Неправильный у жизни ход, и, может, и я в этом виноватый», - признается Григорий.

Вступившись со всей присущей ему энергией за интересы рядовых тружеников и потому став одним из руководителей Вешенского восстания, Григорий убеждается, что оно не принесло ожидаемых результатов: от белого движения казаки страдают так же, как до этого страдали от красных. Мир не пришел на Дон, зато возвратились офицеры- дворяне, презиравшие рядового казака и мечтающие о новых походах. Не за разжалование с полковничьей должности оскорбился Григорий, а за хамское отношение к нему и ему подобным отношение генерала Фицхелаурова, за возврат всего, что унижало казака-крестьянина. Не может пережить русский человек Григорий Мелехов и приход на его землю высокомерных иностранных оккупантов. Впрочем, чуждо ему и чувство национальной исключительности: с глубоким уважением Григорий относится к англичанину-механику с трудовыми мозолями на руках. Свой отказ от эвакуации за море Мелехов предваряет утверждением о России: «Какая бы ни была мать, а она родней чужой».

И вновь спасением для Мелехова становится возврат к земле, к Аксинье и – что очень важно – к детям, любовь которых возбудила в нем ответное чувство. Насилие вызывает в нем отвращение, и он то отпускает из тюрьмы родственников красных казаков, то загоняет до смерти лошадь, чтобы успеть спасти от гибели Ивана Алексеевича и Мишку Кошевого.

Критики давно отметили, что, перейдя к красным в последние годы гражданской войны, Григорий стал, по словам Прохора Зыкова, «веселый и гладкий». Но осталось незамеченным то немаловажное для писателя обстоятельство, что полк Мелехова не сражался со своими, а находился на польском фронте.

Идеал Григория подробно очерчен писателем в заключительной, восьмой части эпопеи: «Он ехал домой, чтобы в конце концов взяться за работу, пожить с детьми, с Аксиньей…Григорий с наслаждением мечтал о том, как снимет дома шинель и сапоги, обуется в просторные чирики, по казачьему обычаю заправит шаровары в белые шерстяные чулки и, накинув на теплую куртку домотканый зипун, поедет в поле. Хорошо бы взяться руками за чапиги и пойти по влажной борозде за плугом. Жадно вбирая ноздрями сырой и пресный запах взрыхленной земли, горький аромат порезанной лемехом травы».

Однако и этой мечте Григория не суждено было сбыться. Михаил Кошевой, этот фанатик революционного насилия, спровоцировал Григория на побег из дома, от детей, Аксиньи. Он вынужден прятаться по хуторам, примкнуть к банде Фомина. Жажда жизни, столь сильная в Мелехове, не может заставить его добровольно идти под расстрел, а отсутствие другого выхода гонит на явно неправое дело. Шолохов передает это раздвоение героя, заставив Григория сперва любоваться цветущим тюльпаном, «сохранившем в складках радужные капли росы», а затем что во время движения конницы Фомина, к которой принадлежит и сам Григорий, «срезанные лошадиными копытами, во все стороны летели, словно крупные капли крови, пунцовые головки тюльпанов. Григорий…посмотрел на эти красные брызги и закрыл глаза. У него почему-то закружилась голова и знакомая острая боль подступила к сердцу».

Все, что осталось у Григория к концу романа, - это дети, земля-матушка и любовь Аксиньи. Но и это немногое еще уходит с гибелью любимой женщины. «Черное небо и ослепительно сияющий диск солнца» - эта поразительно точная в психологической насыщенности деталь – характеризуют силу чувства Григория и степень ощущения им потери. «Все отняла у него, все порушила безжалостная смерть, - пишет Шолохов. – Остались только дети. Но сам он все еще судорожно цеплялся за землю, как будто и на самом деле изломанная жизнь его представляла какую-то ценность для него и для других».

В этой тяге к жизни нет личного спасения Григория (не зря писатель подчеркивает, что Мелехов попрощался с Аксиньей, «твердо веря в то, что расстаются они ненадолго»), но есть утверждение идеала жизни. В финале романа, когда оживает жизнь, Григорий бросил в воду винтовку, наган, патроны, вытер руки, «перешел Дон по синему <...> мартовскому льду, крупно зашагал к дому…Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына…».

Критика долго и много спорила о дальнейшей судьбе Мелехова. Советские литературоведы утверждали, что теперь Григорий вольется в социалистическую жизнь. Западные критики дружно твердили, что на следующий день мятежный казак будет арестован, а затем казнен. Шолохов своим открытым финалом оставил возможность для обоих путей. Да этого и не имеет принципиального значения, ибо в финале романа утверждается то, что составляет суть гуманистической философии главного героя романа, автора, народа, человечества в ХХ веке: «под холодным солнцем» сияет огромный мир, продолжается жизнь, воплощенная в символической картине ребенка на руках у отца.

Характеризуя свой замысел образа главного героя «Тихого Дона», Шолохов писал: «Я хотел рассказать об обаянии человека в Григории Мелехове, но мне это до конца не удалось». Не удалось. Как нам представляется, не из-за отсутствия мастерства (писатель отлично понимал, какого масштаба фигуру он создал), а из-за того, что в нем человеческий дух поднимался до вершин совершенства и опускался до глубин отчаяния и опустошения. Путь Григория Мелехова к идеалу истинной жизни – это трагический путь обретений, ошибок и потерь, который был пройден всем русским народом в ХХ веке.

Некоторые вопросы, жажда определиться в событиях, сменяющихся не просто драматическими сомнениями, лихорадочным самоосуждением, потерей своего места в жизни – чаще всего они кончаются бегством от сложнейших вопросов истории, бегством в свою «хату с краю», к труду и радости, семье и дому. В сущности, многие моменты жизни Григория в романе – это сплошные «побеги» от оставшихся непосильными его разуму событий, уходы, трагичные для него и его близких. Шолохов видел в этих колебаниях героя не просто личную слабость.

Гибнут или теряют смысл жизни намного раньше Григория и бесславнее его все те, кто самоуверенно возвещал, что «середки нет», что вся Россия лишь два ожесточенных лагеря. Так погиб после работы ЧК, после расстрельных ночей тот же Бунчук. Мужественно гибнут Штокман и Котляров, убежденные большевики, но и они так и не обрели полной свободы понимания смысла событий, так и не заглянули вперед, хотя бы в ближайшее будущее. И лишь Григорий вплоть до финальных сцен романа сохраняет способность, пусть интуитивную, различения добра и зла.

Он, с точки зрения Штокмана и Кошевого, «самый опасный», самый контрреволюционный, за которым вечно следует тень недоверия, подозрительности. Он может быть, куда более последовательный гуманист, нежели самые убежденные представители обоих враждующих лагерей. Отсюда его метания. Его неудобство и для тех и для других. Отсюда же трагизм его судьбы, судьбы русского мужика, оказавшегося на стыке двух противоборствующих непримиримых сил.

Если Григорий Мелехов воплотил в себе трагическую судьбу русского мужика, то национальный образ русской женщины воссоздан писателем в двух наиболее типичных ипостасях: Ильиничне и Наталье, с одной стороны, и Аксинье – с другой.

Ильиничну и Наталью объединяет мудрое спокойствие хранительниц семейного очага, продолжательниц рода, глубоко запрятанная способность к напряженной духовной жизни. Впервые описывая «дюже красивую» Наташу, Шолохов отметит ее смелые серые глаза, смущенную и сдержанную улыбку, бесхитростный правдивый взгляд и – что будет не раз подчеркнуто в дальнейшем – «большие, раздавленные работой» руки. С годами Наталья слегка раздается, как и положено матери двоих детей, но автор, рассматривает ее глазами Григория, вновь подчеркивает ладность, степенность ее фигуры и «широкую рабочую спину». В дом Мелеховых Наталья вошла сразу, покорив Ильиничну своим трудолюбием (чего не было у другой невестки – Дарьи). Впрочем, и сама Ильинична обладает теми же, что и Наталья, качествами. Великая труженица и хлопотунья, она. Несмотря на возраст, сохраняет «дородный стан», не ходит, а «гусыней плывет» по дому и по двору. «Мудрая и мужественная старуха», как охарактеризовал ее писатель на одной из страниц романа, в минуту откровения признается Наталье, что ей немало выпало от мужа (и бил он ее чуть не до смерти, и изменял), но она сохранила верность долгу, семье, детям, не возроптала.

Долготерпение и однолюбие отличают и Наталью. Русская стеснительность и целомудрие не позволили ей даже поцеловаться с любимым до свадьбы. Ее отношения с мужем в первый год после свадьба писатель сравнивает со звездным займищем, со снегом – так холодна и медлительна ее любовь, так глубоко скрыты ее чувства. И лишь с рождением детей она стала увереннее, «расцвела и похорошела диковинно», лицо «радостно зарумянилось», и любовь ее стала согревающей. Великое чувство любви к мужу, «взволнованную радость» от общения с ним пронесла Наталья через всю жизнь, вызывая этим зависть легкомысленной Дарьи и приязнь Ильиничны и Дуняшки. Болезнь и последующее выздоровление довершили процесс ее становления. Теперь мир раскрылся перед ней во всей своей красоте и во всем чуде, и сама она раскрылась ему так, что ее «огромные глаза лучились сияющей трепетной теплотой, как будто после родов».

Любовь к мужу а художественном мире М. Шолохова неразрывна с материнством. Характерно, что если а Ягодном Наталья, увидев дочку Аксиньи и Григория, признала свое поражение, то, сама став матерью, она защищает своих детей, свой род всеми доступными средствами. «Всю жизнь вбивала в детей»[24], - с похвалой скажет Шолохов о Наталье.

Великое чувство материнства заложено и в Ильиничне, до последнего своего дня ждавшего младшего сына, ежедневно готовившего на его долю еду (вдруг приедет), ежедневно выходившей встречать его за околицу.

Чувство материнской любви заставляет обеих женщин осудить насилие и жестокость. «Ты Бога-то…Бога, сынок, не забывай! – напутствует мать сына. – Слухом пользовались мы, что ты каких-то матросов порубил…Господи! Да ты, Гришенька, опамятуйся! У тебя ить вон, гля, какие дети растут, и у энтих, загубленных тобой, тоже небось детки поостались… Ты ить тоже не заговоренный, и на твою шею шашка лихого человека найдется». Сурово осуждает Ильинична за убийство Дарью. По этой же причине отказывает от дома супостату-убийце Митьке Коршунову. Существенно, что и Наталья после убийства Митькой семьи Кошевых говорит: «Я за брата не стою».

Сердце русской женщины-матери столь отходчиво, что Ильинична, ненавидя убийцу своего старшего сына Митьку Кошевого, порой испытывает и к нему материнскую жалость, то посылая ему дерюжку, чтобы не мерз, то штопая одежду. Ненависть настолько чужда Ильиничне, что она единственный раз разгневалась на Невестку именно за то, что та призвала небесные кары на голову мужа-изменника. И не просто разгневалась, но и заставила Наталью покаяться.

Урок не прошел даром. И умирающая Наталья по воле писателя и в полном соответствии с особенностями своей натуры «простила Григорию все…и вспоминала о нем до последней минуты».

В этой удивительно мягкой и доброй натуре, подчеркивает Шолохов, вместе с тем существовала внутренняя гордость и способность к самым глубоким чувствам. Подобно тому, как «твердая старуха» Ильинична «слезинки не выронила», узнав о смерти мужа, а лишь замкнулась в себе, переживая трагедию, Наталья «ни слова упрека» не бросила Григорию, узнав о его поведении в походе, а лишь сурово молчала. О силе переживания Натальи, о ее гордости говорят не слова, а поступки: в первый раз попытка самоубийства, во второй – нежелание не любимой Григорием иметь от него ребенка.

Почти полная противоположность Наталье – Аксинья. Если корни Натальи уходят к фольклорной Василисе Премудрой, к Домострою и пушкинской Татьяне Лариной, то характер Аксиньи близок героиням Достоевского. Она – воплощение порыва, непосредственной жизни, протеста. Как отмечал один из шолоховедов, В. Васильев, Наталья оттеняет созидательные патриархальные устои Григория, Аксинья – его стремление к изменению жизни, его неуспокоенность и максимализм.

Шолохов ценит а Аксинье цельность чувства, активное стремление к счастью. В романе не раз подчеркивается, что любовь Аксиньи не разврат, она «больше, чем позорная связь», она глубокое чувство, бросающее вызов родовым понятиям, утверждающее личную свободу человека. Любовь к Гришке, как говорит сама Аксинья, - это и ее месть за жизнь в заточении у Степана, за высушенное сердце. Неистовство любви Аксиньи подчеркивается в романе тем, что почти все сцены свидания происходят на фоне буйно цветущей природы (у Дона, в хлебном поле, в степи). Вместе с тем до определенного момента писатель показывает, что в Аксиньином поиске индивидуального счастья есть и нечто недостойное. В описании губ Аксиньи, ее красоты, ее глаз то и дело появляется эпитет «порочные».

Эпитет этот исчезает, когда Аксинья становится матерью, вновь появляется, когда она, сама потеряв ребенка, уводит Григория от жены и детей, и полностью исчезает в конце романа. Именно теперь Аксинья думает не о себе, а о Григории, проникаясь к нему «почти материнской нежностью». Она пригревает Мишатку, на почве любви к Григорию сближается с Ильиничной, а после смерти Натальи не только заботится о ее детях, но и сподабливается того, что они начинают называть ее мамой. Дети и любовь – последнее, о чем услышит и герой, и читатель из уст Аксиньи.

Итак, к концу романа герои пройдут свой путь «хождения по мукам», разрушится курень Мелеховых, опустеют дворы Астаховых, Коршуновых, и еще не известно, как сложится дальнейшая жизнь Дуняшки Мелеховой с Мишкой Кошевым. Испытания, несчастья и смерти не обошли никого из героев эпопеи.

И все же жизнь продолжается. При всем своем трагизме романа он не оставляет в душе читателя чувства обреченности. Один из секретов такого финала уже назывался: появление ребенка.

Другой – особая функция природы в романе.

Шолоховский пейзаж не только характеризует внутренний мир героев, что типично для всей реалистической литературы и не является индивидуальным открытием «ТихогоДона», хотя и используется им сполна и мастерски. Пейзаж эпопеи – и в этом новаторство Шолохова – составляет особый сюжет-символ жизни.

Уже название романа многозначно и символично.

Первое слово заглавия можно трактовать как «величественный». Но можно увидеть в нем и символ: лишь внешне покоен и тих Дон-батюшка – на самом деле река, подобно человеческой истории, полна бурных перекатов, стержней, водоворотов. Не случайно одно из любимых выражений писателя, встречающееся во многих главах, - «стремя Тихого Дона».

Часто это сочетание дополняется эпитетом: «текучее стремя», что тоже переводит жизнь героев романа в символ «жизни-реки», воссоздает динамику истории. Не случайно у древних бытовало выражение, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды (вода уже новая). С другой стороны, это все та же река, с тем же истоком, берегами, названием. А это значит, что, как бы ни менялась жизнь, есть в ней что-то вечное, стабильное, бессмертное. Не случайно Шолохов, завершая вторую книгу романа, не ограничился рассказом о смерти Валета, не поставил точку после описания часовни на могиле убитого, а дал картину возрождающейся жизни, соединив ее с предыдущим текстом словами «и еще»: «И еще в мае бились возле часовни стрепета, выбили в голубом полынке точок, примяли возле зеленый разлив зреющего пырея: бились за самку, за право на жизнь, на любовь, на размножение. А спустя немного тут же возле часовни, под кочкой, под лохматым покровом старюки-полыни, положила самка стрепета девять дымчато-синих крапленых яиц и села на них, грея их теплом своего тела, защищая глянцево оперенным крылом»[25].

Мудрое величие степи вызывает (пусть ненадолго) даже у фанатичного Мишки Кошевого умиротворенность, желание жить «первобытной растительной жизнью».

Девять лет (с весны 1912-го по весну 1921-го) длится основное действие романа. Как в калейдоскопе, меняются исторические события; движутся судьбы персонажей, но каждый год разливается Дон, цветет степь, осуществляется солнцеворот, приходят и уходят холода, растет и убывает месяц. Никогда не повторяясь дословно, шолоховские описания смены времен года настойчиво возвращают читателя к мысли о круговороте жизни, о ее повторяемости и неиссякаемой вечности.

В этой слиянности народа, природы и судеб отдельных людей особое место принадлежит образу степи, идущему от народного представл

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: