Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







ЛОГИКА ДЕЙСТВИЙ В «ПАУЗЕ» И МОНОЛОГЕ





 

Актер познается в паузе.

К.С.Станиславский

 

Разумность мысли начи­нается только с того момен­та, когда она становится ру­ководителем действий.

И.М.Сеченов

 

Нет ни одного мыслительного процесса, так ска­зать, бестелесного, то есть ли­шенного внешнего физическо­го выражения.

В.М.Бехтерев

 

Среди бесчисленной массы возможных объектов человеческого действия существует объект, резко отличающийся от всех остальных. Этот объект — собственное сознание каждого данного человека.

Сознание человека развивается и формируется так, а не иначе, и тогда, когда этот человек вовсе не заботится казалось бы о своем созна­нии, когда он, например, совершенно поглощен тем иди иным объектом внешнего мира. Но для того чтобы воздействовать на этот мир согласно своим целям, каждому человеку бывает необходимо заниматься и специ­альной обработкой своего собственного сознания.

Такая обработка есть сосредоточенное думанье. Что бы человек ни делал, он всегда одновременно думает, но он может думать и тогда, когда он ничего, кроме этого не делает. Это мы и называет сосредоточенным ду­маньем — специфическим процессом действия, объектом которого явля­ется собственное сознание субъекта. Чем больше человек поглощен этим «объектом», тем больше ему мешают всякие внешние раздражения — они отвлекают его от мыслительного процесса, мешают ему думать.

Разумеется, сосредоточенно думая, человек вовсе не отдает себе отчета в том, что он специально занят тем, что «обрабатывает свое созна­ние». Это происходит потому, что как бы глубоко человек ни «ушел в себя», размышляя, он никогда и ни при каких обстоятельствах не может порвать своих связей с внешним миром. Связь эта не нарушается и при отвлеченном мышлении.

Во-первых, всякое, даже самое абстрактное, думанье в конечном счете служит той или иной практической цели и, следовательно, направ­лено во внешний мир; во-вторых, всякое думанье есть думанье о том, что так или иначе было воспринято человеком извне, из окружающей его среды. Но когда он думает, он имеет дело не с самими этими явлениями внешнего мира, а с представлениями о них в своем сознании. Поэтому, сосредоточенно думая, он осознает свою занятость, как занятость той или иной проблемой своих связей с внешним миром, по существу же, объек­тивно он в это время обрабатывает свое собственное сознание, он строит или перестраивает его, чтобы оно вернее и точнее отражало объективный мир.

Специфический субъективный характер цели человека, занятого обработкой своего собственного сознания, делает и логику действий, нап­равленных к этой цели, процессом специфическим, отличным от всех дру­гих случаев логики человеческих действий.

Казалось бы, действие, заключающееся в умственной работе, объективная цель которого по природе своей субъективна, есть процесс сам по себе чисто психический или духовный. Но технология актерского ис­кусства изучает действие как единый психофизической процесс, выража­ющийся вовне в мышечных движениях; поэтому и это «чисто психическое действие» она должна рассматривать в единстве с его физической мышеч­ной стороной.

Как бы ни был духовен, субъективен сам по себе процесс думанья, он тем не менее имеет свою физическую сторону и не может не иметь ее потому, во-первых, что думает всегда конкретный, физический сущест­вующий человек, во-вторых, потому что он думает всегда в конкретной физически материальной среде и, в-третьих, потому что думает человек всегда для того, чтобы изменить что-то во внешнем мире.

Конечно, специальный и профессиональный интерес актера к мы­шечной физической стороне процесса думанья не исключает того, что для актера, как и для всякого человека, в умственной работе важно прежде всего ее содержание, ее смысл и ее психическая или духовная сторона.

Думанье есть всегда результат того, что возникшее (или обнару­жившее себя, или кажущееся, или грозящее возникнуть) обстоятельство не отвечает представлениям думающего об этом обстоятельстве или, что более характерно, не отвечает интересам думающего (может быть, недос­таточно отвечает им, грозит не отвечать им, кажется, что не отвечает и т.д.). Поэтому, думая человек всегда решает ту или иную проблему, а проблема эта есть сложившееся в данный момент соотношение интересов этого человека и возникших перед ним обстоятельств (действительных, возможных, предполагаемых кажущихся и т.д.).

И интересы эти и обстоятельства могут быть, очевидно, бесконечно разнообразны по своему содержанию (от «обстоятельств» современного уровня науки и «интересов» познания объективной истины на благо чело­вечества до «обстоятельств» примитивно бытовых и «интересов» грубо эгоистических). Но от конкретного содержания проблемы, «интересов» и «обстоятельств» мы сейчас отвлекаемся, поскольку мы рассматриваем самые общие отличительные особенности логики действий сосредото­ченного думанья как таковой.

Думанье, с точки зрения действия, как особый случай (разновидность, тип) логики действий включает в себя оценки, пристройки и воз­действия. Но каждая из трех ступенек поведения, входя в эту специфи­ческую разновидность логики действий, приобретает особый характер и со стороны своего психического содержания и, соответственно этому, со стороны внешней — мышечной, физически ощутимой.

Без оценки того или иного внешнего раздражения процесс думанья не может начаться. Но далее, в зависимости от степени сосредоточеннос­ти на мысли, он может более или менее оторваться от непосредственно окружающей, наличной внешней среды, и тогда «оценки», «пристройки» и «воздействия», вызванные изменениями в ней, будут действиями, нас­лаивающимися или вклинивающимися в логику сосредоточенного ду­манья, но не входящими в эту логику как таковую.

В состав этой логики входят «оценки» другого содержания. Это «оценки» представлений, возникающих в воображении или в памяти.

«Мыслить, — писал Сеченов, — можно только знакомыми предметами и знакомыми свойствами или отношениями» 1 (Сеченов И.М. Избранные философские и психологические сочинения. - М., 1947. — С.399). Превратить новое, незнакомое, непонятное в знакомое, понятное можно, только пользуясь знакомым, понятным. Так, чтобы оформить, выразить, закрепить самую новую, самую оригинальную мысль, нужно подобрать подходящие знако­мые слова и воспользоваться известными грамматическими правилами; чтобы ввести новый термин, нужно прежде объяснить его терминами, привитыми, понятными.

Когда человек думает, он устанавливает связи между знакомым ему • незнакомым. Это невозможно без работы воображения и памяти, а воображение и память ставят перед его сознанием не только знакомые ему факты, образы, представления, но и такие, которые впервые из них строятся. Если бы этого не было, то мысль человеческая была бы бесплод­на.

Момент оценки в логике сосредоточенного думанья — это момент возникновения нового представления, которое нужно связать с знако­мыми представлениями и с интересами думающего, которое нужно, как мы Говорили выше, «уложить в голову». Оценка эта, как и всякая другая, выражается в неподвижности, в остановке движения; но остановка эта вызывается не раздражением извне, не изменением во внешней среде, а возникновением новой мысли, нового образа, к которому привела преды­дущая мысль.

Такого рода новое представление всегда более или менее значительно для думающего и более или менее неожиданно для него. Степень его значительности и неожиданности, как всегда, выражается в длитель­ности оценки.

Так, в «Мертвых душах» после разговора с секретарем опекунского совета у Чичикова вдруг возникла мысль о покупке мертвых душ; так, после того как он стал разрабатывать эту мысль, его вдруг поразила мысль о возможной неудаче и представление о наказании; а потом — опять мысль о заманчивости затеваемой аферы.

Так, Кречинского после мучительных поисков выхода из катастро­фического безденежья, перед его знаменитым возгласом «эврика!», пора­зила мысль заложить поддельный солитер.

Это — примеры ярких, относительно длительных оценок. Они выз­ваны мыслями, образами и представлениями, чрезвычайно затрагиваю­щими интересы Чичикова и Кречинского и чрезвычайно неожиданными, контрастными в том ходе мысли, который к ним привел и того и другого. В подобных случаях человек бывает поражен мыслью, представлением. Само слово это красноречиво характеризует и психическую и физичес­кую стороны явления: человек мгновенно замирает в том положении, в каком его застала поразившая мысль, он как бы не решается поверить ей и какое-то время не способен что бы то ни было делать.

В повседневной жизни подобные оценки собственных мыслей встречаются, конечно, сравнительно редко. Но если мы видим, что чело­век вдруг остановился, прекратил заниматься своим делом или движения его стали замедлены, он с задержкой стал отвечать на обращения к нему, перестал быть внимательным к окружающему — мы говорим: «он заду­мался» или «замечтался».

Думающий человек (сочиняющий письмо, играющий в шахматы, в преферанс и т.д.) может совершать массу неподотчетных и, на первый взгляд, хаотических движений: вертеть какой-нибудь предмет в руке, грызть карандаш, барабанить пальцами, курить, тереть щеку или подбо­родок и т.д. и т.п.

Но вот на какое-то мгновение все эти его непроизвольные движе­ния прекратились. Он совершенно замер, может быть, на долю секунды. Это может служить неопровержимым доказательством того, что именно в это мгновение у него возникла новая мысль или новый образ или новое представление (если, конечно, остановка эта не вызвана раздражением извне).

Сами по себе оценки в логике сосредоточенного думанья не выра­жают ничего, кроме факта возникновения новой мысли, нового представ­ления, их значительности для думающего и их неожиданности. Содержание оценки — какая именно мысль или образ оцениваются: при­ятный, неприятный, почему и чем приятный или неприятный и т.д. — все это в самой оценке как таковой не выражается.

Характер и содержание пристройки, входящей в логику думанья (как, впрочем, и всякой пристройки ) вытекает из содержания «оценки» и из окружающих обстоятельств.

Так как всякое думанье есть решение проблемы, связанной с инте­ресами думающего человека, то, что бы ни возникло в его сознании в момент оценки, оно всегда либо помогает решению проблемы, если отве­чает интересам человека, либо затрудняет решение, если не отвечает его интересам.

Человек думает, чтобы решить стоящую перед ним проблему и перейти к делу — то есть к воздействию на тот или иной внешний объект. Поэтому возникновение в его голове благоприятного представления приближает его к делу, и пристройка, следующая за «положительной» оценкой, есть переход к тому делу, которое он стал бы делать, если бы возникшая мысль или образ дали ему окончательное решение проблемы. Но переход этот обычно бывает более или менее замедлен; он тормозится проверкой намечающегося решения, которая в это же время происходит в сознании думающего.

Пристройка после «положительной» оценки — это тенденция прекратить сосредоточенное думанье и перейти к делу. Такая пристрой­ка включает в себя облегчение не только, так сказать, моральное, психи­ческое (в смысле освобождения от умственного напряжения, от мысли­тельного труда), но и облегчение физическое, мышечное, как об этом было сказано выше (См. гл. 4, *6).

Это облегчение тела может выразиться в мелких, едва заметных движениях. Последние сливаются с более или менее легкими и быстрыми или, наоборот, замедленными движениями начала того дела, какое должно бы следовать за решением.

Если думающий человек действительно перешел к этому делу, то это значит, что проблему он для себя решил, и сосредоточение внимания на мысли, на воображаемых образах и представлениях — кончилось.

Если сосредоточенное думанье не прекратилось, то это может зна­чить (как часто и бывает), что вслед за благоприятным представлением, в какой-то из моментов следовавшей за ним пристройки, возникло предс­тавление неблагоприятное. Оно потребовало новой оценки и последняя затормозила предыдущую пристройку. Только что человек принял было решение, готов был перейти к делу, даже начал его, — как воображение или память указали ему на ту сторону проблемы, нарисовали ему такую картину, которая говорит, что принято было решение не верно, что оно — не решение, что если принять его, то это не будет отвечать каким-то существенным интересам этого человека.

Теперь возникнет пристройка обратная — пристройка после «от­рицательной» оценки. Она выразится прежде всего в увеличении веса тела и в отказе от предыдущей пристройки. После того как человек «зам­рет» на мгновение в оценке, он как бы поникнет. Ему нужно опять думать, проблема опять оказывается нерешенной; внимание его опять углубится в воображаемые представления и образы. Поэтому, вслед за движениями, вызванными увеличением веса (опять-таки может быть едва заметными), следуют движения отказа от предыдущей «положительной» пристройки, которые в то же время суть движения для продолжения думанья, — то есть для такого расположения тела в пространстве, которое не требовало бы мышечного напряжения, поскольку последнее затрудняет сосредоточенность на мысли. Человек устраивается опять «удобно» (разумеется, непроизвольно) чтобы думать.

Здесь возможно, конечно, бесконечное разнообразие: в одних слу­чаях удобно думать, имея что-то перед глазами — чертеж, шахматную доску с фигурами (то есть объект, с которым связана решаемая пробле­ма); в других случаях, наоборот, удобнее думать, ничего по возможности не воспринимая из окружающей среды — тогда нужно оградить себя от неё или оградить себя от какого-то определенного воздействия извне: шума, яркого света и т.д. Движения отгораживания от одних внешних объектов могут сочетаться с движениями, облегчающими восприятие других.

Если, после того как человек пристроился «удобно», чтобы думать, воображение или память натолкнут его на «положительную» оценку — возникнет «положительная» пристройка, охарактеризованная выше.

Если же в его сознании будут возникать образы и представления опять неблагоприятные, то человек будет все более тяжелее и устраи­ваться все более и более «удобно» для думанья. Он будет либо все больше погружаться во внешний объект требующий размышления, либо все больше отгораживаться от внешней среды. Но если в логике сосредото­ченного думанья данного конкретного человека, в каких бы обстоятельст­вах он ни находился, «отрицательные» оценки и пристройки не перемежаются «положительными» — это характеризует его как пессимиста, меланхолика, или как человека со слабой волей. Человек волевой, энер­гичный, активный, размышляя, сознательно ищет «положительные» представления и цепляется за них, несмотря даже на то, что ему при­ходится от них отказываться.

Поэтому логике действий сосредоточенного думанья придают ак­тивность главным образом «положительные» пристройки, а сама она сос­тоит преимущественно из борьбы положительных тенденций с отрица­тельными.

В логике думанья могут следовать друг за другом, конечно, не толь­ко «отрицательные» оценки и пристройки, но и «положительные». В та­ком случае человек будет делаться все легче и легче и либо по степеням будет все больше пристраиваться к одному делу, либо будет перестраи­ваться от одного заманчивого дела к другому — еще более заманчивому. Но такой процесс не может длиться долго в качестве сосредоточенного думанья. Если в сознании не возникают представления о затруднениях — мыслительный процесс лишается стимула и содержания, ибо он всегда есть (как об этом было сказано выше) решение проблемы.

Ярким примером воплощения природы сосредоточенного думанья может служить известная скульптура Родена «Мыслитель». В холодной, мертвой бронзе здесь с необычайной яркостью выражена духовная сила человеческой мысли как таковой. Достигнуто это тем, что тело человека целиком подчинено этому духовному процессу.

В изобразительном искусстве вообще можно найти много образов сосредоточенно думающих людей (в русской живописи, например, «Ца­ревна Софья» Репина, «Меньшиков в Березове» Сурикова).

«Воздействие», входящее в логику сосредоточенного думанья заключается в проверке образов, мыслей и представлений, возникших в соз­нании в момент оценки. Возникая впервые, они, естественно, представля­ют собою нечто общее, может быть очень яркое, но недостаточно ясное, недостаточно определенное. Эти предварительные контурные образы и представления подвергаются конкретизации и проверке в процессе «воз­действия». При этом синтез и анализ выступают в единстве; незнакомое связывается со знакомым и для этого первое разлагается на части, в которых обнаруживается второе.

Эта работа выполняется сознанием думающего человека сразу же после оценки, то есть в то самое время, когда тело его так или иначе «прис­траивается» в зависимости от содержания оценки. Как всегда, в момент пристройки сознание занято целью последующего воздействия — в дан­ном случае эта цель — проверка мыслимых (воображаемых, вспоминае­мых) представлений.

Речь, таким образом, идет о «воздействии» совершенно своеобраз­ном, не похожем на все другие случаи воздействия. Сам термин «воздей­ствие» носит в данном случае характер откровенно условного названия. (Поэтому мы берем его здесь в кавычки). Во всех других случаях третья ступенька логики действий — воздействие на тот или иной объект внеш­него мира — осуществляется при помощи мышечных движений.

Умственной же работе мышечные движения не только не нужны, но они ей даже мешают.

Значит, когда происходит это специфическое воздействие, телу человека, так сказать, «нечего делать», оно свободно от происходящей ра­боты. Поэтому-то оно и занято преимущественно пристройками, оно «обслуживает» мыслительную работу либо тем, что готовится к воздейст­вию на внешний мир, либо тем, что ограждает эту работу, охраняет ее. И то и другое происходит, разумеется, неподотчетно.

Таким образом, с физической, мышечной стороны думанье состо­ит преимущественно из оценок и пристроек, а воздействия в логике ду­манья протекают одновременно с пристройками и потому тормозят их.

Часто мы можем с уверенностью утверждать, что, мол, этот чело­век «думает», что вот он «задумался» и т.д. Это оказывается возможно только потому, что, с одной стороны, логика действий сосредоточенно ду­мающего человека подчинена общим законам логики действия, с дру­гой — она специфична и характеризуется особенностями, только ей при­сущими. Чтобы думать, решать ту или иную проблему, целесообразны не те мышечные движения, которые целесообразны для того, чтобы переде­лывать, перестраивать тот или иной внешний объект как чисто матери­альный, так и такой, как сознание другого человека. А ведь действия мы «читаем» по движениям.

Чем более сосредоточенно человек думает, чем важнее для него проблема, которую он решает, чем больше она затрагивает его существенные интересы, чем скорее ему надо решить ее, чем более противоречи­вы обстоятельства, которые ему нужно обдумать, тем соответственно яснее в его поведении будет обнаруживаться специфическая логика дей­ствий сосредоточенного думанья, охарактеризованная выше.

В логику эту, могут, конечно, «вклиниваться» и на нее могут «нас­лаиваться» действия, направленные на внешний объект. Такие случаи встречаются на каждом шагу: человек, например, сравнивает нечто ре­альное, наличное с чем-то воображаемым или воспоминаемым. Такое действие в целом можно назвать «проверкой»; тогда вариантами действия «проверять» могут быть действия «изучать», «узнавать» (что-то, что было знакомо, но забыто или сильно изменилось и что, следовательно, нужно сопоставить с сохранившимся в памяти представлением), «советоваться» (проверять у кого-то ход своих мыслей, свои соображения, планы) и т.д.

Еще пример. Читать слушать — это значит следить за содержа­нием читаемого или слушаемого; действие здесь: следить, чтобы усвоить воспринимаемое. Но можно только читать и только слушать (это редкий случай «формального» восприятия), а можно делать то и другое, думая (относительно сосредоточенно), то есть проверяя содержание непосред­ственно воспринимаемого, сопоставляя его с воображаемым, мыслимым (так именно почти всегда читают и слушают «по существу»). В последнем случае человек обычно читает медленнее, отрывается от текста, останав­ливается (и тем больше, чем большей сосредоточенности на воображаемом требует это сопоставление); слушающий просит говорящего «не то­ропиться», рассказывать «с толком, с чувством, с расстановкой».

Здесь логика действия следить сочетается с логикой действия «сос­редоточенного думанья». Подобных случаев может быть, разумеется, бесчисленное множество. При этом думать, читая или слушая (так же как, — советуясь, проверяя, изучая и т.н.), можно более и можно менее напряженно и сосредоточенно.

Осмысленно произносить слова, «не думая» вообще, очевидно, не­возможно. Но «сосредоточенное думанье» есть все же особый случай (тип или вид) логики действий. При непосредственном воздействии словами на партнера думанье как таковое сконцентрировано в моменты оценок — человек не может воздействовать сознательно на партнера, не оценив, не поняв основания для действия. Эти моменты оценок могут разрастать­ся, увеличиваться в объеме и значении — вот тогда-то они и приобретают особый характер логики действий сосредоточенного думанья, которая в свою очередь в разных случаях может выступать более или менее ярко и отчетливо.

Если же человек обдумывает проблему, которая не представляется ему важной, затрагивающей его существенные интересы; если он по принуждению или, соблюдая приличия, только делает вид, что думает, если он думает даже и о чем-то важном для него, но не торопится; если, следовательно, обдумываемые обстоятельства мало волнуют его, — то и охарактеризованная логика действий думанья будет в большой степени завуалирована. В нее будут «вклиниваться» реакции на многочисленные, случайные и самые слабые изменения окружающей обстановки; оценки, характерные для логики думанья, будут едва уловимыми; пристройки — неясными.

И все же любой из нас безошибочно определит тот факт, что дан­ный человека данную минуту думает. (В этом, между прочим, сказыва­ется всеобщая «грамотность» в чтении логики действий). Но логика ду­манья обнаруживается в движениях часто ничтожно малых по амплитуде, крайне разнообразных и таких, повод и причина которых скрыты от наб­людателя. Поэтому описать внешнюю сторону поведения думающего че­ловека, словами, обозначающими действия иногда чрезвычайно трудно. Для этого нужно уметь видеть психическое в единстве с физическим — видеть объективную целенаправленность мельчайших движений и ви­деть физическое осуществление субъективных целей в, казалось бы, со­вершенно случайных хаотических движениях.

Удобным примером для рассмотрения логики действий сосредото­ченного думанья может служить, скажем, поведение шахматиста во вре­мя игры; общая цель его размышлений ясна заранее — он озабочен тем, чтобы выиграть партию.

Вначале он не нуждается в сосредоточенном думанье. Сюда входит пристройка к доске с расставленными фигурами и первые стереотипные ходы, заранее известные обоим игрокам и имеющие целью создать определенное расположение фигур. Здесь дело идет обычно быстро — игроки по очереди передвигают фигуры, не встречая сопротивления, и потому без размышлений.

Но вот противник сделал неожиданный ход, которого не предусматривал наблюдаемый нами шахматист. Последний мгновенно замрет в том положении, в каком зас­тал его этот ход. Даже если ход этот покажется ему с первого взгляда для него выгодным, он не поверит своему первому впечатлению и заподозрит ловушку, подвох и начнет обдумывать сложившуюся ситуа­цию, то есть проверять свой план или строить его, сопоставляя возможные дальнейшие ходы свои и своего противника. Для этого он устроится удобнее, чтобы видеть доску: может быть, придвинется к ней, может быть, сделает движения, ограждающие его от внешних раздражений.

Сопоставив несколько вариантов дальнейшего развития партии, разобравшись, таким образом, в сложившейся ситуации и в том, как Можно ее использовать в своих интересах, он опять не мгновение замрет и, может быть, медленно протянет руку к какой-то фигуре. Вдруг — стоп. Опять замер с протянутой к фигуре рукой. И потом: либо уберет руку и устроит­ся еще удобнее, чтобы думать, либо — переставит фигуру. В последнем случае первое думанье кончилось. Наш шахматист будет теперь ждать — что сделает противник.

Допустим, противник сделал именно тот ход, какого ждал наш шах­матист. Это сразу слегка облегчит его тело, и он двинется, чтобы сделать следующий ход по своему плану. Стоп! Оказывается, дело не ток просто, как ему казалось — он увидел свою оплошность и неверное представле­ние о плане противника. Нужно опять обдумывать положение — нужно опять устроиться поудобнее, чтобы думать, но устроиться не так, как в первый раз. Чем труднее положение шахматиста, тем мучительнее он бу­дет искать удобное положение для обдумывания. Он, может быть, будет ерзать на стуле, подпирать руками голову у лба и глаз, как бы ограждая свое внимание «шорами», может быть, откинется к спинке стула, может быть, закурит и т.д. Объективная цель всех этих движений — поиски удобного положения, чтобы думать. Если в таком положении не удалось найти верный ход, может быть удастся найти его в другом.

Вот описание момента игры матча-реванша на первенства мира между В.Смысловым и М.Ботвинником:

«М.Ботвинник, склонившись над столиком и время от времени при­вычным жестом поправляя очки, думает над очередным ходом. В.Смыс­лов не спеша разгуливает по сцене, мельком взглядывая на доску, как бы еще раз проверяя избранный план игры. Минута, пять, десять...

Экс-чемпион мира поднял руку над столиком. Зал замер. Замерла на мгновение и рука. Так ли? Но вот Ботвинник берет белую пешку, уве­ренно переставляет ее и нажимает рычажок шахматных часов. Механизм начинает отсчитывать время чемпиона мира. Смыслов поудобнее усажи­вается за столик, записывает на бланке ход партнера и погружается в раздумье».

Переход от одного положения тела к другому будет совершаться через остановку — момент, когда тело, хотя бы одно мгновение будет не­подвижно. Каждая такая остановка — это момент, когда шахматист приходит к тому или иному выводу, представляя себе последствия проектиру­емого хода в воображении. Если вывод благоприятен, он двинется, чтобы сделать этот ход, но движение это будет тормозиться продолжающейся работой мысли — проверкой в воображении последствий проектируемо­го хода.

Шахматист, самоуверенный, смелый, значительно более сильный, чем его противник, будет «легче» в движениях, быстрее, он будет меньше думать, чем его более слабый противник. Последний будет «тяжелее», озабоченнее, осторожнее и логика сосредоточенного думанья в его пове­дении обнаружится яснее.

Чем больше и тот и другой заинтересованы в выигрыше, тем оба они будут думать больше, тем они будут «тяжелее», сосредоточеннее и осторожнее. Тем яснее в их поведении будет выступать общая логика думанья, разумеется, с большими или меньшими поправками на особен­ности логики действий каждого.

То, что именно данный человек в данную минуту думает, это заклю­чено в тех представлениях, какие рисуются в эту минуту в его сознании. А эти представления у нормальных людей в обычных случаях так или иначе связаны с речью.

Если человек думает, но не произносит при этом слов, то содержа­ние его мыслей остается невыраженным. О нем можно только утверж­дать: во-первых, что он «думает», во-вторых, насколько онсосредото­ченно думает и, наконец, можно, в-третьих, высказать более или менее обоснованные предположения о том, насколько он успешно думает — совпадают или не совпадают возникающие в его сознании мысли с его ин­тересами, и — только.

Казалось бы, «логика действий» думанья, взятая с внешней, телес­ной стороны, не обладает большой выразительностью — она дает лишь самые общие и скудные сведения о «жизни человеческого духа» думаю­щего человека. Однако это не совсем так: логика эта, даже и без произне­сения слов, может быть очень выразительна в контексте предыдущих и последующих действий этого человека и при условии учета тех обстоя­тельств, какие в данном случае заставили его задуматься. Тот факт, что данный человек в данных обстоятельствах задумался (или не задумался ) может быть весьма красноречив. Зная его интересы и повод заставивший его задуматься, можно иногда с достоверностью знать, что именно он думает. Если при этом видно насколько сосредоточенно и насколько ус­пешно он думает, то его бессловесное поведение может иной раз оказать­ся красноречивее всяких слов. Оно может глубже и полнее раскрыть оттенки и индивидуальные особенности его психического склада и его интересов.

Но главный смысл изучения логики действий сосредоточенного

думанья все же не в этом. Он заключен в том, что, хотя думанье есть пси­хический мыслительный процесс, тем не менее, если тело человека не помогает процессу мышления, то оно неизбежно мешает этому процессу.

Поэтому, строя в своем телесном поведении логику думанья изоб­ражаемого лица, актер тем самым помогает себе усвоить мышление этого образа в том его содержании, которое заключено в словах.

Примечательно, что «лучезарный вождь» Мао Цзе-дун в своих со­чинениях цитировал из популярной в Китае «Повести о трех царствах» следующее: «Только нахмуришь брови — в голове рождается план».

Одна из характерных черт ибсеновского доктора Штокмана заклю­чается именно в том, что он — мыслитель, несколько даже оторванный от практической жизни. Как известно, роль эта была одной из лучших в репертуаре К.С.Станиславского. Какое же значение в воплощении внут­реннего мира этого образа имело его физическое поведение? К.С.Станиславский пишет: «Стоило мне даже вне сцены принять внешние манеры Штокмана, как в душе уже возникали породившие их когда-то чувства и ощущения» (Станиславский К.С. Собр.соч.: В 8т. — М., 1954 — 1961. — Т.1. — С.248).

Правда жизни на сцене, убедительность поведения актера в роли, в целом, нередко нарушаются именно потому, что актер не соблюдает эле­ментарных общих законов логики действий сосредоточенного думанья. Более того, даже пренебрежительное отношение к ним, как к чему-то, что мол, само собой разумеется и потому не требует внимания при работе над ролью, даже такое отношение часто не остается безнаказанным.

Логика действий любого образа должна включать в себя отчетли­вые, ясные моменты логики сосредоточенного думанья. Эти моменты будут ясны, выразительны, если, во-первых, в сознании актера будут воз­никать именно те образы и представления, какие должны возникнуть в этот момент у изображаемого лица и если, во-вторых, его тело будет откликаться на их возникновение и на то, какое отношение они имеют к его субъективным интересам — отвечают им или нет, Тогда моменты думанья войдут в логику действий образа в целом, как ее необходимые звенья.

И наоборот, всегда остается условной игра актера, который не думает на сцене. Для такого актера все окружающее его равноценно. В ре­зультате существенные интересы образа остаются невыраженными и «жизнь человеческого духа роли» — невоплощенной.

Пример. Действующему лицу пьесы сообщили о чьей-то смерти и это лицо оценило сообщение без всяких размышлений. Это значит: актер выразил полное безразличие персонажа к данной смерти, независимо от того, какие слова в ответ на сообщение он произнес.

Если после такого же сообщения актер задумался, а потом стал «легче» и относительно быстро перешел к какому-то делу, то, каково бы ни было это дело и какие бы слова он ни произносил, его поведение выра­зило: смерть, о которой персонаж услышал, хотя и произвела на него впечатление, но не огорчила его, а, может быть, даже обрадовала.

Если же он стал «тяжелее», если ему оказалось трудно перейти к делу, а делая это дело, он не может расстаться с мыслями — это значит: сообщение о смерти произвело на персонаж угнетающее впечатление, хотя слова произносимые им, может быть, вовсе не выражают печали.

Еще пример. На сцене трое. Двое из них ведут диалог, третий мол­чит. Если он заинтересован в происходящем, если диалог затрагивает его интересы, то он слушает и думает о том, что слышит и, в той мере, в какой это так, его поведение может быть весьма выразительно. Его переживания выразятся в том, какое место в его поведении занимает «слушание» и какое «думанье»; что именно он слушает и после каких услышанных слов думает; отвечает или не отвечает его интересам то, что он слышит; что именно отвечает и что именно не отвечает. А это все выразится в его дви­жениях, которые будут продиктованы логикой действия думанья и логи­кой переходов от сосредоточенного думанья к внешним объектам и обрат­но. Если таким образом актер участвует в происходящем событии и это его участие подчинено индивидуальной логике действий персонажа (его общим и конкретным целям), то в поведении актера выразится субъектив­ный мир персонажа. При этом речь его, как бы мало слов ни дал ему автор, будет активной и выразительной.

Примером может служить, скажем, сцена Пелагеи Егоровны, Мити и Любы в третьем действии комедии Островского «Бедность не порок» (явление VI). Митя убеждает Пелагею Егоровну принять его дерзкий план похищения Любы и спасения ее от брака с Коршуновым; Любовь Гордеев­на слушает, потом вмешивается; возникает диалог Любови и Мити; теперь слушает мать. Если Люба и мать, слушая, не будут надлежащим образом участвовать в событии, то у них не будет и права произносить слова, дан­ные им Островским, событие в целом «не состоится», и образы будут ис­кажены.

Во всех подобных и аналогичных случаях (а их можно себе предста­вить бесчисленное множество) значительную выразительность приобре­тают самые, казалось бы, элементарные, общие и схематические законо­мерности логики действий сосредоточенного думанья. Они, следователь­но, должны быть учтены и использованы для построения содержательной и отчетливой индивидуальной логики действий сценического образа.

Применены и использованы они могут быть, разумеется, бесконеч­но разнообразно, коль скоро построение сценического образа есть дея­тельность творческая.

Общие закономерности логики действий сосредоточенного думанья могут помочь актеру в работе над монологом. Монолог — это ду­манье. Разница между думаньем и сценическим монологом заключается лишь в том, что обычно человек думает, не произнося своих мыслей вслух, а в монологе на сцене он думает вслух. Только как сосредоточенное «ду­манье вслух» монолог на сцене может быть подлинным, продуктивным и целесообразным действием.

Если не понимать того, что мышление есть действие и что, следова­тельно, всякий мыслительный процесс есть особый случай логики психо­физических действий, то сценический монолог представляется чем-то откровенно и неизбежно условным, чем-то неосуществимым в логике подлинных человеческих действий.

Тогда монолог обычно р







Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.