Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







Вопрос о различном понимании и осуществлении принципа свободы в античном и новом мире





Касаясь вопроса о первом во всемирной истории появле­нии гражданской свободы и свободы мысли именно в антич­ном мире, нельзя обойти молчанием довольно распростра­ненную мысль, будто в одном отношении между понима­нием и осуществлением свободы в античном мире и новом мире существует только полная противоположность*. Вот в чем, собственно говоря, заключается дело.

Употребляя в истории слово “свобода”, всегда следует различать между понятиями свободы в смысле участия в государственных делах и свободы в смысле личной независимости. Между тем это различие прочно устано­вилось в умах историков и политиков довольно поздно. С тех пор, как произошло в Западной Европе так называемое возрождение наук и искусств, в политической жизни греков и римлян стали видеть высокие образцы гражданской доблести и гражданской свободы. В особенности сильна была эта идеализация политических форм древности во Франции XVIII в., в эпоху просветительной философии и великой революции. Правда, уже в середине указанного столетия Монтескье предостерегал от смешения “власти народа” и “свободы народа”, но большинство постоянно смешивало оба понятия и единственно в перенесении вер­ховной власти с королей на народ видело необходимое условие вообще свободы, как будто все дело заключалось в том, в чьих руках находилась власть, а не в том, каковы были ее пределы. Особенно резко проводилось отождест­вление свободы с народовластием, которому притом придава­лась совершенная неограниченность, в “Общественном Договоре” Руссо и в политической деятельности партии

 

* О дальнейшем подробнее в нашей книге “Государство-город античного мира”.


якобинцев, игравших очень крупную роль в истории фран­цузской революции. Наоборот, в XIX в. стали особенно подчеркивать разницу между властью народа и свободою народа, выдвинув на первый план свободу личности, которая может отсутствовать в государстве даже в том случае, когда верховная власть имеет чисто демократическую организацию. Вместе с этим стали прямо противополагать античное понимание свободы, как широкого участия во власти, пониманию свободы в новое время, как широкой личной независимости. Вот что, напр., писал в двадцатых годах XIX в. теоретик тогдашнего французского либерализма, Бенжамен Констан, основная мысль которого сделалась общим местом многих исторических и политических рассуждений всей остальной частиXIX в. “Свобода в античных республиках состояла более в деятельном участии в общем властвовании, нежели в спокойном пользовании личной независимостью, и даже для обеспечения этого участия чувство личной независимости в известной степени приносилось в жертву. Новые государства заменили непосредственное народовластие народным представительством, в силу чего каждый, не поль­зуясь непосредственною властью, ею и не наслаждается. Но зато люди нового времени, чтобы быть счастливыми, не нуж­даются ни в чем, кроме полной независимости во всем, что относится к сфере их деятельности, к их занятиям, предпри­ятиям и фантазиям”. Действительно, в том отношении, что в античном мире участие народа во власти осуществлялось в форме непосредственного народовластия, т. е. народных собраний, в которых могли участвовать лично все граждане, а в новом мире — в форме народного представительства, т. е. избрания народом своих представителей для решения ими важнейших государственных дел, — в этом именно отноше­нии разница между античным и новым мирами не подле­жит сомнению, и объясняется она тем, что в эпоху существо­вания у греков и римлян свободных политических форм государство совпадало с городской общиной, состоявшей из сравнительно небольшого числа граждан, тогда как новые народы большею частью составляют территориальные госу­дарства очень значительных размеров, при которых


непосредственное народовластие совершенно немыслимо. Но в приведенных словах французского писателя указывается на то, что народовластие у греков и римлян покупалось прямо ценою личной свободы, которая якобы совершенно приносилась в жертву государству. Особенно распространи­лось представление о безусловном полновластии античного государства, о полном поглощении государством личности гражданина, благодаря книге французского историка Фюстель де Куланжа “Гражданская община античного мира”, написанной вообще с точки зрения полного несходства всех понятий и учреждений у греков и римлян, с одной стороны, и новых народов, с другой. Гражданин античного государ­ства получал все свои права от этого самого государства, и вне государства он был ничто. Отсюда, по словам историка, то полновластие государства, которое характеризует антич­ный политический быт и так резко отличает его от нового европейского. Гражданин принадлежал не себе, а общине. В Спарте только смерть освобождала его от военной службы; в Афинах последняя была обязательна до шестидесяти, в Риме — до пятидесяти лет. Имущество частного лица было как бы в полном распоряжении государства: последнее могло приказать женщинам выдать все свои драгоценности, кредиторам — поступиться в его пользу своими ссудами и т. д. Вступление гражданина в брак не ускользало от государ­ственного вмешательства: афинский закон не позволял человеку оставаться холостым, в Спарте наказывали тех, которые опаздывали с женитьбой. “Римляне, — говорит Плутарх в биографии Катона Старшего,— не думали, чтобы каждому надлежало предоставить на волю жениться, иметь детей, избирать род жизни, давать праздники, наконец, вообще следовать своим желаниям и вкусам, без предвари­тельного разрешения и надзора”. Государство могло предпи­сывать работу в Афинах и праздность в Спарте. Древние ус­тавы Спарты и Рима разрешали отцу умерщвлять уродливо­го ребенка, и подобный же закон внесли Платон и Аристо­тель в свои идеальные законодательства. Мелочи жизни также регулировались законом: в Локрах мужчины не имели права пить вино без примеси воды; в Риме, в Милете,


в Массилии (Марсели) это запрещалось женщинам; в Родосе и в Византии закон не допускал бритья бород; законода­тельство Спарты установляло женский головной убор. После поражения спартанцев при Левктрах родители убитых вои­нов должны были, по предписанию начальства, являться в свет с веселыми лицами. В одно время в Афинах гражда­нин не смел не принадлежать к какой-либо партии: за поли­тический индифферентизм его могли постигнуть изгнание и конфискация имущества. Можно было верить или не ве­рить в божества общие и мировые, каковы, напр., Зевс небесный или Юнона, можно было ненавидеть и презирать богов соседнего города, но никто не смел усомниться в госу­дарственной святыне: Сократ поплатился жизнью за прес­тупление подобного рода. Это был какой-то культ государ­ства, и государственность нередко так же опутывала жизнь греческого или римского гражданина, как на Востоке религиозные предписания. Но верховным предметом этого культа было здесь не внемировое божество, а земное оте­чество в пределах гражданской общины. Все это совершен­но верные наблюдения, но, с одной стороны, в известные эпохи подобного рода явления наблюдаются и в истории новых европейских народов, а с другой, и в самом класси­ческом мире не всегда и не везде личность была в таком угнетении у государства, и индивидуальная свобода не так уже была чужда понятиям и учреждениям античных на­родов.

Регламентация частной жизни в государствах-городах античного мира, примеры которой только что были приве­дены, существовала и в средневековых городских общинах, от которых она была отчасти унаследована и так называемым “полицейским государством” (Polizeistaat) нового времени. Равным образом и для поглощения личности государством в древних республиках можно тоже привести немало анало­гий из истории теперешних европейских народов: укажем хотя бы на то закрепощение личности государству, которое характеризует внутренний быт России в ту эпоху, когда все ее население состояло из одних или служилых, или тяглых людей, и человеческая личность исчезала в подданном


государства. Немало можно отметить в новой истории и примеров государственного тяготения над религиозными верованиями подданных; достаточно напомнить хотя бы о том, что в эпоху религиозной реформации XVI в., когда впервые громко был заявлен в новой Европе принцип свободы совести, не только был провозглашен, но и про­веден в жизнь и противоположный принцип зависимости религиозных верований подданных от усмотрения государ­ственной власти — в знаменитой формуле: “чья страна, того и вера” (cujus regio, ejus religio), принятой аугсбургским религиозным миром 1555 г. Указывают еще и на то, что в области политических идей античный мир выставил ряд писателей (особенно Платона), которые явились теоретиками полновластия государства, полного поглощения в госу­дарстве личности гражданина, но и тут можно спросить: а разве новая Европа не выставляла писателей, которые провозглашали принцип безусловного, неограниченного, совершенно абсолютного властвования государства над личностью гражданина и не делали из государства своего рода земного божества? Вспомним хотя бы в XVII в. Гоббса, который в этом отношении не уступит Платону. С другой стороны, и классическая древность не так-то уж, как это себе представляют, чуждалась индивидуальной свободы и в об­ласти политических идей, и в самих явлениях государст­венной жизни. В начале истории каждого народа мы наблю­даем поглощение личности в том политическом целом, к которому она принадлежит, т. е. в роде или в общине, а также в более крупных общественных организациях, которые складываются из отдельных родов и общин. Одна из сторон культурно-социального развития, совершающегося в исторической жизни, именно в том и заключается, что личность — в разных сферах своего индивидуального существования — постепенно высвобождается из-под гнета, наложенного на нее условиями общественного быта древней­ших эпох истории, приходит к сознанию своих естественных прав, как самостоятельного я, и начинает предъявлять к жизни свои притязания на ту или другую меру свободы. Античный мир в свое время шел в данном отношении по


тому же пути, по которому впоследствии пошла и новая Европа, и все различие заключается лишь в том, что она опередила античный мир и потому полнее и яснее, нежели он, формулировала и осуществила принцип индивиду­альной свободы. Теперь, при меньшей предвзятости в изуче­нии истории Греции и Рима, едва ли может подлежать сомнению, что классические народы тоже постепенно выра­батывали в своей среде индивидуалистические стремления. Вообще менее всего могли держаться наиболее стесни­тельные для личной свободы государственные постановле­ния в демократиях, где господствовало всеобщее равенство в гражданских правах и власть находилась в руках большин­ства, не очень-то охотно налагавшего на себя какие бы то ни было узы. “По общему мнению, говорит Аристотель в своей „Политике", демократия определяется двумя характеристи­ческими чертами: они суть господство большинства и сво­бода. Справедливое здесь считают равенством, равенство же состоит в признании верховного закона за тем, что нравится большинству. Таким образом, в этих демократиях каждый живет, как ему угодно, каждый по своей воле”.

Сошлюсь еще на известную речь Перикла, приводимую Фукидидом, в которой знаменитый вождь афинской демо­кратии, сравнивая порядки родного города со спартанскими, указывал на то, что в Афинах живется гораздо свободнее и вольнее. Демократический строй вообще устанавливался в государствах с развитою промышленностью и торговлею и со скученностью населения в городе, которые как нельзя более содействовали разложению старого уклада жизни с его подчинением личности родовым и семейным связям и с гос­подством в нем традиционного миросозерцания. Но эта личная свобода, какой не знал древний Восток, существовала далеко не для всего населения каждого данного государства, в котором только можно констатировать ее присутствие. Самый замечательный опыт организации свободного демо­кратического государства сделан был Афинами V и IV вв. до Р. X., и этот опыт может считаться вообще характеристичным для античного народовластия. Во-первых, демократия в древнем мире, как было уже сказано, была непосредственной, т. е.


в политической власти участвовал весь народ лично, так как граждане для решения государственных вопросов сами сходились на общее вече. Но, во-вторых, под народом в данном случае следует разуметь не все население госу­дарства, а лишь ту его часть, которая составляла граждан­ство: античные республики были замкнутые общины, и вне их еще находились, не говоря уже о рабах, разные другие местные жители, которые, будучи лично свободными, не пользовались политическими правами (в Аттике, напр., они назывались метэками). В-третьих, распространяя свою власть на другие города и земли, создавая из них целую державу, афинская демократия смотрела на граждан под­властных городов как на своих подданных, за счет которых потом афинский демос и старался жить. Свободные и полно­правные граждане городовых республик античного мира таким образом составляли только часть населения каждого отдельного государства, остальные были или лишь обыва­тели, лично свободные, но лишенные участия в полити­ческой жизни, или крепостные и рабы, находившиеся в прямой юридической зависимости от полноправных граж­дан, или подданные последних, если тому или другому государству-городу удавалось подчинить себе какую-либо чужую, прежде бывшую самостоятельною общину. В своей “Философии истории” Гегель видел прогресс в осуществле­нии свободы, как самой основы, по его мнению, всемирной истории*, в том, что на Востоке свободен был только один (т. е. деспот), в классическом мире свобода делается досто­янием только некоторых, а в новом мире свободны все. Действительно, Европа в своем гражданском быту осущест­вила принцип всеобщей гражданской свободы, тогда как античная цивилизация так и скончалась, сохранив в числе своих учреждений рабство, но не следует забывать, что новый мир разделался с людскою неволею лишь в. середине прошлого столетия: только в шестидесятых годах XIX в. пало, например, в России крепостное право, а в Северо­американских Соединенных Штатах было уничтожено


невольничество негров. И в этом, следовательно, отношении новый мир сделал такой шаг вперед, который оказался совершенно не по силам античной эпохе, но этот шаг, повторяю, был сделан только в самое последнее время, и таким образом в течение четырнадцати столетий средне­вековая и новая Европа — в тех или других частях своих — не расставалась с юридической неволей большей или мень­шей части своего населения.







Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.