Связь религиозной реакции с политическою

В предыдущем очерке мы видели, какую роль все эти социальные и политические движения реформационной эпохи сыграли в истории возникновения, а также и усиле­ния католической реакции. Отметим еще теперь, что с этою реакцией рука об руку пошла — в католических странах, конечно,— и реакция политическая. Под влиянием одина­ковой опасности от этих движений и для церкви, и для государства, столь обычные и частые прежде споры между духовною и светскою властями сделались явлениями ред­кими и исключительными, вплоть до разрыва государства с католической реакцией в эпоху просвещенного абсолютиз­ма. Если когда и осуществлялась средневековая теория о том, что церковь призвана властвовать над душами, а государ­ство — управлять телами людей, то это было именно в эпоху наибольшего торжества католической реакции, т. е. с

середины XVI до середины XVIII века: общая реакционная идея объединяла церковную и государственную политику в од­ном стремлении с полюбовным разделением сфер ведения между духовною и светскою властями. В эту эпоху государ­ство копировало в одно и то же время и средневековую католическую церковь, в свою очередь, многое унаследовав­шую из древней Римской империи, и античное государство, возрождавшееся в теориях той эпохи, особенно в “Государе” Макиавелли. В числе усердных читателей Макиавелли находился и Карл V, первый крупный государь нового вре­мени, всю жизнь свою посвятивший служению отвлеченной государственной идее, подававший пример другим монархам и завещавший свою политику своему сыну Филиппу II. Последний сделался главным представителем католицизма и абсолютизма во второй половине XVI века. В большей части случаев с окраскою вероисповедною, хотя местами от нее и отрешаясь, но лишь на время (напр., при Ришелье во Франции), новая политика в XVII веке нашла немало пред­ставителей. Им был, напр., один из героев тридцатилетней войны, Максимилиан Баварский, подчинивший свое княже­ство вместе с иезуитской реакцией порядкам полицейского государства с мелочным вмешательством в частную жизнь; им был кардинал Ришелье, “Политическое завещание” и вся политика которого дает право называть его величайшим государственником своей эпохи; тем же был и младший его современник Гоббс, развивший идею неограниченной госу­дарственности в целую политическую теорию. Вся вторая половина XVII и начало XVIII вв. носят в истории название “века Людовика XIV” по имени самого замечательного представителя этого соединения религиозной реакции с политическою, которую он довел до того, что превратил Францию из европейской монархии в подобие азиатской деспотии. Его международная политика, как и политика Филиппа II в XVI в., вытекала из стремления доставить тор­жество абсолютизму и реакционному католицизму во всей Западной Европе. Оба раза, впрочем, реакция встретила отпор в свободных протестантских государствах, в Англии и в Гол­ландии (что придает особенно важное значение второй

английской революции, нанесшей страшный удар всей международной политике Людовика XIV). Эта культурная и политическая реакция достигла на Западе к концу XVII века своего апогея. Людовику XIV подражали почти все современные ему государи Западной Европы, не исключая и немецких имперских князей. Везде вводилась в жизнь одна и та же система, бывшая как бы последним словом общей реакции против всех движений нового времени, где только личность в том или другом отношении отстаивала свои права. Реакционная система именно и заключалась в подавлении всех индивидуальных прав и в поддержке всего того, что не могло уже одними собственными силами держаться против исторического движения, источником которого было развивающееся личное и общественное созна­ние. Лишь в сравнительной слабости этого сознания и в раз­розненности общественных сил и находит свое объяснение победа реакционных начал над первым великим истори­ческим движением нового времени, связанным с религиоз­ной реформацией. Результаты реакции кристаллизовались в тех государственных и общественных формах, которым французская политическая историография дала название “старого порядка” (ancien regime).

“Старый порядок”

Старый порядок это есть, в сущности, соединение соци­альных привилегий дворянства и духовенства, унаследо­ванных от средневекового строя, т. е. из времен феодализма и сословной монархии, с королевским абсолютизмом, кото­рый является уже результатом, как мы видели, более поздней эпохи. Подавляя феодальную аристократию и католическое духовенство, как независимые политические силы, королев­ская власть на Западе оставляла за обоими этими сословиями их социальные привилегии. В новое время феодальная аристократия, сохраняя все унаследованные от средних веков преимущества, превратилась мало-помалу в придворную знать, раболепную и вместе с тем своекорыстную, которая пользовалась своею близостью к королевской власти лишь

для поддержки сословных своих интересов. Короли, которые привлекали феодальную аристократию к своим дворам, имея в виду ослабление ее политического значения в стране, сами, с своей стороны, не могли не подпасть под влияние при­дворной атмосферы и потому начали смотреть на все глазами сословия, к которому даже причисляли себя самих, искажая такою политикою основную идею монархии. Аналогичное явление наблюдается и в отношениях королей к духо­венству, так как, подчиняя его себе политически, они, сами подчинявшись культурной реакции, — католического или протестантского характера, все равно, — поддерживали всею своею силою как исключительное господство духовенства над светским обществом в умственной жизни последнего, так и социальные привилегии клира, где их не тронула религиозная реформация XVI в. Государственная власть до такой степени срослась с известными конфессиональными традициями, что не допускала иноверия среди своих поддан­ных. Еще в XVI и начале XVII столетия католические государи Франции и Австрии давали грамоты, которыми обеспечивали за своими протестантскими подданными известные вероисповедные права, в то самое время, как в Испании и в Италии истреблены были все протестанты, но после общего усиления реакции, особенно во времена тридцатилетней войны и уничтожения во Франции нантского эдикта, и те страны, где раньше существовала свобода протестантского культа, пошли по стопам Испании и Ита­лии. Австрии и Франции пришлось ждать самого конца XVIII в., чтобы возвратиться к политике веротерпимости. Те же явления мы наблюдаем и в конституционной Англии, где только вторая революция утвердила веротерпимость, хотя закон по-прежнему все еще ограничивал права диссидентов по отношению к государственной и общественной службе. Польша в XVIII в. сделалась даже прямо классической страною религиозной нетерпимости. Строго конфессио­нальный характер католических государств особенно поддер­живался иезуитами, которые стали делаться воспитателями наследных принцев и духовниками самих королей, а это, конечно, не могло не отзываться на внутренней политике

таких государей. Придворное и иезуитское влияние — вот та атмосфера, которою были окружены очень многие представи­тели государственной власти при старом порядке. Вслед­ствие этого их кругозор суживался, и они были неспособны на такую внутреннюю политику, какой требовали не только духовные и материальные интересы народа, но и более односторонне понимаемые интересы казны.

Преобладающим политическим принципом рассматривае­мых порядков был королевский абсолютизм. Он утвердился в Испании, в Португалии, в государствах Италии, во Фран­ции, в Австрии, в Пруссии-Бранденбурге, в Дании и в не­мецких княжествах, а в конце XVIII в. и в Швеции, где ему пришлось долго бороться с аристократическо-республиканским режимом вроде того, какой существовал в польской Речи Посполитой. Во всех этих монархиях законодательство находилось в личном заведовании самих королей или временщиков, так как для этой важной деятельности госу­дарства совсем не существовало специальных учреждений, хотя бы и вполне зависимых от монархической власти. Законодательное значение сословно-представительных уч­реждений пало, потому что или вообще прекратилось их созывание или, продолжая созываться, они перестали играть роль. В управлении господствовала бюрократическая центра­лизация, устранявшая от всякого участия в нем местные силы, так как общинного и областного самоуправления или совсем не было, или оно влачило самое жалкое существо­вание. Права администрации были безграничны, и она вме­шивалась решительно во все дела частной и общественной жизни, осуществляя идеал так называемого “полицейского государства”, в котором крайнее стеснение свободы происхо­дило не в силу закона, хотя бы и очень тяжелого, а иногда просто по усмотрению высшего и даже низшего начальства. Судебная власть была подчинена администрации, что лишало судей независимости в произнесении приговоров, не говоря уже о дурном законодательстве и плохом составе судейского персонала; там же, где юстиция пользовалась самостоятельностью, она получала характер сословной при­вилегии и отправлялась в чисто средневековых формах.

Государственное хозяйство в громадном большинстве слу­чаев велось плохо: правильные бюджеты были неизвестны; сбор налогов часто отдавался на откуп частным предприни­мателям; сами налоги были распределены крайне неравно­мерно (с разными аристократическими изъятиями), слишком тяжело ложились на население, не соответствуя его платеж­ным силам, и взыскивались, наконец, с большою суровостью.

Во внешней политике после прекращения религиозных войн большую роль играли чисто династические интересы, а интересы национальные сводились преимущественно к приобретению от других стран торговых выгод, что вполне соответствовало господствовавшей тогда системе мерканти­лизма. Экономическая политика старого режима в согласии с общим его духом направлялась почти исключительно соображениями о казенных выгодах, каковы бы ни были следствия, вытекавшие из правительственных мероприятий для народной массы, которая рассматривалась главным образом только в качестве платежной силы. Эта политика, выгодная для торгово-промышленных классов, — в Голлан­дии и Англии даже и направлявших деятельность государ­ства в этом смысле по собственному почину,— весьма тяжело отзывалась на благосостоянии масс, которые сами по себе стояли вне правительственных забот. Последние сводились преимущественно к усилению армии и флота, необходимых для поддержки государственной независимости, и к покро­вительству промышленности и торговли, обогащающих казну, но это покровительство соединялось с самой мелочной регламентацией фабрик и заводов, имевшей притом в виду отнюдь не интересы рабочего класса, а опять-таки то, что считалось интересом национального производства, главнее же всего — самой казны.

Вместе с тем, при всем развитии — во многих отношениях прямо одностороннем развитии — государственного начала, в политическом быту Западной Европы XVIII в. оставалось еще немало феодальных черт. Именно в эту эпоху в полной почти неприкосновенности сохранялся унаследованный от средних веков аристократический строй общества. Феодаль­ное дворянство (с ним и высшее духовенство в католических

странах) было главным и даже почти исключительным землевладельческим сословием, так как другие сословия или прямо законом были исключены (как в Польше) из права владеть землею, или фактически не могли ею владеть, или же, наконец, пользовались (как, напр., во Франции) лишь формами условной феодальной собственности в зависимости от светских или духовных сеньеров, платя им за это оброки и пошлины и подвергаясь разным ограничениям в своем праве распоряжения землею. Крупное землевладение соеди­нялось еще с существованием крепостного состояния, в како­вом находилась вся сельская масса целых больших госу­дарств или некоторая ее часть. Дворянство и духовенство, пользовавшееся еще десятиной, извлекали из своих земель, из феодальных прав и из крепостничества большие доходы. Там, где уже варождалось крупное хозяйство,— пользуясь своими правами или простою безнаказанностью, землевла­дельческое сословие обезземеливало крестьян, вследствие чего начинал развиваться сельский пролетариат. Вся тяжесть государственных налогов лежала, кроме того, на сельской массе, и, наконец, государство оставляло в руках господ вотчинную полицию и юстицию даже по отношению к лич­но свободным крестьянам. Господство дворянства над сель­ским населением и крепостная зависимость этого последнего от дворянства лишь дополняли общую систему властвова­ния, положенную в основу государственного и общест­венного быта с полным отрицанием прав личности за гро­мадным большинством населения.

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: