РОЛЬ ЖЕНСКОЙ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТИ В УКРЕПЛЕНИИ ИМИДЖА ВЛАСТИ И РЕШЕНИИ СОЦИАЛЬНО ЗНАЧИМЫХ ЗАДАЧ

Многие супруги и дочери губернаторов Российской империи внесли заметный вклад в благотворительную деятельность и оставили о себе добрую память у современников. При этом вклад женщин в благотворительность лишь в незначительной степени освещен в общероссийской[345] и региональной исследовательской литературе[346]. Предметом проводимого исследования стала благотворительная деятельность женщин из семей ярославских губернаторов в последней четверти XVIII – начале ХХ вв. Задачами проводимого исследования явились сбор и анализ материалов о женской благотворительности, а также выявление методов социальной помощи населению и оценка значимости данного опыта в современных условиях.

По условиям губернской реформы 1775 г. школами, больницами, богадельнями и приютами ведал Приказ общественного призрения, но, в отличие от других губернских учреждений, он не получил достаточных финансовых средств. Поэтому для решения социальных проблем властям приходилось широко привлекать частные пожертвования. Губернаторы становились попечителями благотворительных заведений, а члены их семей – почетными членами. Так, супруги и дочери ярославских губернаторов являлись почетными членами Ярославского Дома призрения ближнего, открытого в 1786 г. (в честь 100–летнего юбилея в 1886 г. ему присвоили имя «Екатерининского»). Для строительства Дома собрали 30,8 тыс. руб. ассигнациями[347], а первой попечительницей стала дочь наместника А.П. Мельгунова – Екатерина. В нем постоянно устраивались благотворительные концерты и спектакли. К 1886 г. его капитал, сформированный за счет частных пожертвований, составлял 267 тыс. руб.[348].

Супруги ярославских губернаторов К.М. Полторацкого и И.А.Баратынского – княжны С.Б. Голицына и А.Д. Абамелек–Лазарева – за благотворительность были удостоены ордена св. Екатерины малого креста. Супруга губернатора Ольга Павловна Бутурлина (урожденная Сухтелен) в 1859 г. стала одной из учредительниц в Ярославле Общества для вспомоществования беднейшим православным монастырям и церквям. Когда в 1846 г. был учрежден Ольгинский детский приют, семья губернатора пожаловала ему 35 руб., а О.П. Бутурлина стала почетным членом этого заведения. Бутурлины неоднократно помогали и созданному в 1858 г. Николаевскому детскому приюту[349].

Губернатор И.С. Унковский стал председателем Ярославского общества вспомоществования бедным, открытого в 1861 г., а его супруга Анна Николаевна Унковская (урожденная Коровкина) – его попечительницей. Они ежегодно вносили по 10 руб. на счет общества и делали пожертвования в пользу пострадавших от неурожаев. В состав общества вошли 111 состоятельных дам. Общество занималось помощью престарелым в приюте, воспитанием сирот и бедных детей, выдавало пособия нуждающимся. Если в 1862 г. в приюте было 23 человека, то в 1875 г. – уже 50; ежегодные расходы приюта составляли 1,5 тыс. рублей[350].

В 1893 г. под руководством супруги губернатора Марии Юрьевны Фриде открылась Ярославская Федоровская община сестер милосердия при богоугодных заведениях губернского земства[351]. «Губернские ведомости» сообщали, что по распоряжению М.Ю. Фриде все лакомства с областной выставки 1893 г. были переданы приютам и училищам Ярославля, а 21 января 1896 г. под её покровительством состоялся танцевальный вечер в пользу Исправительного приюта малолетних преступников, который позволил собрать 737 руб. 59 коп.[352].

Когда в 1896 г. ярославским губернатором стал Б.В. Штюрмер, его супруга Елизавета Владимировна была избрана в члены совета Дома призрения ближнего и стала попечительницей Федоровской общины сестер милосердия. В 1900 г. императрица Александра Федоровна пожаловала Е.В. Штюрмер знак отличия Красного Креста 2–ой степени за её активную деятельность в Федоровской общине[353].

В начале ХХ века супруга губернатора Людмила Павловна Римская–Корсакова активно работала в Дамском комитете Красного Креста. 6 февраля 1909 г. на средства семьи Римских–Корсаковых в Ярославле открылась детская больница в честь наследника престола цесаревича Алексея («Алексеевская»). За предоставление детской больнице капитала в 25 тыс. руб. и свою подвижническую деятельность Л.П. Римская–Корсаков стала одной из 14 почетных граждан дореволюционного Ярославля (в том числе 10 мужчин и 4 женщины)[354].

Благотворительность имела особое значение в военные периоды – в Отечественную войну 1812 г., в Крымскую войну и т.д. Например, когда началась война с Турцией, 15 июня 1877 г. был образован Ярославский дамский комитет Общества попечения о раненых и больных воинах во главе с Марией Николаевной Шмит, супругой губернатора. Комитет занимался сбором пожертвований и шитьем белья для армии. В августе 1877 г. под попечительством Дамского комитета был открыт офицерский лазарет на 25 человек. На его оборудование и обеспечение раненых собрали 14 тыс. рублей[355]. Подавая пример всем должностным лицам, губернатор Н.К. Шмит и его супруга вступили в Ярославское губернское попечительство для помощи нуждающимся семьям воинов. С благотворительными целями проводились вечера и концерты. В частности, 6 ноября 1877 г. в Доме призрения ближнего прошел фортепианный концерт, чистый сбор от которого составил 760 руб. 56 копеек[356].

Этот опыт был использован в период русско–японской войны 1904 – 1905 гг. и первой мировой войны. В 1914 г. во всех городах открылись комитеты Красного Креста. По призыву ярославского губернатора Д.Н. Татищева было создано Общество повсеместной помощи пострадавшим на войне солдатам и их семьям. Губернатор контролировал сбор пожертвований на военные нужды, и под его руководством было собрано 70 тыс. руб. Только в связи с отъездом из Ярославля в 1915 г. дочь губернатора Е.Д. Татищева была уволена от должности попечительницы приюта–яслей[357], т.е. благотворительностью занимались не только родители, но и дочь.

В целом, для женщин из семей губернаторов благотворительность была не просто желательным, но и, по сути дела, обязательным занятием. Большинство благотворительных учреждений являлись частными, и внимание к ним губернских властей позволяло собирать значительные средства. Для сбора средств использовались различные методы – замена визитов на Пасху и Рождество раздачей денег бедным; устройство бесплатных столовых и обедов; проведение благотворительных концертов, спектаклей, лотерей. Семьи губернаторов помогали пострадавшим при неурожаях, пожарах и наводнениях. Все эти методы не утратили своей актуальности в современных условиях.

Традиционная для православной страны благотворительность, как правило, осуществлялась анонимно, в то же время сообщения о пожертвованиях местных чиновников и их семей на нужды населения регулярно помещались в газете «Ярославские губернские ведомости». Такие сообщения, несомненно, носили не только информационную значимость. С одной стороны, они подавали пример другим чиновникам и состоятельным россиянам активнее включаться в благотворительность. С другой стороны, публикации о «человеколюбивых деяниях» губернских начальников и их семей были призваны содействовать формированию положительного имиджа власти в глазах населения.

Должность в аппарате управления занимал супруг, но вся семья разделяла с ним не только почет, материальный достаток и социальный статус, но и определенную долю работы и ответственности. Общественное и частное в губернаторских семьях, которые всегда были на виду у местного сообщества, оказывалось тесно взаимосвязанным. Благотворительность губернаторских семей являлась одним из показателей способности власти сотрудничать с разными социальными группами, их умении разрешать конфликты и содействовать социально–экономическому развитию региона.

Санкт – Петербург, Европейский университет в Санкт – Петербурге

«Глубоко Вас уважающая русская гражданка…» Женские письма во власть. 1879 — 1881 гг.

Апофеозом череды террористических актов конца 70–х гг. XIX века стал взрыв в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г. Назначенный вскоре после этого Главным начальником Верховной распорядительной комиссии М.Т. Лорис–Меликов 14 февраля обратился к русскому обществу с призывом о помощи, закончив свое послание словами «На поддержку общества смотрю как на главную силу, могущую содействовать власти к возобновлению правильного течения государственной жизни, от перерыва которого наиболее страдают интересы самого общества»[358]. Каким образом можно оказывать поддержку власти, Главный начальник не уточнял. Растерянные представители общества, слышавшие этот призыв уже не первый раз, видели единственное возможное для себя действие, не противоречащее законам: помочь власти «словом». Среди 139 записок о борьбе с террором, полученных в ответ на обращение 14 февраля, было только три послания, написанных женщинами. Два из них были отправлены анонимно, автор третьего – Елена Ковригина, «дочь моршанского гражданина».

Три письма М.Т. Лорис–Меликову выводят на сцену три типа русской женщины — с очень разными судьбами, интересами и, главное, взглядами на причины возникновения террора, методы борьбы с ним и свое место в текущем политическом процессе, потому анонимность посланий не мешает, а скорее помогает увидеть за ними женщин, мыслящих себя как представительниц общества, «гражданок», с которыми говорит власть.

7 марта 1880 г. неизвестная обосновала свое право обращаться к М.Т. Лорис–Меликову, подписав свое короткое письмо «мать шести детей». По праву матери и «человека жизни и страданий» она писала об ужасах «классической системы» (здесь она не была оригинальной, едва ли не половина записок о борьбе с террором так или иначе касалась недостатков системы образования), обвиняя ее в появлении «нигилистов»: «наши учителя–западники представляют образец сухости, зверства – а каков учитель, таков и ученик»[359]. Второе анонимное письмо, напротив, было написано совсем молодой девушкой, выпускницей Петербургского сиротского института. Неизвестная писала Главному начальнику от имени «молодежи», выдавая себя за члена «шайки» террористов. В письме причудливым образом сочетаются бывшие на слуху политические требования «упразднить самодержавие, сделать министров ответственными, печать свободною»[360] и гневное обличение институтских порядков, воровства и мздоимства, лицемерия и ханжества. Попытка говорить с властью по праву «мучеников», желающих «водворить правду на земле», очевидно, проваливается. Повторяющиеся рефреном слова об отсутствии народных школ и отчаянии, порождающем «Веру Засулич», служат лишь декором для подробного и эмоционального описания курятника и оранжереи начальницы института Е.Н. Шостак и театральных постановок П.Г. Ольденбургского («покойный Государь [Николай I — Ю.С. ] признал его за дурака, то и поручил ему бабье дело. Вот это бабье дело в руках дурака и приносит теперь самые лучшие плоды»[361]).

Два анонимных письма объединяет не только общая тема образования, но и выбор позиции, с которой женщина обращается к власть имущим. В первом случае обозначается единственно возможный и почетный статус женщины внутри общества – статус «матери», при этом единственная цель послания – благополучие детей. Во втором случае женщина стремится подчеркнуть положение вне общества, принадлежность к «подпольному миру», где условности мира «надпольного» не действуют, а «товарищей» не разделяет признак пола. Выбирая местоимение «мы», она говорит от имени членов революционного движения в целом, неурядицы воспитанниц сиротского института прикрывает бедами «народа». Тем самым в обоих случаях особый статус адресантов маскируется заботой о других, о специфических женских интересах речи не идет.

Принципиально иное явление представляет собой «Докладная записка» Елены Ковригиной, жительницы г. Моршанска Тамбовской губернии. Уже из вступления узнаем, что это не первая попытка женщины донести до власти свою точку зрения. Письму М.Т. Лорис–Меликову предшествовали два послания Александру II, которые, по ее мнению, не достигли престола из–за людей, желающих «задушить пренебрежением» «возникшее в женщинах сознание и недовольство своим противоестественным рабством»[362].

Хотя формально поводом для обращения к М.Т. Лорис–Меликову служит проблема терроризма, Е.Д. Ковригина в самом начале своего письма сознается, что «ненормальное положение женщины» отнюдь не единственная или даже не главная причина «политических смут». Ее цель – подтолкнуть власть к решению «женского вопроса», причем «умиротворение расходившихся политических сил» видится скорее побочным эффектом предлагаемых реформ. Участие женщин в революционной является следствием «запрещения заниматься делами серьезной важности» и «темной надежды на улучшение печальной участи»[363]. Основу «рабского» положения женщины составляют, с точки зрения Е.Д. Ковригиной, церковные и светские законы, изобретенные в Римской империи и в «темные века» «психически больными мизагонами». Эмансипация женщины видится ей как уничтожение законов о браке, наследовании имущества; равный доступ к образованию и политической деятельности через участие в городском самоуправлении и земствах. Для обоснования своей точки зрения Е.Д. Ковригина прибегает к помощи двух плохо сочетающихся друг с другом авторитетов: «Евангелие и Наука ни одною ступенью не ставят женщину ниже мужчины»[364]. В ее письме попытки продемонстрировать обширные научные познания о водяном паре и «элементах, составляющих миры» резко контрастируют со стихами Евангелий и размышлениями, «может ли женщина поверить, чтобы Господь Бог, мудрый и справедливый, унизил ее бессмертную душу ради только того, что смертная ее оболочка имеет другие формы»[365].

Особо следует отметить, что, требуя равноправия для женщин, Е.Д. Ковригина не мыслит последних такими же, как мужчины, указывая на особое предназначение — быть супругой и матерью. Правительство не должно опасаться, что получив равные права, женщины будут заниматься делами, «несвойственными» их природе, например, станут «героями войны». Протестуя в начале письма против навязываемых религией невыполнимых требований «Ангельской чистоты и покорности животных», далее она воспроизводит все существующие стереотипные представления, перечисляя такие «женские» качества как «любовь, великодушие, милосердие, такт». «Можно быть уверену [так – Ю.С. ], что как бы ни был глубок ум женщины, как бы ни была всеобъемлюща ее ученость, как бы ни был обширен круг ее деятельности, как ни высока предложенная ею себе задача, как ни трудно дело, взятое ею на себя, она все–таки останется женщиной, в лучшем значении этого слова»[366].

Письмо Е.Д. Ковригиной резко отличается не только от двух других женских посланий, но и от всего комплекса записок о борьбе с террором. Перечисленные в начале письма другие попытки говорить с властью в разных жанрах, — в форме прошения императору и в форме адреса ему же – предполагающих создание очень специфических текстов, свидетельствуют, что обращение «К жителям столицы» служили автору лишь поводом, чтобы вновь обратиться к «женскому вопросу».

Почему в ответ на обращение М.Т. Лорис–Меликова раздалось так мало женских голосов? Значит ли это, что женщины вообще не были вовлечены в процесс коммуникации с правительством? Или их не волновала проблема террора? Ответы на последние два вопроса, безусловно, отрицательные. Кроме описанного выше, подданные могли общаться с властью принципиально иным способом, направляя «прошения» через министерство императорского двора. С ноября 1879 г. по июль 1881 г. было получено 43 верноподданнических заявления, вызванных, по указанию их авторов, террористическими актами. Семь из них были написаны женщинами.

В отличие от записок М.Т. Лорис–Меликову, эти послания были реликтами политики совсем иного рода, основанной на личном взаимодействии монарха и подданных. Суть их сводилась к свидетельствованию верноподданнических чувств («Как истинная русская я горячо люблю Царя нашего и Его Семью, и от глубины души желаю от Господа Бога всего хорошего»[367]) и поднесению какого–либо дара: стихотворения, иконы, ладанки, даже вышитых домашних тапок. Служащие канцелярии Министерства императорского двора с сомнением относились к бескорыстности «просителей». За подношением императору, как правило, следовал рассказ о тяжелом материальном положении. Некоторые адресаты превращал свои труды в источник дохода, как Н. Дмитриева, с 1872 по 1881 г. подносившая «предметы собственной работы» десять раз и получавшая каждый раз пособие в 25 рублей[368]. Помещица Ф.П. Писемская на обороте письма, в котором рассказывала о своей преданности Государю, сообщила о бедственном положении сына, ожидающего должности в Москве[369].

Очевидно, общение с властью не было совершенно непривычным для русских женщин. Обращение М.Т. Лорис–Меликова, однако, не вызвало сколько–нибудь заметного отклика с их стороны. Необходимо внимательнее вчитаться в его текст, чтобы найти объяснение этому явлению. Обращаясь к русскому обществу, Главный начальник имел в виду не все население страны, а узкий круг образованных людей, претендующих на участие в политическом процессе. Отвечая на обращение, авторы многочисленных записок прежде всего стремились доказать высочайшему адресату, что имеют право на такой жест, являются членами общества. Позиция женщины в этом случае была более чем уязвима. Отсутвие минимальных политических прав делало легитимной лишь одну роль – роль матери, озабоченной благополучием своих детей. Два других случая явно маргинальны: анонимная корреспондентка представляется частью подпольного мира, а Е.Д. Ковригина пишет на нелегитимную в этом контексте тему. В ситуации политического кризиса женщины имеют право писать о своих эмоциях и подносить подарки монарху, но обсуждение политических вопросов для них закрыто. По сути, они не чувствуют себя членами общества, к помощи которого взывает власть.

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: