Универсальность кафолической веры

В начальные годы, в апостольский период «доброе исповедание», о котором Павел писал Тимофею (1 Тим. 6:12), обеспечивалось наставлением и учительством. Затем вопросы церковной жизни и вероисповедания — такие, как отношение к христианам, отступившим в период гонений от данных при крещении обетов, или к крещению, полученному от еретиков, коллегиально решались представителями разных Церквей в Риме, Антиохии и Карфагене. Также сообща они осуждали схизматиков и еретиков.

Непосредственно после обращения Константина такие «соборы», или «синоды» проходят на Западе с участием епископов, представляющих все большее число местных Церквей. Одним из самых известных соборов такого рода стал Арльский 314 года.

Затем наступила эпоха Вселенских Соборов, которые также были ответом на вызов универсальности: они сформулировали утверждения, общие для всей Церкви. В рамках данной работы изложение истории Семи Вселенских Соборов, определения которых признаны почти всеми существующими христианскими конфессиями, не представляется возможным⁷⁶. О проблематике Соборов можно судить по учебникам, посвященным вопросам тринитарного богословия и христологии, поскольку все Соборы прямо или косвенно занимались рассмотрением и осуждением еретических представлений о божественной и человеческой природах во Христе и об их ипостасном единстве. Эти соборы по-гречески называются «экуменическими», что указывает на их вселенское значение, так как слово «ойкумена» означает весь обитаемый мир.

Впервые определение «вселенский» встречается в материалах Халкидонского Собора 451 года в применении к имевшему место в 325 году в Никее собранию епископов — «великому и святому Собору»⁷⁷. В послании, которое отцы-участники направили Папе Римскому св. Льву I Великому (440—461) и в котором сообщается о том, что Собор принял выдвинутые им положения относительно двух природ и единстве личности (ипостаси) Христа, также присутствует это слово. В своем «Определении веры» Собор сам себя обозначил как «великий, святой и Вселенский Собор.., собравшийся в метрополии провинции Вифиния Халкидоне»⁷⁸.

Действительно, хотя в Никее отцы-участники в подавляющем своем большинстве были представителями Востока, этот Собор вполне можно считать Вселенским собранием епископов, ибо в лице двух легатов епископа Римского на нем был представлен и Запад. Анафематизмы, добавленные Собором к принятому им Символу веры, были вынесены от лица «кафолической и апостольской Церкви», и именно веру всей Церкви защищал на нем от многочисленных противников св. Афанасий Великий (297—373).

Халкидонский Собор подтвердил правомерность Константинопольского Собора, принявшего Никео-Константинопольский Символ веры. Тон в Константинополе задавали всецело отцы-каппадокийцы, такие, как Григорий Нисский и Григорий Назианзин. Поскольку этот Собор ни по замыслу, ни по составу не являлся вселенским, может возникнуть законный вопрос, почему же он таковым считается? Ответить на него следует следующим образом: «Константинопольский Собор был задним числом признан Вселенским в силу согласного решения (консенсуса) всей Церкви»⁷⁹.

В Эфесском Соборе принимали участие римские легаты. Несторий на нем был осужден «властью апостольского Престола и единодушным (consonans) приговором епископов»⁸⁰.

В Халкидоне ключевая роль принадлежала Папе Римскому св. Льву Великому. Папа отправил туда трех легатов, направлявших работу Собора, и представил в своем послании к Патриарху Константинопольскому Флавиану учение, оцененное Собором как «принятое Вселенской Церковью». Знаменитое христологическое определение Халкидонского Собора встретило ряд возражений в процессе его обсуждения и так и не было принято некоторыми Восточными Церквами, однако в VII веке именно оно стало опорой Церкви в ее борьбе за православие, в частности, в случае полемики св. Максима Исповедника против монофелитства.

Второй Константинопольский Собор 553 года оказался несколько необычным в том смысле, что, хотя он и был созван императором Юстинианом (527—565), Папа Вигилий (537—555) в его работе участия не принимал. Но, тем не менее, некоторое время спустя Рим присоединился к решениям этого Собора, то есть согласился с единодушным мнением других Церквей. С признанием Третьего Константинопольского Собора (680) Вселенским никаких проблем не возникало, несмотря на то, что ему предшествовали драматические события, в результате которых Папа св. Мартин 1 в 653 году стал мучеником.

Что касается Второго Никейского собора (787), посвященного вопросам иконопочитания, то он был безусловно принят Папой, однако его вселенскость и его постановления вызвали сомнения у Карла Великого и его богословов. В связи с этим Собором интересно отметить, что он, противопоставляя себя иконоборческому псевдособору 754 года и отрицая его вселенскость, сформулировал принципы, в соответствии с которыми тот или иной собор мог претендовать на звание Вселенского. Один из этих принципов гласил, что Римский епископ должен был «соучаствовать в работе собора, отправляя на него легатов или послание, а прочие патриархи соглашаться с его образом действия». На Востоке в результате интерпретации Второго Никейского собора возникла теория «Пентархии», согласно которой вселенскость обеспечивается согласием пяти вселенских патриархатов⁸¹.

Волнующая, драматичная и бесконечно сложная история Вселенских Соборов, как впрочем и вся двухтысячелетняя история Церкви, показывает, сколько созидательных усилий, поисков, рассудительности и мудрости требует обретение универсальности веры. Со своей стороны латинский Запад в первые века христианства сделал многое для ее достижения и для выработки ее критериев.

Св. Викентий Лиринский († ок. 450) в своем труде Commonitorium (434) стремился выявить критерии истинности веры, основанной на верном понимании Священного Писания. Именно в этом произведении он перечислил три условия своего знаменитого «канона»: к кафолическому Преданию принадлежит то, во что верили повсюду, всегда и все христиане (ubique, semper, ab omnibus)⁸². Таким образом представляется возможным превзойти ограниченность географического аспекта понятия универсальности, а значение слова «вселенский» в применении к Соборам не сводить к факту присутствия на них епископов со всех концов христианского мира. Помимо мнений различных школ и отдельных богословов, существует еще и кафолическая вера, определяемая традицией того, что являлось верою в «универсальности» пространства, времени и единомыслия.

Существует множество средств для распознавания «кафоличности» веры, среди них молитва и носитель веры — священное искусство. Но все-таки остается вопрос: на кого должна быть возложена обязанность принимать решения в последней инстанции относительно того, что же представляет собой предмет этого распознания? На Западе в связи с данной проблемой возник принцип главенства преемников апостола Петра, столь решительным образом повлиявший на всю последующую историю Церкви⁸³.

Св. Григорий Великий (†604) требовал для римских епископов титула «вселенский», каковой и был им «присужден достопочтенным Халкидонским собором»⁸⁴. Именно с этого периода, отмечающего, согласно традиционной историографии, начало средневековья, Папству, чья роль была значительна уже во время св. Льва, предстояло занять исключительное место в церковном сознании.

Действительно, со времени св. Григория начинается отсчет новой эпохи истории Церкви, перед которой теперь стояла задача использовать завоевания, зачастую оплаченные кровью и слезами, сделанные ею ради достижения универсальности. Сам Рим, некогда, по словам Лактанция, «город, все сохраняющий и утверждающий», Рим, имперский город, сердце империи, ко времени св. Григория — его уроженца и одного из самых выдающихся его граждан — перестал быть прежним Римом. Для Церкви же наступила эра нового вызова — вызова со стороны варварского мира.

Глава 4
Церковь и вызов варварского мира

По-настоящему христианство утвердилось в Империи только в правление Феодосия 1 (379—395) и, стало быть, Церкви очень недолго пришлось пользоваться преимуществами римского мира — pax romana. Ибо варвары, которые и раньше вторгались в пределы Империи, именно к тому времени начали представлять для нее все более и более серьезную угрозу, причем не но своей воле, а потому, что их теснили обосновавшиеся на Дунае степняки-гунны. Через тридцать лет после вестготов (376) вандалы, сарматы, аланы и свевы переправились через Рейн неподалеку от Майнца.

Что же представляли из себя эти племена, которые мы называем варварами — вслед за греками и римлянами, обозначавшими этим именем всех, кто не принадлежал к их миру? Прежде всего, надо различать несколько этапов этого варварского нашествия. За два века до начала нашей эры и два века спустя германские племена оставались вне пределов Империи, но у самого ее порога — укрепленного земляного вала (limes), которым император Адриан (76—138) оградил римский мир. Однако в силу инфильтрации и миграции представителей этих племен римская армия постепенно германизировалась. Наконец, в IV—VI веках бурей прокатились так называемые «великие вторжения». После этого на сцену выступили загадочные славяне, суровые викинги и время от времени напоминающие о себе мусульмане-сарацины. Между тем, те, кто пришел с первой волной, уже принимали участие в нарождении нового мира, которому предстояло вырасти и войти в зрелый возраст в качестве христианского мира средневековья.

Церковь оказалась перед непростым выбором: были сомнения, была тоска по прошлому и головокружительный страх перед прыжком в неизвестное. Вера диктовала выбор, который еще должна была оправдать история Запада, и сегодня мы знаем, что сама эта история была определена сделанным тогда выбором. На вызов варварского мира Церковь ответила так же смело, как она прежде отвечала на иные вызовы. Наша задача — показать это на примерах.

Период оцепенения

Император Запада Гонорий (395—423) после долгих переговоров о политических и финансовых условиях с готским вождем Аларихом, которого отцу Гонория Феодосию I удалось в свое время привлечь на службу Риму, в какой-то момент увлекся сомнительными интригами и нарушил данное слово. Большего и не требовалось, чтобы Аларих решил, как бы в назидание, взять Рим и отдать его на разграбление своим воинам. Произошло это 24 августа 410 года. Римский мир испытал потрясение, превосходящее все, когда-либо выпадавшие на его долю.

Все те, кто ощущали себя римлянами, были поражены и потрясены до глубины души. Христиане чувствовали при этом, что понесли наибольший урон, поскольку им представлялось, что их религия глубинными узами связана с блистательной латинской цивилизацией: разве не эта цивилизация позволила христианству открыть себя миру?

Наиболее сильно случившееся переживали провинциалы — в истории мы часто встречаем случаи этого вполне понятного и достойного уважения чувства привязанности к далекой родине. Св. Иероним (†420), к тому времени закончивший в своей вифлеемской келье толкование на книгу пророка Исаии, а ранее «цицеронианец», принявший крещение в Риме и ставший советником своего епископа Папы Дамаса I (366—384), верно оценил значение произошедшего: «Пал древний город, тот, что столько веков был властелином мира»⁸⁵; «С гибелью Рима была обезглавлена Римская империя, или, скорее, вся вселенная»⁸⁶. Удрученному, ошеломленному рассказами об учиненной в городе резне, которые несколько лет спустя (414—417) дошли до него вместе с толпами беженцев из Рима, св. Иерониму казалось, что «вселенная рухнула»⁸⁷.

Испанец Орозий в своей истории «против язычников» прекрасно выразил чувства гражданина Империи. Для него быть римлянином означало наслаждаться «тем миром и тем спокойствием», о которых просит в своих молитвах Церковь. «Я римлянин среди римлян, христианин среди христиан, человек среди людей. Общность законов защищала меня: повсюду я был у себя дома». Но в то же время Орозий задается вопросом: не откроется ли через это крушение путь к евангельской истине и другим народам?⁸⁸

Но лишь африканец, бербер Августин, епископ Иппонский, настолько глубоко проник в суть произошедшего, что смог подняться до теологического суждения. Любовь Августина к римской цивилизации была и чувственной, и духовной. Благодаря своей «Исповеди» (397—401), он занял место в ряду виднейших латинских авторов своего времени. Августин, подобно язычнику Рутилию Нуматиану, мог бы воскликнуть: «Мать мира убита!». Естественно, однако, что он не делает из катастрофы тех выводов, к которым пришли отнюдь не ставшие менее ревностными противники христианства. Те полагали, что Рим пал оттого, что отвернулся от своих древних богов. По словам самого Августина, «язычники упрекают нашего Христа в том, что он стал причиной гибели Рима, хранимого прежде богами из дерева и камня»⁸⁹.

В ответ на это обвинение им был создан великий апологетический и историко-теологический труд «О Граде Божием», в котором показано, что, напротив, империя стала уязвимой именно потому, что жители ее не были христианами. Августин призывает к личному обращению. Христианство, по его мысли, дает надежду, которая превыше крушения цивилизаций. Он говорит в одной из проповедей об «опустошенном городе»: «Быть может, Рим умер лишь для того, чтобы не погибли римляне!». Люди важнее государственных установлении и произведений искусства, и Августин неустанно зовет их к обновлению: «Не косней в привязанности к старому миру, не отказывайся обновиться во Христе»⁹⁰.

Итак, выйдя из оцепенения, христианство вновь обрело себя в надежде. Церковь осознала, что сколь бы достойна, благородна и оправдана ни была привязанность к принявшей ее цивилизации, это было лишь человеческое чувство, которое Церкви предстояло преодолеть наряду с некоторым отвращением, внушаемым грубостью варваров⁹¹.

Благодаря этому осознанию Церкви удается хранить мужество среди новых испытаний, сопряженных с предпринятыми варварами в V веке попытками восстановить Западную Римскую империю. Августин умирает в 430 году в осажденном Ипоне, вскоре после его смерти опустошенном вандалами, а в это время Аттила и его гунны лишь благодаря вмешательству святого Льва Великого, епископа Римского, соглашаются отступить на восток, заручившись обещаниями значительной дани.

В 476 году Одоакр, предводитель небольшого германского племени герулов, вовремя оказавшись в центре событий, сместил последнего императора-подростка, который, словно в насмешку, носил имя Ромула Августула, звучавшее отголоском былой славы Рима героев и языческих богов. Он был сослан в Кампанью с пенсионом в шесть тысяч золотых. Отобранные у Августула знаки императорского достоинства Одоакр отослал восточному императору Зенону (474—491). Он сделал так не в знак презрения к покоренному Риму, но, напротив, из глубокого почтения к нему — его жест показывал, как высоко ставили варвары Империю и идеал единства, который она собой воплощала. Варвары, таким образом, изъявляли намерение хранить верность этому идеалу⁹².

По прошествии немногим более двадцати лет король франков Хлодвиг I (481—511) своим обращением в христианство указал наилучший путь соединения того, что осталось от римского мира, с бьющей через край молодой силой варваров, тогда как вандалы по-прежнему соприкасались с Римом лишь как разрушители, а готы — в качестве завоевателей-еретиков.

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: