О тоскливом переживании смерти близкого человека

Это то, что было или будет у многих из нас, что затрагивает всякую чувствующую душу.

Тоска-тоскливость по близкому человеку, ушедшему из нашей жизни, — чаще не болезнь, а горе, которое надо пережить, достойно пронести в себе. Ушедший от нас именно ушел, а не исчез. Ведь он и сейчас в нашей душе, мы говорим о нем (нередко больше, чем о ком-то живом), а значит, он есть, самым существом своим, душою своей присутствует среди нас. Многие ушедшие той памятью, которую оставили после себя, помогают нам жить гораздо больше, чем многие живые среди нас. Наконец, сколько людей религиозной верой своей убеждены в будущей встрече с ушедшим...

Горе углубляет наше душевное переживание, помогает серьезнее, подробнее, правдивее понять и почувствовать ушедшего. Потому, по возможности, если нет отчаянной душевной боли с нежеланием жить, то есть нет болезни, требующей врача, не надо выключать свое переживание лекарствами и тем более вином. Лучше полностью, незамутненно пережить то страдание, которое ниспослано нам Богом или происходит по законам саморазвивающейся Природы (это уж кто как чувствует-понимает).

Другое дело — можно помочь себе пережить это горе более цельно и, значит, более смягченно-просветленно в своей цельности. Поясню это. Переживание по ушедшему тем более цельно, целостно, целокупно, чем яснее глубже-подробнее чувствуем в этом переживании именно свое отношение к ушедшему человеку и к смерти, бессмертию вообще. Когда в горе через это свое отношение начинаешь отчетливее чувствовать себя собою, душа смягчается торжественным просветлением. Это есть извечный природный механизм творчества, всегда целебного своим неизбежным вдохновением-просветлением.

Что же нужно, понимая все это, конкретно делать, чтобы пережить свое горе более цельно, естественно, по-человечески? Точнее, как тут надобно помогать, способствовать нашей природе, которая уже и без того, защищает нас — сама собой или по воле Бога. Попытаюсь дать несколько самых общих советов, исходящих из моего многолетнего психотерапевтического опыта.

Во-первых, надо стараться делать все то возможное, что было бы по душе ушедшему, как будто бы он жив и смотрит на нас. Отмалого до побольше. Вот поставлю на стол ромашки, которые он так любил. Пришью пуговицу к его пиджаку. Подарю его племяннику транзистор: ушедший об этом мечтал. Напечатаю на машинке, попрошу взять в журнал его стихи. И так далее. И если это просится из души, надо говорить с ушедшим (и вслух, и про себя) — и дома, и на кладбище. Рассказать, как все сейчас дома, как там у него на работе, — как будто он нас слышит. Во всяком случае, нас слышит наша память о нем. Ведь даже неверующий человек, но добрый и сложный душой, свято склоняет голову перед памятью дорогого ему ушедшего.

Во-вторых, надо стараться быть в своем горе с теми близкими людьми, которые сами переживают тягостно эту утрату или способны искренне посочувствовать, разделить горе. И тогда делаешься еще понятнее себе в своем переживании.

В-третьих, в горе легче среди Природы. Неживая природа (голые скалы, морская галька, песок, звездное небо) оживляет примиряющее с горем ощущение вечности, философское отношение к жизни людей на Земле. Живая природа поначалу нередко исподволь-неосознанно убаюкивает-просветляет тем, что наглядно напоминает: постоянно-естественно одно умирает, другое рождается. Засохший упавший лист как-то остался (какой-то памятью, каким-то следом) в живом материнском дереве, как ушедший человек — в Человечестве. Упавший лист превратится в землю, а совсем из Природы не сможет выпасть, как и бабочка-однодневка. И проникаешься этим природным, волшебным спокойствием. Через это свое, личностное отношение к Природе в связи с горестной утратой близкого человека чувствуешь себя еще более собою, еще личностнее, а значит, светлее становится переживание. И если уж пытаться смягчать страдание лекарством, то пусть лучше это будет тоже Природа: Валериана, Пустырник, успокоительные чаи.

В-четвертых, советую дать волю воспоминаниям об ушедшем, и, может быть, писать эти воспоминания, как бы оживляя этим ушедшего. В писании таком часто начинает светиться тихое творческое вдохновение.

В-пятых, советую попытаться почувствовать все же торжественность того, что произошло. На это способен всякий одухотворенный человек (религиозный и не религиозный). Ведьушедший ушел туда, где мы все были вечно, до нашего рождения, и куда все снова уйдем, тоже навечно, — после нашей жизни.

Лучший же лекарь горя, конечно, Время. Обычно горестная тоска-тоскливость отступает-смягчается неделя за неделей, месяц за месяцем, — и тогда нет надобности обращаться к врачу.

Итак, тоскливое переживание по ушедшему близкому человеку (во всяком случае, без острой душевной боли с желанием покончить с собой) — не есть болезнь в истинном смысле. Это свойство неравнодушной души, это живая человечность.

В наших занятиях разнообразным целебным творчеством в духе Терапии творческим самовыражением пациенты с тревожными и депрессивными расстройствами изучают характеры, тягостные расстройства настроения, чтобы яснее понять свои особенности, в том числе национальные, сравнивая себя с другими людьми, и сообразно этим природным особенностям обрести собственный самобытный путь-смысл в жизни, одухотворенно-целебный в широком и высоком смысле. Разные у людей от природы характеры: напряженно-авторитарный, сангвинический, замкнуто-углубленный, тревожно-сомневающийся, застенчиво-раздражительный, демонстративный, неустойчивый и еще другие. Но каждый общечеловеческий характер, как и телесная особенность, имеет свою более или менее выразительную национальную окраску. Нашим пациентам разных национальностей, с их душевной ранимостью-уязвимостью, переживанием своей неполноценности помогаем понять-прочувствовать, что на свете нет просто плохих характеров, как нет и плохих национальностей. Даже неприятные многим определенные национально окрашенные черты характера не есть дурное само по себе, а дурное — лишь у данного, конкретного дурного, например, своей безнравственностью человека. Так, может вызывать неприятное чувство нередкая у русских людей лень-непрактичность, надежда на «авось», склонность к охмелению со всяким там «ты меня уважаешь?». Однако все это имеет единый корень и с русской добротой, широтой натуры, и с особенно свойственным русским интеллигентам тоже «неделовым» стремлением погружаться с чувством вины в подробные нравственно-этические размышления, как это замечательно психологически изображено в произведениях Достоевского, Толстого, Чехова. Известная, неприятная многим русским практичность некоторых евреев (расчетливое умение не упустить то, что можно не упустить и т. п.) свойственна отнюдь не всем евреям и генетически глубинно связана не только с полезными обществу высокими коммерческими, экономическими способностями, но и с блестящим практическим умением многих врачей-евреев легко и точно произвести сложнейшую хирургическую операцию, быстро-трезво разобраться в сложной диагностике и т. п. В этом же духе можно рассуждать о любом народе. Дореволюционная «Большая энциклопедия» (т. 20, с. 36, 1909) «типичными чертами характера» черкесов называет «гостеприимство и кровную месть, отчаянную храбрость, подчинение старшим, с другой стороны — коварство, лживость, склонность к воровству и открытому грабежу». И здесь, убежден, вспоминая Адыгею своей молодости, что коварство, вороватость и другое дурное имеет отношение лишь к некоторым черкесам, хотя и может здесь быть национально заострено, усилено. Но сколько я видел, чувствовал черкесского благородства без всякой лживости-фальши, притом выраженного настолько ярко, красиво, что это тоже можно назвать национальной чертой. Дурное, безнравственное возможно лишь у конкретных людей, но не у всего народа. Любой народ в целом, если только сознание его не загипнотизировано временно какой-то душевной эпидемией (массовым агрессивным националистическим порывом, завоевательной войной, революцией и т. д.), благороден, нравственен, дабы выжить, и, в доказательство этого, прекрасен народным своим творчеством, своей национальной классической литературой и искусством.

Итак, есть конкретные скверные люди, несущие в себе врожденную склонность ко злу, и это существенно не поправишь ни добрым воспитанием, ни жизненными радостями, достатком.Есть благородные от природы дети, которые и при безнравственном воспитании вырастают порядочными людьми. Но между этими полюсами (так уж устроено в Природе, Человечестве) существует масса эмоционально зависимых от обстоятельств жизни людей, которые будут «плохими» или «хорошими» по обстоятельствам, событиям жизни. Одним из самых страшных, обезличивающих событий жизни является война. Вообще всякое, враждебное противостояние народов друг другу, в представлении многих, особенно дурно окрашивает национально-психологические свойства инородцев. В основе этого лежит свойственная многим людям с первобытных времен природная защита от внимательно-человеческого отношения к врагу, мешающего в битве. Помню это еще из любимой книги детства — доисторического романа Рони Старшего «Борьба за огонь». Так, и все немецкие солдаты и офицеры во время Великой Отечественной войны превратились для нас в бездушно-дурных «фрицев», которых надлежит убить или взять в плен. Это так художественно-горько выразил Андрей Платонов в рассказе «Неодушевленный враг». А Лев Толстой уже в молодом своем рассказе о Кавказской войне «Набег» не мог примириться с таким военно-суженным, агрессивным настроением людей. Иные сложные, одухотворенные люди не способны даже в пекле сражения суживаться сознанием в прямолинейной неразмышляющей ненависти. Они и сегодня в бою разглядывают своего врага как человека и спрашивают у себя примерно такое: «Боже мой, если б не проклятая война, может быть, этот молодой солдат с родинкой на щеке, которого сейчас убью, не зная его, был бы моим лучшим другом, лучше всех других понимающим меня и способным искренне сочувствовать мне в моих душевных трудностях?»

Не способен примириться с военной агрессивной обезличенностью людей и современный народный писатель Адыгеи и Кабардино-Балкарии Исхак Машбаш. Об этом — его исторические печально-романтические повести о Кавказской войне («Два пленника»)[90]. Старый солдат Федор, побывавший в плену у черкесов, выучивший язык горцев, полюбивший многих из них, и юная пленная черкешенка Афипса, ставшая дочерью Сорок четвертого драгунского Нижегородского полка, подружившись, по-человечески нежно прониклись друг к другу, сделались как родные, как, может быть, случилось бы это и в мирной жизни. Но часто именно одухотворенный человек может, при всей доброжелательности-любви своей к инородцам, здорово жить только среди своих по крови людей, среди родной природы и культуры. Он должен быть личностно свободен, то есть ни у кого не должен быть в плену (физическом и духовном) в самом широком смысле. Иначе он страдает, вянет-гибнет душою и телом, как аристократическая своей тонкой духовной хрупкостью Афипса. Вот что говорит о Федоре в связи с этим писатель: «Простой солдат понял, что девочке нужна свобода, и только свобода, родная земля, родные по духу и крови люди. Не зная лучшего, он пошел на нарушение присяги, на преступление, сбежав с Афипсой из крепости. И погиб» (с. 465). Да, есть черкесы, которые хотят жить среди русских в русских городах, и им хорошо там. Но многие черкесы плохо себя чувствуют не в своем ауле, потому что «вишня» по-черкесски «чэрэз», а не «алубали», как по-грузински, потому что черкесы не носят умирающие цветы на могилы — «дома вечности» (с. 318).

Книги Исхака Машбаша по-горски поэтически-красочно и грустно говорят нам следующее. Не нужно плена, не нужно войны и ненависти; будем проникаться друг к другу теплом душевным, духовным — в согласии с нравственным духом Православия и Ислама. Необходимо нам, чтобы понять друг друга и помириться, разглядеть в «противнике», с уважением к его национально-психологическим особенностям, человека, а не безликого врага. Это удается некоторым героям дилогии — черкесам, русским, грузинам. Если бы это удалось сегодня тем русским и чеченцам, которые способны более других остановить трагедию на Северном Кавказе, то было бы легче договориться между собою в наших национальных желаниях, по-человечески, без ран, смертей и горя, цивилизованно. А то горе, слезы, перестрелки, бои, террористические акты, куда-тоидущие от своих разрушенных домов беженцы, — все это происходит уже не только в Чечне, но и вокруг нее.

В сущности, написанное выше есть одновременно материал для обсуждений, лечебной работы с тревожно-депрессивными, сложными душой пациентами в наших психотерапевтических группах творческого самовыражения. Книги Исхака Машбаша уже вошли в библиотеку нашей психотерапевтической амбулатории, оказавшись ценными и для лечения. Спасибо писателю.

Тема «Религиозные чувства и характеры»в Терапии творческим самовыражением[91]

В Терапии творческим самовыражением (ТТС) дефензивные пациенты и здоровые люди с переживанием своей неполноценности изучают в разнообразном творческом самовыражении природные особенности своего душевного склада, иные характеры, свою и не свою хроническую душевную патологию или неизбывные (хотя и в здоровой, субклинической выраженности) расстройства настроения. Все это для того, чтобы в обретенном сообразно своей природе творческом самовыражении подняться из патологии или душевного неуюта к целебно-вдохновенным, содержательным переживаниям и, если не поправиться этим существенно, то хотя бы обрести более или менее стойкое посветление качества душевной жизни в своей хронической патологии.

В этом психотерапевтическом изучении природных основ характеров, природной предрасположенности к определенному мироощущению неизбежно встречаемся с национальными особенностями (окраской) характеров и характерологической склонностью к различным религиозным чувствам, переживаниям или неспособностью ими проникнуться. Понятно, мы не входим в нашей психотерапевтической работе в национально-психологические, философские, социологические, религиоведческие подробности, как и не погружаемся в детали литературоведческие, искусствоведческие, естественнонаучные и т. д. ТТС в большинстве случаев содержательно ограничивается элементами знаний, сосредоточенных в энциклопедических словарях, энциклопедиях, школьных учебниках и, конечно, в религиозных книгах, в альбомах, слайдах, в специальной психотерапевтической литературе по ТТС. Однако постижение этих элементов должно быть поистине клинико-психотерапевтическим, проникновенно-творческим, щепетильно-нравственным, совестливо-деликатным — всегда и особенно в нынешнее, тяжелое террористическими актами, время.

Попытаюсь кратко показать, как забочусь об этом в процессе занятий в группе творческого самовыражения о монотеистических религиях и характерах.

Сквозь все наши занятия вообще проходит одно из основных положений ТТС: нет нравственных и безнравственных характеров, душевных болезней, нет нравственных и безнравственных национальностей, религий; все это не несет в характерологической структуре своей того, что нуждается в моральной оценке; может быть нравственным или безнравственным только конкретный человек с определенным характером, определенной болезнью, национальностью. Человек с любым характером может быть по-своему нравственным или безнравственным. Это еще не так ясно выступает в прежних, в том числе классических, характерологических книгах. Даже принято считать, например, в психиатрической среде, эпилептоида «плохим» (безнравственным), а психастеника «хорошим» (нравственным). Убежден, что (независимо от того, психопатия это (расстройство зрелой личности — по МКБ 10) или акцентуация) авторитарно-напряженный эпилептоид (эпилептоидный акцентуант) может быть глубоко нравственным, как, например, полководец, защищающий свой народ от врага, а тревожно-сомневающийся психастеник (психастенический акцентуант) может своими тревожными сомнениями безнравственно затруднять жизнь близким и сослуживцам, как чеховский «человек в футляре». То же самое убеждение могу высказать о национальных характерах и религиях, поскольку к религиозным мироощущениям существует известная природная (прежде всего национально-характерологическая) предрасположенность.

В настоящих занятиях с пациентами, здоровыми людьми с душевными трудностями обычно приходим к тому, что в характерологической структуре Иудаизма (самой древней монотеистической религии) обнаруживается тревожно-ананкастическая аутистическая, по-своему чувственно-полнокровная (синтоноподобная) авторитарность: богоизбранность еврейского народа, тревожное поклонение закону, ритуалам, большое внимание к земной, теплой семейной жизни, к матери, родственникам и т. д. Многое из этого убедительно выступает и в картинах Шагала. Конечно, можно сетовать на «богоизбранность», но убежденность в превосходстве своей религии над остальными свойственна в большей или меньшей мере всем монотеистическим религиям, как убежденность в единственной своей правоте свойственна аутистичности вообще. В характерологической структуре Буддизма видится некоторая аутистическая пассивно-оборонительная, сенситивная склонность к просветленному покою-нирване: уход от ранящего или чувственного земного, непрактичность, непротивление злу с неучастием во зле и т. д. В характерологической структуре Христианства ясно звучит аутистическая мягкая дефензивность (психастеноподобность): сострадание, принести себя в жертву, принять страдание за людей от любви к ним через Бога, как к несущим в себе Божественное, таинства, исцеления, иконы, священники. В характерологической структуре Ислама обнаруживается авторитарная напряженность, надежность, опора: покорившись Аллаху, единому и всемогущему Богу всех людей, быть справедливым, серьезно-аккуратным, строгим в совершении молитв, в еде, напитках и т. д. Мусульманская напряженность без иудаистской синтоноподобности объясняет, видимо, эту особую известную строгость в служении Аллаху. Но, повторяю, в характерологической структуре Ислама безнравственность терроризма отнюдь не заложена, отсутствует, как отсутствует она и в полководце, о котором уже говорил.

Таким образом, религии несут в себе определенные характерологические особенности, структуры, способные выступать в конкретных верующих людях во имя добра и воимя зла. Благодаря своей характерологической структуре та или иная религия особенно созвучна людям определенного склада. Все здесь непросто. Множество сложных нюансов, а потому и религий, граней созвучия одного человека с разными религиями и т. д. Многие синтонные люди тянутся душой к Иудаизму благодаря его синтоноподобному семейно-земному полнокровию. Нередки одухотворенные авторитарные аутисты среди мусульман и т. д. Главное на таких занятиях в группах творческого самовыражения в нашей многонациональной и многорелигиозной стране — высветить указанные освобожденные от «хорошего», «плохого», нравственного, безнравственного религиозные характерологические структуры, помочь почувствовать-понять, что в каждой религии близко, созвучно каждому участнику занятия. Этому способствуют слайды, альбомы, тексты (религиозные книги, искусство, литература религиозного содержания). Важнее всего проникнуться уважением к «характеру» каждой религии, стремлением направить свое религиозное переживание (если оно сформировалось) к Добру. Религиозные тексты многозначны, и важно воплощать их в Добро. Так же как люди с разными характерами, национальностями успешно учатся в ТТС понимать и принимать душевные, духовные ценности друг друга, так и люди разной веры, изучая себя и друг друга в разнообразном творческом самовыражении, оставаясь религиозными самими собой, способны проникнуться друг к другу глубоким, мирным уважением. Для каждого свое по природе его, а в то же время мы вместе и нужны друг другу. И это убеждение-переживание также целебно в высоком смысле.

«Душа России» и профилактика душевного здоровья[92]

Национально-психологическая особенность народа — это не то, что в отчетливости своей присуще всем людям, составляющим данный народ, и даже подавляющему большинству этих людей. Это — природная особенность души, которая в выразительном, типичном виде присутствует у многих в этом народе, оставляя хотя бы свою тень у большинства людей, составляющих этот народ, и достаточно ярко, проникновенно обнаруживает себя в истории и культуре народа. Это, например, подмеченные еще Гоголем чувственно-полнокровная, естественная радость жизни древних греков, напряженность-авторитарность древних римлян, символическая углубленность в себя древних египтян[93]. В таком духе можно говорить и о довольно стойких особенностях разных народов последних веков жизни Человечества.

«Душа России», как полагает Николай Бердяев, это — святая, покорная, застенчивая, сомневающаяся, религиозно-материалистическая женственная боязнь власти, нерешительность, неуверенность в своих силах, мечта об абсолютной свободе, мечта об абсолютной любви, готовность в реальности довольствоваться небольшим, «мириться с грязью и низостью». «Поэтому святая Русь имела всегда обратной своей стороной Русь звериную» (Бердяев Н.А., 1998). Соглашаясь, в основном, со всем этим у Бердяева и многих других исследователей «загадочной русской души», отмечу, что такая национально-психологическая особенность, противоположная агрессивности, есть дефензивность: природное непрактичное, инертное, тревожное переживание своей неполноценности с устремленностью к добру, общественной пользе. Таких людей, страдающих от своего характера по-больному или по-здоровому, в явном или скрытом виде, прикрывшись защитной накидкой сверхмужественности или не прикрывшись, в самом деле, много в России, даже не только среди русских, но и вообще среди россиян. Убежден в этом, как пожилой уже психотерапевт. Эти люди живут и в произведениях наших самых художественно-глубоких, самых национальных писателей XX века (например, в прозе Платонова, Пастернака, Гроссмана, Воробьева, Распутина, Астафьева, Айтматова), и несомненна характерологически-дефензивная, родственная связь этих писателей с тоже дефензивными Достоевским, Толстым, Чеховым. Мотив дефензивности отчетливо звучал и звучит в душах российских интеллигентов.

Не удивительно, что этот российский, дефензивный характер (другие его обозначения — «астенический», «психастенический», «психастеноподобный», «тормозимый», «застенчиво-раздражительный», «тревожно-сомневающийся» и т. д.; не будем здесь входить в детальную дифференциальную диагностику) особенно подробно, психологически-тонко был описан в начале XX века и именно в России психиатрами С.А. Сухановым (1905) и П.Б. Ганнушкиным (1907). Однако Н.А. Добролюбов, получивший высшее педагогическое образование, еще в 1858 г. публикует в «Журнале для Воспитания», по-видимому, во многом автобиографическую, малоизвестную статью «Ученики с медленным пониманием (Из заметок учителя)». Публикует без подписи автора, как это делал не раз тоже застенчивый В.Г. Белинский. Долгие годы уже восхищенно удивляюсь этой классической психологически-педагогической работе, написанной 22-летним литератором о часто высоких творческих способностях легко путающихся, «непонятливых» дефензивных школьников, которых многие учителя считают «глупыми», «бестолковыми», «бездарными». Уже в то время Добролюбов призывает учителя обратить особое внимание на этих часто одаренных ребят: помогать такому школьнику «медленнейшим и простейшим ходом учения» и выяснить, в каком направлении его «нужно особенно упражнять», «одобрять», и «что можно оставлять без внимания», ибо эти ученики, в отличие от посредственностей, «как бы ищут себе убежища в одной определенной области духовной жизни и в ней-то обнаруживают столько же производительности, как и оригинальности». Посредственным же не нужно «особых дидактических приемов»: они благополучно сдадут экзамены и смогут «говорить даже о предметах, которых они совершенно не понимают» (Добролюбов Н.А., 1935). Через четверть века (1884) знаменитый российский врач, педагог Петр Францевич Лесгафт назовет этих стесняющихся школьников «угнетенный тип» и подчеркнет их душевную мягкость и способность глубоко сочувствовать «страждущим и оскорбленным»: «готов просиживать около них целые дни и ночи, не жалея себя и забывая о собственных своих нуждах и лишениях» (Лесгафт П.Ф., 1884).

Известно, что дефензивность — благодатная почва для произрастания тягостных психогенных расстройств. Когда, хотябы немного, усиливается в России агрессивность (звериный дух), особенно страдает, обостряется в глубине своей дефензивность и особенно нуждается в душевной помощи. Это происходит и сегодня.

Уже более 30-ти лет стараемся помочь дефензивным людям специальным сложным отечественным психотерапевтическим методом — «Терапия творческим самовыражением (с осознанностью своей общественной пользы, с возникновением на этой основе стойкого светлого мироощущения)» (Бурно М.Е., 1989, 1999, 2000, 2006). Существо метода — в изучении вместе с дефензивными людьми их дефензивной природы, их душевных, духовных ценностей, силы их слабости, в изучении характеров вообще с поиском себя среди людей, своего жизненного пути, творческого вдохновения, в котором всегда живут Смысл и Любовь. Творчески раскрыть, реализовать заложенное в тебе природой — значит, как известно, вызвать подъем жизненных сил организма, целебно, профилактически укрепить тело и дух по отношению к разнообразным, внешним и внутренним (врожденным) вредоносным воздействиям. Живущий в творческом вдохновении нередко счастлив и своим долголетием.

Метод, созданный поначалу для лечения разнообразных дефензивных тревожных и депрессивных расстройств, давно уже благодаря психологам и педагогам работает и вне медицины — в школах, интернатах, детских садах, домах творчества. Метод и здесь продолжает называться по-прежнему, поскольку точный перевод слова психотерапия — не только лечение души душой, а шире — «чуткая забота» о душе (Макаров В.В., 2001; Притц А., Тойфельхарт X., 1999). В последние годы, однако, предлагаю для помощи душевно здоровым дефензивным людям термин «характерологическая креатология» (Бурно М.Е., 2007).

Терапия творческим самовыражением (ТТС) — в сущности, психотерапевтическая система, исходящая из естественнонаучного отношения к душе человека, помогающая больному или здоровому, по возможности, жить сообразно своей природе. Это значит: продумать-прочувствовать, кто ты со своими душевными и телесными особенностями по природе своей, в чем твоя слабость и в чем сила (конституционально-тесно связанные между собою в твоей природе), в чем природная особенность твоего мироощущения, образа жизни, любви, как и чему следует тебе учиться, дабы жить по-своему (то есть творчески), чтобы делать в жизни то, что получится у тебя лучше, чем другое и лучше, чем у многих других. Как воспитывать своих детей, похожих и не похожих на тебя. Наконец, как по-своему болеть, если пришла тяжелая болезнь, и как по-своему умереть, оставаясь собою до конца в любом безвыходном положении. Каждый из нас силен и одновременно ограничен этой своей природной особенностью, и все мы нужны друг другу своими особенностями, составляя развивающееся, хоть и стареющее уже, Человечество. А поистине «идеальных», «гармоничных» людей нет, это старая иллюзия.

Метод (ТТС) включен в российскую Унифицированную программу последипломного обучения врачей и психологов психотерапии и медицинской психологии, преподается и в некоторых институтах на кафедрах психологии студентам. В Профессиональной психотерапевтической лиге (ППЛ) работает Центр Терапии творческим самовыражением с региональными отделениями в разных городах России и в зарубежье.

Метод применяют специалисты в следующих областях психогигиены, профилактики душевного здоровья (лишь некоторые работы).

1. Школьные психологи и педагоги в школах (Бурчо Л.И., 2001; Конрад-Вологина Т.Е., Бурчо Л.И., Лупол А.В., 1999; Конрад-Вологина Т.Е., Поклитар Е.А., 1997; Лупол А.В., 2000; Поклитар Е.А., Орловская Л.В., Штеренгерц А.Е., 1996)[94]. Манюкова Е.С., 2003; «Применение метода терапии творческим самовыражением в работе психолога: учебно-методическое пособие» (2006). Возвращаюсь к всегда современному Добролюбову, мудрому в своей молодости защитнику дефензивных ребят: «В наше время более чем когда-либо нужно внимательно следить за ними, потому что только весьма немногие из них успевают пробиться сквозь школьный лабиринт, состоящий из 10-13 предметов обучения, а большая часть из них еще в низших классах отделяется как негодный балласт и оставляется в стороне, как совершенно незаслуживающий забот учителя» (Добролюбов Н.А., 1935).

2. Профилактика алкоголизма и наркоманий (Рожнов В.Е., Бурно М.Е., Овчинская А.С, Островская О.А., 1991, Раю Н.А., 2000; Грушко Н.В., 2002).

3. Преподавание ТТС студентам в вузах (Поклитар Е.А., Орловская Л.В., Штеренгерц А.Е., 1996; Ян В.И., 1990).

4. Психогигиенические школы (Поклитар Е.А., 1990, 2000). В том числе клубы пожилых людей («За активное долголетие» и т. п.).

5. Семинары христианской психогигиены (Поклитар Е.А., 2000, 2001; Поклитар Е.А., Раскина М.А., 2005). ТТС может помочь человеку, предрасположенному к религиозной вере, найти свой путь к Богу.

6. Профилактика ностальгического синдрома («эмиграционного стресса») (Штеренгерц Е.А., Конрад-Вологина Т.Е., Воробейчик Я.Н., 2001; Раскина М.А., 2005). Американские и канадские работы, выполненные эмигрантами из Одессы, лишний раз убеждают в том, что ТТС — несомненно отечественный, самобытный российский психотерапевтический метод, проникнутый, наполненный российской культурой, целебным творческим общением с российской природой и т. д. Настолько отечественный, родной, что увозится с собою в другие страны и помогает там дефензивным эмигрантам выживать-приспосабливаться.

Из теоретических работ о ТТС отмечу прежде всего с благодарностью работу философа Вадима Петровича Руднева (2001).

Здесь же следует сказать, что помогая человеку стать как можно более вдохновенно-творческим самим собою сообразно своей природе, ТТС помогает почувствовать, понять людей с другими характерами, людей другой национальности, расы,вероисповедания, помогает принять их всей душой и, может быть, кого-то из них полюбить за то, что мы разные и благотворно дополняем друг друга своими общественно-полезными переживаниями, делами. Непоколебимое положение ТТС состоит в том, что прощаем людям слабости, понимая, почему это именно слабости, и не прощаем откровенной или прикрытой благообразием безнравственности.

Из многих действительных писем к своим пациентам составил эти обобщенные письма — таким образом и для того, чтобы помочь людям с душевными трудностями, быть может, усмотреть в этих письмах переживания, подобные своим, узнать, что здесь может серьезно помочь, обратиться к психотерапевту или же самому попробовать помочь себе, хотя бы элементарно, в том духе, как тут рассказано.

Первые девять писем (вплоть до «Жить в тени для Вас невыносимо») были опубликованы тиражом в 950 экз. под названием «Письма психотерапевта к пациентам» в 1978 г. в Риге (общество «Знание» Латвийской ССР), благодаря главному психиатру Латвии в ту пору Зузанне Григорьевне Сочневой. Они написаны в первые 15 лет врачебно-психотерапевтической работы. Читал эти письма и улыбался над многими словами своей молодости, быть может, излишней лиричностью и нравоучительной категоричностью, но мало поправил, так как таким я тогда и был.

Постепенно сложился у меня психотерапевтический метод — Терапия творческим самовыражением, которым удается помочь людям с тягостным переживанием своей неполноценности так, как не удавалось прежде. Этот метод — дело, смысл моей жизни, и я не мог не написать о нем в тех пяти письмах, которые в 1994 году прибавил к прежним. Еще я, в противовес тому, что пишу в прежнем, первом, письме, давно уже перестал вовсе пить вино. Это произошло прежде всего потому, что, став старше, серьезнее, спохватился наконец: ведь если среди моих пациентов есть и алкоголики и я психотерапевтически требую от них для их спасения полной трезвости навсегда — так нужно же показать им своим примером, что это возможно.

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: