Ваши переживанияестественны для Вашего психастенического характера

Мы встретились, к сожалению, перед самым моим отпуском, могли поговорить только полчаса, кроме того, нам мешали, и потому Вы наверняка испытываете некоторую неудовлетворенность нашим разговором. Потому решил в письме кое-что уточнить и договорить, чтобы, так сказать, уже запущенный психотерапевтический процесс совершался в Вас основательнее, шел быстрее.

Итак, Ваша болезнь есть, по существу, болезненно трудный характер, трудный прежде всего для себя самого нерешительностью, постоянной склонностью скрупулезно анализировать все, что имеет отношение к Вашим поступкам и здоровью. Это анализирование, обдумывание сопровождалось самоедством, тревожными опасениями и привело, в частности, к тому, что к сорока годам Вы не смогли жениться по причине различных тревожных сомнений и сейчас в очередной раз переживаете эту душевную сумятицу: все думается, а вдруг эта женщина только притворяется такой заботливой? вдруг она так хорошо ко мне относится из-за моей высокой должности? вдруг семейная жизнь как-то помешает научным занятиям? и т. д. В то же время страшно остаться в будущем одиноким стариком, не оставить после себя детей.

В связи со всем этим Вы неприятны себе самому, считаете порой себя человеком никчемным, даже вредным, которому случайно повезло и с кандидатской диссертацией, и с докторской, а на самом деле места своего не заслуживаете: вот раскусят еще и придется уходить с должности. Находите себя скверным преподавателем и вообще жалким ничтожным человеком, который даже не может создать семью.

На все это скажу Вам, что среди великих людей весьма нередко встречаются вот такие застенчивые самобичеватели. Скрупулезный анализ, сомнение, так мучающие в обыденной жизни, в научном и художественном творчестве оказываются мощным двигателем. Вот лишь некоторые из гениев с подобным психастеническим душевным складом: А.П. Чехов, Ч. Дарвин, И.П. Павлов.

Кстати, советую прочитать заметки Дарвина. Этот Ваш собрат по профессии и характеру в 28 лет, разделив лист бумаги на две колонки, настолько похоже завязает в сомнениях «жениться — не жениться», что Вам сразу станет легко и смешно, когда прочтете, от такого сродства. «Буду вынужден делать визиты и принимать родственников, — значится в одной колонке. — Но ужасная потеря времени». В другой колонке: «Не буду вынужден посещать родственников и подчиняться всяким мелочам, буду свободен от бремени расходов и забот о детях — быть может, и от ссор». И снова: «Ни детей (ни повторения себя в потомстве), никого, кто позаботился бы о тебе в старости». Но опять: «Затем, как я смогу управляться со всеми моими делами, если я буду вынужден ежедневно гулять с женой?» Не удержусь, чтобы не выписать концовку: «Пустяки, мой мальчик! Не унывай! Невозможно вести жизнь в одиночестве, с болезненной старостью впереди, без друзей, без участия, без детей, смотрящих тебе прямо в лицо, на котором уже появляются морщины. Не унывай, уповай на случай — пристально посмотри вокруг себя — есть много счастливых рабов...»[100] После этих карандашных заметок Дарвин счастливо женился.

Советую Вам тоже вот так набросать для себя «за» и «против»: для психастеника «проблема» всегда становится много яснее, если изложить ее на бумаге. Но главное, прислушайтесь к своему чувству. Любите ли Вы эту женщину? Чувствуете ли в ней родное? Сможете ли с ней подолгу говорить о самых интересных для Вас вещах? Хочется ли с ней, как говорят, вместе состариться?

Теперь о повседневной психастенической тревожности по пустякам. Об этом на собственном примере рассказал И.П. Павлов на одной из клинических сред: «У меня есть семья, я люблю моих детей, они уже взрослые теперь, меньше 40 лет нет. И тем не менее, когда они уходят из дому и не приходят в свое время, я страшно начинаю беспокоиться, я не могу работать: может быть, дочь попала под трамвай (дикая вещь!), может быть, она должна пройти через мост, схватит ее какой-нибудь мошенник и сбросит. Вот какая штука! Я не могу ничего с этим сделать, потому что у меня нет жизненных впечатлений, которые должны всякого человека поставить в норму. Ведь это такредко, с этим считаться нечего. А у меня их нет, и я целиком предаюсь работе мысли, потому что все же возможны такие случаи, и для меня эта возможность не ограничена жизненными впечатлениями. И знаете, какой я выработал прием благодаря второй сигнальной системе? Какой я совершенно правильный метод борьбы выработал? Я рассуждаю: «Если ты отец, то у детей есть мать, которая их больше тебя любит, и она спокойно легла спать, укладывается, значит, очевидно, ты не дело делаешь». Правильно выдумал, а все-таки этот прием не помогает, все-таки не дождусь, когда раздастся звонок, и тогда все страхи отпадут»[101].

Итак, Ваши переживания естественны для Вашего психастенического характера. Ни о каком психическом заболевании, «помешательстве» думать не приходится. Потому прежде всего уясните себе, что ничего исключительного, неведомого в Вашем состоянии нет, это типичные переживания психастеника. Вы, конечно, и сами догадывались, что такое происходит не только с Вами, обнаруживая глубоко свое, например, в толстовских Левине или Нехлюдове.

Психастенический душевный склад основательно изучен, и известно, как Вам помочь. Главное тут — внимательно и подробно разобраться вместе с Вами в Ваших характерологических особенностях, чтобы знали себя отчетливо и в сильном, и в слабом, чтобы представляли, в какой обстановке от себя что следует ждать. Понятное, известное уже не так страшно: ведь психастеник более всего страдает от болезненных тревожных сомнений, неуверенности, неопределенности в понимании себя и своего здоровья.

Подробней познав самого себя, убедившись в том, что Вы не последний человек и Вам не просто везет, научитесь достаточно хорошо собой управлять, станете увереннее чувствовать себя в жизни. Ведь сущность психастенического душевного конфликта заключается в том, что в человеке враждуют две противоположности — болезненное, ранимое самолюбие и чувство неполноценности, то есть стремление думать о себе хуже, чем есть на самом деле. Чувство неполноценности сказывается в тревожной мнительности, въедливых совестливых самообвинениях, нерешительности, робости и т. д. С одной стороны, хотелось бы уйти от всяческой ответственности в укромный уголок, с другой — страдает самолюбие. Вспомните, как это было, когда Вы отказались от аспирантуры, боясь не оправдать доверия, а потом защитили диссертацию без аспирантуры.

Итак, изучив себя, сделавшись вроде как тоже врачом для собственного характера, Вы легче пойдете дальше по жизни. Так, например, не будете уже так горько сетовать на свою рассеянность как на какую-то жуткую недостаточность ума, понимая, что обратная сторона Вашей рассеянности — сосредоточенность на своем, творческом.

Кстати, Ваша тревожная склонность все проверять есть некоторая компенсация рассеянности, а значит, нет оснований механически бороться с этими постоянными проверками себя (закрыл ли дверь? выключил ли газ?), надобно просто осознать их защитный смысл, успокоиться этим знанием, и тогда, наверняка, проверок станет меньше.

Наконец, повторяйте про себя ту истину, что не сомневается ни в чем и всегда доволен собой лишь ограниченный человек. Именно потому, что Ч. Дарвин подробно и глубоко сомневался в себе, во всякой «мелочи» в своей работе, ему удалось учесть почти все возможные будущие возражения оппонентов и так подробно, практически неуязвимо обосновать, доказать свои открытия. Не искать в каждой своей душевной трудности лишь плохое, уважать в себе психастеническое — вот прежде всего чему следует Вам научиться, и тогда гораздо легче будет побеждать действительные свои слабости.

Из нашего беглого, «на иголках» разговора подозреваю, что, не находя понятных причин, способных развить такой трудный характер в Вашей домашней обстановке с самого детства, Вы готовы тревожно предположить (если уже не предполагаете), что виной всему Ваш онанизм в юности. Чепуха. Онанизм — суррогат половой близости. Старые книги весьма преувеличивают вред онанизма. Эта привычка считается патологической, если она на всю жизнь заменяет половую близость или большой частотой своей (несколько раз в день), как и частая интимная близость, истощает организм. Во всяком случае реконструировать характер онанизм не способен. Другое дело, что Вы много лет стыдились его и до сих пор, видимо, чувствуете себя по сей причине глубоко виноватым. Однако теперь надо выкинуть все это из головы, как не заслуживающее долгих разговоров.

И, конечно, я не согласен с тем врачом, который объяснил Вашу робость и вообще психастеническое как возникшее в детстве из того, что, испытывая бессознательное вожделение к матери, Вы боялись отцовского наказания («страх кастрации»). Мне эта психоаналитическая концепция по отношению к Вам представляется дикой и, главное, несправедливо оскверняющей Вашу память об отце. Объяснить дело так — значит, по-моему, сделать много хуже, нежели просто бросить: возьмите себя в руки.

Я, конечно, за подробнейшее внедрение в душевное состояние, за работу с бессознательным, за анализ, но сообразно характеру человека, его переживаниям.

Я не удивлен, что Вам снова плохо, так как видел Вашего мужа и говорил с ним, когда он приходил навестить Вас в клинику. Он и тогда был навеселе. Он, конечно, больной алкоголизмом.

В клинике здоровье Ваше основательно улучшилось прежде всего потому, что выключились из домашней обстановки. За детей не беспокоились, так как отвезли их к матери. Муж продолжал, конечно, без Вас пьянствовать, но уже не мог гоняться за Вами по ночам с ножом, не будил детей, крича и защищаясь от чертей и других болезненных видений. Кроме того, в клинике Вы освободились от его пьяной ревности, потому что ревновал он Вас главным образом к Вашим клиентам, которые приносили в прачечную белье. Наконец, муж не мог в клинике Вас бить, отнимать у Вас деньги, и дети были сыты у бабушки.

Вы получили курс сеансов гипнотического сна с внушением душевной свежести, бодрости. Слабость, раздражительность, головные боли, сердцебиения, бессонница постепенно ушли от Вас. Вы гуляли по парку, ухаживали за рыбками ваквариуме, научились у нас вязать, впервые прочли «Анну Каренину», после чего захотелось читать всю жизнь, каждый вечер. Муж обещал начать лечиться от водки, как только вернетесь домой, даже плакал однажды на свидании с Вами, говорил, что соскучился. У Вас разгладились морщины, засветились глаза, Вы совершенно перестали плакать, спали полную ночь, выписались почти здоровой.

Но муж в первый же Ваш вечер дома при детях напился, избил Вас, отобрал деньги, полученные по больничному листу, всю ночь ругался, не давал спать и наутро о лечении от алкоголизма не хотел слушать. В результате Ваша неврастения вернулась — снова весь день плачете, раздражаетесь на детей и нет сна.

Одни невротически реагируют на тяжелые жизненные неприятности истерическим параличом или рвотой, другие — навязчивыми страхами, а Вы — раздражительной слабостью и головными болями. И пока твердо не осознаете, что бессознательно залезаете в клетку невроза, пока не возьметесь размышлять, рассудочно решать, как преодолеть семейные трудности и жить дальше, будете время от времени попадать в больницу. Попробуем еще раз, вместе, разумно, аналитически разобраться в случившемся, чтобы клетка невроза (в виде Вашей раздражительности, головных болей и т. п.) открылась и выпустила Вас.

И вот возникло трудное положение. Лечиться амбулаторно Ваш муж не желает, да и в таком запущенном случае вряд ли что амбулаторно получится. В больницу он тоже не хочет, потому что больничный лист с этой болезнью не оплачивают. Но давайте положим его в отделение для алкоголиков, которое организовано на заводе. Он будет лечиться и одновременно работать на этом заводе, получать зарплату. Если же не согласится лечь и в это отделение, то есть еще и принудительное лечение алкоголиков.

Алкоголизм мужа, родственника — жуткая беда, и я глубоко Вам сочувствую. Ваш муж, насколько я его успел понять, человек покладистый, добрый, но слабый, совершенно неспособный противостоять своим желаниям, в том числе, конечно, и теперешнему болезненному влечению к спиртному. Пьянствовать он, видимо, стал потому, что не был ни кчему серьезно привязан в жизни. Кроме того, работая грузчиком в мебельном магазине, встретился с подобными слабыми, духовно бедными людьми, которые бывали пьяны даже во время работы.

Не думайте, что лечение Вашего мужа закончится в больнице. Самое трудное будет — помочь ему после больницы жить трезвым среди прежних собутыльников. То есть надо будет подружиться с другой подобной семьей или двумя семьями, чтоб встречаться по воскресеньям, в праздники, интересно проводить время без вина. Например, летом ездить всем вместе на рыбалку или за грибами, зимой — на лыжах и т. д. Кроме того, наверно, ему необходимо будет перейти из мебельного магазина на работу в другое место, где уж никак нельзя быть пьяным во время работы. Хорошо бы посоветовать ему какое-то интересное дело дома после работы, но об этом уж после.

Вы снова с тревогой спрашиваете в письме, убежден ли я, что Ваши неприятные ощущения в животе — не рак.

Совершенно убежден, поскольку это те самые ощущения, что были дней десять назад, когда подробно Вас осматривал. Постараюсь еще раз обосновать, что нет оснований подозревать у Вас рак, вообще органическое заболевание. Письменное обоснование, пожалуй, даже сильнее, потому что Вы сможете углубиться в него несколько раз и вообще носить его в кармане.

С Вами приключилась известная, нередкая болезнь студента-медика третьего курса. Конечно, такое случается не только с медиками. Многие люди, склонные к тревожным сомнениям по поводу своего здоровья, встретившись с раковым больным или даже только узнав, что кто-то умер от рака или раком заболел, зная, что, например, рак желудка начинается обычно не с острых болей, а с малозаметных больному ощущений некоторого неудобства в животе, потери аппетита, слабости, начинают все это в себе тревожно искать и, конечно, находят. Вам же пришлось по долгу медика расспрашивать раковых больных в клинике. Что же удивительного в том, что у Вас, сомневающегося, тревожного человека, возникла эта ипохондрия, то есть мысли и переживания о том, что Вы больны серьезной болезнью, тогда как на самом деле ее нет.

Знаю, Вы не убеждены в том, что у Вас рак, но подозреваете это, и неопределенность крайне мучительна: на все смотрите сквозь возможность близкой своей смерти, то есть зачем учиться, наверное, скоро умру, зачем покупать книги, если не успею их прочесть, и т. д. Друзья не могут рассеять Ваши печальные сомнения, а бессонной ночью совсем плохо от тревог за себя, за возможное одиночество матери, у которой никого, кроме сына. Порой совсем теряетесь, хочется бежать в хирургическую клинику, просить сделать операцию — вдруг еще не поздно излечиться от возможного рака.

Трудность, коллега, в том, что Вы читали о раке книги, слушали лекции, и потому надо говорить подробнее. Но в то же время, как врач, Вы поймете меня легче и лучше. Конечно, если бы Вы были опытным терапевтом, такого бы не стряслось. Для человека с психастеническим складом характера, тревожно-сомневающегося, хуже нет обширных, но книжных, нечетких, не проникнутых врачебным опытом знаний, поскольку он вообще склонен во всем непонятном ему искать самое скверное. Будь Вы опытный врач, знали бы, что, когда ни рентген, ни лаборатория, ни объективное клиническое исследование ничего ракового, вообще органического не показывают, оснований думать о раке нет. Больше того, если б Вы были психиатром-психотерапевтом, как я, и встречались с множеством таких больных, как Вы, то хорошо знали бы, что ощущения, «разгуливающие» по животу, никак не связанные с приемом пищи, пропадающие, если от них отвлечься, усиливающиеся, если на них сосредоточиться, есть типичные функциональные (то есть не связанные с органическим повреждением органа) ощущения.

Всякий человек наполнен различными безопасными ощущениями, но в человеке с психастеническим характером их больше по причине, в частности, большой подвижности внутренних органов, и, кроме того, он к этим ощущениям прислушивается, усиливая и задерживая их своим вниманием. Помните, я нарочно сдавливал тогда кожу у Вас на животе, чтоб показать, как она болезненна в некоторых местах. Это нервная болезненность. То же самое и в глубине живота. Подумайте сами, какое же органическое заболевание желудочно-кишечного тракта не даст себя знать, если человек наелся кислой капусты с жареным мясом! Примите, однако, этот факт как логическое, научное доказательство, не вздумайте себе внушить теперь эту связь ощущений с родом пищи, а то будет просто смешно.

Делаю для Вас выписку об этих нервных расстройствах желудка из старого, но замечательного учебника Э.М. Гельштейна и В.Ф. Зеленина: «распознавание делается на основании ясной связи клинической картины с психическими влияниями и причудливости, «капризности» этой картины, часто развивающейся в противоречии с рациональной диетой»[102].

Итак, нет никаких оснований думать об органической болезни желудочно-кишечного тракта, тем более о необходимости какого-то оперативного вмешательства, и есть все основания думать об ипохондрии у студента-медика с психастеническим складом характера. Хочу, чтобы Вы прониклись этой, по-моему, ясной, трезвой логикой настолько, чтоб и сами себе смогли то же самое, с такой же искренней убежденностью, доказать. Ведь Ваши ипохондрические сомнения основывались на недостаточном знании существенных медицинских подробностей.

В заключение хочу дать Вам несколько советов на будущее.

К здоровью своему, понятно, надо быть внимательным, однако Вам все время следует помнить о своей склонности к ипохондрическим сомнениям, о склонности прислушиваться к телесным ощущениям — и делать постоянно на это поправку, скидку.

Далее, Вы так молоды, что бояться в Ваши годы рака смешно. Вот у парня-колхозника, видимо Вашего ровесника, который лихо скачет верхом на лошади мимо моего окна, такая же мизерная вероятность раковой болезни. Я убежден, ему эти опасения и в голову не приходят. Почему? Потому что он в отличие от Вас не тревожен характером и не учится медицине. Должно это четко понять и успокоиться. Я тоже сомневающийся человек и уже не так молод, но и я достаточно спокоен, потому что даже в моем возрасте это бывает настолько редко, что нет смысла тратить время на тревоги.

Непременно поезжайте куда-нибудь путешествовать со студентами после Вашей практики. Чем крепче будете чувствовать себя физически, чем интереснее будете жить, тем меньше будет тревожных сомнений.

Наконец, главное. Я тоже в юности боялся умереть от возможной страшной болезни, тоже возникали мысли, что, хотя такие болезни и редки, но вдруг мне-то как раз «повезет», тоже представлялись картины собственного ракового истощения, как мои близкие ждут, когда же, наконец, я, такой желтый и несчастный, отмучаюсь. И знаете, чем спасся от этих тревог? Я подумал и записал в книжку, чтобы крепче в меня вошло, следующее: «Ну что толку бояться рака, белокровия или другой подобной редкой болезни, возникновение которой от меня почти не зависит в том смысле, что, если не считать отказа от курения, гигиеной тут в полной мере не убережешься. Надо работать, работать, служить радостно людям, приносить ежедневно какую-то пользу».

Подобно тому, как строители утверждают, оставляют себя в построенном доме, так я оставлял себя в больных, которым удавалось помочь, в статьях, брошюрах, в докторах, которым преподавал, то есть старался как можно более щедро рассыпать себя вокруг себя, если вдруг суждено самому скоро умереть. А если при всем этом, думал я, грянет болезнь, то ведь я не сибаритствовал, а работал, жил честно и что успел, то успел, остальное от меня не зависит.

Вот и Вам советую опереться на эти простые, трезвые человеческие соображения. Говорят, если так прожить до старости и порядочно сделать, то умирать совсем не страшно. Знаете, Чарлз Дарвин был очень тревожный, ипохондрический человек. В 35 лет он составил уже завещание, полагая, что болен тяжелым сердечным заболеванием, и отвлекался от ипохондрии главным образом работой. В старости он написал: «Что касается меня самого, то я думаю, что поступил правильно, неуклонно занимаясь наукой и посвятив ей всю свою жизнь. Я не совершил какого-нибудь серьезного греха и не испытываю поэтому никаких угрызений совести, но я очень и оченьчасто сожалел о том, что не оказал больше непосредственного добра моим ближним[103]. И вот перед смертью он сказал: «Я ни в малейшей степени не боюсь умереть»[104].

Когда виделись мы в последний раз, у Вас были просто ужасные руки — в какой-то красно-белой чешуе от чересчур частого мытья. Вы сейчас тоже в отпуске, на даче, ухаживаете за огородом и садом, но я подумал, что навязчивости, видимо, по-прежнему с Вами. Потому пишу в надежде немного Вас поддержать.

Прошлой осенью в клинике Вы мыли горячей водой с мылом виноград, срезали с хлеба все корки, множество раз мыли руки (чтоб не заразиться туберкулезом, сифилисом и др.), старались обходить все предметы с левой стороны, не наступать на черту на полу, зачеркивать в письмах букву «о» (а то, если не делать всего этого, вдруг случится плохое: например, буква «о» — замкнутый круг, конец, обреченность и т. п.).

Тогда перед выпиской из клиники навязчивости смягчились, настроение улучшилось, но сейчас, видно, опять Вы чувствуете себя плохо. Большинство Ваших опасений, страхов истинно навязчивы, поскольку Вы отчетливо понимаете их бессмысленность, называете это даже «идиотизмом», но если идете против них, то есть удерживаете себя от мытья рук, прикоснувшись к чему-то, не зачеркиваете букву «о» и т. д., то возникает мучительное душевное напряжение, острый дискомфорт и Вы стремитесь скорей совершить все эти якобы оберегающие Вас действия, чтобы стало легче.

Эти истинные навязчивости, абсурдность содержания которых Вы ясно понимаете, труднее всего и лечатся. С другими страхами легче. Помните, еще года два назад Вы не могли пообедать на заводе, не могли даже выпить газированной воды, боясь заразиться венерической болезнью. Но когда я объяснил Вам, что сифилитический микроб (бледная спирохета) живет на стакане или на ложке, во всяком случае, не более 30 секунд, Вы смогли обедать и пить воду, выжидая, когда истекут эти 30 секунд, как бы замешкавшись, чтобы не заметили товарищи.

Но таких страхов, основанных на незнании чего-то, у Вас немного, в основном же мучаетесь истинными навязчивостями. С обоснованными страхами не сражаетесь внутренне, а с абсурдными боретесь постоянно уже более 30 лет, измучились, жена ушла от Вас, новую семью не позволили себе завести.

Навязчивости Вас превратили в незаурядного труженика. Другой мастер в соседнем цехе делает только свою работу мастера, Вы же, работая не хуже его, одновременно выполняете громадную работу по борьбе с навязчивостями, сопротивляясь многим из них, обходя станки слева, остерегаясь наступить на черту и т. п. Как ни странно, на первый взгляд, но если б все это было тяжелой душевной болезнью, то Вы страдали бы гораздо меньше, так как в этом случае отношение к навязчивости более вялое, двойственное, без постоянной болезненной нервной остроты.

Прошу Вас опять лечь осенью в клинику. Попробуем некоторые другие психотерапевтические приемы и новое лекарство.

Пока же старайтесь себе помочь аутогенной тренировкой, а также используйте старый способ, то есть пытайтесь превратить в своем воображении навязчивость в желаемое, не чуждое Вам. Например, старайтесь себя уговаривать, будто предметы действительно следует обходить только слева, что Вам это хочется делать, и попробуйте делать это с охотой. Истинные навязчивости таковы, что ослабевают, смягчаются, когда не борешься с ними, а наоборот, приветствуешь в душе их содержание.

Есть, конечно, и другие технические приемы борьбы с такими навязчивостями.

Теперь главное. Навязчивость дает защитное содержание изначальной аморфно-неопределенной тревоге, которая есть черный корень навязчивости. Например, возникает навязчивый страх загрязниться, и это уже помощь: вымой руки сколько-то раз — и станет легче. Чтобы подточить сам тревожный корень (тогда навязчивость ослабеет), необходимо радостновзволноваться, отвлечься чем-то. Чем занимаетесь сейчас, кроме огорода и сада?

Посылаю Вам книгу Ярослава Гашека, которая, быть может, развеселит Вас. В книге найдете также несколько марок с изображением овощей. Может, попробовать собирать марки с изображением овощей, фруктов, что близко Вашим дачным занятиям? Зимним вечером с настольной лампой станете эти марки разглядывать, размышляя, что и как посадить весной.

Психоаналитическая терапия здесь, по-моему, не поможет.

Молодец, что выполнилизаданное. В борьбе с душевной вялостью просто необходимо в помощь лекарственному лечению и даже без него заставлять себя делать дела, дрессировать себя, притворяться достаточно бодрой, живой перед людьми и даже перед собой. Это необходимо делать, это единственный выход из положения.

Пожалуйста, продолжайте совершать пусть механические, на первых порах, действия, а потом в механическом, с натугой чтении, смотрении кинокартин засветится, разогреется интерес, от которого «похудеют», а быть может, исчезнут совсем «пласты равнодушия», как Вы это называете. Но для этого программу нашу к моему приезду надо будет выполнить полностью.

Кстати, не забывайте в свои 22 года должным образом следить за своей внешностью. Старательно трудитесь над прической, и чтоб не было под глазами кругов, тем более — Боже упаси! — неумытости. Одна моя пациентка (сейчас ей уже много лучше) в подобном состоянии болезненной лени, апатии, громадными усилиями приводя себя по утрам в порядок, твердила себе: «Надо выглядеть хорошо, непременно надо сделать глаза (так она называла свою косметическую работу с ресницами и т. п.), непременно красиво одеться, а то что же тогда вообще от меня останется?».

Итак, до моего возвращения Вы продолжаете пока работать дворником, но непременно занимаясь по нашему плану. Вернусь — будете переходить куда-нибудь в редакцию журнала курьером, что ли, а потом будем думать, как вернуться Вам в университет, к математике.

Думаю, удастся Вам помочь. В Вашей болезни ничего нет исключительного, катастрофически непоправимого. Да Вы уже чувствуете улучшение, если называете результат нашей менее чем месячной работы «нечеловеческими усилиями возведенным сооружением».

Понимаю, что это написано не для «красоты слога»: ведь, расставшись с университетом, Вы более года не могли читать и писать, кое-как подметали утром двор и затем весь день лежали в постели в апатической тоскливости, уткнувшись лбом в стену. Теперь дни проходят иначе: после работы дворника читаете, конспектируете, пишете дневник, ходите в кино и в театр, несколько раз в день делаете физическую зарядку. Пусть, пусть это пока с натугой, но ведь уже мерцает, светится интерес к жизни.

Итак, ежедневно Вам хорошо бы читать художественное не меньше часа. Понятно, читать надо прежде всего то, что больше интересно, но, пожалуйста, все-таки постарайтесь сейчас, пусть на время, от Гофмана, Гамсуна, Достоевского передвинуться к Толстому и Чехову: в их произведениях больше естественной жизни, духовного тепла, все это, думается мне, больше поможет Вам снова начать общаться с людьми без страха и «судорожной неприязни».

Две кинокартины в неделю, уступая Вам, согласен заменить одним театральным спектаклем.

Затем, не менее часа в день писать письма, описывать в дневнике свои размышления о прочитанном, о театральных спектаклях, о том, с кем и о чем удалось поговорить, то есть записывать все, что захотелось сделать, что понравилось и что удалось заставить себя сделать. Повторяю, аппетит будет усиливаться во время еды.

Продолжайте присылать мне подробные отчеты о том, что намечено и что выполнено. Неплохо придумали рубрики: «читала», «писала», «думала», «надеялась».

Далее, полчаса-час в день — газета. Математикой заниматься, сколько захочется.

Не забывайте, конечно, хоть немного помогать сестре по хозяйству, хозяйство у вас на двоих небольшое. Телевизор —по желанию. Спать не более 9-10 часов и ни в коем случае не лежать больше часа днем, это запрещаю строго-настрого.

Теперь о Вашей «болезни живота». Все сердитесь на других психиатров, даже профессоров, у которых бывали до меня, что они, не выслушивая подробности, пытались разом — уколами, инсулиновыми шоками, грудой таблеток — одолеть и «болезнь живота», и апатию, «отбросить болезненный комок, как шелуху, вместо того, чтобы пытаться растворить его, разложив предварительно подробными беседами на элементы».

Думаю, врачи в диагнозе не ошибались. Случай, как у нас говорят, диагностически ясен, потому и говорили с Вами коротко, потому попросили о себе рассказать на лекции студентам-медикам. Вот сейчас за окном в деревне пасмурно, краплет дождь, огурцы в каплях. Вижу между палками забора голову какой-то чужой кошки. Я не сомневаюсь, что это кошка, хотя лап, хвоста еще не видел, да и ждать не буду, пока все остальное вылезет.

Подобное случается и при диагностике достаточно ясных случаев. Другое дело, что прежде психиатры говорили с Вами меньше, чем я, меньше слушали, но это потому, что лечили в основном лекарствами. Я же глубоко убежден, что в подобных случаях надобно сочетать лекарства с массивным психотерапевтическим вмешательством, которое, попросту говоря, выражается в том, чтобы научить Вас бороться и сосуществовать с теми болезненными проявлениями, которые не удается сгладить лекарствами, научить спокойнее к ним относиться, то есть постараюсь сделаться в некотором роде Вашим проводником по жизни, а потому мне нужно знать о Вас, о Вашем домашнем и рабочем окружении все, во всех подробностях.

Итак, Ваша «болезнь живота» не органическая, а чисто нервная. Я говорил с врачами, исследовавшими Вас в терапевтической клинике, видел рентгеновские снимки, анализы, сам подробно осмотрел Вас. Нет никаких оснований думать, что у Вас имеется какое-либо органическое заболевание желудочно-кишечного тракта. Это нервное страдание, нервные болезненные ощущения в животе. Неприятный запах изо рта при превосходном аппетите, при ежедневном стуле, без болей в желудке, я говорил Вам уже, может быть, только кажущийся и вскоре должен пройти, если аккуратно принимать лекарства.

Рядом с «кажущимися» ощущениями у Вас в животе есть ощущения обычные, физиологические, человеческие, которые Вы напряженным прислушиванием к ним усиливаете, усугубляете, неправильно истолковываете. Я имею здесь в виду прежде всего ощущения от газов в кишечнике. Попытайтесь не обращать внимания, как это делает большинство людей в мире, не прислушивайтесь к животу. К ощущениям только начать прислушиваться — и они усилятся, заполнят внимание, а ведь это глупо. Что было бы, если б все люди прислушивались к своим нормальным ощущениям и ходили с этим к врачам?

Заставляйте, наконец, себя уже сейчас делать людям что-то хорошее. Если сделаешь человеку хорошее, потом легче с ним общаться. Подарите своей сестре, например, цветы. Хочу еще посоветовать: попробуйте собирать марки. Ведь любите математику и физику, так вот и собирайте марки, имеющие к ним отношение, что тоже поможет общаться с людьми, например с коллекционерами, с которыми будете меняться марками.

Чудесно описали мне спектакль по пьесе Эдуардо де Филиппо. Я согласен, что своей мягкой психологичностью, подтекстом Эдуардо де Филиппо — «южный Чехов». Тонко подметили. Разные, конечно, характеры, но похожие нежной, тревожной добротой. Посмотрю теперь этот спектакль.

Я вложил в письмо деньги и список рыболовных крючков, которые прошу Вас мне купить в охотничьем магазине и прислать в письме. Ну, выше нос!

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: