Вот эта выписка — откуда она, я не знаю.

«А мне как будто жаль того времени ... этого состояния полузабытья, когда мне казалось, что будто бы качусь я с неимоверной быстротой с горы на каких-то мягких шинах в пропасть ... нет: в какую-то неведомую, блаженную страну ... Несусь, а душа полна радужных, светлых ожиданий ... Теперь же, когда стал я поправляться, крепнуть телом, — к сожалению опять стал испытывать такое ощущение, что вот, коротко ли так, долго ли еще — придется поскитаться по здешним земным кочкам и трясинам !.. И даже вот жаль пережитых минут опасности ... пребывания на грани между тем, что называют «бытием» и «небытием» ... Как бы я был рад, если бы еще хватило сил разобраться, описать все, что происходило во мне и со мной, внушить людям, что умирать — легко, хорошо ... что бояться смерти — нелепо. Смерть — простой переход от чего-то одного к чему-то другому!»²⁸.

Переселение трех семей павловцев в Канаду

С павловцами и с Хилковым у меня снова возобновилась переписка.

В 1896 г. были административно сосланы в Царство Польское крестьяне села Павловок: Митрофан Матвеенко, Игнат Ольховин, Яков Суржин, Антон Твердохлеб и Осип Турчин.

Из ссылки они в 1900 г. бежали, добрались до Англии, оттуда до Чертковых. Их переправили в Канаду. Устроившись в Канаде, женатые Ольховин, Матвеенко и Твердохлеб хотели выписать к себе свои семьи и писали об этом Хилкову, который и обратился опять ко мне, прося устроить это переселение. Большое участие в этом переселении принимали также Тихон Семенович Дудченко с своей женой Ириной Карповной. Дудченко раньше жил в Павловках и был очень близок с Хилковым: в 1891 г. он был выслан оттуда как «опасный элемент», после чего поселился под Полтавой. С павловцами он продолжал иметь сношения.

В Павловки я не поехал, а вел все переговоры через Дудченко. Выяснилось, что должны были переселиться жена Матвеенко и жена Ольховина с одиннадцатью детьми, из которых трое были дети Антона Твердохлеба, жена которого умерла в то время, как он был в ссылке.

Средства на переселение дали А. Н. Коншин и Э. Моод.

С Дудченками мы списались и условились, что переселенцы приедут в Либаву, а я их там встречу и поеду с ними до Ливерпуля, где посажу их на океанский пароход, идущий в Квебек (канадский порт). В Квебеке

Же встретят их мужья, которым я пошлю телеграмму из Ливерпуля.

«Я думаю выехать отсюда 14 августа старого стиля. Еду я через Либаву прямо на Англию.

Вчера я приехал из Овсянникова. Был у Льва Николаевича и хорошо провел с ним время. Он говорил, что Анна Константиновна [Черткова] переслала ему твое письмо по поводу его болезни. Он очень напутствует меня в моей поездке. Теперь он бодр и здоров, попрежнему много гуляет».

Три дня я жил в ожидании переселенцев в Либаве, где приютил меня у себя сотрудник одной из левых латышских газет Карл Иванович Ландер.

Наконец, переселенцы приехали, и в ожидании отхода парохода я устроил их в заранее подготовленной мною комнате у одного местного жителя.

Мне они очень напоминали духоборческих ходоков Ивина и Махортова, которых я встречал в 1898 г. в Лондоне: те же мешки, тот же домашний скарб, с которым хозяйкам трудно расстаться. Кроме двух баб, было несколько взрослых девушек и человек пять детей, начиная с шестилетнего возраста.

Пароход, на котором мы должны были ехать, принадлежал датской компании и вез исключительно переселенцев, преимущественно евреев. Всего переселенцев было около четырехсот человек.

Из Либавы пароход отошел вечером. Уже на другой день утром переселенцы совершенно освоились с пароходной жизнью и, сидя на палубе, грызли подсолнухи.

— Вси едут и едут, и вси в Америку, побачим, чо за страна Америка, — говорила Матвеенкова старуха.

— Куда ни глянешь, все вода и вода. И откудова это столько воды? — удивлялась Ольховикова баба. — И сладкая вода!

Когда я объяснил, что воду, которую мы пьем, мы везем с собой, а в море вода соленая, все были очень удивлены.

Пятеро суток мы плыли. Особенно интересно было, когда мы проходили через Кильский канал.

В Лондоне нас встретил мой приятель Синджон и усадил нас в поезд, идущий в Ливерпуль.

В Ливерпуле мы жили четверо суток в доме для эмигрантов, в ожидании океанского парохода в Квебек.

Огромный дом, принадлежащий Канадской пароходной компании, вмещающий четыре тысячи переселенцев, был переполнен. Тут были и шведы, и норвежцы, и финны, и галичане, и очень много евреев. Порядок, благоустройство этого дома были изумительны. Меня поражали эти люди, оставившие свою родину и бодро едущие на новую, неизведанную жизнь. Каждый вечер на вымощенном каменными плитами дворе устраивались танцы под аккомпанемент музыкантов, тоже переселенцев.

С своими переселенцами я простился на палубе океанского парохода 10 сентября 1901 г.

Они, видимо, жалели со мной расставаться, но нисколько не настаивали, чтобы я ехал с ними дальше, видя, что это и дорого, и бесполезно.

В Либаве я их встретил, хотя и стремящихся ехать, но перепуганных, ошеломленных. Они были совсем, как овцы. Моря они никогда не видели, а тут вдруг пять дней на море, и земли не видно ...

Когда я прощался с ними в Ливерпуле, они были совсем другие. Они смело глядели вперед, знали, что такое морской переезд, а главное, видели,

Что и они люди, а не какие-то низшие существа, которыми все могут помыкать и которые даже и думать не должны иметь права. Несмотря на то, что переселение было так хорошо организовано, я чувствовал, что я им был очень полезен, — главное потому, что, кроме меня, с ними не было ни одного взрослого мужчины. Такого нравственного удовлетворения, сознания, что я делаю нужное и хорошее дело, я никогда еще не испытывал.

Из Канады я получил от них несколько писем о благополучном прибытии и о том, что их там встретили мужья.

Прошло девятнадцать лет, в течение которых я не имел никаких сношений с павловцами, и вот в 1920 г. получаю я от Митрофана Матвеенко письмо из Канады. Пишет, что они слышали, что у нас в Россия голод и что, вероятно, я нуждаюсь. Они долго разузнавали мой адрес и, наконец, узнали его от Чертковых, собрали между собой деньги и высылают мне посылку «Ара» и, что если я нуждаюсь, чтобы написал им, и они пришлют еще. Это был лучший подарок, который я когда-либо получил в моей жизни!

Из Ливерпуля я поехал на юг Англии, в Крайстчерч, где жили тогда Чертковы.

Какая радость была для меня встретиться с моими старыми друзьями! К Чертковым я приехал, как к родным ... Их дом по обыкновению был переполнен. Из новых лиц я встретил Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, который, проводив и устроив в Канаде духоборов, работал в издательстве «Свободное слово» и над материалами по истории русского сектантства. Благодаря ему издательство хорошо наладилось, в в «Листках Свободного слова» материал стал подбираться более разносторонний и интересный. Но душой всего дела все же была Анна Константиновна, которая была все такая же слабая, больная, но горела необыкновенным внутренним огнем, который не угасал в ней до конца жизни.

Латыш Пунга — социал-демократ, бежавший из России, вел счетоводство и давал уроки Диме²⁹. После в Латвии он был министром труда.

Саранчев, молодой человек, занимался в складе издательства, и, наконец, Иосиф Константинович Дитерикс, брат Анны Константиновны, бывший казачий офицер, на обязанности которого было ухаживать за лошадью Бачей, ездить за покупками; кроме того, на его попечении был весь огород, который он любил и который превосходно содержался, снабжая овощами все обширное вегетарианское население «Тактен хауза» (так назывался дом Чертковых).

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: