Мы условились, что если они решат переселиться, то напишут мне. Они на меня произвели впечатление очень разумных людей, без всякой экзальтации.

Еще до рассвета Павленко запряг лошадь и из предосторожности отвез меня не на станцию Новоселки, а за 15 верт от Павловок, в село Глушково, не Харьковской, а Курской губернии, следовательно в местность, подчиненную другому губернатору. Здесь, в ожидании поезда, я провел время с тремя павловцами*, которые пробыли пять лет в ссылке. Ссылка на них произвела благотворное влияние, она их многому научила. Один из них, пробыв в ссылке с политическими (социал-демократы), стал революционером — социал-демократом.

На обратном пути я заехал в Овсянниково к Марье Александровне, переночевал у нее, но на утро была такая метель, что я не решился итти на станцию и провел еще сутки у Марьи Александровны. Это посещение еще больше укрепило меня в желании жить у нее и работать с ней.

20 января 1900 года я писал Шкарвану:

«Лев Николаевич был бодр и весь вечер провел с нами, но под конец он, видимо, был утомлен, держался в стороне и не разговаривал.

Сначала, когда я пришел, Лев Николаевич подробно меня расспрашивал про мою поездку и про павловцев.

Мы сидели втроем — Лев Николаевич, Миролюбов — издатель «Журнала для Всех» (был в первый раз у Льва Николаевича) и я. Миролюбов завел разговор о социал-демократах.

Потом Лев Николаевич начал говорить о том, что совсем разделение труда не нужно людям, и указал на новую книгу Кропоткина, в которой он прекрасно это доказывает²¹.

Потом, когда я уже прощался со Львом Николаевичем и уходил, он мне сказал:

— Какой прекрасный человек этот Миролюбов. Я не ожидал этого никак, я чувствую, что приобрел нового друга».

23 января 1900 г. я писал Шкарвану:

«Вчера был у Льва Николаевича, он все немного прихварывает. Станет ему немного лучше — и он сейчас же делает громадную прогулку пешком и навещает кого-нибудь, ну ему и станет опять хуже. Но душевное состояние его прекрасное, это видно, и он сам говорит это. Вчера, когда я пришел к нему, у него был Сергеенко. Л. Н. поджидал меня, чтобы поговорить о письме Д. А. Хилкова (по поводу павловцев). У Толстых гостит теперь Мария Александровна, при мне пришли Баратынская* и Анненкова. Разговор был общий.

Когда все ушли, и я остался вдвоем с Львом Николаевичем, мне хотелось поговорить с ним о своей жизни.

Он сказал мне, что жинзь наша слагается из равнодействующей двух сил. Одна сила духовная и разумная, другая сила — инертная (привычки среды, наследственные, приобретенные прошлой жизнью, и требования близких жить не по-христиански). На столько, на сколько будет сильна в нас сила духа, на столько будет приближаться равнодействующая к ней.

Потом он говорил, что надо стараться как можно меньше брать и стараться больше давать. Стараться делиться с другими тем, что имеешь».

5 февраля 1900 года я писал Шкарвану:

«Был с А. Н. Дунаевым у Льва Николаевича, он был бодр и весел. Теперь у него гостит его сестра монахиня. Она распрашивала меня о тебе и вспоминала тебя с любовью.

С Марьей Николаевной я здесь встретился в первый раз. Когда мы пришли с Дунаевым, вся семья Толстых сидела внизу в столовой за чаем, посторонних никого не было.

Марья Николаевна поразила меня своей простотой. Она так просто со мной заговорила, так была проста и внимательна, что этим очень расположила к себе. Эта ее простота была у нее общая со Л. Н.».

Что она была внимательна к людям, показывает то, что она вспомнила Шкарвана, и то, что она говорила о нем так хорошо, показывает ее большую терпимость.

7 февраля 1900 г. я писал Шкарвану:

У нас в Москве у троих друзей** наших был обыск, и они арестованы, дальнейшая судьба их неизвестна. Лев Николаевич тревожится за них.

Я пришел вместе с Дунаевым, Л. Н. сидел у себя в кабинете и читал, мы не пошли к нему, чтобы не помешать ему. Дунаев пошел к Сергею Львовичу, а я остался с Марьей Николаевной, которая раскладывала пасьянс. Марья Львовна показала мне письмо Д. А. Хилкова, я читал его.

Стали накрывать на стол для чая.

Приехала княгиня Трубецкая. Наконец, вышел Л. Н. Все сели за стол, я, конечно, подсоседился ко Л. Н. По другую сторону Льва Николаевича

Села Трубецкая. Лев Николаевич интересовался ею, она была в первый раз у Толстых. Трубецкая — оригинальная молодая женщина, вегетарианка.

Софья Андреевна стала рассказывать, как она хлопотала о разрешении напечатать «Крейцерову сонату» и добилась для этого аудиенции у Александра III. Во время рассказа Л. Н. нагнулся ко мне и сказал:

— Обратите внимание, как женщина рассказывает: «Я вошла к государю, на мне было черное кружевное платье», — прежде всего о себе, в чем она была одета. Если мужчине придется говорить с высокопоставленным лицом, то он непременно будет рассказывать, что это лицо говорило; если же дама, — то как она была одета.

После чая вели ничем не примечательный разговор. Лев Николаевич был весел и бодр. Домой пошли все пешком. Лев Николаевич пошел провожать».

В начале февраля прихожу к Льву Николаевичу, вхожу в кабинет. Лев Николаевич сидит на кресле с книжкой, а у круглого стола Софья Андреевна расщипливает мочалку.

— А я в баню собираюсь, поедемте вместе, — сказал Лев Николаевич.

Лев Николаевич любил ездить в общие пятидесятикопеечные «Центральные бани», на Театральном проезде, и всегда сговаривался с А. Н. Дунаевым, который тоже приезжал к условленному часу в баню со своими сыновьями-гимназистами. Те в свою очередь приглашали своих товарищей по гимназии: «Хочешь, я тебе покажу Льва Толстого в натуральном виде», — острил сын Дунаева.

Мы вышли со Львом Николаевичем, наняли извозчика и покатили на санках. Дорогой он делал замечания о морозном вечере, о хорошем санном пути, но больше молчал. Я всегда радовался быть с Львом Николаевичем, но никогда не обращался к нему с вопросами. Я относился к нему просто и чувствовал себя с ним просто, и он не чувствовал себя принужденным со мной говорить и знал, что я ничего не требую от него.

Мы вошли в предбанник; там в восточном зале уже раздевались Дунаевы. Мы мылись без помощи банщиков и терли друг другу спины. В бане во время мытья зашел разговор о только что появившейся повести Чехова «В овраге»²². Лев Николаевич, сидя на мраморной скамье говорил свое мнение о повести. Мы окружили его. Я стоял и слушал Льва Николаевича и думал, что это точно картина из древне-греческой жизни: «Сократ, поучающий своих учеников». После бани поехали все к Толстым в Хамовники. Софья Андреевна ждала нас за чайным столом.

Такие поездки в баню зимой 1899—1900 г. повторялись несколько раз. Лев Николаевич заранее предупреждал меня о назначенном дне. Кроме Дунаевых, бывали с ним и Сергей Львович и Михаил Сергеевич Сухотин — муж Татьяны Львовны.

В начале марта 1900 г. я получил от крестьянина Павленко, у которого я останавливался в Павловках, письмо о том, что тотчас после моего отъезда пришел урядник и старался допытаться, кто у него был. Павленко писал также, что они, получив «высочайшее» разрешение на переселение, подали прошение губернатору для получения заграничных паспортов и просят меня приехать к ним вторично, чтобы окончательно дать все сведения, как надо переселяться. Он предупреждал меня, что урядник очень следит, как бы кто не приехал опять в Павловки. Урядник даже разыскал крестьянина Усова, который вез меня на «князя хутор», и говорил ему: «Вот дурак! Ты бы его ко мне привез, я бы пять рублей тебе за это заплатил». Потом он созвал всех других извозчиков

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: