На другой день часа в четыре я пошел в Ясную Поляну.

Лев Николаевич вышел в залу в халате и весь вечер до одиннадцатого часу провел со мной. Вместе обедали.

19 июля 1902 г. я писал:

«Я год не видел Л. Н. и нашел в нем мало перемены, он мне показался бодрее духом и оживленнее, чем перед поездкой в Крым.

Он, как и после первого моего возвращения из-за границы, подробно расспрашивал меня обо всем, очень интересовался моим путешествием и хвалил мои рассказы.

— Вот я думал, что не рад буду опять быть в Ясной, но как вернулся, мне стало приятно, точно я в свою старую одежду влез, — сказал он мне.

Глядя из окна залы на лужайку перед домом, окаймленную с одной стороны липами, а с другой — березами так называемого «пришпекта»³⁴ — аллеи, идущей от каменных столбов при въезде в парк, он сказал:

— Ведь все детство свое я вспоминаю, глядя на эту лужайку ... Вон там, вокруг большой липы, была тогда круглая скамья, на которой усаживался домашний оркестр ... В зале под большие праздники служили всенощную. Особенно мне памятны всенощные под вербное воскресенье, когда вон в это самое кресло (он указал на одно из кресел) засовывался пук верб ...

Лев Николаевич очень любил Ясную Поляну и был всегда против всяких изменений в усадьбе. Помню я, как-то раз, возвратясь с прогулки по парку, он стал упрекать Софью Андреевну за то, что она велела вспахать одну из лужаек в парке, и сказал, что он остановил пахавшего рабочего и не позволил ему пахать. Софья Андреевна стала говорить, что она велела пахать эту лужайку, чтобы обратить ее под огород, желая тем ему угодить.

— Как можно портить вид парка каким-то огородом, — ответил ей Л. Н.

Говоря о значительности для него проведенной зимы, когда он был так тяжело болен, он сказал:

— Это были потуги смерти, т. е. нового рождения ... Memento mori* — вот основа нравственности, а доктора всю свою деятельность направляют против этого. И главное, нехорошо, что подобное же отношение внушается пациентам ... Ах, как благодетельна болезнь! Она временами указывает нам, что́ мы такое и в чем наше дело жизни.

— Я всё больше и больше, — говорил Лев Николаевич, — прихожу к убеждению, что единственный смысл жизни — это в увеличении в себе любви. Царство божие силой берется, и любить надо силой заставлять себя, чтобы любить и тех, кого трудно любить, Победоносцева, например ... Большое счастье, когда нас любят, но чтобы любили нас, надо самим любить. Любите и будете любимы.

Узнав про Шкарвана, что он женился, он это одобрил и сказал:

— Конечно, высокой, совершенной форме христианства могут отдаваться только неженатые. Монахи были и будут. Но неженатая жизнь и должна быть полным самоотвержением и служением; когда же этого нет, то получается какая-то неопределенность и эгоизм.

Он очень жалел Афанасия Агеева, главным образом, оттого, что он трудно переносит случившееся с ним несчастье, потому что у него нет настоящего, твердого религиозного основания. Осложняют его положение трудные семейные условия: он единственный работник в семье».

Съездив в Москву и повидавшись с родителями, я вернулся в Овсянниково и два с половиной года, до самой своей женитьбы, жил сначала у Марии Александровны в Овсянникове, часто посещая Ясную Поляну, а потом почти безвыездно в Ясной Поляне.

Августа 1902 г. Л. Н. пошел с нами гулять (я был с И. И. Горбуновым).

Лев Николаевич в то время занят был обработкой своей повести «Хаджи Мурат», увлекался этой работой и с удовольствием говорил о ней. Он нам рассказал, как он в этот день перечитал всю повесть, все, что было им раньше написано, и все, что он написал теперь.

— Вел, вел и запутался, — сказал он, — и не знаю, что лучше: то ли, что написано было раньше, или то, что написано теперь.

Раньше повесть была написана как бы в виде автобиографии, рассказываемой самим Хаджи Муратом, теперь же она написана объективна. И та и другая версия имеет свои преимущества, и Лев Николаевич подробно говорил о преимуществах той или другой версии.

Мы вышли из фруктового сада; перед нами открылась поляна, красиво освещенная косыми лучами солнца.

— Как хорошо! Как красиво! чтобы чувствовать особенно эту красоту, надо было хворать, — вырвалось у Льва Николаевича.

Разговор перешел на только что оконченную Львом Николаевичем статью «К рабочему народу»³⁵. Чувствовалось, что он не вполне доволен этой своей статьей.

— Язык не прост, непонятен. Для народа надо ее переводить на русский язык, — сказал он.

Обогнув парк, мы подходили к каменным столбам и пошли по «пришпекту».

Дорога идет, слегка подымаясь в гору. Льву Николаевичу было трудно итти, и он просил слегка толкать его в спину. Конечно, разговор не мог миновать покушения на губернатора Оболенского³⁶. Потом стали говорить по поводу его «Мыслей о воспитании»³⁷. Лев Николаевич высказывал желание, чтобы брошюра эта была напечатана в России, так как в ней нет ничего нецензурного, и жалел, что в нее не попало его последнее письмо о воспитании к Софии Николаевне Толстой³⁸.

— Как можем мы говорить детям о братстве, когда сейчас придем обедать и нам лакей будет служить, — сказал Лев Николаевич в связи с своим письмом к С. Н. Толстой о воспитании.

В это время Лен Николаевич получил несколько писем о том, что о христианстве нечего говорить и нечего ждать от него чего-нибудь. Христианство вот уже 2000 лет существует и не только никакой пользы не принесло, но, напротив, повредило тем, что помешало выработаться сверх-человекам. Что-то вроде этого говорил и Золя в «Revue Blanche» по поводу мыслей Льва Николаевича о половом вопросе.

Он говорил, что чувствует необходимость ответить на все эти письма и написать в защиту христианства.

— Мне скажут: да вы говорите о каком-то своем христианстве, которое исповедуют каких-то десять человек, а мы говорим о христианстве, которое исповедуют миллионы людей. А я отвечу: если говорить о христианстве, то все равно, сколько человек его исповедуют, а надо говорить объективно об истинном христианстве.

Вечером после обеда Лев Николаевич восторгался письмом о революции штундиста Иванова, которое он привел в своей статье «К рабочему народу».

Интересен был также его взгляд на писательскую деятельность — что писание может быть двух родов: риторическое, или чисто художественное. Поэтому все новые романы, как Золя, нехороши. «Воскресение», в нем есть или чисто художественные места, которые хороши, или риторические, которые в отдельности тоже хороши, но переход от одной формы к другой не хорош. Мировоззрение автора будет отражаться и в чисто художественной форме.

В первых числах октября к Льву Николаевичу, проездом в Канаду из Обдорска, куда он был сослан, заехал руководитель духоборов Петр Васильевич Веригин. Лев Николаевич был очень рад его видеть. Веригину на вид было лет 35. Он был большого роста, голос громкий и внушительный, и весь вид его был очень самоуверенный. Лев Николаевич говорил про него, что он производит впечатление человека, который может иметь влияние на массы.

После вопросов об Обдорске и жизни в ссылке стали говорить о жизни духоборов в Канаде и о «духоборах-свободниках». Свободники, небольшая часть духоборческой общины, решили, что нельзя не только есть мясо, но и пользоваться скотом для работы. Они отпустили на свободу свой скот и голые с пением псалмов пошли в город Иорктон, где хотя они и были арестованы канадскими властями, но власти поступили с ними мягко и заботливо. Лев Николаевич выразил пожелание, чтобы Петр Васильевич содействовал прекращению движения и возвращению их по домам.

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: