Зачем богословие простым христианам?

Но почему простых верующих должно волновать богословие в этом смысле, в смысле так называемой «церковной доктрины»? Мы знаем, что обязаны черпать веру и нравственные убеждения из самой Библии; поможет ли нам в этом наследие христианской ортодоксии? Может ли богословие как занятие обогатить для нас процесс изучения Библии? Когда мне было восемнадцать лет, я полагал, что не может; но сейчас, полвека спустя, мне хочется забраться на крышу и крикнуть во весь голос, насколько хватит легких: «Может!» Да, может и как минимум следующими способами:

1. Богословие показывает нам, как правильно подойти к Библии. Средневековая максима — «каждый понимает в меру своих способностей» (имеются в виду как умственные способности, так и отношение к жизни) — как нельзя лучше отражает весьма досадную проблему, характерную для всех форм вербального общения. Это изречение, в частности, означает, что мы пропускаем все прочитанное и услышанное сквозь сито собственных интересов, предубеждений, эмоциональных взлетов и падений. Зачастую мы и вовсе не «слышим» (то есть не понимаем, не ценим, не принимаем близко к сердцу) то, что нам говорят, или то, что мы видим в книгах. Зато мы «слышим» то, что хотим, или, напротив, боимся услышать, придавая словам значение, которое говорящие вовсе в них не вкладывали.

Деконструктивизм — модное направление литературной критики — уверяет нас, что именно так и должно быть и что это прекрасно. Однако с этим не согласится ни один нормальный автор и уж тем более ни один христианский автор, пишущий в дидактическом роде, например я. Почему? Да потому, что мы пытаемся донести до читателя ту или иную мысль по той простой причине, что полагаем ее верной. Так поступают даже сами жрецы деконструктивизма (тем самым показывая, что они не принимают всерьез собственные постулаты), и уж тем более так поступали авторы Библии. Да они перевернулись бы в гробах, если бы знали, как нынешние «нью-эйджеры», атеисты, политики, безответственные священники и сбитые с толку миряне по-свойски распоряжаются библейской фразеологией, не понимая ее смысла! Все это происходит, в частности, потому, что Библия сделалась неотъемлемой частью современной западной культурной мешанины, и даже в церквях вопрос о том, существует ли один-единственный «правильный» способ чтения Библии, с каждым годом становится все более запутанным.

И тут на помощь нам приходит богословие. Оно предлагает «примерить» такой подход к Библии, который: а) объединяет в единое стройное целое все, что говорят о сути Священного Писания его авторы и Сам Иисус Христос; б) упорядочивает все, что они сообщают нам о Боге и праведной жизни; в) по сути, изначально присущ христианской церкви.

Все книги Библии — это книги веры, так или иначе соответствующие фактам божественного откровения в истории и человеческом опыте. Они и сами являют собой откровения — в том смысле, что посредством этого свода текстов Бог говорит с каждым читателем и с каждым слушателем, со всею церковью и со всем миром. Получается, что Священное Писание — это Сам Бог, Который говорит, проповедует, наставляет, открывает Свой благой замысел, находящий исполнение в патриархах, пророках, священниках, царях и — как наивысшее воплощение — в Иисусе Христе. Повествуя о жизни и мыслях Своих слуг, Он указывает нам путь веры, надежды и любви, путь покаяния, долготерпения, поклонения, содружества и добрых дел — путь, на который Он призывает всех истинных учеников Иисуса.

Иногда люди неправильно понимают те или иные подробности Его откровения — например, когда неверно воссоздают исторический фон или не учитывают культурных различий между библейскими временами и современностью. Но одно остается неизменным: ни Бог, ни человек не меняются. С одной стороны, наши грехи и нужды, с другой, Его милость, благодать и восполнение наших нужд — все это остается неизменным. И та главная истина, что Иисус Христос спасает Свой народ от грехов и тем создает Божью Церковь, тоже (слава Богу!) остается истиной и останется ею во веки веков. Именно такой подход к Библии, подход, который во всех смыслах подтверждается хорошей экзегезой, и предлагает нам теология. Вооружившись им для чтения Библии, мы уже не только смотрим в текст, но и видим его. Это и подводит нас к следующему пункту.

2. Богословие высвечивает для нас всю Библию целиком. Библия огромна. В каждом из известных переводов ее на английский язык — более тысячи страниц. К тому же она чрезвычайно разнообразна по содержанию. Это шестьдесят шесть книг (причем некоторые из них составные), которые собирались воедино больше тысячи лет. Они включают в себя тексты самых разных литературных жанров: проза и поэзия, историческое повествование, биографии знаменитых людей, дидактическое богословие; проповеди, гимны, послания, статистические данные, своды законов, правила богослужения, любовные песни, философские размышления о настоящем, пророческие предвидения будущего и, как пишут в рекламных каталогах, «многое-многое другое». В этом перечне, как в густом лесу, легко заплутать и брести наугад, восторгаясь всем, что видишь, но при этом совершенно не представляя, куда же надо идти.

И здесь богословие в очередной раз приходит на помощь. Оно предлагает нам проверенные временем формулировки, в которых четко и сжато выражено все, что составляет суть библейской вести. Все христиане знают, что самое сердце

Библии — Христос, но ведь это необходимо разъяснить. Мы уже говорили о том, как выполняет эту задачу Апостольский символ веры, уделяющий особое внимание спасительной миссии Христа.

Упомянув об этом Символе веры в первый раз, я назвал его катехизической формулой, служащей для наставления взрослых новообращенных. Вот что пишет об этом Элистер Макграт:

«Апостольский символ веры уходит корнями в раннюю церковь — именно так новообращенные исповедовали свою веру при крещении. Ранняя церковь придавала огромное значение крещению уверовавших. Они получали наставления во время Великого поста (от «Пепельной среды» до Пасхи)... Наконец, овладев основами, они сообща произносили Апостольский символ как совместное свидетельство веры... которую теперь понимали... В день Пасхи, когда церковь праздновала Воскресение своего Господа и Спасителя, этих обращенных крестили — очень торжественно и радостно. Именно так верующий мог в полной мере осознать всю ценность крещения: он проходил путь от смерти к жизни (см. Римлянам 6:3-10)... Каждый крестившийся во всеуслышание объявлял о своей вере, и это было центральным событием праздника крещения» 6.

И в наши дни во многих церквях прихожане во время воскресного богослужения повторяют вслух Апостольский символ веры. Эта традиция имеет под собой рациональную подоплеку — не опасение, как бы в церковь не прокралась ересь, а уверенность в том, что, воздавая Богу Его славу и хвалу, мы должны вспоминать о том, как крестились, снова и снова ощущать себя христианами, заново осознавать дар Отца — Христа, Который умер за нас, дар Христа — жизнь и надежду, дар Духа — веру в спасение. Мы вновь торжественно и благодарно произносим вслух убеждения, приведшие нас на путь вечного счастья.

«Символ веры дает нам исключительную возможность переосмыслить отдельные доктрины христианства — в частности, задаться вопросами: 1) Какие тексты Писания объединяет в себе эта доктрина?; 2) Что она сообщает нам о Боге? об Иисусе Христе? о нас самих?; 3) Как применить ее на практике к повседневной христианской жизни?; 4) Каким образом вера в эту доктрину отличает нас от неверующих? Размышления над доктринами Символа веры — прекрасный способ глубже понять христианство и разобраться в отношениях разных его сторон» 7.

Именно так! Используя термины, приведенные в нашей работе, об этом можно сказать следующим образом: теология в ее пассивном и вторичном смысле, то есть как сформулированное учение (в нашем случае — катехизическая доктрина, содержащаяся в Апостольском символе веры), пробуждает теологию в ее активном и первичном смысле, то есть как поиск ответов на вопросы о Боге, тем или иным образом укрепляющих наше понимание основ христианства. Вторичное богословие порождает первичное — то, которое выявляет самое существенное в христианской вере и дает нам отправную точку для дальнейших размышлений.

Катехизис — это общее обозначение для предварительных наставлений, подводящих людей к той точке, где они уже могут уверенно и осмысленно произнести Символ веры. Слова «катехизис» и «катехумен» (оглашенный) происходят от греческого слова со значением «заставить слышать». По сути, это и есть подлинный смысл глагола «катехизировать» (готовить ко крещению, преподавать катехизис), хотя стандартная форма вопросов и ответов, используемая на протяжении последних пяти веков, и придала этому слову нынешний оттенок некоего «натаскивания». И все же тот факт, что эти наставления учат основам христианства в том виде, в каком их определяет богословие, и при этом они сосредоточены на нуждах новообращенных, дает им право называться катехизисом.

Знаменитые лекции по катехизису, написанные Кириллом, епископом Иерусалимским, и адресованные новообращенным христианам, известны с IV века. А первое издание «Наставления в христианской вере» Кальвина, маленькая книжица, увидевшая свет в 1536 году, стала карманным катехизисом для начинающих протестантов. Последующие издания росли и увеличивались в объеме и предназначались уже не только для новообращенных, но и для священников, проповедующих Библию. В 1559 году Кальвин ясно излагает эту цель:

«Ибо моя задача состояла в том, чтобы таким образом подготовить и наставить людей, желающих изучать теологию, дабы им легче было начать читать Священное Писание, а также преуспевать и продвигаться в его понимании, неуклонно придерживаясь достойного и верного пути. Ибо я считаю, что, работая над книгой, постиг сущность христианской религии во всех ее частях и расположил их в таком порядке, чтобы человек, усвоивший мою форму наставления, мог легко разобраться и решить, какое именно место ему нужно искать в Писании и для какой именно цели следует знать, что там сказано.

В то же время здесь мне нет нужды — как в моих «Комментариях», где я излагаю книги Священного Писания входить в длинные рассуждения о рассматриваемых предметах: эта книга является общим указателем, дабы руководить людьми, которые нуждаются в помощи; ведь здесь ясно видно, что я не злоупотребляю многословием и не люблю излишеств.

Следовательно, читатели, когда им понадобится найти в этой книге какое-либо конкретное указание, будут избавлены от лишнего труда...» 8.

Многие, прочитав эти слова, невольно ощутят тревогу. Ведь современные евангельские христиане не раз слышали, что Библию следует читать смиренно, непредвзято, без малейших предубеждений, так, чтобы ничто не мешало ей открыть себя нам и ничто не мешало нам услышать ее. Выходит, что Кальвин отбрасывает все это, велит нам читать Библию только его глазами и видеть в ней только то, что он сам нам показывает? Но если мы — читатели и толкователи Библии — поступим так, разве это не будет величайшей самонадеянностью? Разве это не зашорит нам глаза, не поработит наш разум? Если мы позволим богословию — будь то «Наставления...» Кальвина или другая основополагающая книга — еще до чтения Библии воспитать в нас предубеждения, не станет ли это губительным для Духа?

Вовсе необязательно. Наши тревоги и опасения свидетельствуют не столько о духовной мудрости и чуткости, сколько о предвзятом отношении к богословию как таковому. Ведь что происходит на самом деле? Если подспорье в чтении Библии приходит к нам в виде молитвенного руководства, размышлений, прикладных вопросов или просто комментария, мы принимаем — и применяем! — его с радостью и благодарностью. Почему же мы тотчас ощетиниваемся, если руку помощи нам протягивает богословие — богословие фундаментальное, катехизическое, при этом самого высокого уровня и масштаба? («Наставления...» Кальвина в их окончательном виде сравнимы по объему с самой Библией.)

Всякий раз, сталкиваясь с новым аспектом реальности, мы обнаруживаем, что нуждаемся в предварительной информации, мы в буквальном смысле слова смотрим, но не видим. Одна из главных задач богословия в церкви — водить христиан по Библии; так экскурсовод, водя туристов по территории величественного замка, указывает им, на что следует обратить внимание. Моя жена в отличие от меня прекрасно разбирается в деревьях, цветах и птицах, и, когда мы гуляем за городом, она видит (то есть замечает, узнает и оценивает) гораздо больше, чем я. Я бы не заметил и половины всего этого, если бы она мне не показывала! Точно так же и люди, которые, читая Библию, умеют охватить мысленным взором все ее учение, увидят в каждом стихе гораздо больше смысла и извлекут гораздо больше знания, нежели те, кто лишен такой способности. Если мы позволим богословию подготовить нас к чтению Библии, это не будет высокомерием и самонадеянностью, это не сузит наш кругозор и не свяжет нам руки, а напротив, обогатит нас. Это подтвердит всякий, кто пошел таким путем.

3. Богословие помогает нам удержаться на библейских позициях. Мы уже говорили о том, что богословие — это организм, состоящий из десяти взаимосвязанных дисциплин, причем каждая выполняет особую задачу, которую Библия в том или ином месте, в той или иной форме ставит перед своими читателями. Эта формула верна независимо от того, подразумеваем мы под богословием занятие или унаследованное нами богатство христианского учения. Исходя из внутреннего единства и канонического статуса шестидесяти шести книг Библии (оба эти допущения я готов доказать самым исчерпывающим образом), я утверждаю, что богословие, понимаемое как анализ, оценка, переосмысление и утверждение церковной доктрины на незыблемой основе Священного Писания, выполняет критическую задачу в практике — как прошлой, так и нынешней — всех десяти богословских дисциплин.

Говоря о критической задаче, я имею в виду задачу оценочную. Я хочу сказать, что богословие должно строго следить за тем, чтобы не выйти за рамки собственных критериев. Бог нередко в милости Своей благословляет даже посредственные мысли и поступки. Таким образом Он дарует Своему народу краткосрочные преимущества на пути разрешения долгосрочных проблем. Но от этого посредственное не становится первоклассным! Вот почему самооценка и самоконтроль, призванные обнаружить и исправить отклонения от путей и образцов Священного Писания как Слова Божьего, — одна из постоянных задач богословия. Церковь, улучшенная однажды, должна быть улучшаема постоянно, то есть дело преображения Церкви никогда не кончается, — вот истина, которую снова и снова утверждает церковь, рожденная Реформацией. Непрерывная и строгая богословская оценка — необходимое условие воплощения этого девиза в жизнь.

Христианин, который хочет оставаться на библейских позициях, не должен ни на миг упускать из виду три важные вещи. Первая из них — осознание Бога как Господа. Создатель есть Господь, Всемогущий Владыка, бесконечно справедливый и бесконечно милосердный, и потому наше служение и поклонение Ему тоже должно быть бесконечным. Эта мысль — точка отсчета и центр тяжести Священного Писания. Две родственные истины — богословие служит славословию и богословие в первую очередь являет собой богослужение в повествовательной, дидактической и прикладной формах, воспевающее божественную силу и благость, — нашли особенно яркое отражение в Псалтире. Воспевание Божьего всемогущего милосердия и милосердного всемогущества — неотъемлемая часть образа человека, в чьем сердце утвердилось подлинное богословие. «Велик Господь и всехвален... Мы размышляли, Боже, о благости Твоей посреди храма Твоего» (Псалом 47:2,10). «О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия!.. Ибо все из Него, Им и к Нему. Ему слава во веки, аминь» (Римлянам 11:33,36). «А тому, Кто действующею в нас силою может сделать несравненно больше всего, чего мы просим, или о чем помышляем, Тому слава в Церкви во Христе Иисусе во все роды, от века до века» (Ефесянам 3:20-21).

Мы принадлежим к культуре, центр которой — не Бог, а человек. Мы со своим падшим сердцем и порочным разумом, который то и дело клонится в сторону религиозных, а то и атеистических заблуждений, постоянно нуждаемся в богословском наставлении, чтобы снова и снова обращаться лицом к главной библейской точке отсчета — Господу. Божье владычество и всемогущество утверждается едва ли не на каждой странице Священного Писания. Если богословие не будет вновь и вновь предостерегать нас против антропоцентрического, эгоцентрического отношения к прочитанному, мы рискуем упустить главную мысль, способную изменить жизнь каждого из нас, и пополнить ряды тех, кто так и не сумел встать на позиции Библии, сколько бы ни читал ее. Такой исход очень печален, и мы должны приложить все усилия, чтобы избежать его. Святой Дух благословит эти усилия — богословские усилия, показывающие и напоминающие нам, как читать Библию.

Вторая — необходимость утверждать окончательность явленной нам истины. Одно из основных библейских убеждений состоит в том, что Бог, используя дар речи, данный Им человечеству, говорил с нами, сообщая нам истину о Себе, о нас и о Своем замысле. Эта мысль чрезвычайно важна для христианской веры, потому что неразрывно связана с верой в воплощение и Троицу. Если Иисус — Бог, то все слова Его учения — слова Божьи в самом буквальном смысле. А Он утверждал, что Библия — непогрешимое учение Его Небесного Отца (см. Матфея 4:4, 7, 10; 5:18; 9:13; 12:1-7; 15:3-9; 19:2-8; 17-19; 21:13, 16; 22:29-40; Иоанна 10:35), дарованное нам Святым Духом (см. Матфея 22:43), и большая часть этого учения посвящена Ему и Его предназначению (см. Матфея 5:17; 21:42; 22:41-45; 26:24, 31, 54, 56; 4:13-17; 12:15-21; 21:1-5; Марка 9:11-13; Луки 18:31-33; 22:37; 24:25-27,45-47; Иоанна 5:39,46; 19:28). Церковь единодушно признала библейское учение божественным откровением. Всем было ясно, что отвергать эту мысль — значит оспаривать воплощение Сына Божьего, Который, по Его же утверждению, пришел исполнить сказанное в Священном Писании.

Однако рационализму XIX столетия было ненавистно все чудесное и сверхъестественное. Сомнения в явленной нам Божьей истине были порождены целым рядом факторов: это и агностицизм, который проистекал из завладевшей тогда умами критической гносеологии Канта; это и «доказательства» критики высокого уровня, утверждающей, что с исторической точки зрения Библия большей частью неверна; это и унитарианство, и неверие в воплощение Иисуса — взгляды, которые распространялись в протестантской среде, рядясь в одежды «просвещенной ортодоксии». Концепция, согласно которой Бог говорит с человеком, потеряла в наши дни всякую ценность.

Однако богословие не умерло. В последние полвека ощущение кризиса христианства, притесняемого как атеизмом, так и этническими религиями, породило шквал профессиональных богословских работ. Но те из них, в которых божественное откровение Библии поставлено под сомнение, явно не выдерживают критики. Некоторые авторы утверждали, что Библия остается непогрешимой даже в том случае, если ее боговдохновенность — не более чем фантазия. Эти аргументы совершенно несостоятельны. Они пытаются свести христианство к святошеству, смеси мистики и этики, сентиментального ханжества и идеологии. Библия не дает нам сведений, позволяющих отличить Бога от людских догадок о Боге. Утверждать авторитет Библии таким способом, исходя из ее функции, а не информации, — значит превратить Бога в нечто среднее между комком теплого пуха и неизвестным Иксом, испепелив обетование непосредственного общения с Ним для каждого христианина. Те, кто отрицает божественность Библии, тем самым отвергают знание о Боге, которое она нам предлагает. Апостол Павел в Афинах увидел, что горожане поклоняются неведомому богу. Знание о Боге, которое предлагают нам многие богословы XX века, — по сути возвращение в Афины времен апостола Павла. Нам нужна теология, которая воспринимает все библейское учение как дарованный Богом путеводитель, призванный вывести нас из мрачных лабиринтов смятения, субъективизма, релятивизма и даже синкретизма — лабиринтов, вырытых теми богословами, которые понимают свою задачу совсем иначе.

Сильное место ошибочных богословских систем заключается в том, что в заблуждения всегда подмешана истина, и наша задача — отделить одно от другого. Зло — это обычно искаженное добро, а заблуждение — это обычно искаженная истина, и поступать с ними следует соответственно. Нет ничего проще и легче, чем безоговорочно принять или, напротив, категорически отвергнуть некую точку зрения; куда сложнее тщательно проанализировать и оценить ее. Богословие как многовековая мудрость, призванная определить, какие из наших представлений о Боге верны, а какие нет, — бесценный дар, позволяющий нам отличить истину от лжи, когда мы сталкиваемся со всем многообразием встречных течений современной теологии.

Небиблейские теологические концепции (например, либеральное богословие) обычно отталкиваются от текста Библии, считая, что они открывают нам подлинный пафос Писания. Таким образом, их следует оценивать как толковательные гипотезы. Однако христианское богословие основного направления — тоже толковательная гипотеза (или серия гипотез), причем всеобъемлющая и исчерпывающая. Если по- ставить ее рядом с новыми теориями, пытающимися «пролить свет» на Священное Писание, она довольно быстро разоблачит все их слабые места. Большинство этих новых идей предполагает отказ от непреложности Божьего откровения (то есть всего библейского учения). Чтобы устоять на библейских позициях, мы должны заново утвердить окончательность и непогрешимость библейской истины. И здесь нам неоценимую помощь окажет классическое наследие христианского мира, который, несмотря на все свои «мутации» (протестантизм, католицизм, православие), в этом вопросе хранит полное единодушие.

И, наконец, третья — осознавать необходимость праведной жизни. Живя в мире, где нравственные нормы размыты до неузнаваемости, христиане с легкостью соскальзывают в аморальность, забывая, что Святой Бог призвал Своих детей вести праведную жизнь, избегать грехов, о которых сказано в Десяти заповедях и других текстах Священного Писания, на практике исповедовать самоотречение, чистоту, кротость и любовь. Истина, которую Бог открыл в Библии, дарит нам не только доктринальные абсолюты, так как знание Бога о Нем Самом и о Его замыслах относительно человечества неизменно, но и абсолюты нравственные, поскольку любовь Бога к одним человеческим поступкам и ненависть к другим тоже неизменны.

Главное нравственное направление нынешнего христианства — строить отношения, основанные на любви. Это совершенно верно и правильно, однако, судя по современным дискуссиям, мы рискуем забыть о том, что праведность предполагает и соблюдение нравственных принципов, установленных Богом для Его детей. Я имею в виду дискуссии о сексуальной стороне нравственности -- развод и новый брак, секс и сожительство до брака, гомосексуализм. Наследие христианского богословия включает в себя абсолютные нравственные ценности и помогает нам в стремлении к праведности в полном смысле слова и в нашем уповании на Святого Духа. Библейские взгляды должны находить отражение не только в наших мыслях, но и в конечном итоге в наших жизнях.

4. Богословие заблаговременно вооружает нас против еретического понимания Библии. Ересь — это истина, искаженная нашим культурным окружением. Под давлением нынешней постхристианской культуры мы зачастую неосознанно извращаем Божье откровение, подгоняя его под шаблоны релятивизма, плюрализма, эволюционизма, антропоцентризма, иррационализма, пессимизма и прочих «измов» нашего времени. Читая Библию сквозь призму культурных предубеждений, мы видим ее в искаженном свете, как если бы читали се в реакционном или иконоборческом духе или же в духе отчуждения от церкви. Все это порождает еретические (не совместимые с установленной истиной) толкования. Из-за нехватки места мы не можем остановиться на этом подробнее. Скажем лишь, что лучшая защита от подобных толкований — знание христианской ортодоксии и библейских доводов, на которых она основана.

Г. К. Честертон был скорее всего прав, когда заметил, что современному человеку не хватит ума изобрести новую ересь. Тем важнее научиться распознавать старые ереси, которые рядятся в новые одежды. От этого наше прочтение Библии неизмеримо выиграет. Ереси в церкви и культы за ее пределами то и дело ссылаются на Библию, читая ее «по-своему» и пытаясь приспособить к собственным небиблейским воззрениям. Однако богословие успешно проведет нас и по этому «минному полю».

Столетие назад адепты критики высокого уровня запугивали мирян, утверждая, что правильно понять Библию можно только после долгой и тщательной предварительной подготовки, поэтому не следует читать ее самостоятельно. Меньше всего на свете мне хотелось бы, чтобы моя работа о ценности богословия оставила у кого-то такое же впечатление. В 1547 год; представляя читателям первое издание своего собрания сочинений, Лютер проиллюстрировал Псалмом 118 три вещи, соединение которых рождает богослова: молитву (мольбу о свете), размышление (усердие в мыслях) и противостояние соблазну (давлению извне, понуждающему не признавать известную истину и не повиноваться ей). Молитва, размышление и борьба с соблазнами ведут к духовному познанию, на страже которого и стоит богословие. И Лютер был прав.

Духовное познание возможно и там, где нет или почти нет профессионального богословского образования. Всякий, кто внимательно и с молитвой читает и перечитывает Библию и просит Бога Святого Духа открыть ему знание о Боге в Господе нашем Иисусе Христе, получит ответ. Наш праведный Бог позаботится об этом. Мои же страницы — лишь заметки на полях о том, что некоторое знание богословия и вера в него помогут усердному читателю Библии продвинуться еще дальше на этом пути.

Всем, кого интересуют серьезные труды по основам богословия, я рекомендую обратиться к следующим книгам: «Узнать истину» Брюса Милна (Bruce Milne, Know the Truth (Downers Grove, 111.: InterVarsity Press, 1982)) и «Основы христианской веры» Джеймса Монтгомери Бойса (James Montgomery Boice, Foundations of the Christian Faith (Downers Grove, 111.: InterVarsity Press, 1986)). Возможно, для кого-то будут полезны и мои работы: «Узнать Бога» (Knowing God (Downers Grove, 111.: InterVarsity Press, 2nd ed. 1993)), «Возрасти во Христе» (Growing in Christ (Wheaton, III.: Crossway Books, 1994)) и «Краткое богословие» (Concise Theology (Wheaton, III.: Tyndale House, 1983)).

1 J.I. Packer, foreword to Bruce Milne, Know the Truth (Leicester, U.K.; Downers Grove, 111.: Inter-Varsity Press, 1982).

3 Марк Нолп (Mark Noll) (Between Faith and Criticism [San Francisco: Harper, 1987]) рассматривает американскую историю развития богословия в XX веке; история богословия в Англии еще ждет своего летописца.

4 «Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли. И во Иисуса Христа, единородного Сына Божия, Господа нашего, зачатого от Духа Святого, рожденного от Девы Марии, пострадавшего при Понтии Пилате, распятого, умершего и погребенного, сошедшего в ад, воскресшего из мертвых в третий день, вознесшегося на небеса, сидящего одесную Бога, всемогущего Отца, откуда Он придет судить живых и мертвых. Верую в Духа Святого, в единую святую христианскую Церковь, в общение святых, в отпущение грехов, в воскресение плоти и в жизнь вечную. Аминь».

5 Alister McGrath, Understanding Doctrine (London: Hodder & Stough- ton, 1990), p. 10.

8 John Calvin, Institutes of the Christian Religion, trans. F. L Battles (Philadelphia: Westminster Press, 1960), pp. 4-5.

4. Социология познания и искусство подозрения (Социологическое толкование толкования) / Крэг М. Гай

Зачем в книге, посвященной евангельской герменевтике, нужна глава о социологическом толковании толкования? Мало нам хлопот с выяснением смысла библейских текстов, так мы еще хотим с места в карьер подвергнуть свои открытия очередному толкованию, только уже на другом уровне? К тому же разве не посредством социологии пытались «развенчать» евангельскую мудрость и христианскую ортодоксию? Разве не социологи сознательно делали все для того, чтобы заменить христианское богословие якобы более «рациональным» толкованием социальной реальности? И все же, несмотря на это, мы обсудим ряд социологических соображений, связанных с евангельской герменевтикой. Нам важно сделать это как минимум по трем причинам. Первая состоит в том, что едва ли не все мы мыслим социально, хотя порой и не осознаем этого. Я не говорю, что социология оказала наиболее существенное влияние на наше мышление (эта роль, пожалуй, принадлежит психологии), или что наше социологическое мышление вообще хоть как-то воспитано и тренировано, или что мы разбираемся в основных вопросах социальной теории... И все же большинство из нас с детства привыкло размышлять о жизни в целом и о собственной жизни именно так, как свойственно нашему обществу. А это и значит мыслить социально.

Вторая причина заключается в том, что многие современные влиятельные течения в богословии обязаны этой науке своими идеями и открытиями. На некоторых из них мы остановимся подробнее. Пока же достаточно сказать, что так называемое «богословие освобождения» является по большому счету социологической теорией в том смысле, что рассматривает богословские вопросы с точки зрения адаптации христианской веры и практики к фактам социальной жизни, выявляемым с помощью социологического анализа.

Третья и по всей видимости наиболее важная причина говорить о социологическом толковании толкования такова: те открытия социологии, истинность которых подтвердилась, помогают нам совершенствоваться в искусстве толкования.

До сих пор наша беседа о герменевтике была почти полностью сосредоточена на Библии — непосредственно на предмете толкования. Мы задавались самыми разными вопросами: «Каков исторический контекст того или иного текста? Каков его жанр? Почему автор сказал именно это и именно такими словами? Как восприняли этот текст те, к кому он был обращен? Почему Израиль и/или церковь включили этот текст в канон? Как нам сегодня понимать его смысл?» и т. д. Эти вопросы, сосредоточенные на библейском тексте, безусловно важны для толкования. Социология же предлагает нам отвлечься от текста как такового и попытаться ответить на некоторые другие вопросы, довольно вызывающие и, возможно, даже возмутительные. Социолог откладывает текст в сторону и обращается к толкователю: «А кто это, собственно, сказал? И почему мы должны вам верить? Чьи интересы вы защищаете? Зачем вам это нужно?»

Как и предполагает название этой главы, социологическое толкование толкования ждет от нас здоровой подозрительности по отношению к тем, кто горит желанием разъяснить нам, как мы должны читать и понимать Священное Писание. Толкование толкования предлагает нам предпринять небольшое журналистское расследование с целью разузнать кое-что об этих так называемых авторитетах и выяснить, почему они кровно заинтересованы в своем толковании.

Любопытно отметить, что преддверием социологического толкования толкования можно считать диалог Иисуса с фарисеями, описанный Марком:

«Собрались к Нему фарисеи и некоторые из книжников, пришедшие из Иерусалима; и увидевши некоторых из учеников Его, евших хлеб нечистыми, то есть неумытыми руками, укоряли... Потом спрашивают Его фарисеи и книжники: зачем ученики Твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб? Он сказал им в ответ: хорошо пророчествовал о вас лицемерах Исайя, как написано: «люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня»; но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим; ибо вы, оставивши заповедь Божию, держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш, и делаете многое другое, сему подобное. И сказал им: хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание? Ибо Моисей сказал: «почитай отца своего и мать свою»; и: «злословящий отца или мать смертию да умрет». А вы говорите: кто скажет отцу или матери: «корван, то есть, дар Богу то, чем бы ты от меня пользовался», тому вы уже попускаете ничего не делать для отца своего или матери своей, устраняя слово Божие преданием вашим, которое вы установили; и делаете многое сему подобное» (Марка 7:1-2,5-13).

Это немногословное повествование ясно показывает заблуждения фарисеев. Однако давайте вглядимся в него пристаньнее, поскольку ситуация не так проста, как может показаться на первый взгляд. Фарисеи явно рассматривали клятву, тем более клятву, данную Богу, как очень серьезную вещь. Практика обетов Богу лежала в самом сердце системы богослужения Израиля, чрезвычайно строго регламентированной. Обеты связывали эту систему воедино, служа упорядоченности и предсказуемости социальных контактов (подобно соблюдению условий договоров в наши дни). Требования Бога ставились выше людских требований; это было очевидно и не требовало доказательств.

Именно это подразумевалось под словом «корван», означавшим, что никакие человеческие требования и притязания не могут помешать отдать Богу то, что было Ему обещано. Когда кто-то совершал обет Богу, этот обет отменял любые другие обязательства — даже заботу о собственных родителях. Такая позиция может показаться аморальной, но она пользовалась прочной поддержкой Торы. Книга Чисел 30:3 гласит: «Если кто даст обет Господу, или поклянется клятвою, положив зарок на душу свою, то он не должен нарушать слова своего, но должен исполнить все, что вышло из уст его». Следовательно, то, что для нас выглядит явным искажением библейской истины, для фарисеев могло представлять серьезную моральную дилемму — дилемму, в которой служение Богу самым неприятным (и, возможно, трагическим) образом вытесняло собой служение людям.

Однако, как следует из текста, Иисус «вскрыл» понятие корвана и самым нелицеприятным образом обнажил суть дела: фарисеи «устранили слово Божие» преданием, которое было установлено людьми. Важно выяснить, почему Он это сделал, а главное — как. Почему — относительно ясно. Вознеся корван выше пятой заповеди, фарисеи совершенно упустили из виду принципы, объединяющие Священное Писание — любовь и милосердие, и подменили их жесткой законнической герменевтикой, позволяющей людям не заботиться о собственных родителях, прикрываясь обязательствами перед Богом. Любовь к Богу была поставлена выше любви к ближнему и даже противопоставлена ей. Но вопрос о том, каким именно образом Иисус заклеймил фарисеев, в нашем случае как минимум столь же интересен, сколь и вопрос «Почему?». В рассказе об этом же событии в Евангелии от Матфея (см. 15:1-11) Иисус, обличая фарисейскую герменевтику, употребляет слово «лицемеры».

Греческое слово «hypokrisis», соответствующее слову «лицемерие», изначально было театральным термином, означавшим «лицедейство» или «игра», и в новозаветные времена имело ярко выраженную негативную коннотацию. Как и сейчас, оно предполагало притворство. Иисус, как и Исайя в процитированном Им пророчестве, имел в виду, что фарисеи с помощью понятия «корван» лишь притворялись, будто почитают Бога; на самом деле они руководствовались совсем иными интересами. Какими же? Возможно, им было важно приобрести побольше почестей и признания. Евангелисты не раз подчеркивали любовь фарисеев к высокому статусу и почтению со стороны общества. Однако важно заметить, что фарисеи никогда не требовали этого признания и почтения к себе напрямую. Их притязания были «нелегально внедрены» в религиозную структуру Израиля. Иными словами, фарисеями восхищались за их добросовестное служение Богу. При этом их претензии были настолько ловко вплетены в ткань религиозной жизни, что они и сами о них забыли. Фарисеи действительно верили, что, соблюдая свои традиции, они верно служат Богу, и у нас нет никаких оснований сомневаться в их искренности. Если же это служение оборачивалось властью и привилегиями (а так обычно и бывало), то это воспринималось как заслуженная награда за преданность, бескорыстие и праведность. Следует обратить внимание и на то, как хорошо «вписывалось» в фарисейство понятие корвана, обеспечивавшее приток средств в религиозную систему Израиля — и в карманы тех, кто за нее отвечал.

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: