Принимаем ли мы на веру примат слова?

«Слово» как нечто, что может быть изречено устно, записано и затем использовано для структурирования жизни и поведения людей, было ключевым понятием жизни народа Израиля. Иврит был наиболее дискурсивной формой древнего письма 1. Закон, написанный «перстом Божиим» (Исход 31:18), был заповедью Господа и изъявлением Его воли. «И напиши на камнях сих все слова закона сего», — повелел Бог Моисею (Второзаконие 27:3; см. также Исход 34 27). Затем Моисей читал закон народу Израиля (см. Исход 24:7; 31:10-11); позже то же делали Иисус Навин (см. Иисус Навин 8:8, 34) и Иосия (см. 4 Царств 23:2).

Более того, говоря о сотворении мира, Библия утверждает, что Господь создал все сущее «словом силы Своей». Божественное творение многократно названо «creatio per verbum» — «сотворение словом» (см. Бытие 1:3, 6, 9-11, 14, 20, 24, 26; Псалом 32:8; 148:5; Иеремия 10:12; Притчи 3:19; 8:27; Евреям 11:3) 2.

Слово, которым был сотворен мир, — то же Слово, которое было у Бога и было Бог (см. Иоанна 11:1); то же Слово, которое стало плотью (см. Иоанна 1:14). Читающий Библию причастен к единственной в своем роде традиции Божьего откровения, данного в Его Слове, — традиции внимать Богу-Личности. Здесь чрезвычайно важно понять, что Бог личностей.

С этого вербального фундамента библейской литературы закон и история рассматриваются как попытки объединить весь опыт человечества и людского поведения в виде истории общения Бога с человеком — в прошлом, настоящем и будущем. Неудивительно, что чтение и герменевтика сыграли важнейшую роль в формировании библейской веры и ее практического применения в христианской жизни.

Мы не можем принять на веру идею всеобщего языка религии. В восточной метафизике, например, в буддизме и даоизме, человеческая душа рассматривается как восхождение от структур языка в сферы, где царит тишина. Высочайшее и чистейшее достижение акта мысли — вечная тишина, в которой уже нет места языку. Нет в ней места и логике, и линейной концепции времени, поскольку прошлое, настоящее и будущее слиты воедино. Язык воспринимается как искусственная конструкция, которая разделяет эти времена. Поэтому восточный праведник удаляется от речи, как и от мирских соблазнов. Это глубинное недоверие к языку проистекает из отсутствия личностного Бога. Насколько же далеки от этого и экзегетическая религиозная культура Израиля с ее Писанием, и христианская вера в Евангелие Нового Завета!

С подъемом светской культуры, начавшимся после XVII века, Запад вступил в эпоху упадка языка. Многие современные критики массовой культуры исследуют «отступление слова». О нем свидетельствуют быстро подхваченные телевидением рваные предложения и сбивчивая речь, характерные для молодежной среды. Диссонансы в поэзии, атональность в музыке, насилие над словами в рекламе, уклон в специальную терминологию — все это побудило Льюиса Мамфорда (Lewis Mumford) заключить, «что современная эпоха специализируется на унижении языка» 3. Маршалл Маклуэн (Marshall McLuhan) утверждал, что «средство сообщения и есть сообщение». Герберт Маркузе отмечал, что вошедшее в привычку повторение стандартного набора модных словечек и лозунгов превращает реальные утверждения в тавтологии, верные лишь в силу значений, приписываемых употребленным в них терминам. Джордж Оруэлл в романе «1984» ярко выразил свою убежденность в том, что искажение языка ведет к искажению мысли, а последнее, в свою очередь, — к искажению общества. Секуляризация Запада ведет к гибели общения как такового. Альбер Камю пишет в «Бунтующем человеке»:

«Каждая двусмысленность, каждая недоговоренность ведут к смерти; только ясная речь и простое слово спасают от нее. Кульминация всех трагедий — в глухоте героев... На сцене, как и в жизни, за монологом следует смерть. Каждый бунтовщик, влекомый порывом, побуждающим его восстать против угнетателя, выступает, таким образом, в защиту жизни, объявляет войну рабству, лжи и террору и хотя бы на мгновение постигает, что эти три разновидности зла поддерживают немоту между людьми, отгораживают их друг от друга и мешают им обрести самих себя в той единственной ценности, которая могла бы спасти их от нигилизма, — во всеобъемлющей сопричастности, помогающей им в схватке с судьбой» 4.

Систематическое вырождение языка во времена кризисов препятствует диалогу именно тогда, когда он более всего необходим, и тем самым усугубляет проблему согласованности действий, необходимой для преодоления нарастающей сложности современной жизни 5.

Возможно, на нас надвигаются новые «темные века», когда человечество сгинет, поглощенное безмолвием. С тех пор как в XVII веке Ньютон и Лейбниц изобрели дифференциальное исчисление, методам и процедурам математики покорились огромные сферы знания — в первую очередь химия, молекулярная химия, биохимия и другие естественные науки. Так называемые социальные науки, впадая в подражание, все больше и чаще прибегают к математическому языку. Царство слова неудержимо сжимается, уступая место невербальным формам общения и обрекая нас на все большее дробление знания и все большую специализацию профессиональной коммуникации. В результате все меньше и меньше людей понимают друг друга.

Богословие — не исключение. Дэвид Трейси (David Tracy), ясно и внятно отстаивая плюрализм в богословии, призывает разнообразить формы богословского общения — так, чтобы теологи обращались к светской аудитории, академическим кругам, церкви. Это обращение к трем разным типам мен- тальности основано на принципе «быть всем для всех» 6.

Исследователи, погрузившись в герменевтическую полемику и с головой уйдя в теоретические дебаты, не слишком интересуются практической стороной чтения Библии, то есть непосредственно актом чтения. Прикладная часть библейской герменевтики вытекает из литературной критики со всем ее светским духом. Теория для науки — то же, что власть для политики. В современных герменевтических дебатах процветает профессионализация абстракции. Во всех этих высоконаучных беседах мы как-то проморгали чтение Библии как таковое. Как заметила несколько лет назад Хелен Гарднер (Helen Gardner), английский литературный критик, в герменевтике правит не Тора, а жезл, отсюда и явно лишний рост профессионализма 7. Тенденция к фрагментации, или плюрализму, избыточная профессионализация и общая деградация языка ведут к тому, что мы почти разучились читать Библию.

Читательская критика

Спастись от этой угрозы нам позволяет подход к герменевтике, который Энтони Тизлтон (Anthony Thiselton) называл «двумя горизонтами» 8. Горизонты эти очень просты — горизонт читателя и горизонт автора. При чтении они сливаются воедино, как в разговоре каждая из сторон раскрывает контекст собеседника. В проповедях (особенно в притчах) Иисус входил в мир Своих слушателей, чтобы они, в свою очередь, смогли войти в Его мир, в Царство Божье. Так обеспечивалось взаимопонимание.

В последние два десятилетия в среде философов от литературной критики звучат утверждения, что критическое прочтение — это само по себе акт творчества. Феноменология «акта чтения» привела к постмодернистской герменевтике, роль которой, похоже, выполняет семиотика: именно она пытаетсяраспутать все хитросплетения читательских мотивов и толкований 9. Акт чтения все чаше определяется как риторический акт, что отражает гораздо более сложную картину чтения и понимания текста. Поэтому некоторые критики, особенно во Франции, стремятся выйти за пределы герменевтики.

Герменевтика — это просто задача толкования, или интерпретации текста; при этом можно оставаться «модернистом», а можно переходить на позиции «постмодернизма». В важной статье на эту тему Ричард Пал мер (Richard Palmer) различает два направления современной герменевтики 10. Первое обязано своим происхождением теориям Хайдеггера и Гадамера, которые рассматривают язык как способ нашего бытия в мире и, следовательно, как неизбежное средство толкования реальности. Именно способность письменного высказывания будить мир в момент чтения и делает язык языком. Усваивая прочитанное, читатель присваивает его, то есть делает своим; этот акт присвоения включает и понимание самого себя. Поль Рикер утверждает, что акт присвоения защищен от субъективности благодаря предварительной деятельности «интерпретирующего сообщества». Для этого сообщества, к которому принадлежит толкователь, значение интерпретируемого не является произвольным. «Я начну с определения герменевтики: под герменевтикой я понимаю теорию операций понимания в их соотношении с интерпретацией текстов. Слово «герменевтика» означает не что иное, как последовательное осуществление интерпретации» 11

Однако существует вторая волна постмодернистской мысли, которая отказывается принимать за точку отсчета субъективность читателя. Эта мысль сосредоточена на тех условностях, институтах и собственно лингвистических структурах, которые и делают возможным толкование текста — то есть на обезличенном подходе к чтению. С точки зрения французских постмодернистов Жака Деррида и Мишеля Фуко, «знание» — это то, посредством чего обеспечивается власть и научный контроль.

Если «отцом» первой волны постмодернистского мышления считается Кьеркегор, то путь для второй волны открыл не кто иной, как Ницше 12. Для Ницше «Бог умер»; стало быть, истину не постичь ни прикосновением к Божественному разуму, ни попытками привести человеческое знание в гармонию с Божьей волей. «Реальность» и «истина» — не абсолюты. Само «познание» лучше именовать «толкованием», потому что оно «сфабриковано» и «фиктивно». Первичного, изначального познания не существует, и потому в осадке остаются лишь иллюзии, вызванные глубинной волей к власти. Субъективность, таким образом, трактуется как разрозненные и воюющие между собой центры власти. У этого процесса нет предела, поскольку нет точки отсчета. Как если бы, глянув в окно в надежде полюбоваться прекрасным видом на горы, человек взамен увидел собственный взгляд, бесконечный и проникающий сквозь все: окно, вид из окна, геологическую структуру этих гор — все и в то же время ничего.

Именно такая отрицательная характеристика относится к «негативной герменевтике» Деррида, Поля де Мана и Эдуарда Сайда (Edward Said) и отличает ее от онтологической, или рефлективной герменевтики Хайдеггера, Гадамера и Рикера. Последний недвусмысленно утверждает приоритет текста над толкователем. Этот момент принципиально важен, когда дело доходит до толкования Священного Писания, называющего себя откровением Божьим. Такой подход не рассматривает Писание в пустоте «воли к власти», но помещает акт чтения в личностный контекст.

В разные исторические периоды и в разных культурах акт чтения интерпретировался по-разному, и осознание этого факта задает условия для толкования. Эти условия включают в себя: то, как человек рассматривает акт чтения в превалирующем дискурсе; господствующее мировоззрение или преобладающие метафизические представления об истине и пути познания; представления и практические выводы о том, что такое литература и чем она важна для читателя; статус, придаваемый тексту, — воздействующий, порицающий, корректирующий, наставляющий и так далее. Все эти вопросы и определяют точку зрения на то, что такое толкование и каковы цели его воздействия на читателя. Проще всего изобразить герменевтику как комментарий к тексту. Но ведь она еще и создает предпосылки для понимания. Таким образом, моральные обязательства читателя по отношению к тексту принципиально важны для полноценной литературной критики. Однако постмодернистская «негативная герменевтика» лишает читателя этой роли, оттесняет его в сторону и тем самым делает «читательскую реакцию» бессмысленной.

Чтение — не просто акт, не просто предмет профессионального теоретизирования. Это и искусство, на протяжении истории связываемое с достижениями общества. Чтение всегда было (и остается) социальной практикой, которую можно исследовать как историю толкований. Именно этим мы и намерены заняться.

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: