Идеальное будущее, идеализированное прошлое

Прочитав множество книг и бессчетное количество статей на тему преобра­зований в современном обществе, я пришел к заключению, что по большей части мы теряем время в мнимой и бесплодной полемике. Стороны в этой полемике различаются не больше, чем две стороны одной монеты, пред­ставляя две враждующие мифологические системы, пропитанные устарев­шей идеологией, в равной степени недальновидной и обманчивой.

С одной стороны выступает эклектичная группа аналитиков и коммента­торов, исповедующих утопическую веру в способность технологии излечить практически все болезни экономики и общества. Согласно таким "техно-футуристам", как Джордж Гилдер и Кевин Келли, сочетание новых техноло­гий и свободных рыночных сил непременно избавит нашу жизнь и работу от рутины повседневности и обеспечит нам в будущем свободу и процвета­ние¹⁴. Все большее число людей сейчас получает возможность работать фак­тически как "свободные агенты" (по выражению Дэна Пинка), переходя от работы к работе и от проекта к проекту без столкновения с бюрократичес­кой некомпетентностью и бессмысленностью будничной офисной жизни¹⁵. Все большее число людей будет вести "виртуальную" жизнь членов интер­нет-сообществ, объединенных общими вкусами. Необходимость самим де­лать покупки или ходить в кино отпадет, когда все необходимое будет доставляться из гигантских интернет-магазинов прямо к нам домой. Мы можем преодолеть ограничения, налагаемые географией, сбежать из суро­вых, грязных, перенаселенных городов и прекратить утомительные поездки на работу и обратно, работая прямо там, где мы находимся¹⁶.

Противоположную точку зрения отстаивают те, кто считает, что техноло­гии и свободный рынок, принуждая нас работать быстрее и напряженнее, оставляют все меньше времени на общение и личные интересы, разрушают индивидуальные связи и наносят ущерб городам и сообществам, в которых мы живем. Если техно-утописты идеализируют будущее, подобные техно-пессимисты превозносят прошлое. По мнению Джереми Рифкина и других критически настроенных авторов, неограниченный гиперкапитализм ведет к упадку профессиональной занятости и утрате высокооплачиваемых и на­дежных рабочих: мест¹⁷. Хуже того, убеждает Ричард Сеннетт: уничтожение подобных профессий подрывает базу социальной стабильности, оставляя людей на волю случая, разъедая коллективный характер нации и повреждая общественную структуру¹⁸. Место работы понемногу превращается в изма-тываюший и дегуманизируюший "потогонный цех для белых воротников" с его хронической сверхурочной работой, полагает Джил.л Фрэйзер¹⁹. Куль­туролог Том Фрэнк считает бизнес руководящей и всемогущей культурной силой современности, отмечая, что такие компании, как MTV The Gap ис­пользуют символы альтернативной культуры в качестве механизмов извле­чения прибыли²⁰. Люди, живущие по соседству, города и общество в целом теряют сильное 'чувство общности и гражданский дух, которые когда-то бы­ли источником нашего благополучия, доказывает Роберт Патнэм²¹. Испы­тывая ностальгию по ушедшей эпохе Организации ветеранов зарубежных войн, лиг боулинга, отрядов скаутов и Малой лиги, Патнэм утверждает, что причина всех наших бед лежит в исчезновении подобных ресурсов "соци­ального капитала".

Несмотря на свои очевидные идеологические отличия, все эти взгляды сходны в том, что некие силы, неподвластные нашему контролю, извне воздействуя на нашу работу, жизнь и сообщество. В результате их защитники недоценивают масштаб и значение текущих социальных перемен. Настаивая на внешнем характере данных процессов, все эти авторы уклоняются от действительно важного сегодня вопроса: почему мы выбираем ту или иную жизнь и работу?

В своем проницательном эссе специалист по истории экономики Пол Дэвид указывает на ограниченность такого рода теорий²². Отнюдь не техноло-гия perse |сама по себе] гарантирует долгосрочный экономический рост. Разумеется, важность технологии неоспорима, но причины роста сложнее и неоднозначнее. Долгосрочное развитие требует ряда постепенно накаплива­ющихся изменений в организационной и институциональной структуре об­щества, на что может уйти лет пятьдесят. Эти изменения не обусловлены тех­нологией; они скорее являются продуктом последовательных модификаций человеческого поведения и общественной организации. Мы как раз прошли через такой процесс социальной адаптации, организационных реформ и смены личных приоритетов. На первый взгляд, эти недавние изменения группируются вокруг новых форм информации и биотехнологии, подобно тому как в промышленной революции, казалось бы, главную роль играли новые машины и новые формы энергии. Однако внимательный анализ по­казывает, что современная трансформация, как и та, что ей предшествовала, обладает более широкой природой.

Глубокие и устойчивые преобразования нашей эпохи коренятся не в тех­нологии, а в обществе и культуре. Поэтому их труднее наблюдать, учитывая, насколько незначительны те мелкие изменения в нашей повседневной жиз­ни, которые в сумме к ним приводят. Эти изменения нарастали в течение многих десятилетий, и только сейчас они выдвигаются на первый план.

Часть первая

Креативная эпоха

Глава 2

Креативный этос

Значительные перемены, происходящие в современном мире, при­водятся в действие возрастанием креативности в качестве опреде­ляющей черты экономической жизни. Креативность является источником новых технологий, новых индустрий, нового преуспе­вания и многих других экономических благ, поэтому ее ценят все выше и стараются поощрять и использовать при помощи различных приемов. В ре­зультате жизнь и общество проникаются креативным этосом. Этос означает "преобладающий дух пли характер культуры". Дух современности диктует­ся нашей приверженностью креативности в ее многообразных проявлени­ях. В данной главе мы подробнее рассмотрим креативность как таковую, ее сущность и происхождение, с целью лучшего понимания духа и характера новой эпохи креативности. Чтобы придать стройность аргументации, нач­нем с трех основных моментов.

Во-первых, сегодня креативность имеет существенное значение для нашей жизни и работы, и в некотором смысле так было всегда. Как любит говорить Пол Ромер, экономист из Стэнфордского университета, заметный рост жизненных стандартов — не считая увеличения конкурентоспособности на рынке — всегда зависит "от хороших рецептов, а не величины порций"¹. Можно возразить, что это не вполне точно. К примеру, можно вспомнить, что в течение длительного периода, начиная с раннего этапа промышлен­ной революции до новейшей эпохи, увеличение производительности и рост материальных благ в промышленных странах происходили не только за счет творческих изобретений, наподобие парового двигателя, но и вследствие широкого распространения жестких и реалистических методов "больших порций", таких как разделение труда, концентрация активов, вертикальная интеграция и экономия, обусловленная ростом масштабов производства. Однако сами по себе эти методы имели креативную природу. Для своего времени это были новые производственные модели, почти не использовав­шиеся в прошлом, тем более в таком виде и с таким размахом. Фабрики, с их разделением труда, стали радикальным шагом вперед по сравнению с мелкими ремснтными мастерскими XVIII века. В конце XIX века, когда Энд­рю Карнеги основал интегрированную сталелитейную империю, он прославился тем, что одним из первых сумел по-настоящему оценить потенциал подобной интеграции². С тех пор креативность приобрела еще большее зна­чение. Традиционные экономические факторы — земля и природные ресур­сы, физический труд и капитал — либо утратили решающую роль, либо стали доступнее. Кроме того, как покажет следующая глава, новые структуры систематического производства и применения креативности, вроде круп­номасштабного финансирования фундаментальных исследований и раз­ветвленной системы венчурного капитала, равно как и благоприятная ат­мосфера для использования артистической и культурной креативности, прочно вошли в нашу экономику.

Во-вторых, у человеческой креативности много измерений и аспектов. Она не ограничивается техническими новинками или оригинальными биз­нес-моделями. Ее нельзя хранить в коробке и демонстрировать, приходя в офис. Креативность предполагает определенные типы мышления и характе­ра, которые необходимо культивировать как на индивидуальном уровне, так и в обществе, окружающем человека. Соответственно, креативный этос про­никает повсюду, от профессиональной культуры до общечеловеческих цен­ностей и сообществ, изменяя наше представление о себе как об экономиче­ских и социальных субъектах, т. е. саму идентичность. В нем отражаются нормы и ценности, которые одновременно питают креативность и помогают усилению ее роли. Сверх того, креативность нуждается в поддерживающей среде, обеспечивающей совокупность стимулов — социальных, культурных и экономических. Поэтому она напрямую связана с развитием новых усло­вий труда, стилей жизни, форм общения между людьми и соседскими сооб­ществами, которые, в свою очередь, способствуют творческой деятельности. Такого рода атмосфера критически важна для креативности в области техно­логий и зависящих от нее коммерческих инноваций и материальных ценностей.

В-третьих, возможно, наиболее серьезной проблемой из всех, что ставит нарождающаяся эпоха, является постоянный конфликт между креативно­стью и организацией. Креативный процесс носит не только индивидуаль­ный, но и общественный характер, поэтому без некоторых форм организа­ции обойтись нельзя. Однако элементы организации могут парализовать креативность, что порой и происходит. Отличительной чертой периода между началом и серединой XX века, который иногда называют "организа­ционной эпохой", было господство крупных и высокоспециализированных бюрократических организаций. Еще в 1940-е великий экономист Йозеф Шумпетер обратил внимание на то, как большие организации сдерживают креативность. В своей ключевой книге "Капитализм, социализм и демокра­тия" Шумпетер отмечает, что сила капитализма всегда состояла в "функции предпринимателей", которые "коренным образом изменили модели произ­водства". Затем он делает мрачное предсказание относительно ее упадка:

«Данная общественная функция уже теряет свою значимость... Техниче­ский прогресс все больше становится делом групп обученных специали­стов, которые выполняют то, что от них требуется, обеспечивая предска­зуемые результаты... Работа комитетов и ведомств постепенно приходит на смену индивидуальной деятельности... Полностью бюрократизирован­ный гигантский индустриальный комплекс не только занимает место пред­приятий малого и среднего бизнеса и "экспроприирует" их владельцев, но, в конечном итоге, отстраняет от дел предпринимателя как класс»³.

Одна молодая женщина, которую я интервьюировал в 2000 году, дала рез­кое и запоминающееся описание схожего парализующего эффекта:

«Когда я росла, мы были приучены играть те роли, которые нам достались. Нас не поощряли развивать собственные взгляды, предлагая взамен уже готовые взгляды немногих избранных. Я бы назвала нас "институализированными" личностями, поскольку различные институты определяли нашу жизнь»⁴.

Усиление экономической роли креативности на протяжении ряда по­следних десятилетий привело к созданию в экономике и обществе новых форм, которые несколько смягчили, но не устранили этот конфликт. Мно­гие явления, от возникновения новых высокотехнологичных компаний и формальной системы венчурного капитала до ослабления традиционных культурных норм, отражают попытки уклониться от подчинения организа­ционным структурам. Безусловно, большие организации все еще занимают доминирующее место в обществе и выполняют много функций. Некто мо­жет создать блестящую компьютерную программу, но для регулярного усо­вершенствования, производства и дистрибуции этой программы необходи­ма большая организация. И хотя методы многих крупных организаций стали более гибкими, они сохраняют свой бюрократический компонент. Та­ким образом, сами организации тоже меняются, вырабатывая новые спосо­бы поддержки креативности, одновременно предоставляя структуру для деятельности и управления.

Это не означает, что креативность одержала полную победу и теперь пра­вит всем, чем бы мы ни занимались. Новая креативная экономическая сис­тема сложилась далеко не окончательно и продолжает развиваться. К тому же она отнюдь не является панацеей от всех социальных и экономических проблем, стоящих перед современным обществом. Она не может уменьшить бедность, ликвидировать безработицу, преодолеть колебания экономическо­го цикла и в целом привести ко всеобщему счастью и общественной гармонии.

В некотором смысле, без должного контроля и необходимого вмешательства, система, основанная на креативности, может только усугубить многие наши проблемы.

Мифы и ложные представления

Несмотря на то, что многие авторы уже обращались к тем или иным аспектам этой темы, общая рабочая модель экономической и социальной систе­мы, с которой мы входим в эпоху креативности, до сих пор отсутствует. Про­блема заключается в том, что, как правило, публичное обсуждение новых течений в экономике и обществе ведется с двух противоположных позиций. Снова и снова нам предлагают выбирать между утопическими пророчества­ми и мрачными прогнозами; между теми, кто верит в освободительную си­лу технологии и теми, кто опасается ее гнета; между теми, кто приветствует подъем так называемых "новых экономик" и теми, кто осуждает их. Мне хо­телось бы рассеять здесь некоторые наиболее популярные мифы этой ожив­ленной полемики. Отдельные моменты рассуждений ее участников можно спутать с моей собственной позицией. Действительно, иногда я соглашаюсь с некоторыми их допущениями. Поэтому мне, пожалуй, следует объяснить, в чем и почему наши пути расходятся, тогда и мои личные взгляды на про­исходящее станут более очевидными. Итак, слегка пройдемся по четырем любимым темам наших полемистов.

"Технология принесет нам освобождение"

Один из самых стойких мифов современности состоит в том, что техноло­гия освободит нас от больших, анонимных организаций — будь то крупные корпорации или государственная бюрократия, — равно как и от других обре­менительных и сдерживающих факторов, и дарует нам ту жизнь, о которой мы мечтаем. Техно-утопизм имеет давнюю историю. В начале XX века было популярно мнение, будто машина поможет нам вырваться за рамки геогра­фии и расстаться с пыльными, перенаселенными городами, а аэроплан — покончить с войнами, поскольку с его помощью все люди планеты станут ближе друг другу. В 1950-е считалось, что благодаря атомной энергии элек­тричество станет "слишком дешевым, чтобы его замерять".

С началом эры компьютерных технологий и коммуникаций техно-утопизм опять набрал силу. Возможно, из всех сторонников этого направления наиболее крайних взглядов придерживается Джордж Гилдер, бывший ана­литик консервативного толка, а теперь технологический гуру. Его книга "Телекосм" (2000) имеет подзаголовок "Как безграничные коммуникации произведут революцию в нашем мире"⁵. На этот раз роль спасителя человечества играет оптоволоконный кабель. Гилдер заявляет, что прогресс в ис­пользовании оптического волокна для передачи информации сделает воз­можными почти "безграничные коммуникации", обеспечивая гигантскую пропускную способность, которая фактически отменит все ограничения на доступность, продолжительность и объем коммуникаций. Они будут осуще­ствляться с быстротой молнии и стоить недорого; так, наконец, раскроется подлинный потенциал интернета и других коммуникационных сетей.

В "Телекосме" великие темы техно-утопизма компьютерной эры изложе­ны цветистой, почти галлюцинаторной прозой. По словам Гилдера, оптиче­ская сеть знаменует начало новой эпохи чудес:

Представьте, что вы наблюдаете сеть из космоса... она выглядит как крис­таллическая решетка, как звучащая световая сфера. Таков физический об­раз гелекосма, лучистая куколка, из которой появится новая глобальная экономика⁶.

Она превратит бизнес из скучного и жестокого соревнования в дзэнскую практику:

Потребитель — это товар, а товар — это потребитель; они обслуживают друг друга в креативном ритме, объединяющем производителей и пользо­вателей, в резонансе между покупателями и продавцами, где покупатели также продают, а продавцы — покупают, и все шире становятся сети ком­мерции. Резонанс — это богатство и свет, на пути которых нет никаких препятствий⁷.

Она освободит нас повсеместно от отвратительного ига государства:

В начале нового тысячелетия излучение расходится по всему миру, неся с собой новое обещание свободы и процветания... Охватывая земной шар под океанами и распространяясь со спутников, оно все больше подрывает власть деспотов и бюрократов, администраций и руководителей⁸.

Поскольку мы, разумеется, можем согласиться, что:

«Внутри рыночного пространства сети кто угодно и где угодно может вы­ступить с заявлением или какой-либо публикацией, поместить просьбу о помощи или произведение искусства. Каждый может создать свой про­дукт, открыть новую компанию, финансировать ее развитие и поместить ее в сети доверия»⁹.

Только убедитесь, что номер вашей кредитной карточки как следует за­шифрован, прежде чем вы поместили что-либо в сеть доверия. Серьезным недостатком техно-утопизма является представление о том, что новые технологии дадут волю только нашим положительным импульсам и не будут использованы как инструмент обмана, разрушения или угнетения. Мне пока еще не попадались технологии, которые исцеляют темные стороны человеческой природы.

Однако Гилдер на этом не останавливается. В его чудесном мире технологий сеть сотрет географические границы и даже ограничения материи:

«Представьте себе, что кто угодно способен в любое время сотрудничать с кем бы он ни захотел... Вообразите переплетающиеся нити огней — сину­соидальные волны — излучаемые кривыми обучения, когда люди в разных концах планеты запускают новые проекты и начинают эксперименты, не прибегая к материальным составляющим фабрики Адама Смита — здани­ям, оборудованию и организованной массе рабочих. Без накладных расхо­дов и энтропии, шума и географических проблем креативность предпри­нимателей взмывает ввысь»¹⁰.

Приятнее всего то, что удастся победить само время:

«Вся (современная) экономика страдает от затратных по времени стандарт­ных процедур и режимов работы... Телекосм возвещает о конце этой эпо­хи... Люди, освобожденные от иерархии, на которую сейчас даром уходят их таланты и время, смогут проявить себя с максимальной эффективностью"».

Техно-утопизм выступает новым вариантом старой теории великих лю­дей, согласно которой вожди, правители, генералы и первооткрыватели на­правляют курс истории человечества. В данном случае — в теории "Супер­софта" — та же функция принадлежит технологии. Освободитель уже не Симон Боливар, а оптоволоконный кабель.

Кроме того, даже если мы не разделяем безудержный оптимизм этих уто­пических фантазий — даже если мы, к примеру, допускаем, что компьютеры и интернет могут с таким же успехом поглощать наше время, как и эконо­мить его, — нам гораздо труднее устоять перед более трезвой и рациональной разновидностью техно-утопизма, а именно, техно-детерминизмом с его представлением о технологии как основной движущей силе общественных перемен. Несомненно, влияние технологии велико. Этот факт признавали многие экономисты, от Адама Смита до Карла Маркса и Йозефа Шумпетера. Однако каждый из них понимал, что это только часть правды. Чтобы тех­нология была эффективной, ей требуется полный комплект настроек — ин­ституциональных, общественных и экономических. В конце концов, технология — изобретение человека. Великое чудо нашей эпохи заключает­ся не в том, на что способны технические артефакты или как быстро они раз­виваются и совершенствуются. Намного чудеснее потрясающий выброс человеческой креативности, который все это обеспечивает. Наиболее фунда­ментальные изменения происходят в социальных структурах и образе мыш­ления, которые питают и поддерживают этот креативный поток.

"Динозавры обречены "

Согласно другому, родственному мифу, эпоха больших корпораций подо­шла к концу, корпорации утратили свою целесообразность, их власть сошла на нет и со временем они исчезнут вместе с другими громоздкими формами организации, такими, как централизованное государственное управление. Классическая метафора здесь — неуклюжий динозавр, чье место захватили маленькие проворные млекопитающие; на этот раз узурпаторами считают­ся небольшие и динамичные новые высокотехнологичные компании¹².

Это ошибочное направление мысли под лозунгом "Смерть динозаврам!" имеет несколько источников, среди которых движение "чем меньше, тем красивее", распространенное в 1960-х, культура предпринимательства, свя­занная с расцветом Силиконовой долины и, разумеется, великая шумиха вокруг "новой экономики" конца 1990-х, когда стало популярным мнение, будто любой юнец двадцати шести лет, вооруженный оригинальной идеей, может создать компанию, настричь купонов и к сорока годам удалиться на покой. Эта воздушная мечта имеет глубокие корни в американской культу­ре. С самого начала мы представляли себя нацией предпринимателей и ин­дивидуумов, самостоятельно пробивающих себе дорогу к успеху. Мы пропи­таны мифом Горацио Алджера. Обратите внимание, как подобный идеал начинающего предпринимателя, вкалывающего у себя в "гараже" — от га­ражных интернет-компаний до гаражных рок-групп, — распространен сего­дня в нашей культуре. Для современного предпринимателя начать бизнес в гараже так же важно, как в XIX веке для президента США важно было ро­диться в хижине.

Тем не менее большие корпорации никоим образом не собираются схо­дить со сцены. Компании Microsoft и Intel продолжают контролировать зна­чительную часть так называемой информационной экономики, наряду с Oracle, Cisco, IBM и AOL Time Warner. Крупные промышленные концерны, такие как General Motors, General Electric, General Dynamics и General Foods, по-прежнему производят основной объем выпускаемых в стране то­варов. Нашими деньгами занимаются не начинающие фирмы, а серьезные финансовые организации. Ресурсы, на которых работает экономика США, также находятся под управлением и контролем гигантских корпораций. За последние годы вырос уровень крупномасштабных слияний среди мегакорпораций. В сентябре 2000 года на обложку журнала Business Week был вынесен заголовок статьи "Сосредоточена ли власть в руках корпораций?". Ответом большинства американцев оказалось безоговорочное "да". По данным совместного опроса Business Week и Службы Харриса, опубликован­ным в статье, около трех четвертей американцев (72%) полагают, что "в США бизнес оказывает слишком большое влияние на другие сферы жиз­ни"¹³. Насколько мне известно, государственные органы тоже пока еще не уступили свои функции новым, компактным формам организации.

Экономика, как и природа, представляет собой динамическую систему. Новые компании формируют ее и помогают двигать вперед; при этом одни выбывают из конкурентной борьбы, а другие продолжают развиваться, до­стигая порой значительных размеров, как, например, Microsoft и Intel. Эко­номика, образованная только недолговечными малыми предприятиями, была бы не более жизнеспособной, чем экосистема, состоящая исключи­тельно из насекомых. Кроме того, один лишь факт, что организация суще­ствует длительное время или давно занимается какой-либо деятельностью, еще не делает ее частью "старой экономики", и тем самым безнадежно ус­таревшей. Важно понимать, что в креативной экономике организации всех размеров и видов могут играть свою особую роль. Для разработки и усовер­шенствования идей и дальнейшего продвижения их на рынке требуются взаимосвязанные усилия малых предприятий, больших фирм, федерально­го правительства и некоммерческих исследовательских институтов. Говоря словами моего коллеги Ашиша Ароры, именно это "разделение инноваци­онного труда" вызвало в последнее время такой подъем креативности¹⁴.

"Власть народу"

Еще один близкий по духу миф содержится в фантастической идее "власть народу". Она также была в ходу уже долгое время и достигла особой попу­лярности в 1960-х. Сейчас все большее значение приобретает понятие так называемого "свободного агента", связанное с именем Дэниела Пинка¹⁵. Согласно этой теории, все возрастающее число специалистов работает неза­висимо, то и дело перескакивая с одной позиции на другую в погоне за мак­симальной оплатой и самыми перспективными проектами. Как утверждает­ся, свободные агенты способны вырваться из-под опеки больших организаций и взять под контроль свою жизнь. Компании принимают и поддерживают подобное состояние дел, поскольку оно позволяет им сокра­тить количество постоянных сотрудников. В результате всем гарантируется свобода и преуспевание.

Своя доля правды в этой точке зрения есть. Креативные специалисты действительно выступают главным капиталом новой экономической эпохи. И они склонны к мобильности и частой смене мест работы. Однако выво­ды, которые из этого следуют, не так просты. Во-первых, неправильно было бы считать, что все рычаги влияния и выгодные переговорные позиции пе­реходят к свободным агентам — скорее, существует баланс сил, который

сдвигается в ту или иную сторону в зависимости от спроса и предложения на определенные таланты. Независимость свободного агента сопровождается некоторой степенью риска и личной ответственностью. Как бы привлека­тельно эта система ни выглядела в хорошие времена, при экономическом спаде риск и его последствия могут быть весьма серьезными. К тому же, лю­ди — сложные существа. Их мотивации различаются, и далеко не каждый креативный специалист видит себя независимым свободным агентом без определенного места работы. На мой взгляд, всем креативным людям при­суща одна общая черта: стремление любыми путями реализовать свою креа­тивность. Если человек находит такую возможность в позиции свободного агента, он займет эту позицию; если ее обеспечивает постоянное место в ка­кой-либо фирме, он станет ее постоянным сотрудником.

"Голливудизация "

По мнению многих проповедников новой системы труда, экономика в зна­чительной мере начинает перенимать принципы, по которым работает ки­ноиндустрия Голливуда, причем эти фундаментальные сдвиги отражают процессы, происходящие в самом Голливуде¹⁶. Когда-то во главе Голливуда стояли большие студии, которые заключали с актерами и техническим пер­соналом долгосрочные контракты и производили фильмы конвейерным методом, напоминая заводы старой корпоративной эпохи. В 1950-е, когда студийная система рухнула, Голливуду пришлось усвоить новую, более гибкую модель. Как правило, в наши дни продюсер использует идею сце­нария, чтобы привлечь инвесторов, а затем специально под данный фильм набирает актеров, персонал и т. д. По окончании проекта эту команду рас­пускают, а ее члены группируются в новых сочетаниях для работы с други­ми идеями.

Считается, что сейчас вся экономика копирует Голливуд. Целые фирмы зачастую создаются специально под один проект независимым "продюсе­ром" (т. е. предпринимателем), который привлекает инвесторов своей "сце­нарной идеей" (бизнес-планом). Когда проект осуществлен и фирма за­крыта, "актеры" (специалисты) готовы к участию в новом предприятии. В известном смысле, голливудская модель совпадает с подходом "свобод­ных агентов". Как пишет Дэн Пинк, "крупные стабильные организации с постоянным штатом сотрудников вытесняются небольшими открытыми группами людей, состав которых все время меняется". Голливудская модель имеет неоспоримые достоинства. Компании, несомненно, нуждаются в гиб­кости. Кроме того, в методах Голливуда и принципах работы высокотехнологических центров, наподобие Силиконовой долины, есть много общего.

Однако голливудская модель страдает от ряда преувеличений. Безуслов­но, большие организации сохраняют свою силу — как в Силиконовой долине, где Стэнфордский университет был и остается своего рода центром, так и в Голливуде, где такие корпорации, как Disney, Sony и Universal играют главные роли. Отчасти система, сходная с голливудской, может оказаться куда выгодней большим организациям, свободно нанимающим и увольня­ющим сотрудников, чем людям, которые работают на них. Однако, как ука­зал обозреватель журнала New Yorker Джеймс Суровецки в своей язвитель­ной заметке, голливудская модель — это не всегда самое эффективное средство в бизнесе. Обращая внимание на чудовищно низкий уровень при­были большинства студий, Суровецки пишет: "Студии, лишенные собст­венного штата актеров, едва ползут от одного фильма к другому, растрачи­вая невероятное количество денег и времени на подбор кадров для каждого отдельного проекта. Голливуду не помешало бы заниматься бизнесом, а не пальбой наугад"¹⁷. Многие исследователи отмечали, что высокотехнологи­ческая индустрия также страдает от высоких затрат на "текучку" — напри­мер, когда приходится постоянно замещать сотрудников, которые уходят из компании, как только получают необходимую подготовку и становятся цен­ными специалистами¹⁸.

Тем не менее, ирония в том, что сравнение с Голливудом имеет более глу­бокий смысл, чем полагают его сторонники. В двух случаях оно действи­тельно уместно, обоснованно и полезно — однако большинство людей это­го не замечают. Возможно, важнее всего тот факт, что Голливуд — это место. Его индустрия работает за счет постоянного доступа к креативным талантам совокупности людей, которые здесь сосредоточены. То же справедливо и для Силиконовой долины и других процветающих центров креативной эко­номики. Эти места служат магнитом для талантов, притягивая их и объеди­няя. Их главная экономическая функция состоит в поддержке общего регио­нального фонда талантов, куда компании могут обращаться за кадрами при необходимости и где бурлят новые идеи и создаются новые фирмы. Реаль­ный экономический смысл "голливудизации" экономики заключается в том, что вместо компаний ее основными организационными элементами становятся различные места. Вот почему значительная часть моих исследо­ваний, как и второй половины данной книги, была посвящена изучению причин, обеспечивающих функционирование подобных мест и их привле­кательность для креативных профессионалов.

Второй важный момент — это своего рода "голливудизация" социальной жизни. Голливуд всегда отличался непрочностью и случайностью своих со­циальных связей. Многие члены креативного класса, с которыми я сталки­вался, также предпочитают необязательные связи, полуанонимные сообще­ства и нестабильность социальных контактов. Означает ли это, что мы превращаемся в нацию стереотипных голливудских лицемеров, способных сюсюкать с коллегой, прежде чем вонзить ему нож в спину? Я лично в это не верю. Однако вполне очевидно, что наше общество весьма изменилось по сравнению с прошлым. Нам необходимо выработать более ясную картину тех перемен, которые несет новое креативное общество — чтобы можно бы­ло решить, хотим мы в них участвовать или нет.

Аспекты креативности

В креативности часто видят нечто мистическое. Однако наше понимание творческих процессов за последние десятилетия существенно выросло благодаря систематическому изучению. Исследователи занимались наблюдени­ем и анализом креативности самых разных субъектов творчества, от выдаю­щихся ученых и художников до дошкольников и шимпанзе, прилежно собирая отдельные свидетельства ее действия в масштабе целых обществ. Они штудировали биографии, записные книжки и письма великих творцов прошлого, создавали компьютерные модели креативных процессов и пыта­лись научить компьютеры работать креативно19. Из всей массы литературы на эту тему я хочу выделить несколько основных "лейтмотивов". Познако­мившись с ними поближе и составив себе предварительное представление о существе креативности, мы сможем лучше понять, как и почему креативный этос проникает сегодня в нашу жизнь.

Начнем с основ. Во-первых, креативность нельзя приравнивать к интел­лекту. Вот что говорится в одном научном обзоре:

«Многие исследования признают креативность когнитивной способно­стью, отдельной от других умственных функций и в особенности отлич­ной от комплекса способностей, сгруппированных под словом "интел­лект". Хотя интеллект — способность обрабатывать и усваивать большие объемы информации — способствует развитию творческого потенциала, он не совпадает с креативностью»²⁰.

Креативность включает способность к синтезу. Эйнштейн удачно сфор­мулировал это, когда назвал свою работу "комбинаторной игрой". Чтобы создать новые и пригодные для использования комбинации, приходится тща­тельно анализировать данные, концепции и факты. Результатом креативно­го синтеза может быть что угодно — изобретение какого-либо устройства, разработка теории, понимание проблемы, ведущее к ее решению или созда­ние значительного произведения искусства²¹.

Креативность требует уверенности в себе и способности идти на риск. В книге "Креативное мышление", представляющей собой всесторонний об­зор данного предмета, Маргарет Боуден пишет, что креативность подразумевает не только пылкий интерес, но и уверенность в своих силах. Человек должен обладать здоровой самоуверенностью, чтобы не бояться выступать с новаторскими идеями и делать ошибки, не обращая внимания на критику. Без сомнений тоже нельзя обойтись, но они не могут всегда брать верх. Чтобы нарушать общепринятые правила или даже слегка пре­вышать их, необходима уверенность в себе. Чтобы делать это опять и опять, невзирая на скептицизм и насмешки, необходимо кое-что боль­шее ²².

Неудивительно, что креативный этос знаменует радикальный поворот от конформистского по духу прошлого. По сути, творческая деятельность час­то носит откровенно подрывной характер, поскольку она разбивает сущест­вующие стереотипы мышления и поведения. Это качество ощущается порой даже самим креативным субъектом. Знаменитое определение креативности называет ее "процессом разрушения нашего гештальта ради создания друго­го, лучшего". Экономист Йозеф Шумпетер признает "постоянные порывы творческой деструкции" квинтэссенцией капитализма:

«В реальном мире капитализма, отличного от той картины, которую рису­ют учебники, важна не конкуренция [цен], которая, конечно, тоже важна, а конкуренция со стороны нового товара, новой технологии, нового ис­точника снабжения, нового типа организации... конкуренция, основан­ная на решающем преимуществе в стоимости или качестве и бьющая не по уровню прибыли или производительности существующих компаний, а по самим основам их бытия»²³.

Специалист по истории экономики Джоэл Мокир в предисловии к своей примечательной книге "Рычаг богатства", широко освещающей феномен технической креативности от античности до промышленной революции, выражает это еще более резко. Опираясь на известное различие, которое Шумпетер делал между типичной "приспособительной реакцией" и деста­билизирующей, инновационной "творческой реакцией", Мокир пишет:

«Как историки, так и экономисты признают, что существует значительная разница между homo economicus и homo er

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

---

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: