Глава 17. Как же начинаются войны?

Жуков, думается, не хуже нашего понимал, как начинается война. Получив все сведения через Генеральный штаб о событиях в приграничных районах, а они носили характер массовых военных действий, а не провокаций местного масштаба, он обязан был все это доложить наркому обороны. Тот, оценив обстановку, обязан был дать условный сигнал командующим округов о вскрытии мобилизационных пакетов или доложить вышестоящему руководству в лице Председателя Совета Народных Комиссаров т. Сталину, который решал поставленный вопрос. При положительном решении от него исходил бы приказ об условном сигнале. А дальше, также по нисходящей структуре управления Красной Армией.

Округов, подверженных агрессии было всего четыре: Прибалтийский, Западный, Киевский и частично, Ленинградский. Сигнал мог состоять из одного ключевого слова, понятного всем командующим округов. Из многочисленных мемуаров наших военных, вырисовывается такая простая картина, что для каждого округа сигнал состоял именно из одного слова: название военного округа и цифр текущего года, например, «КОВО-41». Далее информация сверху растекалась по армиям прикрытия. Кодирующее слово состояло из названия места дислокации штаба армии с прибавлением того же года – 41. Например, сигнал для 5-й армии выглядел следующим образом – «Луцк-41». На армейском и более низовом уровне была проявлена самостоятельная инициатива командующих по сообщению о вскрытии мобилизационных (или «красных») пакетов.

Вот, например, как описывает передачу условных сообщений во вверенные ему части, командир 8 механизированного корпуса, 26 армии Юго-Западного фронта Д.И.Рябышев «Первый год войны»:

«…еще ранее условился с командирами дивизий оповестить их особыми словами, значения которых понимали только мы...

Я взял трубку и, стараясь быть спокойным, произнес:

- У аппарата Мишанин, – прозвучал приятный, мягкий голос командира 12-й танковой дивизии. – Слушаю вас.

- Все ясно, Дмитрий Иванович, – поспешно ответил Т.А.Мишанин.

Пожелав успеха, закончил с ним разговор. В трубке зазвучал, густой бас командира 7-й моторизованной дивизии:

- Здравствуй, дорогой! Как у тебя, лес шумит?

- Лес шумит, но лесник свое дело знает, Дмитрий Иванович, – пробасил в ответ А.Г.Герасимов.

На проводе был командир 34-й танковой дивизии полковник И.В.Васильев. Поприветствовав его, я спросил:

«Молния», «лес», «гора» – это условные слова, услышав которые от меня командиры соединений немедленно поднимали по тревоге части и вскрывали хранившиеся в сейфах опечатанные пакеты с секретными предписаниями о выходе в район сосредоточения…».

В этих мобилизационных пакетах, должно было быть разъяснение, как вести себя в случае прямой агрессии потенциального противника, т.е. там, в пакетах должны были быть те самые планы прикрытия границы.

Опять же, по многочисленным воспоминаниям военных мемуаристов в этих планах, лежащих в пакетах, ничего сверхсекретного не содержалось. Данному войсковому соединению предписывалось то, что и являло собой предназначение Красной Армии – защита рубежей своей Родины. Надо было просто вышвырнуть вторгшегося врага со своей территории и не дать ему проникнуть вглубь страны. А все эти, якобы удары в «направлении Люблина, Демплина» и прочее, имеющиеся в Директивах, о которых ведется речь и до сих пор, не более чем ложь, с целью запутать существо дела.

Также, не надо думать, что тот командир, который вскрыл «красный» пакет, тупо уставился бы в представленный его глазам документ, как «баран на новые ворота». Что такое «красный» пакет и почему автор его так называет? Так как слово «мобилизационный» значительно длиннее в написании, то удобнее, в ряде случаев, печатать более короткое слово. А «красный» в названии, видимо потому, что на пакете была красная полоса. Но в работе, могут встречаться как то, так и другое наименование. Итак, «красный» пакет, это отложенный, на неопределенное время, приказвышестоящего начальства. Разумеется, командир данного войскового соединения знает о том, что ему предстоит делать в случае нападения врага на нашу территорию, но приказ об этом он получит через вскрытие данного пакета. А для вскрытия пакета нужен тоже приказ, который может быть получен им прямым голосовым сообщением по телефонной связи или своеобразным кодируемым радиосигналом, а может быть доставлен офицером связи вышестоящего штаба. Важен не способ доставки приказа, – он варьируется от сложившейся боевой обстановки на тот момент, а скорость доставки приказа, так как без оного, командующий любой войсковой части не вправе принимать самостоятельное решение по вскрытию «красного» пакета. Разумеется, это ведет к пассивному ожиданию неизвестности, что может быть чревато гибелью солдат и офицеров данной воинской части, так как известно, что на войне противник только и делает, что стреляет и убивает живую силу противоположной стороны. Правда, бывают исключения: как-то плен и без вести пропавший. Если с первым все понятно, но неприятно, то со вторым – и неприятно, и не понятно.

Вот, собственно и все о первом этапе обороны собственной страны. Ну, не могли же наши военные сидеть, сложа руки и молча взирать на то, как противник безнаказанно засыпал их бомбами и молотил снарядами.

Продолжу эту тему небольшим лирическим отступлением. В годы молодости, находясь в призывном возрасте, я проходил службу в Группе советских войск в Германии. Наша часть находилась на западе ГДР и располагалась недалеко от границы. Так вот боевая задача, которая была поставлена нашей части, состояла в том, чтобы совместно с соседним танковым полком продержаться, при агрессии войск НАТО, что-то около трех часов до подхода подкрепления. Если все удачно сложится, нам предписывалось продержаться еще определенное время до подхода более крупных сил из восточных районов ГДР и Чехословакии. Дальше, было уже не нашего ума дело. Мы свою задачу должны были выполнить так, как нам предписывалось по плану прикрытия данного района. Если бы мы остались живы, то нам повезло бы, если нет – таков закон воинской службы. И ни у кого из нас не возникало в мыслях, что мы являемся «пушечным мясом» или чем-то иным, что могло нас как-то унизить или оскорбить. Наоборот, нам военнослужащим внушалась уверенность в наших силах, да и мы сами чувствовали в себе решительность, что, в случае чего, уж Гансам-то, точно дадим «по соплям».

Продолжим рассказ о защите рубежей нашей Родины в далеком сорок первом. Все это происходило при внезапном нападении противника, когда время на принятие решение ограничено, но столкновение с противником неизбежно. Не можем же мы мириться с тем, что противник вторгся в пределы нашей страны и покушается, судя по всему, выражаясь дипломатическим языком, на ее суверенитет.

Что касается ссылок на, якобы, разного рода умствования «товарища Сталина», типа «не поддаваться ни на какие провокации» и «огня по противнику не открывать», то они все носят характер устных рассказов Жукова, Хрущева и других товарищей из этой когорты, которые тиражировали их, с помощью деятелей из ЦК Политбюро. Те, видимо, тоже были заинтересованы в распространении подобной информации, иначе бы мы не были знакомы с данными опусами. Никакого документального подтверждения подобных высказываний Сталина нет и вряд ли, где будет найдено. Впрочем, жизнь всегда полна неожиданностей и кто знает, может быть, и появятся из какого-нибудь архива?

Да, но мы сами, своими глазами читали разного рода документы, где черным по белому было написано, чтобы «не поддаваться на провокации противника» и «без приказа огня не открывать». Как это себе представляло высокое начальство трудно понять? В воспоминаниях бойцов и командиров Красной Армии, встретивших врага 22 июня, очень часто можно было встретить такое высказывание, что высшее командное звено запрещало открывать огонь по противнику. Более того, изымало боеприпасы, разоружало боевую технику и отдавало самые нелепые приказы, грозящие гибелью всему личному составу, прикрываясь, именем Сталина, так как приказ, дескать, шел из Москвы.

А вот и отрывок из приведенных ранее, мемуаров Болдина, подтверждающий сказанное. Куда же яснее:

«Докладываю новые данные. Выслушав меня, С.К.Тимошенко говорит:

- Товарищ Болдин, учтите, никаких действий против немцев без нашего ведома не предпринимать. Ставлю в известность вас и прошу передать Павлову, что товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам.

- Как же так? – кричу в трубку. – Ведь наши войска вынуждены отступать. Горят города, гибнут люди!

Я очень взволнован. Мне трудно подобрать слова, которыми можно было бы передать всю трагедию, разыгравшуюся на нашей земле. Но существует приказ не поддаваться на провокации немецких генералов…

Настаиваю на немедленном применении механизированных, стрелковых частей и артиллерии, особенно зенитной.

Но нарком повторил прежний приказ: никаких иных мер не предпринимать, кроме разведки вглубь территории противника на шестьдесят километров».

Такой приказ чтобы выслушать, особенно последний абзац, надо сильно стиснуть зубы. Вот таким лепили образ вождя после XX съезда партии.

Это мы рассматривали первый этап обороны. Неплохо с ним поработали военные деятели из Ставки.

Теперь наступает второй этап. Эти обобщенные данные о событиях на границе, нарком обороны и начальник Генерального штаба обязаны представить главе правительства, который являлся, на тот момент, к тому же и главой государства. Ознакомившись с полученными данными и убедившись в абсолютной точности представленных материалов, глава государства (правительства) поручает министру иностранных дел связаться с послом страны - агрессора (если, между странами существовали дипломатические отношения) и потребовать объяснения о случившемся. А в нашем случае, как нас уверяют, сам посол Шуленбург уже стучался в дверь к Молотову. Далее, нашей стороной готовится дипломатическая нота, с содержанием претензий, соответствующих текущему моменту. Если же, одна из сторон, и так понятно какая, не желает развязывания военных действий могущих привести к полномасштабной войне, то она стремиться к урегулированию отношений между сторонами, не взирая, ни на какие потери, произошедшие в начальный период конфликта на границе. После, как говориться, разберемся с возмещениями убытков сторон. Если же, противная сторона упирается «рогом» и не хочет идти на попятную, а сует под нос ноту о разрыве дипломатических отношений, то здесь, немного, посложней. Все равно, надо дать послу стакан с простой водой, чтобы попил и успокоился. Выслушать претензии и еще раз, попытаться, предотвратить свершаемую им глупость. Это главная и основная обязанность министра иностранных дел, в нашем случае, Молотова. Если же и это, не помогает, то с достоинством принять бумагу и пригрозить, что «наше дело правое, враг будет разбит и победа будет за нами!»

А как же наши войска на границе в данном конкретном случае, при нападении Германии? О них не позабыть бы за разговорами? Что им-то, прикажите делать? В зависимости от ситуации. Если боевые действия произошли на участке границы одного из округов, то сигнал должен последовать только ему, если же пальба и стрельба идет по всей границе, то сигнал идет во все округа, которые прикрывают эту часть нашей территории. Речь идет только об отражении агрессии, а не о войне, с последующей мобилизацией населения. Надо же сначала определиться с масштабом развернувшихся боевых действий.

После аудиенции с послом страны агрессора возвратиться в Кремль и доложить товарищам, что Германия, по сообщению своего посла, разрывает с нами дипломатические отношения и вступает в фазу открытого военного противостояния. Товарищи коллегиально решают, что предпринять. Или, во-первых, еще раз воздействовать на Германию через дипломатические каналы - у нас же есть свой посол в Германии Деканозов. Надо же убедиться в правомочности действий посла Шуленбурга вручившего документ о разрыве дипломатических отношений. Может, тот является германским заговорщиком, желающим спровоцировать вооруженное столкновение двух государств. Или, во-вторых, если уж так хочется повоевать, послать ее (Германию) к чертовой матери и начать ответные полномасштабные военные действия с всеобщей мобилизацией. Если товарищи в Кремле убедятся, что первый вариант не проходит – немцы не идут на попятную, то принятие второго решения и будет, по всей видимости, означать полномасштабную войну.

И то, в этом деле есть одна тонкость. А что было бы, если бы в приграничных сражениях не случилось всего того, что случилось с Красной Армией в самые первые часы и дни немецкой агрессии? Если бы немцы не захватили целыми и невредимыми, к примеру, все мосты через Неман, Западный Буг, Сан и Прут, а наши истребители встретили бы вражеские бомбардировщики в воздухе, а не сгорели бы, как многие, на земле; если бы, к примеру, 6-я и 42-я стрелковые дивизии не оказались «запертыми» в Брестской крепости, а вся наша полевая артиллерия, наоборот, оказалась бы не на полигонах, а в войсках; если бы нашим пограничникам вовремя подошла бы помощь, а красноармейцам выдали бы полный боевой запас, а не караульную норму патронов; если бы танки были заправлены горючим, а с самолетов не было бы снято вооружение. И еще многого того, что не произошло бы на границе с Красной Армией, а как раз наоборот, усилило бы ее мощь. Думается, что исходя из вышеперечисленного, немецкая армия в приграничных сражениях не смогла бы полностью развернуться и получила бы так крепко, «по зубам», что эти сражения дальше приграничных инцидентов могли бы и не развиться. Попробуй переправиться на противоположный берег, если взорван мост? Люди могут на лодках и других плавсредствах перебраться легко, а как быть с техникой, и особенно, с танками? И, таким образом, никакой полномасштабной войны с Германией, в нашем понимании, не было бы.

Вот так везде могли бы дать отпор врагу! 1941 г.

Тут вот какая, штука. Существует, якобы «письмо» Гитлера Сталину, где тот говорит, что на совместной границе Германии и СССР могут возникнуть военные конфликты и просит Сталина не придавать, им особого внимания.

«…Чтобы организовать войска вдали от английских глаз и в связи с недавними операциями на Балканах, значительное число моих войск, около 80 дивизий, расположены у границ Советского Союза (на 14 мая 1941 года – В.М.). Возможно, это порождает слухи о возможности военного конфликта между нами.

Хочу заверить Вас - и даю слово чести (И ведь, не соврал подлец, насчет чести – В.М.), что это неправда...

В этой ситуации невозможно исключить случайные эпизоды военных столкновений. Ввиду значительной концентрации войск, эти эпизоды могут достичь значительных размеров, делая трудным определение, кто начал первым.

Я хочу быть с Вами абсолютно честным (К сожалению, это обязательство, для Гитлера, было трудновыполнимым. – В.М.). Я боюсь, что некоторые из моих генералов могут сознательно начать конфликт, чтобы спасти Англию от ее грядущей судьбы и разрушить мои планы. Речь идет о времени более месяца. Начиная, примерно, с 15-20 июня я планирую начать массовый перевод войск от Ваших границ на Запад. В соответствии с этим я убедительно прошу Вас, насколько возможно, не поддаваться провокациям, которые могут стать делом рук тех из моих генералов, которые забыли о своем долге. И, само собой, не придавать им особого значения. Стало почти невозможно избежать провокации моих генералов. Я прошу о сдержанности, не отвечать на провокации и связываться со мной немедленно по известным Вам каналам. Только таким образом мы можем достичь общих целей, которые, как я полагаю, согласованы...

Ожидаю встречи в июле. (Это как понимать? Может, мечталось, что он будет на Красной площади у Мавзолея, а Сталин в кандалах на Лобном месте? – В.М.)
Искренне Ваш, Адольф Гитлер»

Очередная фальшивка, на этот раз западных спецслужб, предназначенная для прикрытия «внезапного нападения». Снова избитая тема о доверчивости нашего вождя. Но что здесь должно привлечь наше внимание, так это то, что обыгрывают тему подготовки Гитлером, видимо запасного варианта на случай непредвиденных обстоятельств на границе. А вдруг, действительно, советская граница оказалась бы «на замке». Ведь Гитлер не мог же полностью знать возможностей заговорщиков. Видимо, решил подстраховаться, на всякий случай. И ведь, если бы немцы на границе, действительно получили бы, очень мощный отпор, то Гитлеру пришлось бы сразу искать «виноватых» генералов. Думаю, что такие «жертвы» имелись, про запас.

Лексика самого письма может вызвать только усмешку. «Дружбан» Гитлер просит Сталина не обращать внимания на его «пацанов» в генеральских погонах, если те начнут «хулиганить» на границе. Если, что мол? Звони! Найдем на них управу!

Но это все мы говорили о так называемом внезапном нападении, т.е., когда Германия, без объявления войны, вторглась в пределы нашего государства. Кроме того, этот, первый вариант был идеальным, с точки зрения высокого патриотизма, самоотверженности, высокого чувства долга у командиров все уровней и рядового состава Красной Армии.

К теме вооруженных конфликтов на границе можно добавить, что с Японией у нас были военные конфликты на границах, даже целые битвы, но, тем не менее, дальше приграничных сражений дело, ведь, не пошло. Или Жуков запамятовал про Халкин-Гол 1939 года, когда военные столкновения продолжались с мая по август месяц?

Недобросовестные историки всегда Сталина стараются выставить в неприглядном виде. Вот и с историей о конфликтах на границе его пытаются представить в виде пугливого идиота, представляющего любою стрельбу на границе, как провокацию, способную вызвать, ни больше, ни меньше, как полномасштабную войну. Неужели, Сталин не понимал значение слова «провокация» применимое к действиям на границе. Одно дело, если немцы постреляли со своей стороны, а мы, как стадо баранов бездумно поперлись бы к ним через границу выяснять отношения. Разумеется, именно это, и мог иметь ввиду Сталин: о чем, заранее и предостерегал. Но другое дело, когда крупные германские войсковые соединения вламываются на нашу территорию, то язык не поворачивается назвать это провокацией. Это, извините, агрессия! И происходит это, как нам хорошо видно по сообщениям, на нашей территории. Не с хлебом же и солью должны встречать немчуру? Мы, к большому сожалению никогда не узнаем, как Сталин распорядился реагировать на массовые военные действия германских войск на нашей границе, но вариантов могло быть только два. Или дать возможность самому Наркомату обороны, в лице руководителя Тимошенко, принять решение и дать условный сигнал командующим в округа об ответных действиях или же доложить о вооруженной агрессии Германии самому Сталину. А он уже сам, должен был по получении всей информации принять решение. Скорее всего, в реалиях, существовал, именно второй вариант. Почему и идет речь, якобы, «о телефонном звонке на дачу Сталину», с тем чтобы знать, как он отреагирует на произошедшие события на границе: «Мол, тебе сообщили информацию, а ты теперь думай…» Тогда, исходя из рассказа Жукова, получается, что Сталин испугался личной ответственности за принятие решения и переносит ее на членов Политбюро, что явно не только не характерно для Сталина, но и выставляет его явным саботажником решения Политбюро. Жуков сам себе противоречит, выставляя Сталина теперь уже в роли нерешительного трусишки. Зачем, скажите, нужно Сталину собирать членов Политбюро для решения данного вопроса? Для весомости принятия решения, что ли? Так ведь идут приграничные сражения, каждая минута на счету, а сбор членов Политбюро это, своего рода, тот же саботаж, но уже в коллективном виде, не более того. Само по себе это заседание по поводу решения о подаче сигнала командующим округов будет выглядеть глупостью, так как другого решения от Политбюро, в данной ситуации, трудно ожидать. Хорошо, предположим, что Сталин, все-таки, решил перестраховаться и вынес решение на Политбюро. Какое другое решение должен был принять, сей Главный орган политической власти страны? Понятно, то же самое, если по всей границе идет стрельба. Зачем же тогда нужен этот сбор? Поэтому решение о подаче условного сигнала командующим округов о вскрытии мобилизационных пакетов вполне мог принимать и должен был принимать лично, сам Сталин. Не идиотом же он был на самом деле? А вот наделить его единоначалием, в принятии данного решения, очень даже возможно, могло уполномочить именно Политбюро. Готовилась же наша страна к войне, как бы того не хотелось Жукову. Разумеется, такое решение было вынесено значительно раньше 22 июня. Речь идет о шестом мая, когда Сталин возглавил правительство и, ко всему прочему, стал Председателем Комитета Обороны при Совнаркоме, о котором, ну никак не хотят говорить ни Хрущевы, ни Жуковы, ни прочие брехуны от истории.

Мы не должны забывать о наших заговорщиках. Разве они могли бы смириться с тем, что Красная Армия во всеоружии готова встретить врага? Не допустить этого – их основная задача.

Сталин – ключевая фигура и об этом, несомненно, и знают, и понимают заговорщики. Недаром, соратников Сталина они считали ничтожествами. Решение Политбюро о наделении Сталина единоличным правом отдать приказ о подаче сигнала командующим округов, как это не выглядит прискорбно, но играло, именно, на руку заговорщикам. Ведь ликвидация Сталина (или «изоляция» его, по причине болезни и чего-то другое) вносила бы (и внесла!) невообразимую сумятицу в ряды того же Политбюро. Теперь им самим, в отличие от Сталина, надо было принимать решение, а оно ведь, это решение, вытекало из предоставленной информации Наркома обороны и начальника Генштаба. А какую информацию могли предоставить членам Политбюро Тимошенко и Жуков, являющиеся, самыми настоящими заговорщиками? Разумеется, такую информацию, какая была выгодна только им. Они спокойно, могли водить «за нос» любое Политбюро вместе с правительством. Поэтому и была создана Ставка, в разрез действий Комитета Обороны при СНК, так как надеялись, что Сталину не удасться выбраться из той «трясины», в которую затащили Красную Армию в самые первые дни. Такого количества подлости, которую учинили наши «товарищи» из «пятой колонны» по разгрому Красной Армии хватило бы на десять Франций, вместе с Англией в придачу. Если бы не Сталин и советский народ, то нашего государства давно бы уже не было на этом свете. Поэтому Хрущев в пятьдесят шестом и брызгал с трибуны съезда ядовитой слюной на Сталина, что не получилось у него с подельниками в сорок первом.

Кроме того, не надо думать, что в то время, все Политбюро было монолитным, сплоченным коллективом способным на многое. Там тоже, были свои «подводные течения» и не все «вожди» имели во лбу семь пядей. Одни могли попасться на «крючок» заговорщиков по незнанию, другие – по злому умыслу. Все это поспособствовало той сумятице в принятии решений по отражению агрессии Германии. Поэтому, вместо сигнала в округа, заговорщики вполне могли убедить всех присутствующих в кабинете Сталина в Кремле, послать некую разъяснительную Директиву, с целью «не поддаваться на провокации», вместо того, чтобы дать врагу мощный ответный удар, даже не пересекая своей границы. К тому же, заговорщики из Генштаба, могли «затемнить» с направлением главного удара врага, с целью не оказания помощи воюющим войскам резервами, да и многое другое. Все эти действия именуются одним словом – саботаж, который приравнивается к измене Родине и попадает под расстрельную статью. Яркий пример – Западный округ. Наши высокопоставленные военные в Москве уверяют правительство, в том, что там не ведутся боевые действия, а руководству округом, наоборот, дают указания не предпринимать никаких ответных военных действий, ссылаясь, дескать, на указания Сталина. Могли ли они действовать так дерзко и безбоязненно, если бы в тот момент в Кремле находился Сталин? Конечно, нет! Правительство и Политбюро, действительно, оказались без Сталина, в довольно сложном положении: не побежишь же на границу проверять сообщение наркома обороны и начальника Генштаба. В этой связи, мы еще будем рассматривать обращение Молотова к стране, где тот «пел под чужую дудку». Обратите, к тому же, внимание, практически на бездействие власти целых четыре дня, т.е. вплоть, до того дня, как в Кремле появится Сталин.

Обо всех безобразиях начального периода войны и о том, как неприглядно вело себя военное командование высшего звена Министерства обороны и Генерального штаба очень хорошо и добротно изложено в работе О.Ю. Козинкина «Боевая готовность и Директива № 1» и в других его работах, посвященных этому периоду войны.

А как события 22 июня описывает сам Жуков? В начальном варианте мемуаров, 1969 года издания, как говорилось выше, Жуков ведет речь о военном конфликте, в более поздних изданиях, уже о войне. Сценарий событий примерно совпадает. Жуков получает информацию, уже говорилось как, и с наркомом обороны, едет в Кремль, предварительно, «позвонив» на дачу главе государства. А наши войска на границе, в это время немцы безнаказанно «мордуют». В Москве же, как нас уверяет Жуков, члены Политбюро собираются в Кремле, где происходит обсуждение сложившейся ситуации и оформляется протест Германии через министра иностранных дел Молотова. В нашем случае, Жуковский сценарий, делает отклонение от темы. В Кремле, по Жукову, должен находиться Сталин, который как всегда, выставляется человеком, неадекватно воспринимающим реальную действительность: «Надо срочно позвонить в германское посольство». Видно, вспомнил по приезду в Кремль, что такое посольство существует. А ему говорят, что посол Шуленбург, сам, дескать, рвется к нам со срочным сообщением. Всё это выглядит, как полное сборище, каких-то, недоумков, а не государственных мужей. «Принять посла, было поручено В.М. Молотову», читаем у Жукова. А что, кто-нибудь другой у нас занимался дипломатической деятельностью, а в данный момент почему-то, решили, поручить это дело Вячеславу Михайловичу? Да это была его прямая обязанность, как наркома иностранных дел, а не поручение ему, как «мальчику на побегушках». Для чего все собрались в Кремле? Выразить свою позицию к инциденту на границе и в сформулированном виде передать, через Молотова, послу Германии. А по Жукову, в его мемуарах, военные так и бряцали шпорами: грозились, порвать на части, ступившего на нашу землю, врага, а им не давали этого сделать. Но все равно, даешь войну! Тут и Молотов, почему-то очень уж быстро возвратился, после приема посла Шуленбурга. Говорит, что принял в Кремле, но почему так все ускоренно. Что? Шуленбург сунул бумагу в руку Молотову и бегом к себе в посольство, от греха подальше? Ведь была же, вроде, как пишут, некоторые историки, некая договоренность у Молотова со Сталиным, якобы, «поводить за нос» немецкого посла. Принять от него дипломатическую ноту только после начала военных действий на границе, чтобы, дескать, «не купиться» на провокацию со стрельбой, а чтобы была самая, что ни есть, открытая форма агрессии? Пусть будет так, но и это не означало бездействие, в военном отношении, т.е. не оказывать немцам никакого сопротивления. Одно, как говориться, другому не мешает.

Вообще, с нашими архивистами-документалистами, не соскучишься. В различных сборниках документов приводятся тексты телеграмм, которыми обменивались Германское МИД и посол Шуленбург в Советском Союзе. Во всех приведенных телеграммах указывается время ее приема и передачи. Кроме, разумеется, одной, самой важной телеграммы руководства Германского МИДа послу Шуленбургу от 21 июня 1941 года. Догадайтесь, дескать, сами, когда была отправлена телеграмма и когда получена. А почему? Чтобы, видимо, не нарушить хронологию Жуковского рассказа, или по каким-то другим причинам, низкопробного толка? Немного терпения: скоро дойдет очередь и до этой телеграммы.

«Германское правительство объявило нам войну», – такими были, по Жукову, слова Молотова после свидания с немецким послом. После таких слов, «И.В.Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался». При внимательном чтении данного текста в мемуарах Жукова, можно заметить, что Сталин даже не вставал со своего места. В раннем издании, Сталин просто «опустился на стул». Немцы уже рвут в клочья, скромные по военным меркам, пограничные части, «дубасят» передовые воинские части Красной Армии, а Сталин, каким его рисует Жуков, «глубоко задумался». Хорошо, что еще не заснул, а то ведь Жуков ранним утром поднял его с постели.

Вся эта хорошо нарисованная картина имеет один изъян: почему Молотов, в рассказе Жукова, возвратившись со встречи с послом Шуленбургом, не принес Германскую ноту протеста о разрыве дипломатических отношений? Это у нас в начале данной главы, при повествовании о том, как проистекали бы события 22 июня, упоминается немецкий посол с нотой. В данных мемуарах, якобы, в реально происходящих событиях в Кремле, этой ноты нет в руках у Молотова и «Сталин», что не удивительно, никак не прореагировал на ее отсутствие. Молотов-то, вернулся, по рассказу Жукова, от Шуленбурга со словами, а не с нотой. Видимо, сказанного Вячеславом Михайловичем, по Жукову, было достаточным для понимания, что Германия объявила нам войну. Тем более, что Жуковский Сталин «глубоко задумался» и, наверное, забыл спросить об этой злосчастной ноте. А Молотов, видимо, от волнения, не вынул ее из папки и не ознакомил с содержанием товарищей из Политбюро. А те, и не подумали спросить и зачитать. И так понятно, что война, что слова-то, зря тратить: еще пригодятся по жизни. Жуков, кто? – человек военный, ему на все эти дипломатические тонкости, наплевать и забыть, как говорил Чапаев. Будет он вспоминать через двадцать с лишним лет, принес Молотов ноту протеста от немцев или нет. А как же редакционная группа из докторов исторических наук и прочих военных консультантов не заметила в Жуковских мемуарах такую «мелочь», поинтересуется внимательный читатель? Разумеется, не только заметила, но и знала, что такого события в Кремле не было. Не принимал Молотов посла Шуленбурга в Кремле утром 22 июня 1941 года, поэтому и не мог он принести «товарищам по Политбюро» то, чего, как говориться не было у него, в тот момент. И наши консультанты Г.А.Деборин, П.А.Жилин, В.П.Степанов и прочие упомянутые в «Записке отделов ЦК КПСС в ЦК КПСС «Об издании военных мемуаров Г.К. Жукова», не взяли грех на душу, и не приписали сюда Молотова с нотой. Этого не было в реальной жизни. Но для того, чтобы связать концы с концами и выкрутиться с отсутствием Сталина, решили Молотова с нотой перенести на воскресение. Все же это мемуары, пусть и самого Жукова, но не научно-исследовательский труд по событиям начального периода Великой Отечественной войны.

Что, уважаемый мною читатель? Не хочется верить в то, что действительно, утром 22 июня не было встречи Шуленбурга и Молотова? К сожалению, это так! А как же нота протеста, что стало с ней? Она была вручена Молотову, но совсем в другое время, и даже не 22 июня. Об этом мы тоже поговорим, но ниже. А сейчас продолжим разговор о начале войны по Жуковским мемуарам.

Вот так, нам преподносит это начало войны с Германией, Георгий Константинович. Он еще хочет попасть в русло того сценария, о котором мы говорили выше, поэтому «оживляет» «глубоко задумавшегося» Сталина и одновременно «выдирает» фразу, видимо, или из мобилизационных пакетов командующих округов (или своей «засекреченной» директивы, уничтоженную в последствии), и вкладывает ее в уста Иосифа Виссарионовича: «… но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу».

Все это Георгий Константинович правильно написал с литературной точки зрения, недаром Сталин учил его расставлять знаки препинания. Однако есть, как всегда, одно небольшое «но». Как вспоминае т Петр Николаевич Горемыкин, один из Сталинских наркомов, той поры, Жуков находился, в это время, т.е. ранним утром 22 июня, не в Кремле, а совсем в другом месте. И вот, что Петр Николаевич сообщает историку Г.Куманеву в своем интервью, по этому поводу: «Войну я встретил в 4 часа 20 минут в здании, которое находилось напротив собора Василия Блаженного и где размещалось Главное артиллерийское управление (ГАУ). Там под председательством начальника ГАУ, заместителя наркома обороны СССР маршала Кулика заседала комиссия (созданная Комитетом обороны СССР) по вопросам наращивания мобилизационных мощностей по боеприпасам…

На этом заседании обсуждались разные проблемы об увеличении выпуска боеприпасов и их размещении по военным округам. Очень резко были поставлены вопросы генералом армии Георгием Константиновичем Жуковым. Он говорил о необходимости существенной доработки мобилизационного плана по боеприпасам, имея в виду увеличение цифровых заданий…»

А мы всё считали «Фигаро» – театральным героем. Как видите, и среди военных встречаются подобные персонажи.

Чтобы Сталин не выглядел совсем уж, откровенным глупцом, с трудом, воспринимающим действительность, писатель В. Жухрай, упомянутый выше, настаивает на своей версии происходящего: Сталин, «вопреки строжайшему запрету врача » (?) все же поехал в Кремль. Я уже приводил стихотворные слова: «Гвозди бы делать из этих людей…». Вождь «приехал», понимаешь, с высокой температурой в Кремль на свой боевой пост. Этим, видимо и объясняется вся несуразность данного Сталина в принятии политических решений. Более того, этот Сталин сам себе противоречит. Ночью предупредил профессора Преображенского, чтоб тот никому ни слова о его болезни, а сам «испытывая сильное недомогание», вдруг, явился в Кремль?

«Около 13 часов 22 июня 1941 года больной Сталин, у которого температура по-прежнему держалась за сорок, временами впадавший в полузабытье, все еще был в своем кремлевском кабинете. Выступать по радио с обращением к советскому народу в таком состоянии он, понятно, не мог. Поэтому еще утром было принято решение, что в 12 часов 22 июня 1941 года с таким обращением к советскому народу выступит Молотов. Пересиливая недомогание, Сталин пытался решать ряд важнейших и неотложных вопросов, связанных с обороной страны… Лишь вечером 22 июня 1941 года Сталин возвратился в Волынское. Каких сил потребовалось от него, чтобы выдержать прошедшую ночь и день, - никто никогда не узнает. Однако никто не догадался о подлинном состоянии Сталина. Даже проницательный Жуков».

Ну, Жукову простительно – он же не общался с профессором Преображенским, поэтому так и остался в неведении относительно состояния здоровья Сталина. Если бы знал, что Сталин временами впадал в полузабытье, то может быть сам бы, утвердил бы документ о Ставке? А то, взял бы, да, попросил бы Тимошенко, как председателя? Чего церемониться, Сталин все равно же был в «полузабытье».

Одно удивляет, как о «болезни» Сталина узнал писатель В.Жухрай? Или это его маленькая тайна?

Все же, Георгий Константинович, делает попытку объяснить читателю такое «странное» поведение Сталина в Кремле. Сразу, это ему сделать не удалось, и в первом издании мемуаров ничего об этом сказано не было. В дальнейшем редактора, подправили товарища Жукова, – видимо «проконсультировались» с врачами из Кремлевки и «напомнили» маршалу:

«Говорят, что в первую неделю войны И.В.Сталин якобы так растерялся, что не мог даже выступить по радио с речью и поручил свое выступление В.М.Молотову. Это не соответствует действительности. Конечно, в первые часы И.В.Сталин был растерян (Поэтому, видимо, и не <

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: