Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







ОПРОВЕРЖЕНИЕ ПРОТИВОПОЛОЖНЫХ МНЕНИЙ И О ТОМ, ЧТО СПРАВЕДЛИВОСТЬ НЕ ДОЛЖНА ИМЕТЬ





отношения к добродетели

[....] Из всего [вышеизложенного] ясно, что добродетель пу­стое и бесполезное слово, ничего не выражающее и не доказы­вающее, и ради нее ничего не следует делать. Ради нее не действовали и те герои, которые были названы [...]. [Они] руководствовались не добродетелью, а одной лишь пользой, к которой все и следует свести. Чтобы ответить в самых общих чертах: только то надо назвать пользой, что или лишено ущер­ба, или, по крайней мере, больше, чем ущерб [...]. В тех слу­чаях, которые я приводил, без сомнения, то добродетельнее, что полезнее. Почему предпочтительнее бежать, чем оставаться в строю, когда остальные бегут? Почему не следует щедро раз­давать (или, как я сказал бы, расточать) все имущество, но


надо π себе что-то оставить? Почему предпочтительнее не быть терпеливым, слушая злые речи, а изгнать ненавистника? Оче­видно, потому, что это полезнее для жизни, состояния и молвы. Таким образом, большие блага, т. е. те, которые заключают в себе большие выгоды, предпочитаются меньшим благам, как и меньший ущерб большему. Что же такое большие блага и что меньшие, определить трудно именно потому, что меняются времена, места, лица и прочее. Но чтобы разъяснить суть дела, я бы сказал вот что: по крайней мере, главное условие [боль­шего блага] заключается в том, чтобы быть лишенным не­счастья, опасностей, беспокойств, трудностей, стремясь к тому, чтобы быть любимым всеми, что является источником всех наслаждений. Что это такое, все понимают, и [свидетельство тому] — многочисленные книги о дружбе. И напротив, извест­но, что жить среди ненависти подобно смерти. Руководствуясь этим правилом, мы узнаем добрых и злых людей, т. е. умею­щих или не умеющих вести жизнь с наслаждением.

ГЛАВА XVI

О ТИРАНЕ ДИОНИСИИ И О ТОМ, ЧТО ПОРОКОВ ИЗБЕГАЮТ РАДИ ПОЛЬЗЫ, А НЕ РАДИ ДОБРОДЕТЕЛИ

[...] Не может быть такого, чтобы люди, за исключением глубоко несчастных и привыкших к злодеяниям, не радовались благу другого человека и, более того, сами не были причиной его радости, например спасши его от нужды, пожара, корабле­крушения, плена. На основании ежедневной практики надо научиться радоваться благам других людей и всеми силами постараться, чтобы они нас полюбили. Это случится только тогда, если мы их полюбим и будем стремиться оказать им большие услуги, если мы пренебрежем этим, то никогда не сможем вести жизнь с радостью.

ГЛАВА XXVII

О ТОМ, ЧТО БОЛЬШАЯ ПОЛЬЗА ДОЛЖНА ПРЕДПОЧИТАТЬСЯ МЕНЬШЕЙ

[...] Ты нашел на земле деньги какого-нибудь прохожего. Верни их человеку [...]. Ты возвратишь деньги не потому, что возратить их — добродетельно, но чтобы порадоваться благу человека и его радости и, кроме того, снискать расположение его и других [с тем, чтобы приобрести себе доверие]. Однако здесь необходим совет: ты должен умышленно сделать^это не наедине и не скрыто от всех, иначе это известие не дойдет До других людей. [И ты сделаешь] это ради пользы, а не ради добродетели, как я уже часто говорил. Если основание [этого поступка] для тебя в том, чтобы не причинять вреда человеку, насколько достойнее и целесообразнее мое — чтобы и ему и себе принести пользу. И хотя я действую только в собственных интересах, но при этом я хочу быть полезным другому, с тем


ill:

 


чтобы равным образом быть полезным самому себе. Так как если бы я не возвратил деньги прохожему, то был бы преступ-] никои по отношению к своему доброму имени. Но верно и то,' что если бы деньги были нужны мне для сохранения жизни,] то, по нашему мнению, возвращать их не следует. [...]

ГЛАВА XXXII ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО О ПОХВАЛЕ НАСЛАЖДЕНИЮ

Но пора воздать наконец похвалу наслаждению [...]. Ведь не только законы (о них я говорил выше) созданы для поль­зы, которая рождает наслаждение, но также города и государ­ства, где, если говорить об управлении, государя, правителя или короля никогда не избирают люди, если не в ожидании себе высшей пользы. Зачем упоминать столь многочисленные искусства (кроме свободных), которые или удовлетворяют не­обходимые потребности, или украшают жизнь, например агри­культуру [...], архитектуру, ткачество, живопись, корабельное дело, ваяние, изготовление пурпура? Разве в любом из этих искусств создается что-либо из любви к добродетели? И разве такие свободные искусства, как искусства чисел, меры, пения, рождают что-то, связанное с добродетелью? А медицина, за­нимаясь которой не стремятся ни к чему другому, кроме здоровья других людей [...] и собственной выгоды? Добавь сюда и профессию юристов, о которой можно сказать то же самое. Поэты же, как говорит Гораций, хотят другим приносить пользу или наслаждение, а себе самим выгоды; им. подобны историки, хотя и тем и другим сопутствует и какая-то выго­да. [...] А из-за чего другого, скажи, возникла дружба, столь восхваляемая во все века и у всех народов, если не из-за взаимных услуг, как, например, давать и принимать то, что требует общая польза, если не из-за радости говорить, слушать и делать вместе другие вещи? Нет никакого сомнения, что и основанием отношений господ и слуг является исключительно выгода. А что сказать об учителях и учениках? Наставники не могут относиться к ученикам с любовью, если не надеются, благодаря им, добыть себе выгоды или приумножить свою славу. Сами же ученики обычно не уважают наставников, если узнали хвастунов вместо ученых, придир вместо обходитель­ных, из чего первое относится к пользе, второе к наслажде­нию. Пойдем далее, к самому важному. Даже родителей и детей связывает цепь пользы и наслаждения. [...] Еще менее сомнений должно быть в отношении мужа и жены, братьев и сестер. Сам брак, как соединение мужчины и женщины, рож­ден, по-видимому, из обоюдного наслаждения. И когда нужно что-то сделать для родителей, детей, родственников или прочих людей по совести и усердию, даем совет: не взывать к добро­детели, как считают некоторые, а попытаться возбудить чув­ство. [...] О бессмертные боги, вас также нельзя обойти мол­чанием! Призываю в свидетели вашу веру. Кто молил вас когда-нибудь о том, чтобы ему даровали добродетель, и кто


когда-нибудь принимал обеты для ее достижения и, более того, выполнял их, кто с надеждой на это приходил в ваши храмы, ^коашал и воздвигал их? Скажу честно, я бы никогда не дро-гил вас об этом. [.,.] Что же касается других людей, то мы мо­жем видеть, что один молит о здоровье, другой о^ богатстве, тоетий о детях, четвертый о продлении жизни, иной о победе, пб отведении опасности, о власти. Поэтому такие боги, как Эскулап, Юнона, Фортуна, Марс, Юпитер, которые могут даро­вать эти блага, находятся в почете. [...]

ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ

Леонардо да Винчи (1452—1519) — великий итальянский художник, инженер и философ. Сын нотариуса и крестьянки. Работал в качестве живописца, скульптора и инженера во Фло­ренции, Милане, Риме и во Франции, где и умер. Как ученый и в особенности инженер сделал ряд замечательных открытий, на несколько веков опередивших его эпоху. Философско-мето-дологические идеи, обобщавшие научно-инженерную и худож­ническую деятельность Леонардо, содержатся в его многочис­ленных записках и манускриптах, полностью не восстановлен­ных и до настоящего времени. Нижеследующие афоризмы Леонардо и отрывки из его манускриптов (в переводе В. П. Зу­бова) воспроизводятся по изданию «Избранных естественно­научных произведений» мыслителя (М., 1955). Следует также иметь в виду, что глубокие эстетические идеи великого худож­ника, содержащиеся прежде всего в его «Книге о живописи», почти не представлены в данном издании (это относится не только к Леонардо, но и к другим философам). Отрывки, ха­рактеризующие эту сторону философского мировоззрения Лео­нардо, читатель найдет в «Памятниках мировой эстетической мысли», т. I (M., 1962).

ОБ ИСТИННОЙ И ЛОЖНОЙ НАУКЕ

«[...] Пусты и полны заблуждений те науки, которые не порождены опытом, отцом всякой достоверности, и не завер­шаются в наглядном опыте, т. е. те науки, начало, середина или конец которых не проходят ни через одно из пяти чувств. И если мы подвергаем сомнению достоверность всякой ощу­щаемой вещи, тем более должны мы подвергать сомнению то, что восстает против ощущений, каковы, например, вопросы о сущности бога и души и тому подобные, по поводу которых всегда спорят и сражаются. И поистине, всегда там, где недо­стает разумных доводов, там их заменяет крик, чего не слу­чается с вещами достоверными. Вот почему мы скажем, что там, где кричат, там истинной науки нет, ибо истина имеет одно-единственное решение, и, когда оно оглашено, спор пре­кращается навсегда. И если спор возникает снова и снова,


то эта наука — лживая и пу-1 таная, а не возродившаяся [на! новой основе] достоверность. ·· Истинные науки — те, ко-1 торые опыт заставил пройти сквозь ощущения и наложил молчание на языки спорщиков. Истинная наука не питает сновидениями своих исследо- · вателей, но всегда от первых истинных и доступных позна- i нию начал постепенно продви- j гается к цели при помощи истинных заключений, как это явствует из первых матема­тических наук, называемых < арифметикой и геометрией, т. е. числа и меры». [...]

«Астрономия и другие науки невозможны без дея­тельности рук, хотя первона­чально они и начинаются в

мысли, подобно живописи, которая сначала существует в мысли своего созерцателя и без деятельности рук не может достичь своего совершенства».

«Все наше познание начинается с ощущений». «Опыт никогда не ошибается, ошибаются только суждения ваши, которые ждут от него вещей, не находящихся в его вла­сти. Несправедливо жалуются люди на опыт, с величайшими упреками виня его в обманчивости. Оставьте его в покое и обратите свои жалобы на собственное невежество, которое за­ставляет вас быть поспешными и, ожидая от опыта в суетных и вздорных желаниях вещей, которые не. в его власти, гово­рить, что он обманчив!»

«Природа полна бесчисленных причин, которые никогда не были в опыте».

«Необходимость — наставник и опекун природы. Необходи­мость — тема и изобретательница природы, и узда, и вечный закон».

«Мудрость есть дочь опыта».

«Ни одно человеческое исследование не может назваться истинной наукой, если оно не прошло через математические доказательства. И если ты скажешь, что науки, начинающиеся и кончающиеся в мысли, обладают истиной, то в этом нельзя с тобой согласиться, а следует отвергнуть это по многим при­чинам, и прежде всего потому, что в таких чисто мысленных рассуждениях не участвует опыт, без которого нет никакой достоверности».

«Никакой достоверности нет в науках там, где нельзя при­ложить ни одной из математических наук, и в том, что не имеет связи с математикой».


«Пропорция обретается не только в числах и мерах, но также в звуках, тяжестях, временах и положениях и в любой силе, какая бы она ни была».

«Так же, как поглощение еды без удовольствия превра­щается в скучное питание, так занятие наукой без страсти засоряет память, которая становится неспособной усваивать то, что она поглощает».

«Кто спорит, ссылаясь на авторитет, тот применяет не свой ум, а скорее память. Хорошая ученость родилась от хорошего дарования; и так как надобно более хвалить причину, чем следствие, ты больше будешь хвалить хорошее дарование без учености, чем хорошего ученого без дарования» (стр. 9—13).

«Медицина есть восстановление согласия стихий, утратив­ших взаимное равновесие; болезнь есть нестроение стихий, соединенных в живом организме».

«Надобно понять, что такое человек, что такое жизнь, что такое здоровье, и как равновесие, согласие стихий, его поддер­живает, а их раздор его разрушает и губит» (стр. 20).

«...Влюбленные в практику без науки — словно кормчий, ступающий на корабль без руля или компаса; он никогда не уверен, куда плывет. Всегда практика должна быть воздвиг­нута на хорошей теории...»

«Наука — полководец, и практика — солдаты» (стр. 23).

«Хотя бы я и не умел хорошо, как они, цитировать авто­ров, я буду цитировать гораздо более достойную вещь, ссы­лаясь на опыт, наставника их наставников. Они расхаживают, чванные я напыщенные, разряженные и разукрашенные не своими, но чужими трудами, а в моих мне же самому отка­зывают; а если меня, изобретателя, презирают, насколько бо­лее должны быть порицаемы сами, — не изобретатели, а тру­бачи и пересказчики чужих произведений!» (стр. 25).

МЕХАНИКА

«Механика есть рай математических наук, посредством нее достигают математического плода» (стр. 84).

О СВЕТЕ, ЗРЕНИИ И ГЛАЗЕ

«Глаз, называемый окном души, есть главный путь, благо­даря которому общее чувство может в наибольшем богатстве и великолепии созерцать бесконечные произведения природы. А ухо — второй путь; оно становится благородным посредством повествования о вещах, видимых глазом».

«Разве ты не видишь, что глаз охватывает красоту всего мира? Он является начальником астрономии (astrologia), он создает космографию, именно он дает советы всем человече­ским искусствам и исправляет их. Он движет человека в


различные части мира, он — государь математических наук, его науки — достовернейшие. Глаз измерил высоту и величину светил, он открыл стихии и их расположение. Он дал возмож­ность прорицать грядущее по течению светил, он породил архитектуру, перспективу и божественную живопись. О пре­восходнейший из всех вещей, созданных богом! Какие хвалы могут выразить твое благородство? Какие народы, какие языки способны вполне описать твои подлинные действия? Глаз есть окно человеческого тела, чрез которое он глядит на свой путь и наслаждается красотою мира. Благодаря ему душа радуется в своей человеческой темнице, без него эта человеческая тем­ница — пытка. Благодаря ему человеческая изобретательность открыла огонь, посредством которого глаз вновь обретает то, что раньше отнимал у него мрак. Глаз украсил природу возде­ланными нивами и садами, полными отрады.

Но какая нужда распространяться мне в столь высоком и пространном рассуждении? Что не совершается посредством глаза? Он движет людей с востока на запад, он изобрел море­плавание. И он превзошел природу, ибо простые природные возможности ограничены, а труды, которые глаз предписывает рукам, — бесчисленны, как показывает это живописец, приду­мывая бесчисленные формы животных и трав, деревьев и пей­зажей» (стр. 642, 643).

«О чудесная необходимость, ты с величайшим умом по­
нуждаешь все действия быть причастными причин своих, и по
высокому и непререкаемому закону повинуется тебе в крат-
чайшем действовании всякая природная деятельность!»
(стр. 713).

О ЗЕМЛЕ И ВСЕЛЕННОЙ 1

«[...] Земля не в центре солнечного круга и не в центре 3 мира, а в центре своих стихий, ей близких и с ней соединен­ных; и кто стал бы на Луне, когда она вместе с Солнцем под нами, тому эта наша Земля со стихией воды показалась бы играющей и действительно играла бы ту же роль, что Луна по отношению к нам».

«Вся речь твоя должна привести к заключению, что Зем­ля—светило, почти подобное Луне...» (стр. 753).

БОТАНИКА

«И природа столь усладительна и неистощима в разнооб­разии, что среди деревьев одной и той же породы ни одного не найдется растения, которое вполне походило бы на дру­гое, и не только растения, но и ветвей, и листьев, и плода не найдется ни одного, который бы в точности походил на дру­гой» (стр. 854).


 

ПОМПОНАЦЦИ

Пьетро Помпонацци (1462— 1525)итальянский философ, представлявший материали­стическое направление в ари-стотелизме. Был профессором философии и медицины в уни­верситетах Падуи, Феррары и Болонъи. Важнейшее фило­софское сочинение Помпонац­ци — «Трактат о бессмертии души», появившийся в 1516 г., вызвал бурю протестов, осо­бенно со стороны церковни-ков-томистов и был публично сожжен в Венеции. Отвечая на полемические сочинения, направленные против его про­изведения, Помпонацци напи­сал «Апологию» (1518) и «За­щиту» (1519). В 1520 г. по­явилась книга «О причинах естественных действий, или о Волшебстве». Написанное в том же году произведение Помпо­нацци «О судьбе, свободе воли, предопределении и божественном провидении» было опубликовано лишь несколько десятилетий спустя. Все эти произведения написаны на латинском языке. Одна из важнейших глав «Трактата о бессмертии души» ниже впервые публикуется на русском языке. Ее перевод осущест­влен А. X. Горфункелем по изданию: P. Pomponatius. Trac-tatus de immortalitate animae. A cura di G. Morra. Bologna, 1954.

ТРАКТАТ О БЕССМЕРТИИ ДУШИ

ГЛАВА XIV, В КОТОРОЙ СОДЕРЖИТСЯ ОТВЕТ НА ВОЗРАЖЕНИЯ

Поистине тяжким и трудным кажется мне опровержение этих доводов [в защиту бессмертия души], и потому в осо­бенности, что мнение о существовании душ после смерти обще­принято, а как сказано во 2-й книге «Метафизики», трудно выступать против привычки.

Однако я хотел бы, насколько сумею, сказать нечто прав­доподобное об этом предмете.

[...] Следует принять и в особенности запомнить, что весь человеческий род может быть сравним с отдельным человеком. В человеческом же индивидууме существуют различные и многообразные члены, предназначенные для различных дейст­вий и ближайших целей, с тем, однако, чтобы все они были устремлены к единой цели; так что в чем-то они все должны


обладать общностью. Если бы нарушился этот порядок, то чеН ловек либо не существовал, либо существовал бы несоверше№ ным образом. Все же члены приспособлены к общей пользе человека, и либо они необходимы друг другу, либо по край­ней мере полезны, хотя бы иногда, и один в большей, другой в меньшей мере. Почему сердце необходимо мозгу, а мозг сердцу, и сердце необходимо руке, рука же сердцу полезна, и правая рука полезна левой, и левая правой, и всем им равно свойственна жизнь и природное тепло, и они нуждаются в [жизненном] духе и крови, как это явствует из книги «О жи­вотных» '. Помимо же того, что в них общего, каждый член имеет специальное предназначение: одно у сердца, другое у мозга, иное у печени и так далее, как в той же книге «О жи­вотных» говорит Аристотель, а более подробно — Гален в книге «О пользе частей тела». Все эти предназначения или действия неодинаковы, но одно предшествует другому, одно более, другое менее совершенно. Ибо так как сердце, по Ари­стотелю, обладает высшим благородством и первенством, то благородна и изначальна его деятельность, и то же самое можно сказать о других членах. И хотя мозг, к примеру, не столь совершенен, как сердце, в своем, однако же, роде он мо­жет обладать совершенством.

Поэтому, как все члены различаются между собой свой­ствами и размерами, так различается и каждый их род, хотя и в определенных пределах. Ведь не все сердца равновелики или подобны по теплоте, и то же относится к прочим членам. Нужно также заметить, что хотя между ними существуют великие различия, но различия эти не таковы, чтобы привести к раздору; но должно в них существовать соразмерное разли­чие. Превысив же меру, оно приведет либо к гибели индиви­дуума, либо к болезни. А если бы не было этого соразмерного различия, то индивидуум не мог бы существовать. Действи­тельно, если бы все члены были сердцем или глазом, живот­ное не могло бы существовать: как в симфониях или концер­тах, если бы все голоса были одного порядка, не возник бы ни концерт, ни наслаждение [музыкой]; и таким образом все они расположены, что ни индивидуум в целом, ни какая-либо часть его не могут быть расположены лучшим образом, нежели это существует в действительности. И как Платон в «Тимее» ска­зал, что бог дал каждому то, что наилучшим образом подобает и ему, и Вселенной, так следует думать и обо всем человече­ском роде. Ибо весь человеческий род подобен одному телу, составленному из различных членов, которые обладают раз­личным назначением, но упорядоченных на общую пользу человеческого рода, и один нечто дает другому и получает от того, кому дает, и все они взаимодействуют.

Не все могут обладать равным совершенством, но одним оно дано в большей, другим в меньшей мере. Если же уничто­жить это неравенство, род человеческий либо погибнет, либо будет лишен совершенства. Но есть у людей нечто, общее им всем или почти всем. Иначе они не были бы частями одного


рода, стремящимися к единому общему благу, как это было сказано о членах отдельного человека. Поэтому неравенство между людьми (однако же соразмерное) не должно представ­ляться раздором; но как в симфонии соразмерное различие го­лосов создает сладостное созвучие, так и соразмерное разли­чие между людьми порождает совершенство, красоту, достоин­ство и наслаждение, несоразмерность же приводит к обратному результату.

Определив это все, отметим, что все люди должны для достижения этой общей цели быть причастны трем видам ра­зума (intellectus), а именно созерцательному (speculativus), практическому (praticus), или деятельному (operativus), и действующему (factivus). Ибо нет человека, если только он не убогий и достиг должного' возраста, который не обладал бы каким-нибудь из этих трех видов разума. Ведь каждый чело­век хоть в чем-то причастен созерцанию, а быть может, и ка­кой-нибудь из созерцательных наук. [...] Что же касается дея­тельного разума, относящегося к делам нравственности, госу­дарственным и домашним, то совершенно очевидно, что каж­дому дано различие добра и зла, каждый является членом семьи и государства {...], А что до разума-действующего, то каж­дому ясно, что ни один человек не может без него существо­вать. Ибо без механических искусств и всего необходимого для жизни человек обойтись не может. Надо, однако, знать, что, хотя всякий человек не вполне лишен трех перечисленных видов разума, он обладает ими не в равной мере[...].

Возвращаясь же теперь к предмету нашего рассмотрения, мы должны сказать, что цель человеческого рода в целом за­ключается в причастности трем видам разума, благодаря кото­рым люди сообщаются между собой и живут, и один другому полезен либо необходим, подобно тому как все члены в отдель­ном человеке обладают общностью в жизненном духе и во взаимодействии. И от этой цели человек не может быть сво­боден.

Но что касается практического разума, который, собствен­но, присущ человеку, то каждый должен обладать им в совер­шенстве. Ибо для сохранения рода человеческого каждый чело­век должен быть добродетелен в нравственном отношении и, насколько возможно, избегать порока [...].

Когда же утверждают, что, [если душа смертна], состояние человека было бы хуже, чем любого животного, по моему мне­нию, это вовсе не философское рассуждение, потому что дей­ствия животных, хотя и представляются достаточными в своем роде, не являются таковыми, когда речь идет о роде мысля­щих существ. Кто предпочтет быть камнем или долголетним вороном, нежели сколь угодно низким человеком? К тому же благоразумный человек может сохранять спокойствие духа в любое время и в любом состоянии, хотя бы и мучимый телес­ными недугами. Более того, мудрый муж скорее предпоч­тет крайние несчастья и мучения пребыванию в невежестве, глупости и пороках, И неверно, что, наблюдая величайшие


тяготы, отречение от телесных наслаждений, неясное познание вещей и легкую утрату приобретенных благ, он скорее будет склонен к порокам и материальным благам, чем устремится к приобретению знаний, если муж этот поступает по велению разума. Ибо самая малая частица знания и добродетели пред­почтительнее всех телесных наслаждений и самих царств, в которых властвуют пороки и тирания. Поэтому первый довод никак не может убедить нас в бессмертии души.

[...] Когда [же] говорят, что, допустив смертность души, мы никак не должны будем предпочесть смерть, мы ответим, что это никак не следует из принятия смертности души, но сле­дует именно противоположное. Ведь в 3-й книге «Топики» сказано: «Из двух зол следует выбирать меньшее». А в 3-й книге «Этики»: «Избирать надо благо, отвергать же зло».

Поскольку же, предпочитая смерть за отечество, за друзей ради того, чтобы избежать порока, люди приобретают высо­чайшую добродетель и приносят пользу другим, так что все; одобряют такого рода деяния, и поскольку нет ничего выше и! счастливей самой добродетели, то именно ее и следует пред­почесть. Совершая же преступление, человек в высшей мере; вредит обществу, а стало быть, и себе, так как сам он есть; часть общества, и впадает в порок, что есть величайшее не-; счастье, так как он перестает быть человеком, как говорит* Платон во множестве мест «Государства», и потому этого вся-j чески следует избегать. Следуя же добродетели, человек до-ι стигает счастья, хотя бы частичного и не длительного; след-' ствием же греха является несчастье, ибо, по свидетельству Платона, порок есть несчастье, а в конечном счете — смерть,, так как благодаря совершенному преступлению не достигается бессмертие, разве что в виде бесславия и позора.

Но очевидно, что первое есть меньшее зло, чем второе.
И долгая жизнь в бесславии не предпочтительнее краткой
похвальной жизни, так как жизнь человеческая, даже самая
краткая, предпочтительнее сколь угодно долгой жизни скота.
Ведь Аристотель говорит в 1-й книге «Этики»: «Долгую жизнь
только при прочих равных условиях следует предпочесть;
кратковременной жизни»..:

В таком случае оказывается предпочтение не смерти самой, по себе, так как она —ничто, но праведному деянию, хотя за ним и следует смерть. Так что, отвергая порок, человек не от­вергает жизни, которая сама по себе — благо, но отвергает порок, следствием которого явилось бы сохранение жизни.

[...] Одни лишь философы и праведники, как говорит Пла-
тон в «Государстве» и Аристотель в IX книге «Этики», знают,
сколь велико наслаждение добродетелью и как велико несча­
стье невежества и порока [...].!

На третье же, главное возражение — что бог либо не яв-ляется правителем Вселенной, либо он —правитель несправед­ливый — надо сказать, что [из допущения смертности души] не следует ни то, ни другое. На это нужно ответить, что ни одно зло в сущности не остается безнаказанным и ни одно


благо не остается в сущности без вознаграждения. Ибо надо знать, что воздаяние и возмездие двояки: одно существенно и неотделимо, другое же отделимо и привходяще. Существенное воздаяние добродетели есть сама добродетель, которая делает человека счастливым. Ибо человеческая природа· не может достичь ничего более великого, чем сама добродетель, потому что она одна придает человеку уверенность и избавляет от вся­ческого смятения. Ведь в праведнике все согласно: ничего не боясь, ни на что не надеясь, он равно ведет себя в преуспея­нии и в бедствиях, как сказано в конце 1-й книги «Этики». И Платон в «Критоне» сказал: «С благим мужем ни в жизни, ни в смерти не может случиться никакое зло». И наоборот, то же можно сказать о пороке: ведь возмездие грешнику есть сам порок, несчастнее и низменнее которого нет ничего.

А сколько превратна жизнь злодея и как следует бежать ее, с очевидностью показал Аристотель в VII книге «Этики», где он доказывает, что злодею все враждебно: он никому не верит, ни даже себе самому, не находит покоя ни в бодр­ствовании, ни во сне и мучается тягчайшими недугами тела и духа — жалкая жизнь!

Так что ни один мудрец, как бы ни был он нищ, немо­щен телом, лишен земных благ, не предпочтет жизни тирана или какого-нибудь погрязшего в пороках властелина, но ра­зумно пожелает пребывать в своем состоянии.

Итак, всякий добродетельный человек вознаграждается своей добродетелью и счастьем. [...] Противное происходит с пороком. Поэтому ни один злодей не остается безнаказанным, поскольку сам порок ему наказание. [...]

На четвертое возражение — относительно того, что, [если принять смертность души], почти вся Вселенная окажется введенной в заблуждение, так как все законы [религии] пола­гают душу бессмертной, то на это можно сказать, что если целое есть не что иное, как совокупность частей, как многие полагают, и если нет человека, не подверженного заблужде­нию, как говорит Платон в «Государстве», то не только не грешно, но даже и необходимо допустить, что заблуждается либо весь мир, либо по крайней мере большая его часть.

Ибо, предположив, что существуют лишь три религии, а именно Христа, Моисея и Магомета, придется признать, что либо все они ложны, и тогда обманут весь мир, либо ложны хотя бы две из них, и тогда в заблуждении пребывает большая его часть.

Надо, однако, знать, что, как говорят Платон и Аристо­тель, политика есть врачевание душ и намерение политика заключается в том, чтобы сделать человека скорее праведным, нежели ученым. Но идти к достижению этой цели нужно в соответствии с различиями между людьми разного ума. Ибо одни благородны, обладают от бога доброй природой, склонны к добродетели единственно из-за ее благородства и отвра­щаются от пороков единственно из-за их гнусности. И эти


люди (хотя они крайне немногочисленны) наилучшим образом предрасположены к добродетельной жизни.

Другие же менее расположены [к добру], и они помимо благородства добродетели и низости порока поступают пра­ведно также и из-за наград, почестей и похвал и бегут поро­ков из-за наказаний, таких, как бесчестье и позор. И эти нахо­дятся на второй ступени.

Иные в надежде на некое благо и из страха перед физи­ческим наказанием становятся добродетельными, и поэтому, чтобы они следовали такой добродетели, политики учредили денежные награды и почести и прочее в этом роде, а чтобы они избегали пороков, учредили наказания — либо денежные, либо по отношению к чести и телу, то ли убивая преступника, то ли лишая его каких-либо членов.

Некоторые же вследствие жестокости и подлости своей природы не движимы ничем из сказанного, как учит повсе­дневный опыт. Поэтому и положили, чтобы праведникам было в иной жизни вечное воздаяние, а грешникам — вечное воз­мездие, чтобы в величайшей мере их устрашить.

Большая же часть людей если и поступает хорошо, то скорее из страха вечных мучений, нежели в надежде, на веч­ное блаженство, так как мучения нам более знакомы, чем эти вечные блага.

И так как эта выдумка может пойти на пользу всем лю­дям, на какой бы ступени они ни находились, законодатель, видя склонность людей к злу и стремясь к общему благу, по­становил, что душа бессмертна, заботясь не об истине, _ но только о добронравии, чтобы наставить людей в добродетели. Поэтому политика не должно за это винить. Ибо как врач многое выдумывает, чтобы вернуть больному здоровье, так и политик сочиняет притчи, чтобы исправить граждан. Ведь в этих притчах, как говорит Аверроэс в Прологе к 3-й книге «Физики», не заключена, собственно, ни истина, ни ложь. По­добным же образом и няньки ведут своих воспитанников к тому, что считают полезным детям. Если человек здоров и умом и телом, то ни врач, ни нянька не нуждаются в подоб­ных выдумках. Так что если бы все люди находились на ука­занной первой ступени, то они и при том, что душа смертна, поступали бы праведно. Но почти никто не обладает та­ким предрасположением [к добру]. Поэтому необходимо было использовать иные способы. В этом нет ничего дурного, так как природа человеческая почти полностью погружена в мате­рию и лишь в малой мере причастна разуму, человек дальше отстоит от духовных сущностей, [«интеллигенции»], чем боль­ной от здорового, ребенок от мужа и невежда от мудреца. Не удивительно поэтому, что политик прибегает к подобным сред­ствам.

[...] На восьмое же, и последнее, возражение, что порочные и бесчестные люди, сознающие свои преступления, считали душу смертной, а святые и праведные — бессмертной, нужно сказать, что далеко не всегда негодяи придерживались мне-

•84


ния о смертности души и далеко не всегда благоразумные люди считали ее бессмертной. Мы ведь с очевидностью наблю­даем, что многие дурные люди являются верующими, хотя и соблазняемы страстями. В то же время многие люди святой и праведной жизни полагали душу смертной [...].

Следует учесть и то, что многие мужи считали душу смертной, но писали, что она бессмертна. Они поступали так из-за склонности к злу людей, которые лишь в малой мере причастии или совсем не причастны разуму и, не зная и не любя духовных благ, склоняются только ко благам земным. Поэтому их необходимо врачевать такого рода выдумками, подобно тому как врач обращается с больным, а нянька с не­разумным ребенком.

На этих основаниях, я полагаю, могут быть разрешены и иные возражения. Так, из того, что сказано, очевиден ответ на обычное рассуждение, что если душа смертна, то человек должен целиком предаться телесным наслаждениям, совер­шать любое зло ради своей личной пользы и бесполезно было бы богопочитание, и вознесение молитв, и жертвоприношения, и прочее в том же роде. Ибо так как человеку естественно стремиться к счастью и избегать несчастья, а счастье, как сказано, состоит в добродетельных деяниях, несчастье же в преступлениях и так как богопочитание, вознесение молитв и жертвоприношения являются в высшей степени добродетель­ными деяниями, то мы и должны всеми силами к ним устрем­ляться. И напротив, кражи, грабежи, убийства, низменные на­слаждения являются пороками, которые превращают человека в скотину и лишают его человеческой природы, так что мы должны всячески воздерживаться от них.

И особое внимание надо обратить на то, что действующий праведно, не ожидая никакой иной награды, кроме самой добродетели, поступает намного добродетельней и честней, не­жели тот, кто ожидает сверх добродетели какой-то еще на­грады. 'И кто избегает порока из-за его гнусности, а не из страха наказания, положенного за порок, очевидно, более до­стоин похвалы, нежели тот, кто избегает порока только' из страха наказания.

Грех ненавидят благие, любя добродетель. Грех ненавидят дурные, страшась наказаний.

Поэтому считающие душу смертной гораздо лучше защи­щают добродетель, нежели те, кто полагает ее бессмертной. Ведь надежда на воздаяние и страх возмездия привносят в душу нечто рабское, что противоречит самим основаниям до­бродетели.

Для подкрепления этого мнения следует знать, что, как учит Аристотель в книге «О происхождении животных», при­рода действует постепенно и упорядоченно, таким образом, что не соединяет непосредственно крайность с крайностью, но между крайностями располагает среднее. Так, мы видим, что между травами и деревьями посредствуют кустарники, между


растениями и животными — неподвижные живые существа вроде устриц и других в том же роде [существ] и так дальше по восходящей линии. То же внушает нам и блаженный Дио­нисий [Ареопагит] в 7-й главе книги «Об именах божьих», го­воря, что божественная мудрость соединяет пределы высших природ с началами низших. Человек же, как сказано, есть со­вершеннейшее животное. Поэтому среди материальных вещей человеческая душа занимает первое место и, следовательно, будучи соединенной с нематериальными, является средней между ними. Среднее же в сравнении с крайностями именуется по отличию от них. Поэтому в сравнении с нематериальными сущностями душа может считаться материальной, а в сравне­нии с материальными — нематериальной. И она не только до­стойна такого наименования, но и причастна свойствам край­ностей: ведь по сравнению с белым зеленое не только име­нуется черным, но и воспринимается глазом как черное, хотя и не в такой сильной мере.

Поэтому и душа человека обладает как свойствами духов­ных сущностей, [«интеллигенции»], так и свойствами материаль­ных вещей. Благодаря чему, когда она совершает действия, в которых согласуется с духовными сущностями, она именуется божественной и превращается в божество; когда же действует подобно животным, как бы превращается в животное: ведь за коварство называют ее змеей или лисой, за жестокость — тигром и так далее.

Ибо нет ничего в мире, что хоть каким-нибудь свойством не могло бы иметь общего с человеком, почему заслуженно называют его микрокосмом,' или малым миром. Ведь говорят некоторые, что великое чудо есть человек, поскольку он яв­ляется всем миром и способен обратиться в любую природу, так как дана ему власть следовать любому, какому пожелает, свойству вещей. Справедливо ведь говорили древние в своих притчах, утверждая, что некоторые люди







Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.