КРОТОН: ПИФАГОРЕЙСКОЕ БРАТСТВО

«Достигнув Италии, он появился в Кротоне и сразу привлек там всеобщее уважение как человек, много странствовавший, многоопытный и дивно одаренный судьбою и природою: с виду он был величав и благороден, а красота и обаяние были у него и в голосе, и в обхождении, и во всем. Сперва он взволновал городских старейшин; потом, долго и хорошо побеседовав с юношами, он по просьбе властей обратил свои увещевания к молодым; и наконец, стал говорить с мальчиками, сбежавшимися из училищ, и даже с женщинами, которые тоже собрались на него посмотреть. Все это умножило громкую его славу и привело к нему многочисленных учеников из этого города, как мужчин, так и женщин, среди которых достаточно назвать знаменитую Феано; даже от соседних варваров приходили к нему цари и вожди...

Он так привлекал к себе всех, что одна только речь, произнесенная при въезде в Италию, пленила своими рассуждениями более двух тысяч человек; ни один из них не вернулся домой, а все они вместе с детьми и женами устроили огромное училище в той части Италии, которая называется Великой Грецией, поселились при нем, а указанные Пифагором законы и предписания соблюдали ненарушимо как божественные заповеди».

Так описывал приезд Пифагора в Кротон в сочинении «Жизнь Пифагора» древнегреческий философ Порфирий. Но столь же восторженно писали о кротонском периоде Пифагора не только его поздние биографы Порфирий, Диоген Лаэртский[30] и Ямвлих, но и ранние, жившие в V в. до н. э., те кто если не сами видели Пифагора, то вполне могли общаться с его непосредственными учениками. Однако от этих свидетельств остались лишь жалкие обрывки. Известно, например, что древнегреческий философ-материалист Демокрит (ок. 460 — ок. 370 до н. э.) написал j сочинение «Пифагор», в котором высказывал свое восхищение самосским мудрецом. Увы, из 70 сочинений Демокрита до нас дошло лишь около 300 небольших фрагментов.

Итак, с приездом Пифагора в Кротон начинается самый славный период его биографии. Возраст акме — вершина творческих сил человека — стал и временем расцвета философии Пифагора.

Кротон был древнейшей ахейской колонией на юге Аппенинского полуострова. Предание рассказывает, что часть ахейцев, возвращавшихся с Троянской войны, была занесена ветрами в эти края. Ахейцы вылезли осмотреть незнакомый берег. Плывшие с ними троянские женщины, измотанные бурей, завидев наконец уютные берега, сожгли покинутые мужчинами корабли. Выбора не было — пришлось обосновываться на новом месте, благо земля оказалась здесь на диво плодородной. За первыми поселенцами потянулись и другие. Так возник Кротон и еще множество греческих колоний на юге Италии.

Кротон и соседствующий с ним Сибарис, расположенные в наиболее плодородных местах, быстро распространили свое влияние не только вдоль побережья, но и в глубь полуострова. Неподалеку от современного Неаполя Сибарис основал город Посидонию (у римлян Пестум), который сегодня знаменит прекрасно сохранившимся храмом Посейдона (рис. 31). Храм Посейдона в Пестуме — классический образец дорийского ордера в архитектуре Греции. Полный строгого величия, мощный и, быть может, несколько тяжеловатый, он сохранил для нас ауру величия и силы, которой во времена Пифагора отличалась Великая Греция.

В Кротоне Пифагор учредил нечто вроде религиозно-этического братства или тайного монашеского ордена, члены которого обязывались вести так называемый пифагорейский образ жизни. Это был одновременно и религиозный союз, и политический клуб, и научное общество. Основу пифагорейского союза, скорее всего, составили многочисленные братства орфиков. Орфики были близки Пифагору по духу, и он сумел объединить их в единый религиозно-политический союз. Таким образом, семена учения Пифагора упали на подготовленную орфиками почву, и именно поэтому союз быстро завоевал в Кротоне широкую известность и стал ведущим центром духовной и общественной жизни полиса.

Чем же объясняется феноменальная популярность Пифагора в Кротоне? По-видимому, прежде всего незаурядными личными качествами философа, его умением увлечь за собой людей. Для эмигранта из далекого Самоса ораторское искусство на первых порах было, пожалуй, единственным средством в борьбе за признание. Конечно же, и ореол вечного странника, а возможно, и мученика, вобравшего в себя мудрость великой восточной культуры, придавал образу Пифагора особую притягательную силу (рис. 32).

Рис. 32. Рафаэль. Пифагор в окружении учеников. Прорисовка фрагмента фрески. Афинская школа. 1510—1511. Рим. Ватиканский дворец.

Но не только сила личности и мудрость Пифагора, но и высокая нравственность проповедуемых им идей и жизненных принципов притягивала к нему единомышленников. Поначалу именно талант политического оратора и религиозного проповедника, а не мудрость философа и тем более естествоиспытателя принесли Пифагору успех. Нравственные принципы и правила, проповедуемые Пифагором, и сегодня достойны подражания.

«Для всех, и для многих и для немногих, было у него на устах правило: беги от всякой хитрости, отсекай огнем, железом и любым оружием от тела болезнь, от души — невежество, от утробы — роскошество, от города — смуту, от семьи — ссору, от всего, что есть, — неумеренность».

«Вещей, к которым стоит стремиться и которых следует добиваться, есть на свете три: во-первых, прекрасное и славное, во-вторых, полезное для жизни, в-третьих, доставляющее наслаждение. Наслаждение имеется в виду не пошлое и обманчивое, но прочное, важное, очищающее от хулы. Ибо наслаждение бывает двоякого рода: одно, утоляющее роскошествами наше чревоугодие и сладострастие, он уподоблял погибельным песням Сирен, а о другом, которое направлено на все прекрасное, праведное и необходимое для жизни, которое и переживаешь сладко, и, пережив, не жалеешь, он говорил, что оно подобно гармонии Муз».

Эти два отрывка из «Жизни Пифагора» Порфирия рисуют высокий нравственный облик великого эллина. Есть две поры, учил Пифагор, наиболее подходящие для размышлений: когда идешь ко сну и когда пробуждаешься ото сна. И в тот и в другой час следует потребовать от себя отчета во всем происходящем, окинуть мысленным взором все, что сделано и что предстоит еще сделать. День пифагорейцу надлежало заканчивать стихами:

Прежде чем на три вопроса о деле дневном не ответишь:

Что я сделал? чего не сделал? и что мне осталось сделать?

Прежде чем встать от сладостных снов, навеваемых ночью,

Думой раскинь, какие дела тебе день приготовил.

Не правда ли, эти стихи современны и по прошествии двух с половиной тысячелетий?!

Система морально-этических правил, завещанная своим ученикам Пифагором, была собрана в своеобразный моральный кодекс пифагорейцев — «Золотые стихи». «Золотые стихи» переписывались и дополнялись на протяжении всей тысячелетней истории античности, а затем и в эпоху средневековья и Возрождения. В XVIII — XIX вв. «Золотые стихи» были особенно популярны в России. В 1808 г. в Санкт-Петербурге вышла карманного формата книжечка «Пифагоровы законы и нравственные правила», начинавшаяся словами:

Пифагор есть законодатель всего человеческого рода.

Вот некоторые извлечения из этой книжечки, содержащей 325 Пифагоровых заповедей:

Сыщи себе верного друга; имея его, ты можешь обойтись без богов.

Юноша! Если ты желаешь себе жизни долгоденственной, то воздержи себя от пресыщения и всякого излишества.

Юные девицы! Памятуйте, что лицо лишь тогда бывает прекрасным, когда оно изображает изящную душу.

Не гоняйся за счастьем: оно всегда находится в тебе самом.

Не пекись о снискании великого знания: из всех знаний нравственная наука, быть может, есть самая нужнейшая; но ей не обучаются.

Сегодня абсолютно невозможно сказать, какие из сотен подобных заповедей восходят к самому Пифагору. Но совершенно очевидно, что все они выражают вечные общечеловеческие ценности, которые остаются актуальными всегда, покуда жив человек.

Следуя этим правилам, Пифагор выработал для себя и своих учеников особый распорядок дня. Встав до восхода солнца, пифагорейцы шли на морской берег встречать рассвет. Кротон расположен на восточном берегу Аппенинского полуострова, и солнце встает там прямо из моря. В утренней прохладе священной рощи обдумывали пифагорейцы труды предстоящего дня, после чего делали гимнастические упражнения и принимали завтрак. Сам Пифагор в утренние часы часто успокаивал душу игрой на лире и пением стихов Гомера. Многолюдным сборищам он предпочитал уединенные прогулки с двумя-тремя учениками, замечая при этом, что «где тише всего, там и лучше всего». В конце дня следовали совместная прогулка, морское купание и ужин. После ужина — возлияние богам и чтение. Читал обычно самый младший, а самый старший комментировал прочитанное.

Как видим, пифагорейцы с равным усердием заботились и о физическом, и о духовном развитии. Именно в пифагорейской среде родился термин калокагатия (καλο-κ’αγαθία — от καλόν — прекрасное и ’αγαθόν — добро), обозначавший греческий идеал человека, сочетающего в себе эстетическое (прекрасное) и этическое (добро) начала, гармонию физических и духовных качеств.

Гармония духовного и физического, взлелеянная пифагорейцами, давала прекрасные всходы. Не случайно среди дошедших до нас имен олимпийских победителей древности так много кротонцев: шестикратный победитель Олимпийских игр среди борцов ученик Пифагора Милон; легендарный прыгун Фаилл, согласно преданию, прыгнувший в длину на 55 дельфийских стоп (16,3 м), и др. Как сообщает Страбон, однажды на Олимпийских играх все семь победителей в беге на одну стадию оказались кротонцами. В те времена в ходу были поговорки: «Последний из кротонцев — первый из остальных греков» или «Здоровее кротонца», что означало высшую степень физического совершенства.

На протяжении всей истории Древней Эллады калокагатия оставалась своеобразным культом для древних греков и от них перешла к древним римлянам (вспомним римское: «Mens sana in corpore sano» — «В здоровом теле здоровый дух»).[31]

Пифагор, предписывая чтить старейших, «ибо всюду предшествующее почетнее последующего», учил почитать родителей, высоко ценил дружбу, считая, что у друзей все общее и что друг — это второе «я». Эти и многие другие заповеди и составляли основу пифагорейской этики.

Даже философия для Пифагора была не просто умственным любомудрием, но и особой системой жизненных правил. Для философа-пифагорейца недостаточно было лишь теоретически любить мудрость. Любовь к мудрости должна была охватывать не только ум, но и все существо философа, подчиняя его себе и делая его аристократом духа и добродетели. Эта мысль нашла прекрасное выражение в одной из сентенций Пифагора: «Одни приходят на Олимпийские игры, чтобы состязаться, другие, чтобы покупать или продавать, а третьи, чтобы смотреть,— это люди высшей категории».

Кстати, изобретение самого термина философия (φιλο-σοφία) традиция приписывает Пифагору. Пифагор видел себя не обладателем истины, а лишь человеком, стремящимся к ней как к недостижимому идеалу. Поэтому Пифагор утверждал, что он не есть воплощение мудрости — мудрец (софос — σοφός), а лишь любитель мудрости — любомудр (философ — φιλόσοφος).

По преданию, слово космос, первоначально обозначавшее у греков порядок, надлежащую меру, прекрасное устройство, Пифагор впервые употребил в его сегодняшнем смысле для определения всего мироздания. Тем самым Пифагор хотел подчеркнуть важнейшую сторону мироздания — его упорядоченность, организованность, симметрию, а значит, и красоту. Ведь пифагорейцы исходили из своего главнейшего тезиса о том, что «порядок и симметрия прекрасны и полезны, а беспорядок и асимметрия безобразны и вредны». Но красота макрокосмоса — Вселенной, верили пифагорейцы, открывается лишь тому, кто ведет правильный, «прекрасно устроенный» образ жизни, т. е. кто в своем внутреннем микрокосмосе поддерживает порядок и красоту. Следовательно, пифагорейский образ жизни имел прекрасную «космическую» цель — перенести гармонию мироздания в жизнь самого человека.

Но вместе с этими благородными и, к сожалению, отнюдь не достигнутыми современным человечеством истинами было в учении Пифагора и много мистического, туманного и просто смешного не только для наших современников, но и для современников Пифагора. Среди такого рода доктрин было восходящее к орфикам учение о бессмертии души, о посмертном переселении души человека в животных, о том, «что все рожденное вновь рождается через промежутки времени, что ничего нового на свете нет и что все живое должно считаться родственным друг другу».

Учение о переселении душ — метемпсихоз[32] — было подвергнуто язвительной критике еще современником Пифагора поэтом и философом Ксенофаном (VI — V вв. до н. э.), который свел религиозную идею Пифагора к анекдотической ситуации:

Раз он проходит и видит — визжит от побоев собачка,

Полно, не бей! В этом визге покойника милого голос,

Впрочем, есть основания считать, что критика Ксенофана имела скорее личные мотивы: Ксенофан, как и Пифагор, эмигрировал в Великую Грецию, жил в соседнем с Кротоном полисе Элея, однако если последний имел в Кротоне фантастический успех, то первому в Элее приходилось зарабатывать на хлеб пением поэм Гомера.

Из учения о переселении душ следовали и предписания, запрещающие убивать животных и питаться их мясом, так как в животном могла обитать душа умершего человека. Легко понять, что энергичным грекам, чей организм требовал высококалорийной пищи, это табу Пифагора приходилось не по душе. Да и сам Пифагор, готовя Евримена к Олимпийским играм, вынужден был нарушать его. Поэтому греки весьма прохладно принимали эту часть пифагорейского учения и не упускали случая вспомнить Пифагору его собственные прегрешения, о чем свидетельствует, например, эпиграмма Диогена Лаэртского:

Был Пифагор мудрецом, и таким, что мяса не трогал

Но угощал им других. Я дивлюсь мудрецу: как же сам он,

Не соблазняясь, других прямо толкал на соблазн.

Вообще, светлому мироощущению грека были чужды «потусторонние» метафизические учения типа учения о переселении душ, его часто осмеивали и при первом удобном случае приписывали иностранным влияниям.

Да, по существу так оно и было. В пифагорейском учении о метемпсихозе многие историки видят доказательство тому, что Пифагор был в Египте. Это доказательство прежде всего опирается на труд Геродота, в котором отец истории сообщает, что египтяне первыми из людей создали учение о посмертном круге души: «Когда умирает тело, душа переходит в другое существо, как раз рождающееся в тот момент. Пройдя через тела всех земных и морских животных и птиц, она снова вселяется в тело новорожденного ребенка. Это круговращение продолжается три тысячи лет. Учение это заимствовали некоторые эллины как в древнее время, так и недавно. Я знаю их имена, но не назову». Исследователи античности сходятся в том, что Геродот здесь имеет в виду Пифагора, однако не называет его имени, памятуя о тайном эзотерическом (’εσωτερίκός — внутренний, сокровенный) характере учения философа. Сам Геродот испытывал к Пифагору глубочайшее уважение и в другом месте своей «Истории» называет его «величайшим эллинским мудрецом».

Египетские влияния просматриваются и во многих других внешних и внутренних сторонах жизни пифагорейского братства. Как и египетские жрецы, пифагорейцы запрещали употреблять в пищу бобы и даже прикасаться к ним. Ямвлих рассказывает, как однажды отряд из тридцати воинов сиракузского тирана Дионисия напал на дороге из Тарента в Метапонт на десятерых пифагорейцев. Завязался неравный бой, и вскоре безоружные пифагорейцы были вынуждены отступить, ибо, как говорит Ямвлих, «храбрость состоит в точном знании, когда и где силе уступить или противиться должно». Пифагорейцы отступили и легко оторвались бы от погони, но на пути им попалось поле, засеянное бобами. Свято следуя заветам учителя, они не могли ступить на это поле, вновь приняли неравный бой, и все погибли. Остывшие после боя сиракузяне весьма огорчились, что никого не взяли в плен, и тут им попались еще двое пифагорейцев — кротонец Милиас со своей беременной женой Тимихою. Сиракузские разбойники пленили безвинную пару и препроводили их к Дионисию. Тиран выразил лицемерное сожаление о случившемся и пригласил Милиаса быть его соправителем. Получив твердый отказ, Дионисий сказал: «Ответствуйте мне только на один вопрос, после чего отпущу я вас с честью и славою домой: почему ваши друзья предпочли смерть бегству через бобовое поле?» «Друзья мои, — отвечал Милиас, — решили лучше умереть, нежели прикоснуться к бобам; а я скорее умру, чем объявлю причину, по которой мы к бобам не прикасаемся».

Любезность Дионисия иссякла, а любопытство, напротив, разгорелось, и он приказал принести орудия пыток. Начать решено было с несчастной Тимихи, а муж ее должен был смотреть на муки своей жены. Однако, исполненная геройского духа, пифагореянка упредила палачей: она откусила себе язык и плюнула его в лицо тирану — теперь она ничего уже не сможет сказать ему!

К сожалению, у нас нет уверенности в том, что этот подвиг пифагореянки не есть лишь красивая легенда. Настораживает и тот факт, что эту же историю описал за сто лет до Ямвлиха и Диоген Лаэртский, у которого на месте пифагореянки Тимихи оказывается элейский философ Зенон, автор знаменитых апорий. Но бесспорным остается то, что и Диоген, и Ямвлих рисуют философов людьми высочайшей нравственной силы. Бесспорным является то, что обожаемая философами мудрость не только просветляет их разум, но и очищает душу, возносит ее на недосягаемые высоты и делает возможными поступки, невозможные для других.

А все-таки почему пифагорейцам нельзя было прикасаться к бобам? Как нам представляется, этого толком не знали ни погибшие пифагорейцы, ни героическая Тимиха. Согласно одному из орфических мифов, бобы произошли из капель крови растерзанного Диониса-Загрея, поэтому их и запрещалось есть. В целом же все эти истории только лишний раз нам напоминают, что жили пифагорейцы очень давно — два с половиной тысячелетия назад, что ясный ум и высокая нравственность окутаны были в сознании древнего человека красивой сказочной пеленой. Как далеко с тех пор подвинулся разум человечества и сколь ничтожны на этом фоне его успехи в сфере нравственного!

Забота о чистоте духа не заслоняла для пифагорейцев заботу и о чистоте тела. Как и египтяне, пифагорейцы пеклись о чистоте тела и чистоте одежды. Сам Пифагор всегда облачался в ослепительно белые одежды, подобно египетским жрецам, и любил носить восточный тюрбан (рис. 33). Возможно, жреческой замкнутостью объясняется и тайный характер всего пифагорейского учения.

Рис. 33. Пифагор(?). Бронзовый бюст. Римская копия с греческого оригинала IV в до н. э. (?) из Вилла деи Папири в Геркулануме. Неаполь. Национальный музей.

Здесь мы подошли к едва ли не самому «больному» месту всего «пифагорейского вопроса». Поскольку учение Пифагора было тайным, то оно, видимо, не записывалось. Вот почему не сохранилось ни одной строчки трудов самого Пифагора, да скорее всего он их просто и не писал. В силу этого, а также в силу существовавшей в античности традиции приписывать результаты открытий учеников своему учителю сегодня невозможно определить, что сделал в науке сам Пифагор, а что — его ученики и последующие представители пифагорейской школы. Древние верили, что идеи, подобно вину, только улучшаются с возрастом. Поэтому ученики щедро приписывали свои открытия учителям, которые чаще всего об этих открытиях и не подозревали.

Споры вокруг «пифагорейского вопроса», начатые еще Аристотелем, ведутся третье тысячелетие, однако общего мнения не существует и сегодня. Достаточно сказать, что два крупнейших современных авторитета в истории античной науки — голландец Бартел ван дер Варден и немец Отто Нейгебауэр — принципиально расходятся в оценке деятельности Пифагора. Вот почему вместо слов «учение Пифагора» принято осторожно говорить «пифагорейское учение», «пифагореизм», как это сделано в заглавии второй части настоящей книги.

Ритуал посвящения в члены пифагорейского братства был окружен множеством таинств, разглашение которых сурово каралось. «Когда к нему приходили младшие и желающие жить совместно, — рассказывает Ямвлих, — он не сразу давал согласие, а ждал, пока их не проверит и не вынесет о них свое суждение». Но и попав в орден после строгого отбора и испытательного периода, новички могли только из-за занавеса слушать голос учителя, видеть же его самого разрешалось только после нескольких лет очищения музыкой и аскетической жизнью. Впрочем, это не был суровый христианский аскетизм, умерщвляющий плоть. Пифагорейский аскетизм для новичка сводился прежде всего к обету молчания. «Первое упражнение мудреца, — свидетельствует Апулей, — состояло у Пифагора в том, чтобы до конца смирить свой язык и слова, те самые слова, что поэты называют летучими, заключить, ощипав перья, за белой стеною зубов. Иначе говоря, вот к чему сводились начатки мудрости: научиться размышлять, разучиться болтать». Не правда ли, прекрасный совет философ Пифагор дает современным философам!

Обет молчания, даваемый пифагорейцами, нашел отражение в символе — «Бык на языке», что на современный лад означает «Держи язык за зубами». Вообще, пифагорейцы имели множество символических изречений, смысл которых часто был непонятен и неоднозначен. Собрание этих изречений-символов, называемых акусмами (ακουσμα — услышанное), заменяло собой устав общества. В основном акусмы регулировали скорее внешнюю сторону жизни пифагорейцев, тогда как «Золотые стихи» ставили целью их нравственное совершенствование. Вот некоторые из пифагорейских акусм и их толкования:

Сердце не ешь (т. е. не подтачивай душу страстями или горем).

Огня ножом не вороши (т. е. не задевай гневных людей).

Через весы не шагай (т. е. не нарушай справедливости).

Уходя, не оглядывайся (т. е. перед смертью не цепляйся за жизнь).

Не садись на хлебную меру (т. е. не живи праздно).

Будь с теми, кто ношу взваливает, а не с теми, кто ее сваливает (т. е. живи в труде).

Ласточек в доме не держи (т. е. не привечай в доме шептунов и доносчиков).

Впрочем, есть мнение, что первоначально пифагорейские акусмы понимались в прямом смысле, а их толкования были надуманы позднее. Например, первая акусма отражала общий пифагорейский запрет на животную пищу, тем более сердце — символ всего живого; последнюю акусму часто связывали с мифом о Прокне и Филомене[33] и т. д.

Но главным пифагорейским символом — символом здоровья и опознавательным знаком — была пентаграмма, или пифагорейская звезда, — звездчатый пятиугольник, образованный диагоналями правильного пятиугольника. Пентаграмма обладает замечательными математическими свойствами, которые мы рассмотрим во второй части книги. Она содержит все пропорции, известные пифагорейцам: арифметическую, геометрическую, гармоническую и так называемую золотую. Видимо, поэтому пентаграмма и была выбрана в качестве главного пифагорейского символа.

Поразительным является и еще одно обстоятельство. Звездчатый пятиугольник обладает поворотной симметрией пятого порядка. Но именно этот тип симметрии наиболее распространен в живой природе (вспомним цветы незабудки, гвоздики, колокольчика, вишни, яблони, малины, рябины и т. д.) и принципиально невозможен в кристаллических решетках неживой природы. Симметрию пятого порядка называют симметрией жизни; это своеобразный защитный механизм живой природы против кристаллизации, против окаменения, за сохранение живой индивидуальности. И именно геометрическую фигуру с симметрией пятого порядка пифагорейцы выбирают в качестве символа здоровья и жизни! Что это — случайное совпадение или проницательный взгляд пифагорейцев заметил и эту особенность живой природы?!

Нарисованная пентаграмма была тайным знаком, по которому пифагорейцы узнавали друг друга. Согласно легенде, когда один пифагореец умирал на чужбине и не мог расплатиться с гостеприимным хозяином дома, ухаживавшим за ним, он велел хозяину нарисовать на стене своего дома пентаграмму. «Если когда-нибудь мимо пойдет пифагореец, он обязательно сюда заглянет»,— сказал умиравший. Действительно, через несколько лет другой странствующий пифагореец увидел знак, расспросил о случившемся хозяина и щедро вознаградил его.

О верности пифагорейцев долгу повествует и другое предание. Все тот же Дионисий, жестокий тиран Сиракуз, который, конечно же, в тайниках души ощущал разницу между собой и пифагорейцами и оттого еще более тянулся к ним и еще более их ненавидел, решил испытать пифагорейцев на верность. Дионисий приказал схватить пифагорейца Финтия, затем обвинил его в преступном заговоре и объявил смертный приговор. Как последнее желание Финтий попросил отпустить его до вечера домой, чтобы закончить свои дела и помочь младшему товарищу Дамону, которого он опекал на правах старшего. Дионисий согласился, но при условии, что Дамон останется заложником. Дамон с готовностью согласился, чем в первый раз изумил Дионисия. Между тем придворные тирана потешались над Дамоном, не сомневаясь, что он обрек себя на верную смерть. Но не успело закатиться солнце, как Финтий вернулся, чтобы идти на казнь. Дионисий растрогался во второй раз; он заключил друзей в свои объятия и попросил принять его третьим в их дружеский союз. Согласия, однако, тиран не получил.

К сожалению, за 1000 лет античной традиции реальные и вызывающие глубокое уважение к личности Пифагора сведения были перемешаны со множеством легенд, сказок и небылиц, которые со временем породили несерьезное отношение к Пифагору как исторической личности. Легенды наперебой объявляли Пифагора чудотворцем; сообщали, что у него было золотое бедро, что люди видели его одновременно в двух разных городах говорящим со своими учениками, что однажды, когда он с многочисленными спутниками переходил реку и заговорил с ней, река вышла из берегов и громким сверхчеловеческим голосом воскликнула: «Да здравствует Пифагор!», что в Тиррении он умертвил своим укусом ядовитую змею, унесшую жизни многих терренцев, что он предсказывал землетрясения, останавливал повальные болезни, отвращал ураганы, укрощал морские волны.

Порфирий рассказывает о Пифагоре такую историю: в «Таренте он увидел быка на разнотравье, жевавшего зеленые бобы, подошел к пастуху и посоветовал сказать быку, чтобы тот этого не делал. Пастух стал смеяться и сказал, что не умеет говорить по-бычьи; тогда Пифагор сам подошел к быку и прошептал ему что-то на ухо, после чего тот не только тут же пошел прочь от бобовника, но и более никогда не касался бобов, а жил с тех пор и умер в глубокой старости в Таренте при храме Геры, где слыл священным быком и кормился хлебом, который давали ему прохожие». Не правда ли, прекрасная иллюстрация к пифагорейскому табу на бобы!

Надо заметить, что повторяемая многими позднеантичными авторами легенда о том, что река Кос вышла из берегов и пропустила Пифагора на другой берег, напоминает известное христианское предание о шествии Иисуса Христа к ученикам по воде: «Они, увидев Его идущего по морю, подумали, что это призрак, и вскричали. Ибо все видели Его и испугались. И тотчас заговорил с ними и сказал им: ободритесь; это Я, не бойтесь. И вошел к ним в лодку, и ветер утих» (Евангелие от Марка, 6:49 — 51).

Перекликается с евангельскими сказаниями о Христе и легенда о том, как Пифагор предсказал рыбакам их улов. Таким образом, в легендах о Пифагоре явно прослеживается стремление позднеантичных авторов, и прежде всего Порфирия и Ямвлиха — непримиримых критиков христианства, показать Пифагора не меньшим чудотворцем, чем появившийся на закате античной культуры новый мессия Иисус Христос.

Были, конечно, и более трезвые суждения о чудесах Пифагора. Диоген Лаэртский, например, рассказывает так: «Появившись в Италии, Пифагор устроил себе жилье под землей, а матери велел записывать на дощечках все, что происходит и когда, а дощечки спускать к нему, пока он не выйдет. Мать так и делала; а Пифагор, выждав время, вышел, иссохший, как скелет, предстал перед народным собранием и заявил, будто пришел из аида, а при этом прочитал им обо всем, что с ними случилось. Все были потрясены прочитанным, плакали и рыдали, а Пифагора почли Богом и даже поручили ему своих жен, чтобы те у него чему-нибудь научились; их прозвали «пифагореянками». И тем не менее основной тон всех преданий о Пифагоре был один: «Ни о ком не говорят так много и так необычайно» (Порфирий).

Много еще различных чудес можно было бы рассказать о Пифагоре. Но главное «чудо», прославившее в веках имя великого эллина, было в другом. Это чудо Пифагора состояло в том, что он вывел человечество из лабиринтов мифотворчества и богоискательства к берегам океана точного знания. Утренние купания пифагорейцев в волнах Ионического моря были и ежедневной прелюдией к плаванию по океану знания. Только целью плавания на сей раз были не поиски золотого руна, а поиски сокровища, куда более ценного. То были поиски истины.

Матовая седина ниспадающих на плечи волос Пифагора переходила в сверкающую белизну его жреческих одежд. И только пурпурная перевязь на лбу оттеняла исходящее от него ослепительное сияние. Лучистый взгляд мудреца падал прямо в душу собеседника, но не обжигал, а согревал ее ровным и мягким светом. Воистину окружавшей толпе учеников он представлялся богом Аполлоном, сошедшим с небес и льющим в их души божественный свет истины. Вот почему пифагорейцы искренне верили, что разумные существа подразделяются на три вида: Бог, человек и существо, подобное Пифагору! Вот почему боготворили они каждое слово учителя, снабжали каждую идущую от него фразу весомой преамбулой (α’υτος εφα — сам сказал).

«Поистине был он в близкой сущности с богами и знал, чем могут люди их порадовать и чем прогневить; от богов было и то, что говорил он о природе, по его словам, другие способны лишь гадать о божественном да препираться в суетных мудрствованиях, а к нему-де явился Аполлон, свидетельством подтвердив неложность своего явления... Все, явленное Пифагору, его последователи полагали законом, его самого чтили как посланца Зевса, а на себя, благоговея перед божественным, накладывали обет молчания...» Так писал о Пифагоре греческий литератор II — III вв. н. э. Флавий Филострат.

Пифагор был, видимо, первым, кто открыл человечеству могущество абстрактного знания. Он показал, что именно разум и прежде всего разум, а не органы чувств приносит человеку истинное знание. Вот почему он советовал своим ученикам переходить от изучения «телесного», т. е. физических объектов, которые никогда не бывают в одном и том же состоянии, к изучению «бестелесного», т. е. к изучению абстрактных математических объектов, дарующих человеку вечные непреходящие истины. Так математика становится у Пифагора орудием познания мира. А за математикой следует и философия, ибо философия есть не что иное, как распространение накопленного специального (в данном случае математического) знания на область мировоззрения. Так рождается знаменитый пифагорейский тезис: «Все есть число» — кредо философии Пифагора. Так в недрах пифагорейского союза рождаются математика и философия.

Просто поразительно, как быстро пифагорейская мысль о превосходстве разума над чувствами в процессе познания была осознана древними греками. Она прочно вошла в плоть и кровь греческих мыслителей. В V в. до н. э. Демокрит решился на беспрецедентный шаг: он выжег себе глаза, дабы чувственное зрение не отвлекало его от внутреннего умозрения, в котором великий философ вслед за Пифагором видел единственный путь к истине. В IV в. до н. э. великий Платон наперерез «линии Демокрита» прочертил в философии свою линию — «линию Платона». Платон противопоставил постигаемому чувствами изменчивому «миру вещей» непреходящие истины рожденного разумом «мира идей». Но не есть ли «мир идей» Платона мир математических абстракций Пифагора?! И не нашла ли в философии Платона отражение все та же пифагорейская мысль о превосходстве разума над чувствами?! И почти через 1000 лет после Пифагора, на заре нашей эры, эта же мысль была по достоинству оценена в сочинениях Порфирия и Прокла, о чем еще скажем в конце книги.

А сейчас нам хочется закончить рассказ о пифагорейском союзе прекрасной характеристикой, данной ему нашим современником — математиком и историком науки ван дер Варденом: «Стремление уйти от мира, замкнутая монашеская жизнь, вегетарианство и общность имущества встречались у многих сект. Но что отличало пифагорейцев от всех других — это способ, при помощи которого они считали возможным достигнуть очищения и соединения с божеством; это делалось именно при помощи математики. Математика была одной из составных частей их религии. Бог, учили они, положил числа в основу мирового порядка. Бог — это единство, а мир — множество и состоит из противоположностей. То, что приводит противоположности к единству и соединяет все в космос, есть гармония. Гармония является божественной и заключается в числовых отношениях. Кто до конца изучит эту божественную числовую гармонию, сам станет божественным и бессмертным».

Таков был пифагорейский союз — любимое детище великого эллинского мудреца. Воистину то был союз истины, добра и красоты. В умножении знания, постижении гармонии физического и духовного совершенства годы летели как мгновения. Казалось, так было всегда и так будет вечно. Ничто не предвещало близкой беды.

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: