Павлов Николай Устинович 76 лет,

Предком нашего наслега считается шаман Бюгэс-Джаарын, по прозванию – Хаппахчылаах. («Хаппахчы» в данном случае – козырек над глазами). Люди не могли выносить его взгляда, поэтому он прикрывал глаза козырьком и на людей не смотрел. Сына его звали Юёлэп-Бюкэс, этот тоже был шаман светлых, небесных духов.

В соседнем Харыйалахском наслеге (местное название 3-го Мальжегарского наслега) был внук нашего шамана по дочерней линии, по имени – «Эскэл-Дыдыйа Батыйалаах-Чынгыйдаах»; кратко именуют его просто Батыйалаах. («Батыйа» - охотничья пальма, в переводе это прозвище – «имеющий пальму»). Полное имя будто бы служило его кличкой в верхней стране среди абаасыларов, злых духов. Родичи последнего шамана однажды обратились к нему с просьбой пригласить своего дядю-шамана, чтобы совершить моление к подателю конского скота Джюсэгэй`ю, так как наш шаман считался шаманом Джюсэгэйя («Джюсэгэй ойуна»), а самого Батыйалаах`а это божество к себе не подпускало. Юёлэн Бюкэс поехал на приглашение.

Оба шамана совершили камлание Джюсэгэй`ю, вознеслись к нему; наш Бёртюнский шаман был впереди. Добрались до жительства Джюсэгэй`я. Но у бога их обоих встретили с березовыми кольями и стали гнать прочь. При этом нашему шаману сказали:

«Зачем ты привел с собой в наше широкое обзаведение его (Батыйалаах`а), который всегда бывает с окровавленным ртом (т.е. при совершении своих обрядов, эертвуя злым подземным духам, убивает домашний скот, что не одобряется верхними конскими духами), такого злодея, преступника и грешника».

После такой встречи Батыйалаах вынужден был тотчас же вернуться назад, а Юёлэн-Бюкэс остался еще стоять. Но вот промелькнула по воздуху длинная нить. Это он выхватил там пучок хвостовых, конских волос и с этой добычей спустился назад.

Возвратившись домой, шаман обратился к своему спутнику Батыйалааху:

«По твоей вине я лишился теперь возможности их лицезреть, но я успел стащить из их отборной кобылицы один пучок волос. Теперь меня там принимать не будут, прогонят!»

Эти волосы означают души конского скота, вообще конская благодать. («Сылгы кутун, быйангын ыллага буоло»).

Мы в Одунинском наслеге составляем особое «инье ууса» (подразделение рода), под названием – «Хоро».

Наш предок, шаман Хоро-Бюктээн имел девять сыновей и восемь дочерей, которые все были шаманами и шаманками. В те времена род этого шамана назывался «Ньымааджы Хорото» (Первое слово – название местности) и только что переселился в Одунинский наслег. Эти Хоринцы поселились у озера Кураанах-Кюёл и прокармливались рыболовством.

Тогда же среди одунинских якутов был знаменитый богач, по имени Иирэлээх. Когда его табуны гнали по дороге, то конный скот вытягивался без перерыва на протяжении без малого одного «сатыы кёс». (Мера расстояния – равная, приблизительно, десяти верстам). Так было их много.

У этого богача был брат, шаман светлых небожителей («айыы ойуна» - белый шаман), по имени Арджа-Ойун. В летнее время Иирэлээх устраивал «ысыах» (кумысный праздник), который длился девять дней.

Однажды Иирэлээх устроил такой ысыах. Шаман Хоро-Бюктээн среди прочего народа тоже явился на праздник.

Когда Арджа-шаман приготовися к вознесению моления – алгыс к «Юрюнг-Айыы» (Белому Создателю) и «Айыы-Буолбуттарга» (ставшим айыы, «небожителями». См. прим.), шаман Хоро-Бюктээн сказал:

«Я грешен пред людьми и домашними животными?»

(«Мин кисигэ сюёсюгэ аньыылаахпын», т.е. приносил духам кровавые жертвы, умерщвляя дарованный богами скот.)

С этими словами он побежал в скотский хлев, попросил накрыть себя опрокинутыми тремя холлогосами (большие ведра, сшитые из бересты) и просидел там все время, пока белый шаман восхвалял «айыы» - небожителей. Шаловливые подростки, подкравшись к месту, где скрывался шаман, со смехом лягнули в холлогосы, приговаривая:

«Смотрите, вот здесь спрятался шаман Холо-Бюктээн, уподобившись мелким бесам, причиняющим болезнь телятам!» («Тарбыйыах абаасыта».)

Когда кончился обряд восхваления айыы, Хоро-Бюктээн вышел из своего прикрытия и, обратившись лицом на север, стоял мочился. (Обращение в южную или восточную сторону считалось греховным, особенно в ту пору, когда с этих сторон являлись небожители.) Стоя тут, шаман говорил шепотом, промеж губ:

«Душа у всех людей одинакова, плоть и кровь тоже одна, разница лишь в том, что они богаты! Ишь как зазнались они, они вздумали насмехаться над человеком! Но однако пред лицом «абаасыларов» (злых духов - бесов) человек останется человеком!.. (Дословно – «человек есть человек, а бес есть бес», т.е. они не сравняются друг с другом.)

Какие-то парни услышали слова шамана и тотчас же поспешили передать Иирэлээху, придав им смысл угрозы по их адресу.

Услыхав жалобу шамана, Иирэлээх и Арджа-шаман сказали:

«Кто его просил забираться под холлогосы? При чем тут мы, что он принялся бранить нас? Не мешало бы его отхлестать за это по морде!»

Хоро-Бюктээн старался не показываться в лицо хозяевам, скрываясь среди народа.

Начались игры. Арджа-шаман имел сына, подростка по имени Кюрджюгэс, который на всех играх отличался проворством и ловкостью. Отец берег его, как зеницу ока, днем кормил сам, усадив между ног, а ночью спал с ним вместе. Он сказал ему:

«Голубчик, ты не играй! Я чувствую, что злые духи (абаасы) очень расшевелились. Как-нибудь потерпи и не принимай участия в играх этого года!»

Запрет отца так огорчил парня, что он заплакал, стал капризничать и сердиться. «Была уже пора от полуденного удоя до «тюёртю-юр». (Тюёртююр – дословно «пора четвертого удоя», время от 12 до 2-х часов дня). Наконец, отец решил уступить желанию сына и сказал:

«Ну да ладно, иди поиграй! В эту пору от полдня до следующего удоя (самая жаркая пора) «абасы» обычно не показывались!»

Парень вышел играть. Вот он, разложив двенадцать мет, стал прыгать на одной ноге. («Кылыы» - любимая игра якутов, подростков и взрослых).

Делая последний прыжок, он взлетел от самых нижних толстых ветвей стоячих деревьев и при падении угодил как раз на кость скотского позвоночника, которая случайно оказалась тут, и прорезал себе кровеносный сосуд. Кровь забила из раны наподобие поднятого бычьего хвоста. Пытались, перевязав рану, остановить кровь, но все усилия были напрасны: парень истек кровью и умер.

Поднялась суматоха, столпились люди. Шаман Хоро-Бюктээн, почуяв, что это несчастье не пройдет для него даром, со страху побежал в свой дом, который стоял в десяти верстах от жительства Иирэлээха. Вошедши в юрту, он накрепко прикрутил дверь ременной веревкой к столбу.

Вот прибежали вооруженные люди Иирэлээха, чтобы истребить шамана Хоро-Бюктээна со всем его потомством. Потянули за двери, но она не поддавалась. Тогда они говорят шаману:

«Привязав покрышку своих дверей, неужели ты думаешь ускользнуть от наших рук?»

«Нет, заперся я не для того, чтобы избежать ваших рук, но чтобы иметь возможность до расправы сказать вам свое слово! Скажите мне, какую выгоду вы думаете получить, оставив гнить на берегу этого озера наши восемнадцать трупов? Это несчастье может быть - простая случайность, которая наступает сама по себе, или может быть это причинил какой-либо злой дух – абаасы? Кто из вас видел, что именно я воочию – ножом или каким другим оружием причинил ему эту рану? Если хотите, не знаю почему, взвалить на меня эту беду, то в возмещение вины выберите себе одного из моих девяти сыновей!»

Пришедшие люди, услышав эти слова, переглянулись и говорят промеж себя:

Они решили выбрать одного из его сыновей. Тогда шаман обратился к сыновьям с такими словами:

«Ну, парни, кто из вас желает идти к этому богачу и, бегая туда-сюда по его приказам, кормиться и одеваться? Не допускайте, чтобы умертвили меня здесь среди этого пепелища!»

Самый младший сын попросился идти к богачу. Увидев его, пришедшие люди спрашивают у шамана:

«Пусть он будет известен под именем шамана Кююркэх-Сэргэх!»

От этого шамана наша «иньэ ууса» и происходит.

Арджа-шаман, получив этого парня, отправил на речку Синю промышлять белку, а сам вскорости удавился. На следующее лето сын Иирэлээха утонул, бросившись в озеро. Это случилось, как рассказывают, так.

В те времена на празднике «ысыах» имели обыкновение из кумыса, который подносился божествам и духам, наливать часть в особую посуду – «кэриэн ымыйа», очень маленьких размеров, и клали это перед камельком на полку. (Этот освященный божеством кумыс вероятно хранился для особых надобностей.) Сын подросток, вооружившись ложков из рогов пороза, съел весь остаток это священной пищи. Мать-старуха сказала ему:

«Что это стряслось с тобой: в уме ли ты, что вздумал скушать эту пищу? Разве у нас не стало другой пищи?»

«Кто же найдется другой, который был бы лучше меня, чтобы скушать эту пишу?»

Сказав так, парень вышел на двор и побежал на восток. Мать сказала мужу:

«Старик, последуй-ка за сыном и присмотри за ним! Видимо, он не в своем уме?»

Старик пошел за ним и видит: он снял с дерева старую черепную кость коня в обе глазные впадины черепа воткнул пучки зеленой травы, и, держа череп между ног, как бы играя в лошадки, скакал с ревом, подражая коню. А затем бросился в глубокое лесное озерко Сэнг Бастаах и утонул.

Все три лица из семейства Иирэлээха, умершие не нормальной смертью, стали известными юёръями, духами, причиняющими всякие болезни. Именуя их при болезнях людей(из родичей того же Иирэлээха), шаманы ставили им «ытыки», священный конный скот разных мастей.

Мой отдаленный предок («ёбюгэм») Максим был белый шаман («айны ойуна»). Его отец Лэнгкэ-Огонньор (Л. старец), про которого рассказывают, что он носил шапку, сшитую из семи заячьих шкур. Этот старик бежал из Якутского края на Вилюй во время войны («кыргыс сагана»). Он, оставив своего ребенка (будущего шамана Максима) на том берегу речки Танара, сам пришел к озеру Тысыкаччы к тунгусам, чтобы попросить у них землю для поселения. Плач ребенка, оставленного у Танара, был отчетливо слышел около озера Тысыкаччы. Такой был громкий голос у этого ребенка. Расстояние между этими пунктами десять верст. Сам старик пришел к тунгусам, тоже услышав стуки рогов их оленей.

В древние времена человек, который сражался («турууласар киси»), имел обыкновение не дотрагиваться к пище голыми руками, а брал ее ножом или ложкой, чтобы не смочить пальцы. Иначе бы мокрые пальцы скользили бы с тетивы. Поэтому, чтобы узнать с какими намерениями пришли незнакомые люди, местные жители ставили в берестяном черпаке вареную рыбу и издали наблюдали, как они будут кушать. Если они ели рыбу голыми руками, то решали, что пришли с мирными намерениями.

Тунгусы указали (или отвели) старику Лэнгкэ одно озеро, которое и теперь носит его имя. Тут он и поселился.

Его сын Максим-шаман был судьей, имеющий особый знак – маамык («маамыктах суджуйа»). Он имел семь жен. Рассказывают, что жены в его отсутствие дрались между собой, но когда приходил муж, делали вид, что живут мирно и друг дружке перебирали волосы.

От Максима родился Илья-Князь, от Ильи родился Петр-князь. У Петра-князя общее количество его скота достигало до 700 голов. Петр-князь мой дед. Его сына, моего отца, звали Дмитрием; он тоже был князем.

В древности, когда мы были «саха» (Дословно – «когда мы были якутами»; рассказчик поясняет эту фразу – «когда мы еще не приняли русской веры»), в Чириктейском наслеге (Дюпсюнского улуса) проживал шаман по имени Юрюнг-Бас (Белая Голова). Его местожительство было у озера Табын-Эбэ; имел он жену и дочь.

Он, состарившись, тяжело захворал. Перед смертью велел сказать всем своим родичам:

«Настал день моей смерти, пусть мои сородовичи («аймах-тарым, агам ууса») придут последний раз свидеться со мной! Каждый шаман после смерти превращается в духа («юёр»). Поэтому, хотя и умру, но не исчезну совсем, все-таки буду существовать и не допущу до них мелких бесов «абаасы»!».

Однако, не смотря на это (убедительную просьбу), ни один из его сородичей не пришел видеться с ним. Все его имущество заключалось в одной корове, в собаке темно-бурой, волчьей масти («тимир кюёрт ыт») и в одной волосяной сети. Промышляя этою сетью рыбу, он прокрамливался в продолжение всей своей жизни.

Огорченный (невниманием своих сородичей) обратился к жене-старухе с таким предсмертным распоряжением:

«Вырой яму в середине юрты и скати туда мой труп. В изголовии положи мою волосяную сеть; затем убей собаку волчьей масти и похорони вместе у моих ног. Там лежа, я буду излавливать в сеть своих кровных родственников, а собака будет разыскивать их следы».

Рассказывают, что после своей смерти он воочию в виде вихря входил в дома своих родичей, а сеть его протягивалась через окна. Иногда же он показывался проезжим путникам в обыкновенном облике с сетями на плечах, ведя на поводу свою собаку.

В старину проезжая дорога пролегала как раз мимо его двора. Так как дух этого шамана пугал проезжающих, трактовую дорогу позже проложили по восточному берегу озера Табын Эбэ.

Когда среди якутов распространилась христианская вера, в той местности построился храм по имя Троийы и стал разноситься звон колокола, дух этого шамана перестал показываться людям и совершенно исчез. По рассказам, чуткие люди – духовидцы («ичээн джон») раньше часто слышали грохот его бубна. Затем так же говорят, что побежденный и преследуемый другими шаманами мать-зверь шамана прибегал и прятался у могилы упомянутого Юрюнг-Бас. К его могиле ни один шаман не смел приблизиться.

Мой дядя по матери Егор Михайлович, якут моего же наслега из рода Сата, с молодых лет был одержим истерическим пением («мэнэрик этэ»). При пении он вселял в себя шамана небожителей («айыы ойуна» - «белый шаман») из Якутского округа, по имени Кюнь-Кунньаас – Ойун (Солнце-Кунньаас-Шаман). Он (Е.М.) имел священного жеребца масти сур-джагыл (серый с крыловидной отметиной на оплечье). Умер, достигнув возраста 90 лет.

Про начало болезни дядя рассказывал так. Однажды для своих хозяйственных потребностей (по-видимому, для постройки дома) он срубил дерево, на котором были сложены кости жертвенного скота. Один человек предупреждал его, что это дерево представляет излюбленное место для сборищ духов умерших людей, ставших юёр`ями. С тех пор он и захворал. Лежа на постели, он и стал одержим истерическим пением («мэни буолбут»), в него вселялся шаман Кунньаас и его устами говорил (пел):

«Это – мой друг («Нааджы» в прямом значении кум, кума, дружба по воспитанию ребенка; в мифологических именах, по-видимому, семейный покровитель). Как его самого, так и его скот я буду ограждать от всяких несчастий!».

Кроме него (Е.Мих.) в том же доме захворали в старину истерическим пением от имени Кунньааса его младшие сестры. После постановки священного конного скота Кунньааса оне перестали воспевать.

У нас существует фраза, которая употребляется вроде поговорки – «айыыта, тангарата эргийбит». («Его дух, покровитель, божество обернулось, или вселилось»). Так вырадаются, когда человек бывает в добром настроении и оказывает другим услуги, дает, например, в долг и т.д.

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: