Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







Глава 3. И ночь приходит вновь





Лишите среднестатистического человека лжи во спасение — и вы заодно лишите его счастья.

Генрик Ибсен

 

Стук крови в голове занимал все его мысли, она пульсировала в висках, звон охватывал лоб, проходя через линию волос. Руки сами собой взлетели к коже, которая вытягивалась и билась на черепе, пальцы пытались осторожным массажем снять боль, а числа — некоторые столь сложные, что представали в его разуме буквами, отдаленными на несколько степеней — валились и падали с тонкого острия пурпурной агонии, которая зигзагом прорезала здесь и там центр его мозга.

 

Шепотки, голоса — полуясные, наполненные эхом ночных кошмаров, мягко звучащие в его ушных раковинах и столь коварные, что, казалось, они все еще цепляются в мозгу. Теперь они ушли, но они были там, он это знал, но даже сейчас терял уверенность. Сомнения просачивались в покалывающее сердце, перебирали его струнами, и он ощущал это как медленное плавное падение в столь знакомую безмерную пустоту. Отчаяние и неуверенность — старые друзья.

 

Боль в голове почти отвлекла Северуса от другой восхитительно пульсирующей боли, но когда под его пальцами резь в мозгу начала затихать, он внезапно отчетливо осознал, что под кожей левого предплечья, захватив бицепс и обвившись вокруг плеч, разгорался знакомый огонь Темной метки. Северус невольно прижал правую ладонь к этому отвратительному свернувшемуся под кожей чудовищу, нажимая как можно сильнее, будто пытался остановить ток крови. Он чувствовал, как Метка бьется под пальцами, чуть не переворачиваясь под кожей, царапает острыми линиями мускулы руки, оставляя сотни маленьких порезиков, танцует вверх и вниз от плеча до запястья.

 

Северус зашипел сквозь зубы, пытаясь не закричать в голос; превозмогать боль стало не легче, но он давно мастерски научился подавлять железной волей все инстинктивные побуждения собственного тела издать хоть звук и теперь мог переносить какую угодно боль, что время от времени терзала его, в зловещей тишине.

 

Темная метка не горела так сильно вот уже несколько месяцев: Северус знал, что Волдеморт больше не вызывает его, лишь время от времени доставляя небольшие приступы боли. Та боль была терпимой и говорила ему, что с ним больше не считаются, он лишь игрушка, и Северус не знал, что хуже: боль, когда он был полезным, или скука тщетного времяпрепровождения. Однако этот приступ был внезапным, и разум в поисках причины прорывался через завитки острых обжигающих ощущений, которые быстро и ловко разрезали его сознание на трепещущие клочья. «Почему сейчас? — думал он. — Почему это произошло?» Логика, раздумья, холодный интеллектуальный поток маленьких слаженных мыслей отвлекут его от этого, скажут ему, почему, заставят его вспомнить то, что он, может быть, забыл, небольшие кусочки информации сотрут застилающую пыль, развеют туман, откроют ему все, и вот тогда… тогда он сможет злиться.

 

Северус взял себя в руки и попытался встать на ноги, отталкиваясь от толстого ковра и упираясь на левый локоть. Откуда-то свысока пришла мысль: движение, вперед, движение, успех — и, все еще сжимая левое предплечье, Северус начал бегать взад-вперед перед остывающим камином.

 

Волдеморт посылал ему какое-то сообщение: Темный лорд ничего не делал без причины. Что-то было не так, и существовал только один способ это выяснить. Ему надо повидаться с мисс Грейнджер.

 

Северус остановился и ринулся к камину, походя вынимая палочку. Он ловко взял щепотку дымолетного порошка между указательным и большим пальцами и бросил его в пламя.

 

— Мисс Грейнджер! На пару слов! — крикнул он в камин.

 

Ожидание было бесконечным. Он не учел, что ее может там не оказаться, и мысленно ругал себя за это: тот факт, что он такой затворник, еще не означает, что все должны покориться подобной судьбе. Возможно, мисс Грейнджер нет даже в Гриффиндорской башне, не то что в ее комнате. Но даже если она там, кто гарантирует, что она одна? Проклятие! Боль начала утихать, когда он отступил от камина, и Северус задумался, не делает ли он много шума из ничего. Он уже готов был пробормотать обратное заклинание и погасить огонь, когда она, спотыкаясь, прошла сквозь пламя.

 

Гермиона закашлялась и стряхнула золу с одежды, мрачно размышляя, что профессор Снейп, вероятно, не будет особо рад саже на ковре, но и не слишком волнуясь из-за этого. Она проводила взглядом мелкие хлопья пыли, падающие на зеленый ковер. «Ну, — подумала она, — он все равно бы их не заметил, даже если бы не был слепым». Гермиона фыркнула и подняла взгляд.

 

Увиденное встревожило ее. Профессор Снейп стоял слегка позади «ее» кресла, прекрасно одетый в… не так уж много чего, в общем-то. На нем были брюки — и все; Гермиона почувствовала, что дико краснеет, румянец поднимается по шее, как орда варваров, намеревающихся разжечь на ее лице пожар. Она была слишком поражена, чтобы отвернуться, а Снейп, казалось, — явно не в том состоянии, чтобы осмысленно разговаривать.

 

В угасающем свете он казался ужасно бледным и, откровенно говоря, выглядел недокормленным. Как она и полагала, он был худым; ребра резко выступали из-под кожи в тусклом свете, развитые мускулы, которые когда-то, вероятно, были привлекательными, теперь казались жесткими и жилистыми. Сухожилия на тонких, костлявых руках подрагивали, будто по ним пропустили электричество. Он напоминал натянутую проволоку, казалось, будто его выжгли до костей.

 

— Ну? — рявкнул он, и Гермиона буквально подпрыгнула, потом посмотрела на кресло, где обычно сидела, и увидела переброшенные через подлокотник плащ и мантию. Она отважилась бросить на Снейпа быстрый взгляд. Он был взъерошен; грудь поднималась и опускалась в быстрых, каких-то отчаянных вдохах. Прядка грязных волос качалась перед полураскрытыми губами, взлетая под потоками втягиваемого и выдыхаемого воздуха. Она снова отвела глаза: даже в самом возбужденном состоянии он заслуживал некоторого уважения.

 

— Что ну, сэр? — спросила она, пытаясь придумать, как вежливо и ненавязчиво сказать ему, что он стоит полуголый. Наверное, он забыл об этом. Извините, сэр, но вы, кажется, не совсем одеты… Гермиона испытала постыдное желание хихикнуть.

 

Снейп всплеснул руками.

 

— Садитесь же, ради бога! У нас есть работа!

 

Гермиона впала в смятение. «У нас?» — лихорадочно думала она, пытаясь вспомнить, какой сегодня день и на какой Снейп назначил следующую встречу. Она быстро привела мысли в порядок: сегодня понедельник, второй час, и ей грозит пропустить историю магии потому, что профессор Снейп счел нужным практически кричать через каминную сеть, что что-то пошло ужасно неправильно. Неужели умер кто-то еще? Гермиона нервно вздохнула.

 

— Сэр, что случилось? — спросила она сколь могла спокойно.

 

На мгновение Снейп прервал размышления. Что он за дурак: по большому счету, это вряд ли можно считать критическим случаем. Наверное, она думает сейчас о несчастной судьбе мистера Томаса. Но, с другой стороны, рассуждал он, если у этой внезапной, непредвиденной боли есть какой-то смысл, они должны попытаться разгадать его как можно скорее…

 

— Вот это, — просто сказал он, отнимая ладонь от левого предплечья и ожидая услышать вздох отвращения.

 

Которого не последовало. «Что?» — спросила она, и он понял, что она поднимается на ноги, подходит ближе, возможно, щурится, пытаясь определить, что привело его в такое ужасное состояние. Северус открыл было рот, но смог издать лишь слабый сдавленный звук. Она приближалась с каждой секундой, все меньше времени остановить ее, она наклонялась вперед, останови ее, ее руки тянулись, чтобы взять его руку, останови, а потом холодные пальцы сжали его предплечье и она склонилась, изучая обнаженное свидетельство его ошибок.

 

Гермиона прищурилась в тусклом свете; глаза еще не успели привыкнуть. И все равно она, кажется, разглядела нечто на его руке: серебристый проблеск давно зарубцевавшихся шрамов, и она протянула руку, чтобы сколь возможно легко прикоснуться.

 

Но когда ее пальцы коснулись кожи, они немедленно отдернулись, будто от удара в тысячу вольт. Гермиона отскочила, потому что кончики пальцев чуть ли не покрылись волдырями от обжигающего, болезненного прикосновения; она вскрикнула и сунула пальцы в рот, посасывая поврежденные подушечки и надеясь, что к утру они заживут.

 

Однако Северус отпрянул от нее совсем по другой причине… не потому, что он боялся сделать ей больно, но потому, что прохладные невинные пальцы были как бальзам на коже, и ему ничего не хотелось больше, чем схватить ее за руку и сильно, безжалостно прижать к Метке, чтобы маленькая нетронутая ладошка впитала иссушающий жар, забрала острое жжение, оставив на ее руке шрам с очертаниями змеи и черепа… Она будет отмечена, как и я, исступленно думал Северус, и лишь ее жалобное хныканье с пальцами во рту остановило его и не дало снова схватить ее и прижать к своей коже.

 

Этот тихий звук вернул его на землю.

 

— Мои извинения, мисс Грейнджер, — сухо произнес он, подходя к ней. — Я должен был вас предупредить.

 

На глаза Гермионе навернулись слезы, но она сморгнула, заставляя их закатиться обратно, не позволяя им пролиться. Она снова глубоко вдохнула и подула на обожженные пальцы.

 

— Что это было? — пробормотала она.

 

Снейп казался искренне удивленным.

 

— Темная метка, мисс Грейнджер. Наверняка вы видели ее.

 

Гермиона покачала головой и убрала руку ото рта.

 

— Нет, сэр, — ответила она. — А я думала, она становится черной, когда вас вызывают, — без обиняков прибавила она, не в том состоянии, чтобы быть тактичной. Снейп заволновался еще больше, если это вообще было возможно.

 

— Она не черная? — тихо спросил Снейп и почувствовал, что Гермиона качает головой. Что тогда?.. Было ли это в действительности? Должно быть, иначе мисс Грейнджер не обожглась бы, если только это не какое-нибудь ужасное психосоматическое воспламенение, вызванное его собственным разумом. Северус почувствовал, что у него дрожат руки, как от старческих болезней; жжение Метки начало покидать его, и ему стало холодно. Он обхватил себя руками, смутно заметив, что на нем нет рубашки. Рассеянно, с холодным и бесстрастным лицом, не выдающим мечущиеся мысли, Северус вытянулся, подобрал с кресла мантию и завернулся в нее. Гермионе показалось, что он приходит в себя, но в голове Северуса царил сумбур.

 

Темная метка всегда была черной. Насколько он знал. Он с замешательством думал, что это не Волдеморт пытался специально навредить ему, а сам он мог как-то вообразить боль, некая неустойчивая часть его разума вызвала это жжение… Северус нахмурился и, пройдя к креслу, рухнул в него, потирая лоб и пытаясь собраться.

 

Гермиона смотрела, как он пересекает комнату и до странности неуклюже падает в кресло, и в сумраке комнаты ей стало тревожно. «О чем же он думает?» — размышляла она, но не стала подходить к нему, лишь молча наблюдала, как его ловкие пальцы массируют кожу лица, вытягивая и искажая ее до странных, фантастичных черт, которые почти — но не совсем — напоминали его. Ее немного завораживало то, как умелые кончики пальцев сдвигали лицо вверх и вниз, собирая складки и растягивая, так равномерно…

 

— Ну хорошо, — внезапно произнес Снейп, вырвав Гермиону из задумчивости. — Полагаю, нам надо присесть и выяснить, в чем дело.

 

— Выяснить какое дело? — переспросила искренне изумленная Гермиона.

 

Снейп бесконечно устало вздохнул.

 

— Мы собираемся попытаться, — пояснил он преувеличенно терпеливо, — понять, почему Темная метка беспокоит меня сейчас. Не никакой причины, чтобы она доставляла такую боль. А вам нужна мазь от ожогов.

 

Что ж, с этим по крайней мере она могла согласиться, и устроилась в кресле, пока Снейп призвал баночку откуда-то из… где бы он там ни хранил свои личные зелья и бросил ей. Гермиона поймала ее, поморщившись, и смазала воспаленную натянувшуюся кожу рук. Мазь пахла эвкалиптом.

 

Северус нетерпеливо ждал, барабаня пальцами по подлокотнику кресла, пока она нанесет мазь. «Ну быстрее», — раздраженно подумал он, понимая, что бесится по пустяками и из-за этого злясь еще больше.

 

— Вы закончили наконец? — злобно спросил он.

 

Гермиона сухо кивнула, отказываясь поднять перчатку, которую Снейп недвусмысленно бросал. Если он пытается справиться с этим, ведя себя как идиот, что ж, ради бога. Ну вот. Человеколюбивая мысль дня.

 

— Ладно, — сказал Северус. — У вас есть бумага?

 

— Да, сэр.

 

— Хорошо. Начнем.

 

Гермиона со вздохом вынула из неизменного рюкзака несколько листов бумаги и перо и положила их на маленький столик перед собой. Снейп, казалось, не обращал на нее внимания, он вытянул вперед руки, медленно вращаясь в потоке силы, сплетая новый мир круговыми движениями пальцев.

 

Этот проворный изящный танец никогда не переставал завораживать Гермиону: его пальцы порхали перед ним, притягивая магию, чтобы использовать ее в своих целях. Эти движения были столь могущественными, что ей хотелось, чтобы он никогда не останавливался, они были такие чудесные, и Гермиона всегда дергалась, когда Снейп хлопал в ладоши, закрепляя силу. В этот момент ее сердце всегда пропускало удар. Снейп скривил губы, глубоко вздохнул и начал подсчитывать…

 

Что-то было не так, и он понял это почти сразу. Сила текла, но как-то неравномерно, изгибаясь и крутясь, отчего у него заболела голова и заныло в груди, рот изогнулся в гримасе, а сердце, казалось, растаяло как воск. Ему ничего не приходило на ум, но он должен был бороться, должен был узнать; Северус сжал зубы и продолжил.

 

Его выталкивали из собственной грудной клетки, сдирали кожу и выворачивали ее, легкие готовы были проскочить через горло, язык заплетался и тыкался о зубы, но Северус попытался не обращать на это внимания, говоря себе, что все это иллюзия, проталкиваясь сквозь темноту, борясь, ища сверкающую нить будущего, которую когда-то было так легко обнаружить, так просто ухватить. Северус искал ее на ощупь, чувствуя себя более слепым, чем когда-либо.

 

Вот… вот, он нашел ее и испытал краткий миг ликования, вот что ему нужно, но нет, она была скользкой и неровной, режущей и скользящей сквозь разум, выпивая кровь из его бескровных мыслей, аккуратно разрезая их, жестоко распарывая, и это было больно. Он почувствовал, что она ускользает, его мысленная хватка становится слабой от пота и крови, капающей из трещин его мозга, сбегающей по мускулам спины, но он все еще отчаянно держался за нее, перехватывая, лихорадочно ища точку опоры. Ему нужно было именно это. Это — единственная надежда освободиться…

 

Гермиона наблюдала за ним, нахмурившись, ее рука машинально записывала слова, что Снейп цедил сквозь зубы. Его выражение лица было другим, в нем чувствовалось болезненное, неловкое напряжение, когда его челюсть двигалась и он пытался тонкими бескровными губами выдавить слова. Магия плыла сквозь нее, но Гермиона почувствовала, как что-то странно изгибается, когда потоп проходит через живот; ее летающая по пергаменту рука дрогнула. Мысленным взором она могла видеть странные бесцветные прыжки, что он совершал — разве это правильно? — и вот она, грозно маячащая в будущем линия вероятности, в которой было больше зловонной и отвратительной гибели, и она цеплялась к ним обоим. Нет, это неправильно… Волдеморт, набирающий силу… а потом еще смерти…

 

Нет, нет, все равно неверно, и Гермиона чувствовала, как разочарование Снейпа прокатывает сквозь нее оранжевыми волнами. Каков будет окончательный исход, если они продолжат в этом направлении? Она чувствовала, как Снейп спрашивает будущее, что происходит, что принесет их работа… и так же точно, как она знала, что она человеческое существо, с сердцем, ногами, руками, пальцами и мозгом, она знала, что нечто собирается на горизонте, что их усилия были напрасны, что их ждут смерть, печаль и отчаяние и они не в силах остановить это…

 

Гермиона с рыданием отпихнула стол. Холодное скользкое знание заползло в ее мозг, заставив дрожать, и Гермиона обхватила себя руками, качаясь туда-сюда и думая о маме, о своем детстве и отчаянно желая очутиться дома. У нее болела голова, а по лицу текли слезы.

 

Северус пытался не закричать от мучительной боли и не смог подавить лишь слабый стон. Мир не стал прежним, когда он остановился, там была лишь боль; перед ним простирались в ярком и кричащем буйстве цвета отвратительные линии вероятности, все одинаковые, все заканчивающиеся одним и тем же, и все, чего ему хотелось — забиться в своей раковине. Но мир начал сходиться, и Северус ощутил в груди нечто так тихо и незаметно трепещущее, что он вначале не обратил на это внимания, потом боль утихла как раз достаточно, чтобы он мог связно мыслить, и он заметил это чувство. Оно было как отдаленный раскат грома, звук бушующей в стороне бури, грохотало в камерах его сердца. Он чувствовал, будто у него из ушей идет кровь, и не удивился бы, если бы так и оказалось. Мисс Грейнджер напротив него тихо всхлипывала.

 

Северус подождал мгновение, пока какофония кружащегося вокруг него цвета утихнет, уляжется в более ли менее связном виде. Это должно произойти. Он прочистил горло.

 

— Мисс Грейнджер?

 

Гермиона быстро выпрямилась, энергично вытирая глаза руками и глотая слезы.

 

— Да, сэр?

 

— С вами… все в порядке?

 

В других обстоятельствах это выражение заботы показалось бы Гермионе трогательным, но она поняла, что увидела, и была напугана.

 

— Нет! Разве я могу быть в порядке? — сердито спросила она, хотя легкое икание чуть смазало гнев.

 

Северус не знал, что ответить, лишь постарался остаться насколько возможно невозмутимым. Гермионе же он показался жестоким.

 

— Разве я могу быть в порядке? — снова спросила она.

 

Гермиона снова вытерла глаза, ощущая на своих плечах тяжкое бремя.

 

— Разве я могу, — прошептала она, — когда Волдеморт знает?

Глава 4. И в печали, и в беде*

Человек вовсе не раб привычки. Кризис может спровоцировать большие перемены — если только он будет замечен и признан.

 

Норман Кузинс

 

Гермиона с несчастным видом сжалась в комочек в кресле у Дамблдора. Она со всхлипом вздохнула: слезы больше не текли, и каждый глоток воздуха казался холодным и сладким. С каждым дрожащим вдохом, вздымающим ее грудную клетку, она чувствовала, что жесткий комок в районе солнечного сплетения постепенно тает. Гермиона с легким вздохом закрыла глаза и откинулась на спинку, позволив себе широко зевнуть. Теперь ей стало чуточку лучше: устойчивая реальность, успокаивающая, чудаковатая обстановка кабинета Дамблдора заполняли ее разум, как тихий бриз над штормовыми водами, как мягкая рука, приглаживающая взъерошенные перья.

 

Снейп же, напротив, пребывал в панике.

 

Гермиона склонила голову к камину, перед которым лихорадочно бегал взад-вперед профессор, наблюдая за ним из-под отяжелевших век. Он крепко сжимал руки за спиной, его мантия была распахнута, а поспешно застегнутая мятая белая рубашка обнажала тело до середины живота. Гермиона видела, как легко взлетают его волосы, когда он поворачивался на мысках у дальнего конца камина. От расстройства он каждые пять минут зло запускал пальцы в волосы и ерошил их, отчего длинные черные пряди запутались и растрепались. Она заметила, насколько резко обозначились черты его лица — гораздо больше, чем обычно, — бросая печальную холодную тень на его щеки и гладкий лоб. Он казался таким усталым и встревоженным, что, конечно, можно было понять, но Гермиона пришлось подавить порыв протянуть руку и попытаться его успокоить, как она попыталась бы успокоить Рона или Гарри. Она сплела пальцы, чтобы удержаться от запретного прикосновения, хотя ее все еще мучительно тянуло поймать его за рукав рубашки и усадить в кресло напротив, тянуло успокоить его. Боже, она так устала, а от постоянного Снейпова беганья ее клонило в сон и глаза закрывались…

 

Должно быть, она действительно задремала, потому что следующее, что она увидела, внезапно проснувшись — как Дамблдор опускается в кресло за массивным столом; он выглядел ужасно старым и усталым. Гермиона вспомнила, что его вызвали прямо из Лондона, где он после обеда находился на министерском слушании в качестве свидетеля доброго имени. По видимому, из соображений безопасности не разглашалось, что Дамблдор время от времени покидает школу: когда Снейп лихорадочно искал директора — чаc? два часа назад? — МакГонагалл неохотно объявила, где тот. С тех пор они ждали его в кабинете.

 

Снейп пронесся мимо нее, задев мантией тыльную сторону ее ладони, и тяжело опустился в соседнее кресло. Он уронил голову на руки, запустив пальцы в волосы, но, заметила Гермиона, не дотрагиваясь руками до повязки, которую он все еще носил спустя эти месяцы.

 

Дамблдор устало наблюдал за ним, но не спешил и ожидал с большим терпением, чем, как думала Гермиона, достало бы у нее, если бы ее внезапно вызвали и пришлось мчаться через полстраны.

 

— Лимонный леденец? — спросил директор, предлагая Снейпу банку через стол. Снейп лишь распрямил пальцы, все еще запущенные в волосы, и коротко мотнул головой. Дамблдор вздохнул безмолвно, это было видно лишь по движению плеч, и так же молча переложил банку в другую руку и поставил перед Гермионой. Та, решив, что сладкое чуть поднимет ей настроение, с благодарностью взяла леденец. Она бросила его в рот и рассасывала, пока тишина тянулась тонкой нитью, разматываясь между вдохами, катясь клубком от удара до удара сердца.

 

Наконец Дамблдор прервал ее вежливым кашляньем, которое все равно прозвучало в тихой комнате, как удар кнута. Старый директор наклонился вперед, сложив руки перед собой, и пристально уставился на Снейпа.

 

— Должен признать, Северус, что я готов лопнуть от любопытства, почему мне пришлось аппарировать из Лондона. Наверняка не затем, чтобы я мог просто спокойно побыть в твоем обществе? — Гермиона почувствовала, что ее тянет улыбнуться: эту слова сделали бы честь самому профессору Снейпу, однако тон был гораздо мягче. Снейп, со своей стороны, раздраженно проворчал:

 

— Я пытаюсь сформулировать, как лучше преподнести наше открытие, директор, — ответил Северус, выпрямляясь.

 

— Думал, ты занимался этим до моего приезда, — произнес Дамблдор, откидываясь в кресле и слегка улыбаясь.

 

Но Северуса нельзя было сбить. Руку все еще немного жгло, и у него было ощущение, будто нечто мрачное и безмолвное шествует темными, пыльными, нехожеными путями его разума. Слова Дамблдора дрожали и странно отдавались эхом, и Северусу показалось, будто что-то мелкое щекочет его затылок; он неловко поерзал.

 

Гермиона увидела, как губы Снейпа сжимаются в ниточку, и ее изумление растаяло, сменившись внезапно открывшимся холодным знанием, которое она могла скрывать от себя раньше. Она понимала, о чем, несомненно, размышляет Снейп, и испытала укол сочувствия: ей тоже не удавалось передать это словами, все, что она знала, было лишь отголосками полусознанных чувств, глубоких и древних, и маленькими обрывками видений. Она смутно подумала, испытывает ли Снейп то же. Ему явно было так же сложно выразить это, как и ей. Внезапно Гермионе стало очень холодно, и, не отдавая себе отчета, она придвинулась к нему.

 

Снейп прочистил горло.

 

— Я думаю, — начал он, — Волдеморт выяснил, что мне удалось… обойти… мою беспомощность, и что это я — тот, кто расстраивает его проработанные планы.

 

Он глубоко вздохнул, и Гермиона с вящим изумлением поняла: то, что он собирается сказать, будет ей на руку. Сейчас откроются факты о нем, которые ей хотелось бы знать, о которых она размышляла в постели ночами, невидяще глядя в темноту. Она выпрямилась в кресле. Снейп неловко заерзал.

 

— Разумеется, Волдеморт помнит, что мой вклад в дело Жрецов смерти был весьма существенен. Моей задачей было предсказывать и расстраивать действия Министерства. Я должен был выяснять, что Министерство планирует, кого они отправят на то или иное задание, кому из нас угрожает опасность быть пойманным, какие доказательства они собрали, насколько они близко подошли к нам… насколько долго можно позволить им… продолжать. А потом нить внезапно обрывалась — лучший способ, самый эффективный, самый мстительный и надежный, лишить их желания разрабатывать эту версию. Моя помощь была для Волдеморта неоценима.

 

— Полагаю, что отчасти причиной тому, что Волдеморт ослепил меня, было не дать мне обратить это оружие против него, и я уверен, он никогда бы не подумал, что я найду способ обойти это, даже смириться с этим, хоть за миллион лет. Могу лишь заключить, что Волдеморт сделал из своих недавних провалов выводы, что жертвы каким-то образом могли предвидеть его ходы и вести себя соответственно. Поскольку у Министерства нет официальной позиции по поводу темных магов, которые уже мертвы, и все нападения считают выходками подражателей, следующим логическим шагом было начать подозревать, что тот, кто разрушает его планы, действует помимо министерской юрисдикции, без их одобрения, в рамках старого сопротивления, — Снейп остановился и сглотнул, прежде чем продолжить. — Мастера арифмантики моей величины встречаются редко из-за опасности и определенного воздействия, которое практика дает на мозг. Самым простым было заключить, что это я предсказываю будущее и затем не даю ему случиться, — Снейп замолчал.

 

— Каковы будут последствия этого? — тихо спросил Дамблдор, а Гермиона молча задумалась над тем же.

 

Снейп потер руку.

 

— Очевидно, что единственный способ защититься от комплексного арифмантического изучения и того порядка, в который оно приводит мир, — это хаос, и когда наблюдаемый осознает, что за ним следят, поведение меняется совершенно беспорядочно, и его трудно предугадать, — он уныло вздохнул, будто пытаясь избавиться от чего-то еще кроме воздуха. — Боюсь, что теперь мы уже долго работаем впустую. В тот момент, когда Волдеморт понял, что происходит, мы потеряли нить его действий. Само осознание меняет ход событий, но, думаю, он заморозил все планы, просто чтобы обезопасить себя.

Для обороны он мог лишь изменить свой образ действий без нашего ведома, а мы продолжали исходить из того, что все идет нормально и, логически рассуждая, гонялись за тенями, пока Волдеморт пересматривал свою стратегию. Сам факт перенесения нарушил ход его мыслей. Как вы помните, — тут он кивнул в сторону Гермионы, — мы подсчитывали следующий ход Волдеморта, основываясь на его разочаровании оттого, что предыдущий был предугадан. Но как только мы убираем эту константу, получается, что мы палили пальцем в небо.

Единственная проблема в том, что как только какой-то шаг сделан, наблюдатели — мы — можем догадаться, что наблюдаемый изменил поведение, и есть возможность постфактум вычислить момент времени, когда наблюдаемый заметил наше внимание, и исходить из него. В этом случае можно и дальше предугадывать намерения наблюдаемого. Несмотря на то, что он знает о наблюдении, все еще можно предсказать самые невероятные его поступки, поскольку его действия все равно теоретически остаются предсказуемыми, хоть это и будет сложнее. Та непредсказанная смерть мистера Томаса сказала мне, что Волдеморт узнал о нашем внимании.

 

Гермиона села глубже в кресло, боль вздымалась в ней, заполняя внутренности ядовитой горечью. Об этом факте она не знала. Снейп не поворачивался к ней, хотя делал ли он это специально, было непонятно: он казался слишком погруженным в объяснения.

 

— Я исправил свои подсчеты, не предупреждая мисс Грейнджер, и мы продолжили, по-видимому, правильно… Не представляю, верно это или нет, — Снейп пожал плечами, — но все же новых нападений не было. Однако сегодня днем, когда я говорил с вами, директор, мной… овладело нечто странное. Это трудно объяснить. Обычно я работаю на очень тонкой грани возможностей, и в большинстве случаев оказываюсь прав. Но когда я говорил с вами, меня внезапно посетило ощущение, будто мир раскололся в нескольких направлениях, и это привело меня в замешательство. Я разорвал контакт, и ощущение исчезло. Но в это время я заметил, как горит Метка, обжигая гораздо сильнее, чем когда-либо раньше, и, поскольку с тех пор, как Волдеморт ослепил меня, он по большей части оставлял меня в покое, я могу только заключить, что эта недавняя боль терзала меня не без причины. Так что я вызвал мисс Грейнджер, чтобы найти этому разумное объяснение… — Снейп замолк, тяжело сглотнув, и Гермиона осознала, что он говорил, будто читал лекцию, как раньше на уроке зелий, но по собственной воле говорить не привык. Когда он диктовал формулы, он был вне себя, в отдалении, а теперь ему приходилось заставлять себя говорить. Она видела, как двигается вверх-вниз кадык у него на шее.

 

— Мы продолжили цепь рассуждений, которая вытекала из первоначальных посылок, и выяснили, что… выяснили, что… — голос Снейпа сорвался. Руку жгло все сильнее, и это постепенно действовало ему на нервы. Он откашлялся и продолжил сдавленным голосом. — Темная метка — это канал для воли Волдеморта. Он вызывает Жрецов смерти и может сказать, где они находятся, но сейчас, полагаю, он изменил магию, что живет в моей коже. Я не знаю, насколько сильна связь, что он может выяснить и что собирается со мной сделать, но, думаю, он сделал это, чтобы каким-то образом не дать мне предсказывать его шаги… Я точно не знаю, как, — Северус наклонился вперед, отчаянно напрягаясь под повязкой, он жаждал, чтобы лицо Дамблдора возникло из окружающей тьмы, страстно желал увидеть его черты. На краю его сознания вырисовывались слова, и Северус готов был застонать от безысходности. Он уже слышал, что Альбус собирается сказать, и его отчаяние было наполовину порождено тем, какими окажутся эти слова, а наполовину — его собственной усталостью, посещавшему его желанию освободиться от этого странного существования — одной ногой в настоящем, а другой — в мириаде будущих.

 

— Может, тебе стоит попытаться предсказать следующее нападение? — донесся до него голос Дамблдора сквозь темноту. — Тогда мы сможем посмотреть на реакцию Волдеморта.

 

Гермиона выпрямилась в кресле.

 

— Но сэр, — возразила она, и Снейп с Дамблдором оба вздрогнули. — Если Волдеморт как-то, гм, связан с профессором Снейпом, разве он не поймет, что мы предсказываем, и не поступит иначе? Мы поставим под угрозу больше людей, пытаясь предугадать, кто станет мишенью, верно?

 

Дамблдор взглянул на нее, она увидела, что он выглядит не просто уставшим, а по-настоящему измученным.

 

— Мисс Грейнджер, — тихо сказал он. — Не существует способа обеспечить безопасность тому, кого Волдеморт желает видеть мертвым. Если мы выясним, по каким правилам он играет, то сможем противостоять ему.

 

Гермиона потерла виски. Несмотря на то, что она привыкла к практической стороне арифмантики, теоретическая все еще была ее головной болью…

 

— Значит, — начала она, — если мы можем предсказать, что Волдеморт будет делать, он узнает об этом и изменит планы, и тогда можно будет предсказать это, а когда Волдеморт узнает, мы сможем предугадать следующий шаг… — она замолкла, все еще массируя пальцами кожу.

 

Дамблдор слегка кивнул.

 

— Ну, можно считать и так.

 

Гермиона вздохнула.

 

— Это как какая-то дурацкая игра в шахматы, — внезапно ей показалось, что это очень смешно, и ужасно захотелось расхохотаться, как сумасшедшей. — Я плохо играю в шахматы.

 

К ее удивлению, Снейп фыркнул.

 

— Сомневаюсь так же, что вам когда-либо приходилось играть при таких высоких ставках.

 

Гермионе осталось только кивнуть.

 

*****

Она так устала. Они со Снейпом решили встретиться на следующий день и приступить к работе, но сегодня ее освободили от уроков и домашнего задания. Гермиона хотела возразить, потому что она не из тех, кто увиливает от своих обязанностей, но тонкий голосок в ее голове кричал, что надо пользоваться случаем. У нее болела голова, она была измучена, напугана и ужасно устала. Кости наливались измождением, которое пожирало ее изнутри, оставляя пустой, с ощущением легкой тошноты.

 

Она, спотыкаясь, вошла через портретный проход в гостиную, и с удивлением обнаружила, что та пуста. Гермиона взглянула на часы на запястье, и очень расстроилась, что еще всего лишь полседьмого вечера. Она проголодалась, но немного урчащий желудок был менее важен, чем то, что у нее закрываются глаза. Ей совсем не хотелось свалиться от усталости и утонуть в супе.

 

Как в тумане, она вскарабкалась по лестнице в свою комнату и бросилась на мягкое покрывало. Она сбросила туфли, залезла в постель, не раздеваясь, и заснула почти мгновенно.

 

*****

Северус осушил стакан бренди и налил себе еще. Он уже принял два разных болеутоляющих зелья и смазал левую руку мазью от ожогов, но Метка все еще прожигала до костей. Или, может, он только вообразил себе это жжение… он не обжег другую руку, нанося мазь, но боль ощущалась как настоящая. Пока он не привык к боли, то чуть не стер зубы, пытаясь не закричать, когда накатывала новая волна жжения. Ему приходилось выносить Cruciatus раньше, и при этом всегда казалось, что мышцы вырываются из скелета, ломая кости, а нервы горят огнем. Мучительная боль была гораздо, гораздо хуже этого, но постоянное жжение, медленное, всепроникающее и непонятное, понемногу сводило его с ума.

 

Северус чувствовал, что теряет контроль над магией — а, может, это магия теряла контроль над ним, он больше не мог точно сказать. С его разумом происходило что-то странное; чувство будущего становилось смутным и расплывчатым, ему казалось, что он спотыкаясь несется одновременно по нескольким дорогам, и в то же время вовсе не может продвинуться вперед во времени. Он разъединялся, рассыпался и разбивался на кусочки, и, как он думал, мог видеть искаженный рассеянный свет, падающий откуда-то сверху.

 

Нет, это не может быть правильным. Он не может видеть, ведь так? Разумеется, нет. Он не может ничего видеть, и нет никакого света, верно? Северус сжал стаканчик и сделал еще один добрый глоток, позволив жжению в горле отвлечь его от жжения под кожей.

 

«Тебе никогда не удастся, — думал он. — Волдеморт найдет какой-то способ. Всегда находил раньше». Северус чувствовал, как отрывки воспоминаний наполняют кровью будущие события, которые он не мог полностью осознать.

 

Он снова сжал стакан и попытался отделить воспоминания от мыслей о будущем. Он видел сегодня мисс Грейнджер, так? Или это было вчера… Он разговаривал с Дамблдором, но не мог припомнить, когда и сколько раз, и у него начала болеть голова. «Замечательно, — подумал он. — Отвлеки меня от руки».

 

Северус сделал еще большой глоток бредни и сжал левую руку в кулак, ощущая, как мускулы предплечья напрягаются и обугливаются под Темной меткой. Внезапно на него накатила очередная волна жара, и он чуть не закричал, но сумел сдержаться, согнув и крепко сжав руки, и лишь острая боль в левой руке привела его в чувства.

 

Из пальцев выпала сломанная ножка стаканчика из-под бренди и запрыгала по ковру. Северус почти мог видеть врезавшиеся в кожу осколки стекла, алкоголь жег порезы. Боль сделает тебя сильнее.

 

Северус долго терпел боль в руке, прежде чем ему пришло в голову, что надо бы обработать раны.

-------------

* Название главы — первая строчка из епископального гимна авторства Генри Кирка Уайта, 1806 г.

Глава 5. Дикое







Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.