ПОСЛЕДСТВИЯ ЕВРОПЕЙСКОГО ФЕОДАЛИЗМА

Начиная с середины XIII века европейские общества окончательно прощаются с феодальным строем. Но все изменения, происходящие в среде, наделенной памятью, происходят медленно, ни одна социальная система не умирает целиком, сразу и навсегда.

Сеньориальный режим, отмеченный печатью феодализма, надолго пережил сам феодализм. Безусловно, он подвергся большим изменениям, но эти изменения не наша тема. Мы отметим только вот что: режим сеньориальных отношений, перестав быть частью общей, родственной ему, системы управления, не мог не казаться все более непонятным, бессмысленным, а потом и ненавистным. Из всех форм зависимости внутри сеньории наиболее присущей феодальному строю был сервале. Изменившийся, превратившийся из личной зависимости в зависимость, связанную с землей, сервале просуществовал до Революции. Никто улсе не задумывается о том, что среди сервов могла сохраняться память о предках, которые обрели покровительство защитника, и это отдаленное воспоминание облегчало тяготу устаревших отношений.

За исключением Англии, где первая революция XVII века уничтожила все различия между феодами рыцарей и всеми остальными дер-жаниями, и во Франции, и в Пруссии вассальные и феодальные обязательства, связанные с землей, просуществовали столько лее, сколько и сеньориальный режим. Пруссия только в XVIII веке произвела алло-дификацию феодов. Поскольку вся лестница зависимых оказалась в ведении государства, король видел в ней инструмент, обеспечивающий поставку воинов, и не хотел отказываться от него. Еще Людовик XIV предпринимал не одну попытку собрать вассальное ополчение. Но эти попытки уже не свидетельствовали о нехватке воинской силы, они свидетельствовали о нехватке денег и были в чистом виде налоговыми мероприятиями со штрафными санкциями. Среди специфических особенностей феодов практическую ценность после феодальной эпохи имели только оставшиеся за ними денежные повинности и правила, по которым они передавались по наследству. Поскольку домашних вассалов больше не было, то оммаж остался|Толысо в виде ритуала при вступлении во владение землей. «Бессмысленная», в глазах юристов, сформированных новым временем (387), церемония не оставляла равнодушной аристократию, придававшую значение этикету. Вместе с тем обряд, наполненный когда-то таким важным человеческим содержанием, стал возможностью получщь права на имущество, а иногда уплатой налога. Став спорной темой,; феодальное наследие занимало юристов. Оно послужило материалом для множества исследований, создав изобильную литературу как для теоретиков, так и для практиков. Однако наследие было ветхим, выгоды от него, каких ждали наследники, тощими, поэтому оно легко рассыпалось, когда от него постарались избавиться. Расставание с феодами и вассалитетом оказалось неизбежностью, легким завершением долгой агонии.. Зато расставание с сеньориальным режимом проходило тяжело, вызывало множество сопротивлений, поскольку было связано с перераспределением имущества.

Между тем общество продолжало подвергаться всевозможным потрясениям, и нужды, которые в свой час породили сначала содружества, а потом вассалитет, не исчезли, не забылась и практика подобных взаимоотношений. Среди множества причин, по которым в XIV-XV вв. появилось такое обилие рыцарских орденов, решающей было стремление государей объединить магнатов в сообщества высокопоставленных верных, связать их друг с другом связями особой прочности. Рыцари ордена Сен-Мишель по статуту, данному им Людовиком XI, обещали королю «добрую и верную любовь» и верную службу вместе со своими воинами. Попытка, надо сказать, такая лее тщетная, как попытка Каролингов: в самом старинном списке лиц, удостоенных знаменитого обруча, третьим стоит коннетабль де Сен-Поль, который так подло предаст своего господина.

В хаосе последних лет Средневековья более действенной мерой, но и более опасной оказалось восстановление отрядов частных воинов, подобия «вассалов-сателлитов», на разбои которых жаловались писатели времен Меровингов. Их обычно одевали в костюмы тех цветов, которые были на гербе их господина, подчеркивая тем самым их зависимость. Филипп Смелый покончил с этим обычаем во Фландрии (388), но зато он был очень распространен в Англии при последних Планта гепетах, Ланкастерах и Йорках, отряды этих воинов даже получили название «livrees» - отданных. В эти отряды, точно так же, как когда-то в отряды «воинов без поместий», попадали вовсе не одни худородные авантюристы. Основную их часть составляло мелкопоместное дворянство, джентри.¹ Если частного воина вызывали в суд, то авторитет лорда служил ему защитой. Практика поддержки в суде была незаконной, как свидетельствуют об этом публикуемые парламентом запреты, но распространенной и следовала в точности mithium, закону, по которому во франкской Галлии покровительство сильного защищало его верных. И поскольку государи тоже пользовались такими отрядами, то Ричард II рассылал по всему королевству своих слуг-телохранителей, похожих на других vassi dominici, но с белым сердечком на одежде, по которому их можно было отличить (389).

Во Франции во времена первых Бурбонов дворянин, который хотел проложить себе дорогу к успеху, нанимался в услужение к сильному и могущественному. Разве это не напоминает начальный период вассалитета? С прямотой, достойной старинного языка феодалов, о нем говорили: такой-то - человек принца или кардинала. Честно говоря, для полноты картины не хватает оммажа. Но его часто заменяли письменным договором. Уже в конце Средневековья «обещание дружбы» заменяет лишившийся силы оммаж. Прочитайте это «обязательство», которое 2 июня 1658 года дал господину Фуке некий капитан Деланд: «Я обещаю и клянусь господину генеральному прокурору... что буду принадлежать только ему и только ему отдаю всю свою привязанность, какую имею; я обещаю быть только за него против любого другого без исключения; только ему повиноваться и не вступать в общение с теми, на кого он наложит запрет... Я обещаю пожертвовать жизнью за тех, кто ему близок... без единого исключения...» (390). Не эхо ли это самой трогательной из формул клятвы верности: «Твои друзья будут моими друзьями, твои враги будут моими врагами»? Исключение не делается даже для короля!

И если институт вассалитета уцелел в виде формальных ритуалов и закосневших юридических форм, то дух вассальных отношений вновь воскресает из пепла, как феникс. Проявление этого духа, потребность в нем мы можем увидеть и в более близких к нам обществах. Но это только всплески, частные проявления в той или иной среде, которые государство уничтожает, если чувствует в них себе угрозу. Частные проявления уже не могут вписаться в сложившуюся государственную структуру, и тем более окрасить ее своей тональностью.

Феодализм оставил обществам, которые пришли ему на смену, рыцарство, превратившееся в знать. В силу своего происхождения эта знать гордится своим воинским предназначением, символизирует которое право на ношение шпаги. Знать особенно дорожит своей принадлежностью к «благородным» там, где оно дает, как во Франции, существенные послабления в налогах. Благородные не должны платить талью, как объясняют два конюших из Варен-ан-Аргон в 1380 году, «поскольку из благородства благородные жертвуют собой на войне» (391). При королевском строе во франции знать более древнего происхождения, противопоставляя себя выслужившимся, говорила о себе как «о дворянстве шпаги». Даже в таких обществах, где смерть за родину перестала быть монополией какого-то одного сословия, у профессиональных военных существует что-то вроде чувства морального превосходства по отношению к другим,¹ а у других к ним особое уважение. Предрассудок, непонятный другим цивилизациям, например, китайцам, но у нас оно осталось как воспоминание о произошедшем на заре средневековья разделении, в результате которого возникли два сословия: крестьянство и рыцарство.

Оммаж был настоящим договором, причем обязательным для обеих сторон. Если сеньор не исполнял своих обязательств, то он терял свои права. Идея договора была перенесена и в область управления и власти, поскольку главные слуги короля были его вассалами. На этой почве она нашла подкрепление в древних представлениях о персоне короля как о священной и ответственной за благосостояние своего народа: если народ постигало несчастье, король должен был быть наказан. Церковь, поначалу поддерживавшая идею о священной персоне короля, после грегорианской реформы начала ее. развенчивать. И религиозные писатели первыми с необыкновенной убежденностью провозгласили идею договора, который связывает государя с его народом: «как свинаря с хозяином, который его использует», по словам эльзасского монаха, пишущего в 1080 году. Дерзновенность предыдущих слов станет еще яснее, если мы примем во внимание негодующий вопль другого монаха, правда, весьма умеренного сторонника монархии: «Господний елей (имеется в виду помазание королей) не снимешь, как деревенского старосту!» Теоретики из церковников среди аргументов в пользу отрешения от власти дурного властителя называли повсеместно признанное право вассала покинуть дурного господина (392).

Переход к действию свершился в среде вассалов под влиянием институтов, сформировавших их менталитет. Многие мятежи, которые кажутся, с первого взгляда, нарушением порядка, имеют под собой основание, которое выражено следующим образом в «Саксонском зерца ле»: «Человек может противостоять своему королю и судье, когда тот действует вопреки праву и даже молсет помогать вести против него войну... Действуя таким образом, он не нарушает долга верности.»(393). В зачаточном состоянии это «право сопротивления» присутствует в Страсбургской клятве 843 года и пакте, заключенном 856 году Карлом Лысым со своими баронами, оно отзывается эхом в XIII и XIV веках по всему западному миру в множестве документов, возникших то как реакция «благородных», то как претензии буржуазии, и за ним стоит будущее; назовем некоторые из этих документов: Великая хартия вольностей англичан (1215); «Золотая булла» венгров (1222); «Иерусалимские ассизы»; сборник привилегий знати Брандебурга; арагонский Акт объединения (1287); Брабантская хартия Кортенберга; Дельфтский статут (1341); декларация коммун Лангедока (1356). Не случайно, что режим сословно-представительных собраний - парламент в Англии, генеральные штаты во Франции, ландтаги в Германии, кортесы в Испании - родился в государствах* которые только что прошли стадию феодализма и еще несли на себе его отпечаток. В то время как в Японии, где вассальное подчинение носило скорее односторонний характер, где божественная власть императора осталась вне досягаемости оммажа, ничего подобного не воспоследовало, хотя общественный строй был очень сходен с нашим феодализмом. Идея договора, способного ограничить власть, составляет главную особенность нашего феодализма. И как бы ни был жесток феодальный строй к малым мира сего, он оставил в наследство нашим цивилизациям то, что помогает нам жить и сейчас.

Р.Альтамира-и-Кревера «История средневековой Испании»

Перемены в среде кастильской знати. Победа католических королей над знатью (с. 481—482) была успехом чисто политическим. В социальном отношении знать и высшее духовенство продолжали сохранять свое первенство как в Кастилии, так и в других государствах полуострова. Однако освобождение крепостных и начавшийся процесс развития торговли и ремесла, с которым связаны были среднее сословие, мудехары и евреи, — все это нанесло удар былому экономическому могуществу сеньоров. Система майоратов (все более распространявшаяся) и новые захваты земель в ходе войны с Гранадой помогли знати выдержать этот удар. Королева Изабелла стремилась ограничить права сеньоров, пожалованные предшествующими королями в трудные времена анархии и смут, и отменить все пожалования своих предшественников и в первую очередь пожалования, данные Энрике IV.

Сперва кортесы безуспешно делали Изабелле представления по этому вопросу, а на сессии в Мадригале в 1476 г. они обвинили королеву и ее супруга в том, что, не устраняя вреда, связанного с пожалованием доходных статей сеньорам, они совершают подлинное «кровопускание» и растрачивают, таким образом, большую часть доходов казны. Кортесы сетовали на то, что королева продолжает отчуждать вотчины и городские ренты в пользу сеньоров. На это представление короли также не обратили внимания. В конце концов, когда требование это было повторено в 1480 г. (на кортесах в Толедо), «католические короли» приняли его к сведению и создали комиссию, в которую вошли законоведы и представители знати. После долгих споров было единогласно решено (несмотря на тот ущерб, который этим решением наносился знати) отменить пожалования, причем кардиналу Мендосе была поручена проверка всех пожалований и фиксация тех из них, которые следовало сохранить. Одновременно было приказано всем сеньорам, имевшим права наследственного владения, «письменно сообщить, каким образом они их получили»; было дано также распоряжение проверить документы о наследовании и пожалованиях и для этого привлечь должностных лиц (контадоров), которые занимали соответствующие посты при Энрике IV. Мнение кардинала было таково: «Все, кто получает доходы, пожалованные незаслуженно, теряют их полностью, те же, кто купил право на доходы, должны вернуть документ, удостоверяющий акт покупки, и получить ту сумму, которая была уплачена при сделке; а для остальных пенсионеров, которые составляют большинство, сохраняется только часть доходов, соответствующая тем действительным услугам, которые они оказали государству». По совету Эрнандо де Талаверы решение это было проведено в жизнь и дало экономию около 30 млн. мараведи. «У одних, — говорит один историк XVI в., — была отнята половина, у других — одна треть, кое-кто потерял четверть, а были такие, у которых отнято было все, что они имели, у многих же ничего не отобрали, а некоторым разрешили пользоваться этими пожалованиями пожизненно; вердикт же выносился соответственно сведениям, которые имели [короли] о способах приобретения тех или иных пожалований. И некоторые были недовольны этим решением, но примирились с ним, памятуя, что получили они пожалования, расхищая коронные владения». Таким образом, адмирал Энрикес потерял 240 тыс. мараведи, герцог Альба — 475 тыс., маркиз Кадисский — 573 тыс., герцог Альбукерке — 1 млн. 400 тыс.; род Мендоса (семья кардинала) также лишился огромных доходов.

Но несмотря на то что доходы знати, корпораций и монастырей были урезаны, многие из них продолжали владеть огромными и при этом наиболее крупными состояниями в Кастилии. По свидетельству одного очевидца-француза, посетившего Кастилию несколько позже, в стране имелось пятнадцать богатейших знатных фамилий; причем из этого числа восемь получили права на герцогский титул в период правления Изабеллы и Фердинанда. О богатстве некоторых из них свидетельствуют следующие данные, приводимые двумя современниками: герцог Медина Сидония для перевозки в район Малаги во время войны с маврами (с. 484) своих воинов и боевых припасов снарядил флотилию, в состав которой входило не менее ста кораблей. Он же предложил Филиппу Красивому, в случае если последний высадится в Андалусии, 2 тыс. всадников и 50 тыс. дукатов. Род Мендоса, главою которого был герцог Инфантадо и к которому принадлежали архиепископ Толедо, граф Тендилья (губернатор Альхамбры) и другие сеньоры, владел великолепными дворцами и славился обилием драгоценностей, золотой и серебряной посудой, богатством своих конюшен, пышностью охотничьих выездов и отличными музыкальными и певческими капеллами. А коннетабль Педро Фернандес де Веласко, граф де Аро, самый могущественный феодал Старой Кастилии, имел в своем; распоряжении бесчисленных вассалов. Итак, несмотря ни на что, экономическое преобладание знати и особенно ее родовитой верхушки было обеспечено еще надолго, и сохранению былой мощи способствовала, разумеется, система майоратов.

Католические короли с уважением относились к частной собственности. Но они применяли меры, сходные по существу с действиями, которые привели к отмене некоторых ранее данных пожалований, чтобы убавить чрезмерный гонор, свойственный сеньорам. Так, в 1480 г. они запретили дворянам присваивать себе некоторые привилегии, принадлежавшие исключительно королю: пользование королевской короной для своего герба; право носить перед собой жезл или обнаженную шпагу; употреблять в письмах обороты «моею милостью» и «под страхом моей немилости»; и привилегии, которые позволяли пользоваться «иными отличиями и прерогативами, отвечающими только нашему королевскому достоинству». Но короли подтвердили и сохранили в неприкосновенности традиционные привилегии знати: освобождение от податей и от долговой тюрьмы (причем запрещалось требовать от дворян в залог оружие и боевых коней) и от пытки^ Им разрешалось также не снимать шляпы в присутствии короля, что, по-видимому, было тогда правом всех герцогов, маркизов и графов; от этого права Филипп Красивый заставил их отказаться, но лишь временно.

Вместе с тем короли старались привлечь знать ко двору, что было нетрудно, так как суровые репрессии коронных судей в Галисии, Андалусии и других местах убедили их, что впредь любое влияние на общественные дела они смогут получить не по своему произволу, а лишь по милости короля. Расправами с мятежными сеньорами Фердинанд и Изабелла, во-первых, добились, что феодалы были отдалены от своих замков и поместий, а это уменьшило их связь с поселениями, в которых они пользовались правами юрисдикции и, во-вторых, способствовали тому, что сеньоры перешли под их непосредственное наблюдение. Таким образом, большая часть знати превратилась из сельской в придворную, жившую под сенью трона и жаждавшую дворцовых должностей, раздача которых всецело зависела от короля. Не желавшие следовать примеру большинства обречены были на прозябание в своих поместьях. Они были преданы забвению и фактически лишались возможности получать государственные должности. На сопротивление же королям эти отщепенцы были неспособны.

Иерархические ступени продолжали оставаться прежними, но произошли некоторые изменения в титулатуре. Представители знати перестали именоваться рикос омбрес и получили титул грандов. Герцоги (duques) и маркизы (marqueses) стали встречаться гораздо чаще, чем прежде, когда всеобщее распространение имел графский титул, а звание «идальго» теперь становится родовым, хотя иногда еще употребляется титул ръщаръ (caballero). Оба эти термина равным образом означают принадлежность к дворянству «второго ранга», которое короли продолжали создавать, жалуя звание идальго главным образом за военные заслуги. Так, Фердинанд и Изабелла подтвердили некоторые привилегии, данные Энрике IV, но отменили другие льготы дворянства и создали в Андалусии новую знать, так называемых достойных рыцарей (caballeras quantiosos), из которых состояло пограничное ополчение королевства Гранады. Фердинанд и Изабелла жаловали дворянское звание без соблюдения каких бы то ни было церемоний, порой обыкновенным письмом за своей подписью. Что же касается бедных дворян, то они жили, как и прежде, под покровительством грандов и именовались рыцарями (caballeros) или оруженосцами (escuderos). Все они пользовались общими для дворян привилегиями, о которых уже упоминалось выше.

В среде арагонского дворянства, усмиренного еще во времена Педро IV, не произошло достойных упоминания перемен, А каталонское дворянство, уже давно подчиненное короне и экономически ослабленное, окончательно теряет свою былую силу с разрешением крестьянского вопроса. Однако и в Арагоне, и в Каталонии дворянство своим поведением засвидетельствовало, что прежние анархические привычки им еще не были забыты. Продолжались местные усобицы, ссоры между партиями, причем в этих смутах участники их руководствовались чувством личной неприязни или соображениями выгоды. Так, в 1510 г. в Арагоне между двумя городами возникла распря, вызванная спором об использовании оросительной системы. В эту распрю вмешались, с одной стороны, люди сеньора Трасмоса и графа Аранды, а с другой — вассалы графа Рибагорсы, к которым пришли на подмогу люди графа Риклы и вассалы монастыря Веруэлы, так что всего вышли на поле боя более 5000 человек. В конце концов вмешался король и умиротворил противников, разрешив спорный вопрос актом от 6 октября 1513 г. Происходили и другие подобные же столкновения, хотя и не столь значительные, которые продолжались вплоть до начала последующего периода.

В Каталонии столкновения между партиями приняли в графстве Амурдан, пожалуй, еще более серьезные формы, чем в Кастилии. В 1512 г. там был убит сеньор Кастельи, а в отместку генеральный бальи Барселоны Сарьера с отрядом вооруженных людей внезапно ворвался в дом, где скрывались Бальдирио Агуль-яна и бароны Льягостера — предполагаемые убийцы или их сообщники, и убил их. Сарьера и его люди сперва укрылись в монастыре миноритов Сан-Франсиско, а затем вышли оттуда и среди бела дня погрузились на заранее подготовленный корабль, стоявший в порту, причем в знак вызова Сарьера водрузил на корабле знамя и дал салют из пушек. Преследуемый вице-королем и войсками Барселоны, Сарьера утонул в Паламосе при попытке высадиться, а его приверженцы были схвачены и наказаны. Частые столкновения не прекращались и впредь, так что, как говорит (возможно, преувеличивая) один хронист, «за тридцать лет из-за этого погибли 900 человек и совершено было множество похищений, поджогов и других насилий». В 1525г. беспорядки прекратились (хотя и не окончательно), после того как вице-король арестовал вожаков и многих участников дворянских банд.

Уже отмечалось, что в предшествующий период юридическое положение прежних соларьегос все еще было неопределенным. Подобная неопределенность отмечалась как в отношении права свободного перехода, так и во всем, что касалось имущественных прав соларьегос. Злоупотребления со стороны феодалов фактически ограничивали многие основные права свободных людей, вассалов и освобожденных крестьян, живших в сеньориальных городах и на землях сеньоров. Энергичные действия «католических королей» устранили многие из этих злоупотреблений и разрешили вопрос о соларьегос. Действительно, коро- I левской грамотой от 28 октября 1480 г., подтверждавшей расширенное применение диплома от 1285 г., им было пожаловано право в любых случаях переходить на другое место со всем своим имуществом, скотом и собранным урожаем. Но короли не смогли прекратить злоупотреблений, чинимых сеньорами по отношению к плебейскому населению (соларьегос и вилланам). Феодалы же совершали точно такие же насильственные действия, против которых боролись в свое время Хуан I и другие короли. Сеньоры стремились привлечь население, переманивая его даже с I королевских земель (что вытекает из повторных указов, имевших целью приостановить уход с них населения и сохранить прежний размер налоговых поступлений), обещая налоговые изъятия и льготы; но как только эти поселенцы становились сеньориальными крестьянами, их начинали угнетать всевозможными способами. А так как сами короли Фердинанд и Изабелла, несмотря на отмены пожалований и на требования кортесов прекратить отчуждение королевских поместий, все же Продавали некоторые из них, то не раз случалось, что корона фактически теряла целые области. Эти отчуждения (которые, бесспорно, противоречили антисеньориальной политике королей) продолжались и даже участились в числе в последующий период.

В Арагоне крестьянская проблема была более серьезной, так как здесь тяжелее были формы крепостной зависимости (с. 388), и, естественно, разрешилась она I иначе. Весьма часто в последние годы XV века и в первые годы XVI века происходили восстания вилланов или вассалов, отписанных в крепость (vasallos signi servitii). Примером может служить восстание в сеньории Ариса, где сервы осадили замок сеньора. После разгрома часть их была казнена, а другая — наказана I плетьми. Крестьяне баронии Монклюс, разуверившись в помощи судебных органов, восстали и продержались до 1517 г. Король Фердинанд предпринял попытку несколько урегулировать положение, ограничив феодальные повинности и «дурные обычаи». Но он встретил энергичное сопротивление со стороны дворянской олигархии и вынужден был отказаться от своего намерения. И даже в случае с сеньором Ариса он в конце концов признал, по требованию этого феодала, все традиционные сеньориальные привилегии, включая и право карать вассалов без суда. Это заключение короля закрывало путь к любому мало-мальски справедливому решению вопроса и было подтверждено в так называемой Селадской сентенции. В Каталонии вопрос о ременсах Снова, как в прежние годы (с. 406), принял угрожающий характер. Фердинанд участвовал в его разрешении, поступая при этом точно так же, как в свое время поступали Альфонс V и Хуан II; он попытался использовать это движение в своих целях. Об этом свидетельствует лицемерное поведение короля, которое именно так и расценивалось советниками Барселоны. Первое его мероприятие было не в пользу ременс — он приказал выплатить «церкви и духовным лицам» все недоимки по оброчным платежам и ссудам. Решение это он подтвердил на кортесах в Барселоне за предоставленную ему субсидию в 300 тыс. ливров (1480—1481 гг.) и распространил его на всех ременс сеньориальных владений и на все подати и повинности, выплачиваемые ременсами. Но когда крестьяне узнали об этой субсидии королю, они предложили ему большую сумму, чтобы склонить Фердинанда на свою сторону и избавиться от крепостной зависимости. Король согласился и разрешил ременсам (грамота от 26 августа 1482 г.) учреждать хунты, избирать сборщиков податей, «обсуждать и принимать решения относительно повинностей, обычно называемых «дурными обычаями»

и относительно возможных последствий применения оных». Сборщики отчислений, которые предназначались для выплаты субсидии королю, изменили ременсам, предварительно собрав значительные суммы; в долине Мьерес, близ Жероны, отчаявшиеся крестьяне взялись за оружие; вскоре восстание распространилось на ви-контство Бас, равнину Вика И на Вальес, причем ременсы опустошали поместья и захватывали города и замки. Во главе их стал крестьянин Педро Хуан Сала. Восставшие, как и при Хуане II, утверждали, что они действуют с согласия короля, уступившего их просьбам, и что последний одобряет их поведение. Крестьянское движение тревожило барселонский муниципалитет, который не осмеливался выступить со своей милицией против восставших и не раз давал советы Фердинанду о способах, какими надлежало действовать, но не получал от него ответа. Но Сала имел неосторожность войти в Гранольерс-и-Матаро (этот последний город был связан со столицей по обычаю carreratge, и тогда барселонцы открыто выступили против крестьян. Городская милиция разгромила ременс, а Педро Хуан Сала был схвачен, а затем обезглавлен и четвертован (в марте 1485 г.).

Тогда крестьяне снова попытались договориться с королем, направив к нему своих уполномоченных. За несколько дней до нападения на Гранольерс, 2 февраля 1485 г., состоялась встреча в Льинасе крестьянских уполномоченных — вождей ременс — с делегатами инфанта Энрике, вице-короля Каталонии. Эти переговоры продолжались и после гибели Салы; между тем восстание продолжалось и захватило округа Монтанью и Сельву, где действовали родичи Салы. Ременсы призывали полностью прекратить платежи ценза, десятинных и иных податей, которые тяжелым гнетом ложились на сельское население. Любопытно, что ненависть крестьян была направлена главным образом на духовенство, и они совершили множество насилий над монастырями и духовными лицами даже за пределами Каталонии. При этом они обычно захватывали зерно, собранное в счет уплаты десятины. Несомненно, духовенство Жероны была всегда их самым упорным врагом (с. 406). Между тем насилия, бесчинства и вооруженные столкновения продолжались во многих местах, и Фердинанд послал специального делегата Диего Лопеса де Мендосу, чтобы умиротворить крестьян. Он с большим трудом 8 ноября 1485 г. добился от ременс, чтобы они передали королю все полномочия для ведения переговоров и признали его своим окончательным арбитром. Такие же полномочия подписали и сеньоры. Уполномоченные той и другой стороны совместно с Фердинандом, которого сопровождала группа придворных, собрались в монастыре Гвадалупе (Эстремаду-ра) 21 апреля 1486 г. Обе стороны представили свои объяснения, и король спустя несколько дней продиктовал свое решение, к разбору которого мы переходим.

«Гвадалупская сентенция» и ее последствия. Так называемой «гвадалупской сентенцией» — арбитражным решением короля — разрешен был в основном конфликт между сеньорами и крестьянами. Сентенция не вполне удовлетворила ременс, хотя и способствовала успокоению умов и привела с течением времени к важным последствиям. Были отменены за денежный выкуп «дурные обычаи», и крестьяне тем самым объявлялись сентенцией свободными навечно. Сентенцией аннулировались следующие «дурные обычаи»: личная ременса (remensa personal) — обязательство личного выкупа, без уплаты которого крестьянин не мог покинуть землю сеньора; интестия (intestia) — повинность, аналогичная луктуосе; кугусия (cugucia) — налог на имущество прелюбодеев; хоршия (xorchia) — право сеньора наследовать имущество умерших, если они не оставляли наследников («дурной обычай», подобный кастильской маньерии); арсия или арсина (arsia или arsina) — денежное возмещение сеньору, в случае если дом крестьянина сгорит целиком или частично, и фирма де эсполи форсада (firma de espoli forsada) — подать, которую сеньор взимал за разрешение своим вассалам вступить в брак. В сентенции указывается, что сеньоры допускали по отношению к крестьянам действия, унижающие человеческое достоинство. Король лишил дворян права разбора уголовных преступлений, совершенных их вассалами, и присвоил его короне. Он распространил на ременс льготы, предоставленные соларьегос грамотой 1480 г., т. е. право покидать участок (мае или солар), на котором они проживали, и уносить с собой движимое имущество; тем самым отменялась обязательная приписка крестьянина к земле. Наконец, он запретил заключать соглашения, которыми фиксировались какие бы то ни было обязательства, закрепощающие крестьян или принуждающие их к исполнению «дурных обычаев».

Тем не менее эти уступки не соответствовали требованиям ременс, в программу которых в качестве основного условия входила отмена «дурных обычаев» без выкупа. Но Фердинанд не только обязал их внести выкуп, но распорядился, чтобы ременсы уплатили подать в 50 000 ливров (в барселонской монете) в течение десяти лет и возмещение сеньорам в размере 6000 ливров. Кроме того, он конфисковал имущество у 70 вождей восставших. Такое решение ременсы сочли обманом (и не побоялись высказать это); однако сила обстоятельств и свобода, хотя и обретенная весьма дорогой ценой, оказали свое действие и успокоили умы. Но все же хунты, которые организовали ременсы для сбора подлежащего уплате выкупа, не раз вступали в борьбу (и порой кровопролитную) с врагами крестьян. Фердинанд, желая положить I этой борьбе конец, запретил в 1492 г. хунты, в состав которых входило более 25 человек. В 1483 г. он обнародовал «Достоверное толкование» {Interpretation autentica) сентенции и развил там положения, ранее фиксированные в арбитражном акте.

В том же году произошло новое, но на этот раз незначительное восстание в Монтанье.

После уплаты выкупа, когда все вошло в нормальное русло, стало создаваться на основе прежних ременс, теперь уже свободных крестьян, среднее сословие в деревне. Это были земельные > собственники, которые сами стали облагать цензом менее удачливых крестьян, требуя от последних отбытия натуральных и денежных повинностей. Оброчные крестьяне назывались менестралями (menestrales). В свою очередь крестьяне обязаны были платить прежнему владельцу земли (дворянину, епископу или аббату) сеньориальный ценз, который не был отменен.

Свободное крестьянство сыграло большую роль как класс в XVII и XVIII вв.

Мудехары и мориски. В связи с капитуляцией Гранады (с. 490) уже отмечалось, каковы были судьбы мавров этого королевства, получивших после крещения наименование морисков. Но не следует смешивать их с мудехарами, жившими в других испанских владениях (особенно в Кастилии).

На протяжении многих столетий жили бок о бок в тесном взаимном общении и мире три крупные национальные группы, которые и составляли основную массу населения полуострова: туземцы-христиане, евреи и мудехары. Из повседневной юридической практики того времени можно заключить, что мудехары в конце концов слились бы воедино с христианами (исключением могли бы явиться лишь обращенные в рабство мудехары, которых было, однако, немало, хотя в некоторых районах к этой категории относилось меньшинство мудехарского населения). Мудехары сохранили в той или иной степени автономию в гражданской сфере и, возможно, все более поглощались бы, хотя и медленно, преобладающей массой, чему свидетельством являлись частые смешанные браки между представителями этих трех групп, в особенности менаду христианами и евреями. Казалось логичным, что событиям будет предоставлено идти своим естественным чередом и что эта этнографическая проблема, выдвинутая в ходе истории Испании, будет разрешена благодаря свободному взаимодействию всех этнических групп. Но уже с XII в., а может быть и раньше, у христианского населения появляются явные признаки неприязни по отношению к двум другим элементам, в особенности по отношению к евреям. А по мере развертывания реконкисты и усиления мощи северных государств эта неприязнь обостряется, принимая характер явно выраженной религиозной розни, что в конечном счете привело к кровавым последствиям. По отношению к мудехарам перемена наступила значительно позже. Еще в XV в. вражда к ним не проявлялась в резкой форме и не отражалась в законодательных актах, хотя временами положение мудехаров и ухудшалось (например, была предпринята попытка изгнать их из Арагона во времена Хуана II по настоянию архиепископа Валенсии). Тем не менее толчок был дан, и проблема отношений между обоими народами стала очень остро перед «католическими королями». Они разрешили ее в соответствии с теми чувствами, которые питало к мудехарам большинство христиан, хотя подобное отношение было свойственно далеко не всем культурным людям того времени. Таким образом, вместо того чтобы содействовать естественной ассимиляции, принят был прямо противоположный образ действий.

Сперва Изабелла и Фердинанд придерживались по отношению к мудехарам скорее покровительственной, чем ограничительной политики, что согласовывалось и с менее враждебным отношением к ним, чем к евреям (известно, что при погромах 1391-го и последующих годов мудехаров оставляли в покое). Правда, Изабелла и Фердинанд начинают с ограничений тех чрезвычайных вольностей, которыми муде-хары пользовались при Энрике IV, и с этой целью восстанавливают прежние ограничения. Но король и королева проводят в жизнь эти ограничения с большой умеренностью: они восстанавливают отличия в одежде, но облегчают мудехарам разбор гражданских дел в их судах и смягчают чрезмерно суровые законы времен Хуана П. Второй период, еще более благоприятный, начинается с договора о капитуляции Пурчены, укрепленного пункта гранадского королевства (декабрь 1489 г.). По условиям пурченской капитуляции оставлены были на своем прежнем посту мавританский алькайд и альгвасил; а жители, не покинувшие город, должны были платить христианскому королю те же налоги, что они платили до тех пор гранад-скому султану, и им обещано было свободное применение мавританских законов и обычаев, сохранение муэззинов, мечетей и духовенства; мудехарам Пурчены разрешалось не носить отличи

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: