ОБ ОБЩЕСТВЕННОМ ДОГОВОРЕ, ИЛИ ПРИНЦИПЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРАВА

Человек рожден свободным, а между тем везде он в оковах. Иной считает себя повелителем других, а сам не перестает быть рабом в еще большей степени, чем они. Каким образом произошла эта перемена? Я не знаю. Что может сделать эту перемену законной? Ду­маю, что я могу разрешить этот вопрос (стр. 3).

Древнейшее из всех обществ и единственно естест­венное — это семья; но и в семье дети остаются привя­занными к отцу только до тех пор, пока они нуждают­ся в нем для самосохранения. Как только исчезает эта необходимость, естественные узы рушатся. Дети, сво­бодные от обязанности повиноваться отцу, и отец, сво­бодный от обязанности заботиться о детях, становятся равно независимыми. Если же они и продолжают жить в единении, то это происходит уже добровольно, а не

естественно, и целостность самой семьи поддерживает­ся только путем соглашения.

Эта общая свобода есть следствие человеческой при­роды. Ее первый закон — забота о самосохранении, ее первые заботы — те, которые человек обязан иметь по отношению к самому себе; и как только человек дости­гает разумного возраста, он становится своим собст­венным господином, будучи единственным судьей тех средств, которые пригодны для его самосохранения (стр. 4).

Поскольку ни один человек не имеет естественной власти над себе подобными и поскольку сила не соз­дает никакого права, то в качестве основы всякой за­конной власти среди людей остаются соглашения (стр. 7).

Отказаться от своей свободы — это значит отказать­ся от своего человеческого достоинства, от права чело­века, даже от его обязанностей. Нет такого вознаграж­дения, которое могло бы возместить отказ от всего. Та­кой отказ несовместим с человеческой природой; от­нять всякую свободу у своей воли равносильно отнятию всяких нравственных мотивов у своих поступков. На­конец, соглашение, в котором, с одной стороны, выго­ворена абсолютная власть, а с другой — безграничное повиновение, есть пустое и противоречивое соглашение (стр.8).

Итак, с какой точки зрения ни рассматривать вещи, право рабства ничтожно, и не только потому, что оно беззаконно, но и потому, что оно нелепо и ничего не означает. Слова раб и право противоречивы; они исклю­чают одно другое (стр. 11).

Если, таким образом, мы устраним из обществен­ного соглашения, то, что не составляет его сущности, то мы найдем, что оно сводится к следующему:

Каждый из нас отдает свою личность и всю свою мощь под верховное руководство общей воли, и мы вместе принимаем каждого члена как нераздельную часть целого.

Вместо отдельной личности каждого договариваю­щегося этот акт ассоциации немедленно создает мо­ральное и коллективное целое, составленное из столь-

- 568

ких Членов, Сколько собрание имеет голосов, целое, которое получает путем этого самого акта свое единст­во, свое общее я, жизнь и волю. Эта общественная лич­ность, составленная путем соединения всех остальных личностей, получала в прежнее время название граж­данской общины, а теперь называется республикой или политическим телом, которое именуется своими чле­нами государством, когда оно пассивно, и сувереном, когда оно активно, державой — при сопоставлении ее с ей подобными. По отношению к участникам они кол­лективно принимают имя народа, а в отдельности на­зываются гражданами, как участники суверенной вла­сти, и подданными, как подчиненные законам государ­ства (стр. 13—14).

Суверен, будучи образован из составляющих его частных лиц, не имеет и не может иметь интере­сов, противоположных их интересам; поэтому поддан­ные не нуждаются в гарантии против суверенной власти, ибо невозможно предположить, чтобы организм захотел вредить всем своим членам, и мы увидим ниже, что он не может вредить никому в отдельности. Суверен есть всегда то, чем он должен быть, по тому одному, что он существует.

Но дело обстоит не так с отношениями подданных к суверену; несмотря на общий интерес, ничто не руча­лось бы за выполнение ими принятых на себя обяза­тельств, если бы суверен не нашел средств обеспечить себе их верность.

Дабы это общественное соглашение не оказалось пустой формальностью, оно молчаливо заключает в се­бе следующее обязательство, которое одно только мо­жет придать силу другим обязательствам, а именно: если кто-нибудь откажется повиноваться общей воле, то он будет принужден к повиновению всем политиче­ским организмом; а это означает лишь то, что его си­лой заставят быть свободным, так как соглашение в том и заключается, что, предоставляя каждого гражда­нина в распоряжение отечества, оно гарантирует его от всякой личной зависимости. Это условие состав­ляет секрет и двигательную силу политической машины, и только оно одно делает законными гражданские

обязательства, которые без этого были бы нелепыми, тираническими и давали бы лишь повод к огромным злоупотреблениям. [···]

Переход от естественного состояния к гражданско­му производит в человеке весьма заметную перемену, заменяя в его действиях инстинкт правосудием и со­общая его действиям нравственное начало, которого им прежде недоставало. Только тогда голос долга следует за физическим побуждением, право — за желанием, и человек, обращавший до тех пор внимание только на самого себя, оказывается принужденным действовать согласно другим принципам и прислушиваться к голосу разума, прежде чем повиноваться естественным склон­ностям. Хотя в состоянии общественном человек и ли­шается многих преимуществ, которыми он обладает в естественном состоянии, но зато он приобретает гораз­до большие преимущества: его способности упражня­ются и развиваются, мысль его расширяется, чувства его облагораживаются, и вся его душа возвышается до такой степени, что, если бы злоупотребления новыми условиями жизни не низводили его часто до состоя­ния более низкого, чем то, из которого он вышел, он должен был бы беспрестанно благословлять счастли­вый момент, вырвавший его навсегда из прежнего со­стояния и превративший его из тупого и ограничен­ного животного в существо мыслящее — в человека (стр. 15—17).

Первый и самый важный вывод из установленных выше принципов тот, что только общая воля может уп­равлять силами государства сообразно с целью, для которой последнее учреждено и которая есть общее благо. Ибо если противоположность частных интересов создала необходимость в установлении обществ, то са­мое установление их стало возможным только путем соглашения тех же интересов. Что есть общего в раз­личных частных интересах, то и образует обществен­ную связь, и если бы не было такого пункта, в котором бы сходились все интересы, то никакое общество не мо­гло бы существовать. Единственно на. основании этого общего интереса общество и должно быть управля­емо.

Я утверждаю, что суверенитет, будучи только осу­ществлением общей воли, не может никогда отчуждать­ся и что суверен, будучи не чем иным, как коллек­тивным существом, может быть представлен только самим собой; власть может, конечно, передаваться, но не воля [...].

По тем же самым основаниям, по каким суверени­тет неотчуждаем, он и неделим, ибо одно из двух: или воля всеобща, или нет; или это воля всего народа, или это воля только части его. В первом случае эта объяв­ленная всеобщая'воля есть акт суверенитета и состав­ляет закон; во втором это только частная воля или акт магистратуры (должностных лиц), самое большее — это декрет (стр. 21—22).

Общественный договор устанавливает между всеми гражданами такое равенство, что они вступают в со­глашение на одних и тех же условиях и должны все пользоваться одними и теми же правами. Таким обра­зом, из самой природы договора вытекает, что всякий акт суверенитета, т. е. всякий подлинный акт общей воли, обязывает или благодетельствует одинаково всех граждан, так что верховная власть знает только сово­купность народа и не делает различия между теми, кто ее составляет (стр. 27).

Я называю республикой всякое государство, управ­ляемое законами, какова бы ни была форма управле­ния, потому что только в этом случае управляет обще­ственный интерес и общественное дело имеет какое-ни­будь значение. Всякое законное правительство есть правительство республиканское (стр. 32).

Если исследовать, в чем именно состоит наибольшее благо всех, которое должно быть целью всякой системы законодательства, то мы найдем, что благо это сводит­ся к двум важнейшим вещам: свободе иравенст-в у; свободе — потому, что всякая частная зависимость равносильна отнятию у государственного организма некоторой силы; равенству — потому, что свобода не может существовать без равенства.

Я уже указал, что такое гражданская свобода; под словом «равенство» не следует понимать того, чтобы степени власти и богатства должны быть абсолютно

Ы\

одни и те же; что касается власти, она не должна до­ходить до насилия и применяться иначе, как в силу определенного положения и законов; а что касается богатства — ни один гражданин не должен быть на­столько богат, чтобы быть в состоянии купить другого, и ни один — настолько беден, чтобы быть вынужден­ным продавать себя. Это предполагает со стороны знат­ных людей умеренность в пользовании имуществом и влиянием, а со стороны людей маленьких — умерен­ность в своей жадности и зависти (стр. 44—45).

Что же такое правительство? Это посредствующий орган, установленный между подданными и сувереном для взаимного их сношения, уполномоченный испол­нять законы и охранять свободу, как политическую, так и гражданскую.

Члены этого органа называются магистратами или королями, т. е. правителями, а весь орган называется государем. Таким образом, те, которые уверяют, что акт, посредством которого народ подчиняет себя на­чальникам, не есть договор, совершенно правы. Это не что иное, как поручение, должность, исполняя которую начальники, простые чиновники суверена, применяют его именем власть, хранителями которой он их назна­чил; эту власть суверен может ограничить, изменить, отнять когда ему угодно, так как отчуждение подобного права было бы несовместимо с природой общественного организма и против цели ассоциации.

Итак, я называю правительством, или верховным управлением, законное отправление функций исполни­тельной власти, а правителем, или государем, — орган или человека, которым вручена эта власть (стр. 49).

Суверенитет не может быть представлен по той же самой причине, по которой он не может быть отчуж­даем. Он заключается исключительно в общей воле, а воля не может быть представлена: это — или та же са­мая воля, или другая; средины здесь нет. Народные депутаты не суть и не могут быть представителями на­рода, они только его комиссары; они ничего не могут постановлять окончательно; всякий закон, которого на­род не ратифицировал самолично, недействителен; это даже не закон. [...]

Так как закон есть не что иное, как объявление об­щей воли, то ясно, что в своей законодательной власти народ не может быть представлен,.но он может и дол­жен быть представлен в своей исполнительной власти, которая есть лишь сила, примененная согласно закону (стр. 82-83).

Подданные должны отдавать отчет суверену в своих убеждениях, лишь поскольку убеждения эти важны для общины. А государству важно, чтобы каждый граж­данин имел религию, которая заставила бы его любить свои обязанности.'Но догматы этой религии интересуют государство и его членов лишь настолько, насколько эти догматы относятся к морали и обязанностям, кото­рые исповедующий их обязан выполнять по отношению к ближнему. Каждый может иметь сверх того какие ему угодно убеждения, причем суверену вовсе не нуж­но их знать, потому что он совершенно не компетентен в вопросах неба и не его дело, какая судьба постигнет подданных в будущей их жизни, лишь бы они были хо­рошими гражданами в жизни земной.

Существует, таким образом, символ веры чисто гражданский, статьи которого суверен имеет право ус­танавливать не как догматы религии, конечно, но как чувства общественности, при отсутствии которых нель­зя быть ни хорошим гражданином, ни верноподданным. Не имея возможности принуждать кого-нибудь верить в установленные им догматы, государство может изг­нать из своих пределов всякого, кто в них не верит; оно может его изгнать не как нечестивца, а как чело­века необщественного, как гражданина, неспособного любить откровенно законы и справедливость и неспо­собного также принести в жертву, в случае надобности, свою жизнь своему долгу. Если же кто-нибудь, приз­нав публично эти догматы, ведет себя как неверующий в них, то он должен быть наказан смертью: он совер­шил величайшее преступление: он солгал перед зако­нами.

Догматы гражданской религии должны быть про­сты, немногочисленны, выражены точно, без объясне­ний и комментариев. Существование могучего, разум­ного, благодетельного, предусмотрительного и заботди-

вого божества, будущая жизнь, счастье справедливых, наказание злых, святость общественного договора и за­конов — вот положительные догматы. Что касается дог­матов отрицательных, то я ограничиваю их одним толь­ко догматом — нетерпимостью; она входит в исключен­ные нами культы (стр. 119—120).

ЮМ

Давид Юм (1711—1776) — английский философ и историк. По национальности шотландец, родившийся в Эдинбурге, в се­мье небогатого дворянина. С успехом изучив элементарный курс наук, Юм с юных лет увлекся изучением философии, литера­турной деятельностью. В 1734—1737 гг. жил во Франции и написал здесь (на английском языке, как и все свои произве­дения) самое обширное из своих философских сочинений — «Трактат о человеческой природе, или Попытка применить осно­ванный на опыте метод рассуждения к моральным предметам». В этом произведении были сформулированы все основные идеи юмовского скептицизма и агностицизма. Три книги «Трактата» были опубликованы в Лондоне в 1734—1740 гг., но не имели никакого успеха (главным образом вследствие своей литера­турной формы, в частности растянутости философского повест­вования). Сокращенное изложение «Трактата» было написано автором в конце 1739 г. и было опубликовано в начале следую­щего 1740 г. Из последующих произведений Юма наиболее значительны: «Исследование о человеческом познании», пред­ставляющее собой переработку первой части «Трактата» и по­явившееся первым изданием в Лондоне в 1748 г.; «Исследование об аффектах», излагающее воззрения автора на эмоциональ­ную жизнь людей, которые первоначально были сформулиро­ваны во второй части «Трактата» (эта работа впервые опубли­кована в 1757 г.); «Исследование о принципах морали», пред­ставляющее собой сжатое изложение идей третьей книги «Трак­тата» и вышедшее в свет в Лондоне в 1751 г. Большую роль в развитии идей европейского Просвещения сыграло произ­ведение Юма «Естественная история религии», написанное в 1752—1755 гг. и впервые изданное в 1757 г. Несколько особ­няком стоят «Эссе» («Опыты») Юма на морально-философские, политические и экономические темы. «Эссе» (общим числом — 49) были опубликованы в 40—50-х годах XVIII в. В 1752— 1757 гг. Юм занимал должность библиотекаря при Эдинбургском обществе адвокатов и работал над давно задуманной «Исто­рией Англии», восемь томов которой были опубликованы в 1754—1778 гг. В течение нескольких лет Юм занимался также дипломатической деятельностью, будучи в 1763—1765 гг. сек­ретарем английского посольства в Париже. Здесь английский мыслитель находился в дружеских отношениях с кружком эн-

циклопедистов, возглавляв­шихся Дидро, а также с Рус­со (который даже уехал с Юмом в Англию, но затем, рассорившись, вернулся во Францию). Умер Юм в Эдин­бурге. В основу настоящей подборки философских тек­стов Юма, составленной И. С. Нарским, положено «Сокра­щенное изложение «Трактата о человеческой природе»», ко­торое дается почти полностью. Оно дополнено некоторыми отрывками из самого «Тракта­та». Затем следуют выдержки из «Эссе» и «Естественной истории религии». Все тексты воспроизводятся по «Сочине­ниям» Давида Юма, в двух томах (М., 1965).

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: