Элементы фольклора в современной поэзии

Выше мы отметили, что мифология (и особенно – скандинавская) отражается в современной поэзии очень отчётливо, о чём свидетельствуют многочисленных контексты, включающие в себя соотвествующие заимствования.

Однако не только мифология представляет интерес для современных авторов, но и весь фольклор, в т.ч. в своей неразрывной связи с мифологией. Мы рассматриваем контексты, в которых фольклорные элементы проявляются наиболее ярко. Этими элементами могут быть обрывки сюжетов, отдельные персонажи или предметы, синтаксические конструкции, характерные, например, для сказочных зачинов и т.д. Каждый из этих элементов заставляет читателя обратиться к знанию фольклорных традиций, сказок, обрядов, примет. Рассмотрим контексты реализации данных аллюзивных элементов, используя для их описания типологию функций волшебной сказки, предложенную В.Я. Проппом.

(1) «Раньше среди шаманов ходили толки, будто однажды ночью лесные волки, воя на звезд мерцающие осколки, договорились с небом о странной сделке. Будто они, по крову с теплом тоскуя, вдруг захотели шкуру надеть людскую <...>

Только одно навеки сковало души − каждый из тех, кто раз договор нарушит, волком хоть на мгновение обернувшись, так и останется яростным серым зверем <...>

Сколько уже не спится седому Ури? Ури идет по дому и много курит. Запад темнеет − будет большая буря, степь за окном как будто серпом примяли. Ветер шумит, раскачивает деревья, враг на пороге, окружена деревня. Где-то вдали стоит полководец Рэму, храброе сердце, юный его племянник <...>

Рэму дерется с дикой повадкой тигра, бой безнадежен, страшен, почти проигран <...>

Кровь на клинке, застыв, отливает медью. Эх, воет ветер.

Рэму, ну что же ты, не грусти, не надо, Рэму, ты чувствуешь − я буду где-то рядом, буду следить мерцающим волчьим взглядом где-то на звездной кромке стального неба» [86].

В данном контексте мы видим типичный сюжет волшебной сказки, раскладывающийся, по В.Я. Проппу, на функции: изменение облика героя => запрет => беда/недостача => нарушение запрета => враг наказывается. Но и герой подвергается наказанию тоже – нарушив запрет, он навсегда превращается в волка…

(2) «Старые правила шепчут − не выходи из круга,

В данном контексте обыгрывается народное поверье: очерченный мелом круг защищает от тёмных сил. Такие элементы сюжета можно рассматривать в качестве функций волшебной сказки – запрет и нарушение запрета, за чем, естественно, следует беда/недостача.

А вот в следующем контексте мы также видим запрет, но, когда он нарушается, беды не происходит, а происходит сближение с другим, прекрасным, миром. И нарушение запрета является обязательным условием этого сближения.

Похожий мотив прослеживается и в следующем контексте:

(4) «Есть правила для живых, чтоб не накликать беду: не рвать цветы сон-травы, не спиливать старый дуб, не звать чужаков во сне, скрывать свои имена. Но правило есть верней: о мёртвых не вспоминать <...>

"Алира," − шепчу, тогда становится мне легко, как будто сестра моя − спасительный мой огонь − протягивает ладонь, уводит меня из тьмы <...>

Пусть все мне твердят "Забудь, мертва она, хладный труп!"

Я помню мою сестру, и ночью мне светел путь» [87].

В начале текста перечисляются народные приметы, следование которым призвано оградить человека от злых сил. Среди них – "не вспоминать о мёртвых". На самом деле, упоминания о такой примете мы не нашли, и, возможно, автор смоделировал её по принципу примет реально существующих с целью "дать толчок" развитию темы стихотворения. В таком случае данную примету можно рассматривать как запрет: "быть беде, коль вспомнишь мёртвого". Однако запрет нарушается, а беды не происходит, напротив, расступается тьма, ночь становится светлее, отступают ночные кошмары.

В этом контексте также видим функции "запрет" и "нарушение запрета". Но здесь они как бы "поворачиваются" в другую сторону: ведь говорить с людьми запрещено мавкам (в украинских поверьях – русалки; существует предположение, что слово восходит к древнейшему корню * nau- "труп"), а наказан будет тот, с кем они говорили.

Морана (также Мара, Марена) – персонаж, пришедший в фольклор из славянской мифологии. Отвечает за сезонное "умирание" и "воскресание" природы. У западных славян распространён обряд сжигания чучела Мораны (проводится в конце Великого поста) – считается, что это обеспечит скорый приход лета. Морану отождествляют с Персефоной (супругой Аида), а в современном неоязычестве она выступает исключительно как богиня смерти, что мы и видим в данном контексте. Это стихотворение раскладывается на функции не так легко и отчётливо, как предыдущие, но элементы функций "запрет", "нарушение запрета", "беда/недостача" всё же можно обнаружить. Здесь прослеживается мотив, похожий на тот, что звучал и в стихотворении о лесных мавках: заговаривать с тёмными силами нельзя, иначе быть беде. Хотя витязь и не знает, кто именно встретился на его пути, запрет всё равно нарушается, что приводит к несчастью, да не просто к несчастью, а такому, которое "хуже, чем умереть".

(7) «Как в далёкой земле, в безлюдном, чужом краю

Путник бредёт вдоль кромки, он так устал. <…>

"Добрый странник, я вижу, долго ты был в пути.

Только не спать, только не спать, не спа…» [69].

В данном контексте, кроме функций запрета и его нарушения, появляется новая, которой мы ещё не встречали, − вредительство (антагонист наносит герою вред или ущерб), в частности, околдование и обман. Кроме того, сам кот-баюн – персонаж волшебных сказок, огромный кот-людоед, который своим чудесным голосом и сказками усыпляет усталых путников, после чего убивает их. Силе Баюна не в состоянии противостоять те, кто слаб и не подготовлен ко встрече. Героям обычно даётся задание изловить чудесного кота (его сказки могут служить средством исцеления). В сказке "Пойди туда − не знаю куда" герою пришлось надеть железный колпак и железные рукавицы, чтобы противостоять чарам Баюна. В стихотворении же современного автора встреча с волшебным животным окончилась для героя плачевно.

(8) «Вот принцесса в таинственной башне одна пару тысячелетий блуждает во снах, в этих грёзах есть принц, карнавал и весна, значит, незачем ей просыпаться. Непридуманный принц робко мнётся у стен, он боится попасть к сновидениям в плен, он твердит: "В этой башне лишь пепел и тлен, ну зачем мне туда забираться?"» [87].

Традиционный сказочный сюжет о заколдованной принцессе, запертой в волшебной башне, и принце-спасителе трансформируется в данном тексте: принцессе "незачем просыпаться", а принцу совершенно не с руки подниматься на самый верх башни – и долго, и трудно, и не факт, что там окажется что-то нужное и полезное… а если и окажется, кто знает, не погубит ли оно самого принца? Сказочная традиция здесь не работает, а привычного «жили долго и счастливо» не будет, что подтверждает кольцевая композиция стихотворения: «У легенд не бывает счастливых концов…»

К тому же, здесь принцесса не просто заперта в высокой башне, но ещё и спит вечным сном – это аллюзия на европейскую сказку о спящей красавице. Сказка эта также является весьма популярным прецедентным текстом, например, в следующем контексте видим:

Три дарителя – три приглашенные феи – преподносят принцессе волшебные подарки: кроткий нрав, прекрасный голос, здоровье и красоту. Четвёртая же, ведьма, которую не пригласили на праздник, является незваной и тоже приносит подарок. До этого момента всё шло в точном соответствии с известной всем сказкой о спящей красавице (самый популярный вариант которой принадлежит Шарлю Перро). Но мы слушаем слова ведьмы и наблюдаем, каким образом привычный сюжет трансформируется в соответствии с реалиями современного мира:

И в конце снова видим возвращение к традиционному элементу сказки – веретену, о которое должна уколоть палец принцесса, чтобы уснуть вечным сном. Но этого не произойдёт – принцесса получила другой дар, и он, по мнению мира, в котором суждено ей жить, намного хуже, чем вечный сон.

(10) «Вышел месяц из тумана, обнажив для жатвы серп < …>

Шышел-мышел-месяц-вышел, мне указывает путь <…>

Контекст (10) содержит аллюзию (прямую цитату) на элемент детского фольклора — считалку, начинающуюся словами: «Вышел месяц из тумана, / Вынул ножик из кармана...» (разновидность т.н. "считалки на выбывание", о которой уже было сказано выше). С помощью данного приёма в произведение вводится элемент игры, но игры не детской, где весь смысл заключён лишь в том, чтобы отыскать соперника, а серьёзной, "взрослой": чтобы выжить, нужно в первую очередь найти себя.

На протяжении долгого времени фольклорные тексты служили для поэтов и писателей источником идей и образов. Современные авторы – не исключение. Однако современная поэзия зачастую заимствует фольклорные элементы не в "чистом" виде, а трансформируя их в соответствии с эпохой и теми целями, которые ставит перед собой.

Проводя наше исследование, мы столкнулись с необходимостью выделять два фона, на которых возникает "фигура игры". Во-первых, это узус как традиция использования языковых элементов вообще (узус 1) и, во-вторых, как поэтическая традиция (узус 2). Учитывая два этих фона, мы вводим понятие поэтической игры и среди форм её выражения выделяем графическую, собственно языковую и текстовую игру.

Обращаясь к текстовой игре, т.е. игре, основанной на узусе 2, мы выделяем: отказ от деления поэтического текста на строфы и стихи (стихи в строчку"); графическое выделение сильных позиций текста – начала и конца; "избыточное" членение текста на отрезки в сочетании с отказом от членения; отказ от использования прописных букв и знаков препинания (и сочетание этих приёмов). Как вид ЯИ рассматриваются также беспунктуационные тексты.

Другой разновидностью ЯИ, частотной в современной поэзии, является собственно языковая игра, имеющая выражение не только в традиционных формах, но и в формах, характерных только для современных поэтических текстов. Мы включаем сюда индивидуально-авторские неологизмы (окказионализмы), каламбуры, явление транспозиции грамматических форм и обыгрывание их семантики, расширение лексической и синтаксической сочетаемости, макароническую речь. Н.А. Николина описывает данное явление как «расширение круга нормативных форм и конструкций» [Николина, 2009; 155], отмечая, что рост гибридных форм прогрессирует в художественной литературе и в языке/речи.

Исходя из наших наблюдений, отметим, что в современной поэзии, наряду с игрой текстовой и собственно-языковой, распространена также и графическая игра. Среди форм её выражения популярны следующие: членение слов на слоги с помощью дефиса, замена дефисом или знаком слэша пробелов между словами, выделение отдельных слов дефисами или нижним подчеркиванием, «висячие» дефисы, использование кавычек, точек и многоточий. Активно используется способ пунктуационной игры, наряду с отказом от знаков препинания. «Распространение беспунктуационных текстов сочетается в современной поэтической речи с широкой вариативностью используемых знаков препинания и усилением их экспрессивности и семантизации» [Николина, 2009; 292], − так Николина характеризует данное явление.

Необходимо отметить, что разные способы языковой игры спокойно уживаются вместе в пределах одного произведения, и авторы поэтических текстов очень часто используют сочетание нескольких приёмов. Например, в следующем фрагменте наблюдается авторская пунктуация, создающая необычный перечислительный ряд, где окказионально в качестве членов ряда объединяются слова разной частеречной принадлежности:

«А впрочем, время. Дальше, обратно, бежать, скорей. Кроссом, галопом! Сдираю стремя и притормаживаю у дверей.
Дзынь! Я вернулся! Дзынь-дзынь! Ответьте!
Нету ключей, и мобильник сел.
Дзынь! Три секунды еще до смерти!» [77].

Здесь наблюдается расчленённость высказывания (которая подчеркивается еще и графически – знаками препинания), а также нарушение синтаксических связей. Аномальный синтаксис, в свою очередь, приводит к нарушению лексической сочетаемости и, как следствие, семантической аномалии: если расчленённую запятыми и одновременно как бы свёрнутую, или "зачаточную", фразу – данную как мыслительный образ, без формальной, синтаксической "упаковки" – развернуть, то получим что-то вроде: *Бежать скорей дальше обратно. Единицы ′дальше′ и ′обратно′ сочетаться друг с другом не могут. Такие приёмы служат для передачи моментального состояния героя произведения (в данном случае, неконтролируемой паники).

О конструкциях подобного рода Н.А. Николина пишет следующее: «Появляются фрагменты, в которых связи входящих в них предложений предельно ослаблены. Они поддерживаются в ССЦ преимущественно на основе актуализации потенциальных и ассоциативных сем с учетом мотивной структуры текста в целом» [Николина, 2009; 174]. Несмотря на то, что в приведённом нами контексте фрагмент, содержащий компоненты с ослабленными связями между ними, представляет не ССЦ, а лишь одно предложение, при его описании также можно обратиться Н.А. Николиной. Действительно, фрагмент, содержащий аномалию, поддерживается в составе текста исключительно на основе общей текстовой структуры и общих смыслов («потенциальных и ассоциативных» [Николина, 2009; 174]). Например, из компонентов "ближайшего" контекста можно составить такие сочетания: "время бежать", "бежать галопом" и т.д. И потом появляется контекстуальный антоним "притормаживаю". Таким образом, несмотря на то, что языковые аномалии могут характеризоваться ослабленными связями между компонентами, входящими в них, они всё же остаются прочно вплетены в основную ткань текста.

Кроме описанных выше приёмов ЯИ, в современной поэзии особое место занимает явление интертекстуальности, которую мы в рамках данного исследования описываем как одну из форм проявления языковой игры. При этом аллюзия как частный вид интертекстуальности получает особенно широкое распространение в текстах современных авторов.

Итак, мы видим, насколько разнообразны приемы языковой игры и как сильно они могут влиять на восприятие текста читателем. Современные авторы «играют» со всем текстом, используя абсолютно разные средства, иногда самые неожиданные, «играют» с формой текста, с лексической сочетаемостью, с графическими и синтаксическими средствами, создают неологизмы и активно используют приём аллюзии.

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: