И ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ КУПЕЧЕСКОЙ СЕМЬИ

Материалы Первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г. относятся к распространенным видам массовых источников, содержащих систематизированный справочный материал, дающий многомерную характеристику историко–демографического, социально–экономического развития общества, в том числе и гендерного аспекта.

Первичные материалы – «переписные листы» – дают конкретную картину состояния каждого купеческого семейства на 1897 г.: численность, состав семьи, место и год рождения, место приписки и пребывания, количество и состав обслуживающего персонала, сословную принадлежность, уровень образования, вероисповедание, род занятий[147].

Выявленные 58 переписных листов содержат сведения о 58 купеческих семействах г. Сарапула, имевших собственные особняки, в которых проживало 272 человека купеческого звания, а вместе с прислугой и другими жителями – 566 человек. Таким образом, более половины обитателей дома не являлись членами семейств[148]. Людность купеческой семьи Сарапула на 1897 г. составляла 4,7 человека, преобладали нуклеарные семьи, имелись также семьи восходящие и расширенные по боковой линии.

Сарапульские купцы – самая многочисленная, раннего происхождения группа купеческого сословия Прикамья, где 76,4 % купеческого общества составляли старожилы, урожденные сарапульчане. Возраст глав семейств, глав домохозяйств, имел большую амплитуду колебания: от 23 до 67 лет.

Среди перечня фамилий просматриваются купеческие кланы, известные в Волжско–Камском регионе: Бодалевы, Михеевы, Пешехоновы, Смагины, Курбатовы, Дедюхины, Зылевы, Барабанщиковы, Колчины, Корешевы, Батурины, Лушниковы, Корелины, Тюнины, Башенины, Злыгостевы.

Доля купцов, находящихся в самом продуктивном возрасте от 40 до 50 лет, была наивысшей (33,4%), высоким был процент (23,5%) мужчин зрелого возраста от 50 до 60 лет, принимавших активное участие в бизнесе. Наименьшим (11,8%) было число мужчин молодого возраста, до 30 лет, и свыше 60 лет (13,7%), выступавших в качестве самостоятельных предпринимателей. Таким образом, в г. Сарапуле 74,5% купцов, активно занимавшихся предпринимательской деятельностью, были в возрасте от 30 до 60 лет. Отцы, главы семейств, организуя воедино семейные капиталы, старались удержать сыновей подле себя, приобщая их к коммерческой деятельности.

В купеческой семье особенно высоко ценили рождение сына – наследника, помощника, продолжателя рода, а также Дела, которое требовало большой заинтересованности, всепоглощающего внимания, приложения больших физических затрат, мобильности, деловой хватки, что было под силу, как правило, мужчинам. Характер заполнения «посемейного списка», казалось бы, формальная сторона дела, ярко свидетельствует о значимости мужчины в купеческой семье.

Материалы переписи представляют детальные сведения и о купеческих женах. При описании 58 домохозяйств сведения были представлены о 49 женах купцов, среди которых были как потомственные купчихи, так и женщины, вышедшие из мещанской среды, довольно редко – из крестьянской. Купеческие жены имели возраст от 18 до 65 лет. Средний возраст купеческих жен составлял 40 лет. Жены были моложе своих мужей. Самое большое число женщин (59,2%) находилось в цветущем возрасте от 18 до 40 лет, тогда как самая высокая возрастная планка мужей достигала 40 – 70 лет.

Данные переписных листов свидетельствуют о том, что национальность и вероисповедание мужей и жен, как правило, идентичны. Подавляющее большинство купеческих пар были русскими, православными, из них четыре русские купеческие пары были записаны старообрядцами. Другие две супружеские пары по национальности являлись «татарами–магометанами и мусульманами по вере». Одна супружеская пара евреи – иудеи.

Нельзя не отметить, что жены купцов, урожденные сарапульчанки, были все грамотными. Образование получили в самых различных учебных заведениях: многие закончили женскую гимназию, обучались в земской и народной школах, городском училище, Елизаветинском институте в Москве. Нередко в купеческих семьях предпочитали домашнее обучение и воспитание. Четыре купеческие жены отмечены как неграмотные. Из них две купчихи русские, уже в преклонном возрасте: 68 и 50 лет, и две – мусульманки, молодые женщины (24 и 30 лет). С конца 1870–х, в семьях сарапульских купцов уделялось серьезное внимание обучению детей, в том числе и девочек.

На вопрос о занятии, обозначенном как «главное, доставляющее средства для существования» дело, основная масса купеческих жен ответила – «при муже». В документах отмечается, что замужняя женщина – купеческая жена могла заниматься торговой и предпринимательской деятельностью лишь с согласия мужа. Получив такое разрешение, она «вправе была вступать во всякого рода торговые обязательства без новых позволений мужа».

Помимо торговли купеческие вдовы находили себе самые различные виды деятельности. Так, 50–летняя вдова Голосова Екатерина Львовна, православная, русская, грамотная, получила домашнее образование, доходы получала за счет содержания нахлебников (15 чел.). Уроженка г. Ряжеска Рязанской губернии, она была приписана к Ряжеску, но постоянно проживала в г. Сарапуле, в особняке по ул. Сарапульской в доме № 25.

На 50 семей г. Сарапула приходилось 157 детей, в среднем на одну семью по 3,1 человека. Наблюдалась контрастность в детности семей. В зрелых семьях, как правило, было 5–7 детей, живших еще при родителях. Местом их рождения, приписки и пребывания был г. Сарапул. У части семей, приехавших в Сарапул в 80–90–е гг., старшие дети родились на родине родителей – в Пермской, Рязанской, Уфимской губерниях, а родиной младших детей являлся г. Сарапул. Национальность и вероисповедание было идентичным родительскому, т.е. православное и староверческое у русских, мусульманское у татар, иудейское – у евреев. Дети купцов 1890–х гг., кроме двух татарских семей, обучались в различных учебных заведениях: гимназии, уездном, реальном, церковно–приходском, духовном училищах. Дошкольников обучали дома. В татарских семьях, в одной трое, в другой четверо детей были неграмотными, лишь одна, 12–летняя девочка, обучалась грамоте в домашних условиях.

Таким образом, в конце XIX в. в Сарапуле преобладали простые как по типу внутренней структуры, так и по поколенному составу семейные ячейки. Дом для купеческой жены был «частной сферой», где женщина доминировала, успешно справляясь с хозяйством. С детства погруженная в деловую коммерческую атмосферу, она была достойным помощником мужу. Чаще всего выступая как советник, она еще и управлялась с наследственным хозяйством, пожизненно закрепленным за ней в качестве приданого. Поэтому овдовев, женщины вместе с сыновьями успешно справлялись с доставшимся в наследство хозяйством.

НЕМНОГО О ЛЮБВИ… (ДВОРЯНСКИЙ БРАК И СЕМЬЯ В РОССИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX – НАЧАЛА ХХ В.)

В середине XIX в. дворянская семья казалась очень устойчивой структурой, мало изменившейся за предшествовавшие полтора столетия. Такая стабильность держалась, прежде всего, не на законах, для которых было характерно отсутствие четкости и единства, гигантское число лакун и неясностей, а на внутренней традиции и общесемейных интересах[149]. До второй половины XIX в. редкий дворянский брак заключался по взаимной любви.

Первые признаки изменения сохранявшейся десятилетиями модели становятся заметны во второй половине 60–х гг. XIX в. Началу новой «брачной эры» способствовало несколько обстоятельств. Прежде всего, это развернувшая на страницах общеполитической прессы дискуссия о праве женщины на образование и саморазвитие, о необходимости «эмансипировать женщину», также как перед этим осуществилась эмансипация крестьян[150]. Среди демократической дворянской молодежи появились «развиватели–мужчины», готовые реализовать теоретические идеи, изложенные на страницах журнала «Современник» или романа «Что делать?» в реальной жизни. Наряду с этим проявлялись первые симптомы будущей экономической катастрофы, которой обернулась для мелкого и среднего дворянства отмена крепостного права.

Ухудшение материального положения дворянских семей, ставшее мощным стимулом к росту стремления девушек–дворянок к получению серьезного образования и профессиональной подготовки, формировало группу лиц, нуждавшихся в помощи мужчины–развивателя и освободителя[151]. Наконец, в новых условиях шло расширение возможности для знакомств и контактов между молодыми представителями того и другого пола. Последнее осуществлялось на двух уровнях – общественном, когда в условиях роста социальной активности, юноши и девушки оказались бок о бок на многочисленных публичных лекциях, собраниях и диспутах, среди посторонних слушателей университетов, преподавателей вечерних школ, участников благотворительных акций и т.д., и бытовом – когда благодаря появлению сети женских средних учебных заведений открытого типа сформировалась новая группа девушек–дворянок, получавших образование дома и привыкших свободно и легко общаться с приходившими к ним в гости друзьями своих братьев и братьями подруг. Немаловажной чертой таких знакомств было то, что они происходили «естественно», т.е. без очевидного всем и каждому намерения найти себе брачного партнера. Это, в свою очередь, предполагало возможность по необходимости корректировать нормы «приличия» и снизить до минимума столь обязательные на балах, вечерах и других «брачных базарах» флирт и кокетство. В итоге появился совершенно немыслимый ранее феномен – «приличная» девушка–дворянка, отправляющаяся одна, без сопровождения, на то или иное «мероприятие».

Наметившиеся в предшествовавшие десятилетия факторы к концу 1880–х гг. проявились в полную силу. Все более усугублявшиеся с каждым годом экономические проблемы дворянских семей стимулировали рост ценности образования. Помимо организации карьеры сыновей родители все чаще заботились о приобретении дочерьми неких профессиональных навыков, необходимых для поддержания ими своего существования в видах возможного безбрачия или позднего вступления в брак. Этому движению способствовала и возросшая ценность образования в обществе, нередко побуждавшая девушек из вполне обеспеченных семей стремиться к приобретению «высшего знания», и влиявшая на их родителей, вынужденных соглашаться на поступление дочерей в специализированные учебные заведения. Вместе с тем профессиональных школ для женщин было не много, и они располагались лишь в крупных городах.

Постепенно прибывшие на учение девушки «обрастали» новыми знакомыми, причем как женщинами, так и мужчинами. Их взаимные контакты в «непринужденной обстановке» вносили серьезные изменения в старый кодекс приличий.

Вслед за столицами похожие перемены происходили и в провинции. Здесь многие из девушек–дворянок, хотя и ограничились средним образованием, но также оказывались очень «занятыми»: походы в гимназию и на всякие «гимназические мероприятия», занятия с репетиторами или, напротив, собственные «уроки», встречи с подругами для совместной «подготовки» и т.д. Все это способствовало созданию новой, основанной исключительно на романтической привязанности и общности личных интересов семьи.

Этапы ее создания предполагали достаточно длительное знакомство, проходящее через стадии – встреч наедине, ухаживания, личного объяснения. Только вслед за этим, уже приняв принципиальное решение о браке, молодые люди сообщали о своем намерении родителям. Мнение последних не имело принципиального значения и крайне редко влияло на планы жениха и невесты. Вопросы о материальной стороне будущей совместной жизни супругов разрешались, большей частью, в «идеальном плане», в духе рассуждений об их совместном труде на благо общества и друг друга. Если в дальнейшем родители жениха давали молодой семье деньги на «обзаведение», а невесте выделялось некое приданое, то дети спокойно (если не равнодушно) принимали эти дары. Если же родные ничем не могли или не хотели помочь новобрачным, то привыкшая к самостоятельной жизни молодежь не видела в этом никакого препятствия к браку. В целом к концу XIX в. подавляющая масса дворянских браков совершалась по самостоятельному выбору вступавших в них лиц. Конечно, далеко не всегда движущим мотивом была любовь. Как и раньше большую роль играли материальный фактор, общественное положение.

Таким образом, за три–четыре десятилетия в дворянской среде произошло кардинальное изменение взгляда на заключение брака, а значит и на ценности самого супружества и личной жизни в целом. Любовь, по крайней мере, внешне, «для приличия» стала неотъемлемым требованием при создании семьи. Такой подход формировал, в свою очередь, новые вопросы, на которые общество и государство вынуждено было искать ответы.

Новые ценностные ориентации наталкивались на ряд существенных и законодательно оформленных ограничений, действовавших при вступлении в брак. В большинстве случаев речь шла о четырех проблемах: обязательном согласии родителей брачующихся на брак своих детей; действовавшей для молодых офицеров норме о запрещении вступать в брак без уплаты реверса, невозможности создать новую семью вопреки обречению на «всегдашнее безбрачие» и, наконец, запрету венчаться в церкви по выбору брачующихся, без учета преимущественного положения православной церкви.

«…КАК БУДТО ОДНА ДУША РАЗДЕЛИЛАСЬ НАДВОЕ»: ЛЮБОВЬ И БРАК В ЖИЗНИ РОССИЙСКОЙ ПРОВИНЦИАЛКИ В НАЧАЛЕ XX ВЕКА

На рубеже XIX—XX вв. в России происходили коренные перемены в социально–экономической структуре, началось становление нового типа культуры, процессы трансформаций затронули все грани жизни общества, в том числе — сферу семейно–брачных отношений.

В середине 1990–х гг. в архив города Шуя Ивановской области был передан дневник А.Н. Сперанской, в замужестве — Зааловой (1885–1983)[152].

Антонина Николаевна родилась в погосте Преображенский Вязниковского уезда Владимирской губернии. Её отец был учителем, мать, закончившая Московский повивальный институт, работала акушеркой. С 1895 по 1902 г. Антонина училась в гимназии, затем занимала пост сельской учительницы, в 1905 г. продолжила образование в институте. В 1908 г. вышла замуж за студента из Грузии, дворянина по происхождению Николая Заалова. После ареста и ссылки мужа в Иркутскую губернию закончила образование, служила санитарным врачом на фронтах Первой мировой войны.

С первых страниц дневника 13–летняя Антонина Сперанская размышляет о любви и влюбленности: «Мне уже 13 лет, а я все еще ни в кого не влюбилась. Удивительно!». Мечтая о любви и ожидая увидеть в каждом «единственного», она одновременно терзается мыслями о греховности личного счастья: «Я думаю, что не должна мечтать о личном счастье… пользоваться им – грех. Мне кажется, что в семейной жизни я не могу быть счастливой – всё буду мучиться, укорять себя за пошлость, за мелочность, за компромисс… непременно откажусь, как бы страстно жениха ни любила – боюсь потерять уважение к себе».

Рассуждая в духе православной культуры о праве на счастье, она в то же время, вступает на путь выбора жизненных стратегий: жестко разграничивая «семейное» и «общественное» Антонина Сперанская задается сложными вопросами о роли женщины в окружающей действительности, мечтает быть мужчиной, находя выход к достижению умственного и нравственного равенства мужчин и женщин в образовании и приходя к выводу о единственной для себя возможности жить полноценной жизнью: «работать на пользу человечества… как учитель, воспитатель общества, борец за свободу его»[153], не быть «кухаркой или содержанкой мужа, хотя бы и любимого»[154].

Пройдя через чувство живущей в душе безотносительно к кому–либо влюбленности, полное отрицание брака: «замужество для меня хуже смерти: прощай тогда все мои мечты, все порывы», – она формирует для себя идеал взаимоотношений мужчины и женщины, который мог бы удовлетворить её надежды: «[муж] очень деятельный, в каждом пункте живет года по три, устраивает общества трезвости, чайные, пожарные дружины, читальни... жена его – она не самка, а подруга, помощница его».

Чтобы стать полноценной помощницей мужа и одновременно «быть прежде всего человеком, а не половым существом», Антонина Сперанская стремится расширять свои познания чтением, работой над собой.

Впоследствии встав перед сложным выбором: последовать за мужем в Сибирь или завершить образование, она продолжает обучение в институте. Горячо любя мужа «как будто одна душа разделилась надвое», Антонина Заалова в 1915 г. повторно отказывается от семейной жизни: «Я ехала в Земокоп по укреплению тыла и работала сначала под Киевом, когда же нас двинули на фронт, мне было жутко, но отказаться я не считала себя вправе... Нико было очень обидно, что я поехала на войну, а не к нему. Но я иначе не могла. Теперь я спокойна.., что впоследствии не упрекну себя за то, что в это ужасное время жила личной жизнью»[155].

Поставив общественный интерес выше интересов семьи, а собственное желание выше интересов мужа, Антонина Заалова глубже понимала и испытывала себя, но разрушала фундамент собственного брака. Выходя замуж, она искала не просто любви, её было «слишком мало», «хотя бы и безграничной»: ждала, что муж «будет нравственной опорой», нуждалась в духовном общении. Напротив, Нико, чтобы быть счастливым, было достаточно «ласки, присутствия». Муж решил, что Антонина «на фронте ради сильных ощущений и веселого житья», она же воспринимала свою службу как работу и «ответственность за двоих»[156], сделав после пережитого разочарования вывод, что «сильнее его [мужа] и приходится его поддерживать».

Осуждая выбор и воспринимая как упрек вдвойне тяжелую ответственность, которую взяла на себя жена, Николай Заалов ощущал свою несостоятельность и несоответствие их взаимоотношений общепринятой модели супружеской жизни: «я, подобно паразиту… пью твою кровь»; «оглядываясь на пройденный путь и вглядываясь в будущее, я прихожу к тому заключению, что я не эквивалент тебе; что я не мог дать и, боюсь, что не смогу дать тебе того же… что получил от тебя»[157].

Черпавшая знания о взаимоотношениях полов из произведений Льва Толстого, Леонида Андреева, Михаила Арцыбашева «и пр., пр.», гимназистка Антонина Сперанская искренне верила, что изнасилование «каждый день происходит в браке», студент–медик Антонина Заалова «совсем не понимала, какая связь между любовью и половым влечением, противопоставляла их до некоторой степени, и только благодаря своей сильной любви к Нико прощала ему обладание». Муж «мучился, будучи не в силах справиться со своим темпераментом, и… не мог разбудить [в ней] женщину».

Впоследствии эту проблему внутренних взаимоотношений супругам удастся преодолеть через её описание, «разговор» в личном дневнике: опосредованную форму общения, трепетно поддерживаемую Антониной Зааловой «чтобы все время быть вместе». Воздействие внешних факторов и обстоятельств, ранее препятствовавшее сохранению брака, осенью 1917 г. вместе с освобождением Николая Заалова окажет обратный эффект на развитие взаимоотношений супругов: муж уезжал к родителям в Грузию, Антонина решила, «что в этих чрезвычайных обстоятельствах лучше быть вместе и держаться рядом... как бы в этом революционном урагане нам совсем не потерять друг друга».

Полученное образование, общественная и профессиональная деятельность расширяли кругозор, укрепляли чувство собственного достоинства, формировали духовный мир автора дневника. Безусловно, и Антонина Сперанская, и многие представительницы её поколения не были свободны от традиционных установок: старые и новые ценности в обществе и в представлениях людей были переплетены, определяя некий патриархально–буржуазный культурный конгломерат. Тем не менее, постоянное увеличение доли демократических ценностей в российской культуре на рубеже XIX–XX вв., их развитие и закрепление в сознании мужчин и женщин, трансляция новых представлений о семейно–брачных отношениях стали существенными факторами постепенной трансформации института российской семьи в начале ХХ в.

Самара, Самарская академия гос. и муниципального управления

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: