Клинический пример: пациент, вызывающей ненависть.

Существуют, однако, пациенты, чьи деструктивные тенденции совершенно очевидны и немедленно вызывают ответные эмоции у аналитика. Это будет пациент такого типа, которого описывали Винникотт и Серлз в цитированных выше работах. Я хотел бы описать собственный опыт с такой пациенткой, которую я лечил много лет назад. Хотя терапия во многих отношениях проходила успешно, она проводилась в целом без знания каких-то существенных правил терапии пациента с такой структурой характера. Собственно говоря, в то время стойкое и значительное улучшение функционирования пациентки было мне совсем не так понятно, поскольку с самого начала и до конца терапии она отзывалась обо мне крайне отрицательно и на протяжении всего времени оценивала терапию как абсолютно бесполезную.

Пациентку направил ко мне коллега, который после двух сессий нашел ее невыносимо отвратительной и решил, что не может с ней работать. Подумав, что я вообще человек значительно более терпимый, чем он, он решил, что мне будет легче работать с ней или по крайней мере ее терпеть. Я принял пациентку, думая, что если человек просит терапии, то не может быть, чтобы он был так уж плох.

Собственно говоря, когда я впервые встретил пациентку, которую я буду называть Марсия, я не мог понять, что мой коллега нашел в ней такого ужасного. Я ожидал какого-то демона. Она оказалась совершенно нормальной, одежда ее была обыкновенной, в стиле шестнадцатилетней девочки верхнего среднего класса. На самом деле ей было двадцать два года. У нее была хорошая фигура и умеренно привлекательное лицо. Волосы она завязывала назад, что придавало ей несколько сдержанный и застенчивый вид.

Вначале она отвечала на мои вопросы кратко. Она жила со своим отцом в частном доме в пригороде, он торговал галантереей. Он обращался с ней очень плохо. Он критиковал ее, был скуп, и они не ладили. Ее мать умерла от рака, когда ей было восемь лет. У нее был старший брат, студент юрист, они не ладили. Она бросила художественную школу на втором курсе и за два года, которые прошли после этого, она не делала почти ничего, оставалась дома и очень много смотрела телевизор. У нее не было друзей. Она плохо ладила практически со всеми. Она была тревожна и в целом несчастлива по поводу своей жизни.

Для нее было неожиданностью, когда доктор П. сказал, что не хочет с ней работать. Она предпочла бы остаться с ним. Она сожалела, что ей пришлось перейти ко мне. Она хотела приходить на терапию дважды в неделю, ее отец будет платить за терапию.

Вскоре у меня кончились факто-ориентированные вопросы. По своей инициативе она не говорила ничего. Она сидела с каменным лицом, никогда не встречаясь со мной глазами. По ходу сессии я чувствовал, как у нее нарастает презрение, и как между нами усиливается напряженность. Она не отвечала ни на какие вопросы, чего она хочет от терапии. Она не пожелала также ничего мне сказать о том, что она думает или чувствует. Я испытывал полнейшее бессилие, и хотя она, похоже, согласилась приходить ко мне на терапию, я чувствовал некоторую неуверенность, когда предлагал ей расписание встреч. Я почти ожидал, что она набросится на меня за то, что я так глуп, что воображаю, что она придет еще на какие-то сессии. Она приняла расписание встреч и сразу вышла, как только я сказал ей, что время закончилось.

В последующие сессии я пытался справиться с бессилием и фрустрацией, которые во мне вызывала Марсия, следующим образом. Я напоминал себе что она очень несчастный человек, остановившийся в своем эмоциональном и психосексуальном развитии, поврежденный и депревированный ранней утратой матери и тем, что ее оставили с жестоким и бесчувственным отцом, который предпочитал ее весьма успешного брата. Я напоминал себе, что ее шизоидное существование было лишено питания, и что ее надменное царственное отвергающее поведение по отношению ко мне было нарциссической защитой от чувства собственной очень низкой самооценки.

Другими словами, я пытался бороться с реальными чувствами, индуцированными этим пациентом, создавая более сочувственный образ ее у себя в уме. Это позволило мне поддерживать позицию терпимости лицом к лицу с ее закрытым отвергающим и презрительным обращением со мной.

Ее поведение по отношению ко мне было в основном невербальным, но она время от времени говорила мне со значительным отвращением, что я ее совершенно не понимаю. Она сообщала мне что ей делается хуже. Она становится более закрытой и день и ночь смотрит телевизор. Ее отношения с отцом ухудшаются еще больше. Он с ней почти не разговаривает если не считать иногда неприятных и критических замечаний. Он сказал что по его мнению терапия — это сплошная потеря денег и что она безнадежный случай. Ее брат с ним согласился.

Такова была ситуация после первых шести месяцев терапии. В это время я проконсультировался с одним из своих аналитических супервизоров который ответил на мою презентацию одной фразой "Почему бы вам не использовать голос ее отца, но не его намерения?". Этого утверждения было достаточно чтобы разрушить созданный мною образ моей пациентки как ранимой изголодавшейся по любви девочки. Теперь я рассматривал ее как неприятную замкнутую презрительную отказывающуюся сотрудничать суку и реагировал соответствующим образом. Покончив с терпимостью, я чувствовал теперь гнев и ненависть и выражал их как раздражение. Я бросал вызов ее каменному молчанию спрашивая каким к черту образом она ожидает что я буду добиваться какого-то прогресса в терапии если она отказывается говорить и обеспечивать меня материалом, на который я мог бы откликнуться. Когда она излучала презрение, я идентифицировал (называл) его и раздраженно спрашивал чем же оно вызвано. Когда она в течение длительных периодов поддерживала молчание, я говорил нетерпеливо что я не буду больше пытаться ее вовлечь в разговор, а откликаться буду, когда она вновь начнет говорить.

С этим изменением в моем поведении прогресс у Марсии пошел быстро. На протяжении следующих шести месяцев она нашла себе работу, впервые в жизни и такую, при которой она могла использовать свои способности к графике. Она сняла себе квартиру, она никогда не говорила об этом таким образом, как будто она чувствовала, что у нее происходит прогресс или будто эти изменения представляли собой что-то, чего она на самом деле для себя хотела. Например она ни разу не сказала что ей нравится ее работа или что у нее своя квартира. На самом деле ей ни то ни другое не нравилось. Она явно стала лучше ладить со своим отцом и братом: они помогали ей переехать на новую квартиру и она больше не рассказывала так много о столкновениях с ними, но при этом не признавала, что в отношениях произошли какие бы то ни было изменения.

На протяжении года она начала общаться с другими людьми своего возраста и вступила в, как впоследствии оказалось, длительные интимные отношения с мужчиной. По мере того как ее жизнь становилась богаче она реже бывала молчаливой и закрытой, у нее было больше тем для обсуждения и когда ей нужна была помощь с какой-то проблемой которая возникала у нее в том или ином межличностном взаимоотношении, она в этот момент, похоже, забывала, насколько я бесполезен, и спрашивала моего совета. Аффективный тон этих консультационных обменов был более или менее нейтральным. Все обстояло так, как будто она решила объявить перемирие которое, однако, рано или поздно внезапно обрывалось, как будто бы под влиянием злой силы. Я снова становился не тем терапевтом который ей нужен, потому что я человек бесчувственный, неспособный ее понять, и вообще со мной не стоит разговаривать.

На протяжении терапии периоды, свободные от ненависти, становились длиннее, и интенсивность ее обвинений снизилась. Однако когда они появлялись вновь, у меня возрождались сомнения о том, связана ли терапия хоть как то с прогрессом в ней. В то время когда я работал с ней, мне казалось не очень осмысленным, чтобы пациент мог прогрессировать с терапевтом, которого она ненавидит до такой степени и который часто ненавидит ее в ответ как минимум с такой же силой.

Я всегда принимал ее жалобы на меня совершенно серьезно, и в нескольких случаях, когда она достаточно хорошо аргументировала то, что я абсолютно бесполезен, я спрашивал ее, не хочет ли она, чтобы я направил ее к терапевту, который может понравиться ей больше, может быть, к женщине. Она никогда мне на это не отвечала. Однажды после двух с половиной лет терапии она предложила сама, поскольку я ей никогда не нравился и поскольку она не ждала, что я когда-нибудь ей понравлюсь, может быть ей будет лучше с другим терапевтом, возможно женщиной постарше материнского типа. Я знал такого терапевта и направил Марсию к ней.

Дискуссия.

Я хотел бы рассмотреть функциональную ценность, которую может иметь межличностная матрица ненависти для человека с плохо интегрированным эго. Взаимообмены ненавистью могут обеспечить плохо интегрированное эго средствами для восстановления своего равновесия. Чувство ненависти может обеспечить непрерывающееся чувство эго-идентичности. Такой человек как Марсия может воспринимать себя как определенно противостоящую миру бесспорных врагов. Встречное нападение от других людей, возможно, не проникает достаточно глубоко, чтобы привести к эмоционально тревожащим результатам. Часто они наоборот вызывают эффект расслабления. Индуцированные встречные нападения могут снимать чувство вины и удовлетворять потребность во всемогуществе (благодаря той власти, которая чувствуется в способности контролировать поведение других людей). Еще того важнее они подкрепляют границы собственного Я в противостоянии с другим тем, что устанавливают нужное необходимое расстояние. Таким образом каждый раз, когда чувство Я слабеет и начинает растворяться, его легче всего вернуть, спровоцировав других на нападение. Весьма вероятно, что большая часть провокаций Марсии возникали в такие моменты, когда ее эго-идентичность начинала растворяться через опасность слияния с близким человеком.

Если в какие-то моменты она неосторожно входила в позитивные межличностные транзакции, то нарушалось равновесие ее эго. Человек, чей образ Я по сути своей является ненавистным, плохим и недостойным, нуждается в ответном ненавистном взгляде на мир. Позитивные взаимообмены вероятнее всего ведут к смятению и чувству недостаточной аутентичности. Они могут стимулировать бурные внутренние нападения со стороны глубоко укоренившихся бессознательных родительских интроектов. Возможно ее ненависть была средством не выдать бессознательную нерасторжимую клятву своей умершей матери никогда не любить или не позволять любить себя никому другому, или проблема могла быть не в предательстве, а возможно в том, какой риск несет с собой любовь и невыносимая боль утраты еще одного объекта любви. Ненависть может здесь служить тому, чтобы не разбудить более глубокий и ужасный цинизм и отчаяние.

Поскольку ненависть, как правило, порождает ненависть, отвергающее и ненавистное поведение для такого человека как Марсия, как правило, служит для поддержания достаточного контроля над реакциями других людей, чтобы восстановить слабеющее чувство эго-идентичности. Она сталкивается однако с особыми проблемами, когда становится пациентом терапевта.

Хотя поверхностный цинизм может заставлять ее отвергать общепринятые точки зрения и ожидания, ей известно, каковы они. Общепринятые ожидания терапевта могут включать все или некоторые из следующих пунктов: что он человек, который интересуется другими людьми и что он заботящийся, любящий, хороший, надежный, и является умелым в излечении других; что он человек зрелый, разумный и никогда не ведущий себя по отношению к другим намеренно деструктивным образом. Пациент, таким образом, который по собственному своему определению и по определению других является ненавистным, дурным и низким человеком, сталкивается с ужасной перспективой долгосрочных отношений с кем-то, кто является по определению и может фактически оказаться на деле некоторым несравненным образцом морального совершенства. Это межличностная ситуация, которая может серьезно угрожать ее чувству эго-идентичности. Контраст между тем, какая она плохая и какой терапевт хороший, слишком велик, ее чувство приниженности и зависти может усилиться в невыносимой степени. Первое, что ей необходимо сделать — это перевернуть это нарушение равновесия, сделав терапевта человеком, который хуже, чем она.

Ее эго достигает этого при помощи процесса расщепления и проекции, состоящего из двух шагов, а именно, она диссоциирует и не принимает то, что она ненавидит в самой себе, и помещает это в терапевта. Отсюда следует, согласно взгляду моей пациентки на нас обоих, что я оказался человеком ниже и никчемнее, чем она, поскольку был туп, бесчувственен, холоден, неспособен к сопереживанию и абсолютно бесполезен.

Успех терапии и дальнейшее созревание и развитие пациента будут зависеть почти полностью от того, что терапевт делает с дурными чувствами и импульсами ненависти, которые индуцируют в нем процессы расщепления эго и проективные процессы у пациента.

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: