Рорти Р. Прагматизм, релятивизм и иррационализм. Кэмбридж.1989.С.719-726

Прагматизм. - слово туманное, неопределенное и перегpуженное значениями. Тем не менее именно прагматизм составляет славу нашей отечественной интеллекгуальной традиции. Никтo из других американских мыслителей не обозначил столь решительный водораздел между нашим прошлым и будущим, как Джеймс и Дьюи…. Пока у Джеймса или Дьюи пытаются отыскать теорию истины., теорию познания., теорию морали они идут по заведомо неверному пути, ибо тогда упускают из виду их утверждение, что о таких предметах вообще не может 6ыть теорий. А без этоro мы не поймем, насколько радикальна была их критика попыток Канта, Гуссерля, Рассела и К.Льюисса сделать из философии обоснованную дисциплину.

Прагматики, однако, в отличие от Ницше и Хайдеггера, …никогда не покидал дух социальной надежды. Джеймс и Дьюи призывали сделать нашу новую цивилизацию свободной, отказавшись от понятия «оснований» нашей культуры, нравственной жизни, пoлитики, религиозных верований, философских основ. Они настаивали на отказе от невротического картезианского поиска очевидности, который был, видимо, одним из следствий шока, вызванного новой галилеевской космологией, от поиска «вечных духовных ценностей - этакой реакции на Дарвина и, наконец, от стремления академической философии создать трибунал чистого разума, чro как pаз и было неокантианским ответом на гегелевский историцизм. Кантианский проект обоснования знания и культуры посредством включения этого знания в постоянную внеисторическую матрицу Дж:еймс и Дьюи считали реакционным. Они считали идеализацию Кантом Ньютона, а Спенсером Дарвина такой же глупостью, как идеализация Платоном Пифагора или Фомой Аквинским - Аристотеля.

Первая характерная черта прагматизма это просто-напросто анти-эссенциалистский подход к таким понятиям, как «истина», «знание», «язык», «мораль» и подообным им объектам обычного философского теоретизирования. Это легко продемонстрировать на примере определения Джеймсом «истинного» как того, «что хорошо в качестве мнения». (<<what is good iп the way о/ be/ie/»). Такое определение поразило критиков как то, что бьет мимо цели и не имеет отношения к философии - как если бы мы сущность аспирина видели в том, что он хорош при головной боли, этим Джеймс намекал, что ничего более глубокого туг и нет: истина не такого рода вещь, которая имеет сущность. Точнее, он считал, что говорить об истине как «соответствии реальности» - бесполезно. Имея язык и общий взгляд на мир, можно, конечно, соотнести частицы языка и частицы того, из чего, как мы считаем, состоит мир, таким образом, чтобы суждения, в истинность которых мы верим, имели внутреннюю cтpyктypy, изоморфную отношениям между веещами в мире. Когда мы npоизносим самые обычные житейские фразы типа: «Это вода», «Красное», «Что за уродство», «Стыдно», - наши короткие категоричные сентенции легко могyт быть поняты как образы-картинки или как символы, которые вместе составляют общую картину. Такие сообщения, действительно, соединяют попарно кусочки языка с кусочками самого мира. Когда мы имеем дело с отрицательными и всеобщими гипотетическими суждениями или чем-нибудь подобным, такое попарное соотнесение становится беспорядочным и случайным (ad hoc), хотя и может осуществляться. Джеймс особо настаивал на том, что выполнение этих операций вовсе не дает нам знать, в какие истины лучше верить, и не предлагает никакого ключа к тому, чтобы понять, почему наша нынешняя точка зрения на мир такова, какова она есть, и стоит ли ее придерживаться. Никго, однако и не искал бы «теорию» истины, если бы не хотел получить ответ на эти последние вопросы. Те, кто хочет, чroбы у истины была сущность, хотят, чтобы сущностью обладали знание или рациональность, или исследование, или отношения между мыслью и ее объекгом. Далее они стремятся использовать свое знание сущностей так, чтобы дать критику точек зрения, которые они считают ложными, и указать направление движения к другим истинам. Джеймс полагает,.что эти надежды напрасны. Нигде нет области сущностей. Не существует вообще целостного зпистемологического подхода, способного направить, подвергнуть критике или обосновать пyrъ исследования.

Прагматики скажут нам, скорее, что есть словарь практики, - а не теории, действия, - а не созерцания, - словарь, с помощью которого можно говорить нечто полезное об истине. …Когда от отдельных суждений мы обращаемся к словарям и теориям, критическая терминология естественно отказывается от метафор изоморфизма, символизма и построения общей картины, предлагая вести речь о полезности, удобстве и вероятности получения того, чего мы желаем. Говорить о том, что части верно пpоанализированных истинных суждений расположены изоморфно, попарно соответствующим им частям самого мира, вполне правомерно, если речь идет о суждении типа «У Юпитера есть луны» эта вероятность ниже в случае суждения «Земля вращается вокруг Солнца», еще менее вероятно «Движения в природе нет», и уж совсем невероятно высказывание «Вселенная бесконечна»…. В этом отношении они совершенно сходны с такими высказываниями, как «Любовь - единственный закон» и «История общества есть история борьбы классов». Словарь изоморфизмов, образов, схематизмов совершенно неуместен здесь, как неуместно понятие истинности в применении к объектам…. Естественное отношение к таким высказывааниям, по словам Дьюи, - не в том, чтобы задаться вопросом, насколько правильны эти высказывания. а в том, чтобы поинтересоваться, что значит - верить в это? Что могло бы произойти, если бы я в это поверил? К чему обязывает меня все это? Словарь созерцания, наблюдения, теории перестает нам служить как раз тогда, когда. приходится иметь дело именно с теорией, а не с наблюдением; с программированием, а не с вводом данных. Когда созерцающий разум, отделенный от чувственных впечатлений данного момента, принимает более широкую точку зрения, его деятельность связывается с решением того, что надо делать, а не с решением относительно того, какое представление точнее. Изречение Джеймса об истине имеет тот смысл, что словарь практики неустраним, что нет принципиальных границ, отделяющих науки от ремесел, от моральной рефлексии, от искусства, наконец.

Вот почему вторая характеристика прагматизма будет примерно такой: нет никакого эпистемологического различия между истиной о том, что должно бытъ, и истиной о том, что есть, нет метафизической разницы между фактaми и ценностями, так же, как нет никакого методологического различия между моралью и наукой…. Мысль, что в науке или философии можно подменить «метод» установлением значимости различных результатов размышления - это всего лишь благое пожелание. Она подобна идее о том, что нравственно мудрый человек решает такого рода дилеммы, вызывая в памяти Идею Бога или отыскивая соответствующую статью нравственного закона. Этo миф, что рациональность состоит именно в неукоснительном следовании правилу. Согласно как раз такому платоновскому мифу, жизнь разума - это вовсе не Сократова беседа, а особое просветленное состояние сознания, при котором никто не нуждается в исчерпывающих описаниях и объяснениях ситуации. Достичь истинного мнения-убежцения можно путем следования определенным рутинным процедурам.

Традиционная, платоновская, эпистемологически ориентированная философия - это поиск как раз таких процедур, то есть поиск пути, на котором, избегая обсуждений и рассуждений, можно было бы просто идти путем самих вещей. Требуется составить мнение относительно многих интересных и важных вещей, причем способом, очень похожим на зрительное восприятие - противостоя объекту и в то же время реагируя, отвечая на него по соответствующей схеме, эта тенденция подменить theoria vronesis – лежит в основе представления, будто в высказывании: «движения в природе нет» - объекгы обрисовываются тем же способом, что и в высказывании: «кот - на ковре». То же лежит в основе надежцы, что можно найти некоторый ряд объектов, представленных в суждении «Любовь лучше ненависти», и в разочаровании, которое наступает, когда выясняется, что таких объектов нет. Прагматики считают огромным заблуждением сторонников традиционализма взгляд, согласно которому метафоры зрения (vision), соответствия, картографиирования, рисования и представления, которые применяются к обычным повседневным высказываниям, могyт применяться также и к высказываниям самым широким и спорным. Из этой основной ошибки вытекает и представление, будто там где нет соответствующих объектов, там нечего и надеяться на рациональность, а дело приходится иметь лишь с проявлениями вкусов, страстей и произвола. Когда прагматик выступает против понятия истины как точности представления, он, по сути, оспаривает правомерность традиционных различений разума и желания, разума и склонности, разума и воли. Ибо ни одно из этих различений не имеет смысла, если только не мыслить разум по модели зрения и если только не упорствовать в том, что Дьюи называл «созерцательной (наблюдательной) теорией познания».

… Именно необходимость ответить на вопросы вроде следующих: «Почему я верю в то, что считаю истинным? «Почему я должен делать то, что считаю правильным?», - обращаясь при этом к чему-то большему, чем обыкновенные, массовидные, детальные, конкретные основания, привела нас к современной, настоящей точке зрения. Такова общая тенденция идеалистов девятнадцатого века, а также современныx научных реалистов, от Рассела до Гуссерля; именно такова определяющая черта западной философской традиции и культуры, от имени которой говорит эта традиция. Джеймс и Дъюи вместе с Ницше и Хайдеггером побуждают нас расстаться и с этой традицией, и с этой культурой.

Переходя к третьей, последней характеристике прагматизма, я подведу итог: прагматизм - это учение о том, что не существует никаких ограничений в исследовании чего бы то ни было, кроме коммуникативных отношений - не существует глобальных принуждений, исходящих из природы объектов или из природы разума, языка. Исходить надо только из повседневных ограничений, создаваемых замечаниями наших последователей…. Бесполезно, считaет прагматик, ждать, что объекгы принудят нас иметь о них истинное мнение, достаточно лишь взгляда на них незамутненным мысленным взором с помощью строгого метода или же понятного языка. Прагматик попытается убедить нас отказаться от мысли о том, что понятия Бога, или эволюции, или некоторые другие из числа тех, на которых держится наша современная картина мира, - программируют нас, преврaщaют в своего рода машины для точного словесного изображения, и что философия ведет нас к самопознанию - тем, что дает нам возможность прочитать программы, в соответствии с которыми мы действуем. Единственный смысл, в котором мы обречены на истину, - это тот, который имел в виду Пирс, указывая на бессмысленность утверждения о том, что точка зрения, преодолевшая все возражения, может быть ложной. Но возражения - поневоле возникающие в разговоре - нельзя предвидеть. Не существует метода, чтобы узнать, когда достигается истина, а когда она ближе к нам, чем прежде.

Мне эта третья характеристика прагматизма представляется предпочтительной потому, что она попадает в самый центр фундаментального выбора, с необходимостью которого сталкивается мыслящий разум - выбора между принятием случайного хаpaктepa исходных пунктов рассуждения и попытками избежать этой случайности. Принятие случайности исходных пунктов это признание нашей зависимости от наших собратьев как единственных источников, которыми мы руководствуемся. Попытка избежать этой случайности основана на надежде стать должным образом запрограммированной машиной. Это та самая надежда, которую Платон считал реализуемой на верхнем пределе, когда мы поднимаемся выше гипотез. Христиане надеялись достичь этого, настроившись услышать глас Божий в сердце, а картезианцы - на то, что этого можно достичь, очищая сознание и стремясь к несомненности. Со времен Канта философы питали надежду достичь этого, если увенчаются успехом поиски априорных структур любого исследования, или языка, или форм социальной жизни. Отказавшись от этих надежд, мы лишимся того, что Ницше называл «метафизическим комфортом», но зато сможем обрести некий обновленный смысл сообщества. Наше самоотождествление с нашим сообществом - с нашим обществом, с нашей политической традицией, с нашим интеллектуальным наследием - становится интенсивнее, когда мы рассматриваем это сообщество скорее как наше, чем как природное, скорее как сотворенное, чем как преднайденное, как одно среди многих, которое люди могyт создать. В итоге прагматики говорят нам, что речь идет о нашей лояльности по отношению к другим человеческим существам, выступающим вместе против тьмы, а не о нашей надежде на правилъное постижение вещей. Джеймс, оспаривая тезис реалистов и идеалистов о том, что «след человеческой змеи повсюду», напомнил, что наша слава - в нашем участии в подверженных ошибках и преходящих человеческих проектах, а вовсе не в нашем послушном и неизменном следовании некоему внечеловеческому принуждению.

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: