Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







ВСЕ СПЕКТАКЛИ РОМАНА ВИКТЮКА





 

 

по материалам официального сайта Театра Романа Виктюка

 

 

1965 - 1968 Львовский ТЮЗ им.М.Горького

 

«Все это не так просто»

Грегори Изабелла Августа «Когда взойдет месяц»

Александр Володин «Фабричная девчонка»

Лев Устинов «Город без любви»

Жан-Батист Мольер «Дон Жуан»

 

1968 - 1969 Калининский ТЮЗ

 

Роман Виктюк «Мне хочется видеть сегодня тебя»

В.Ткаченко «Волшебная елка»

Э.Низюрский «Мы, джаз и привидения»

А.Кузнецов «Одной любовью меньше»

Фридрих Шиллер «Коварство и любовь»

 

1971 - 1975 Литовский Русский драматический театр (Вильнюс)

 

Питер Шеффер «Черная комедия»

Александр Вампилов «Прошлым летом в Чулимске»

Михаил Рощин «Валентин и Валентина»

Юрий Словацкий «Мария Стюарт»

Алексей Н.Толстой «Любовь – книга золотая»

А.Чхеидзе «Дело передается в суд»

Александр Володин «С любимыми не расставайтесь»

Ричард Нэш «Продавец дождя»

 

1975 Театр им.Моссовета Москва

 

Алексей Арбузов «Вечерний свет»

 

1976 - 1977 МХАТ Москва

 

Михаил Рощин «Муж и жена снимут комнату»

Альдо Николаи «То была не пятая, а девятая»

Иван Франко «Украденное счастье»

 

1978 Москва

 

Федор Достоевский «Игроки» Телеспектакль

 

1979 Москва

 

Леонид Зорин «Царская охота» Театр им.Моссовета (1979 - 2005)

Людмила Петрушевская «Уроки музыки» Студенческий театр МГУ

 

1980 Москва

 

А.- Ф. Прево «История кавалера де Грие и Манон Леско» Телеспектакль

Людмила Петрушевская «Уроки музыки» Студенческий театр МГУ

 

1982 МХАТ Москва

 

Теннеси Уильямс «Татуированная роза»

 

1983 Москва

 

Лев Толстой «Анна Каренина» Театр им.Вахтангова

Аркадий Хайт «Очевидное и невероятное» Театр эстрады

 

1984 Москва

 

Людмила Петрушевская «Квартира Коломбины» Театр «Современник»

 

 

Александр Галин «Стена» Театр «Современник» Москва

Михаил Городинский «Масенькие трагедии» Театр эстрады Москва

Жан Кокто «Священные чудовища» Киевский театр им.Леси Украинки

 

 

Жан Жене «Служанки» Театр «Сатирикон» Москва

Марина Цветаева «Федра» Театр на Таганке Москва

Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита» Таллиннский

русский драматический театр

Эдвард Радзинский «Старая актриса на роль жены Достоевского»

МХАТ им.Горького

Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита» Литовский

Русский драматический театр (Вильнюс)

 

1989 Москва

 

Эдвард Радзинский «Наш Декамерон» Театр им.Ермоловой

Федор Сологуб «Мелкий бес» Театр «Современник»

 

 

Дэвид Паунелл «Уроки мастера» Театр им.Вахтангова Москва

Тэренс Мервин Рэттиган «Дама без камелий» Театр им.Вахтангова Москва

Дэвид Генри Хуан «М.Баттерфляй» «Фора-театр» Москва

Федор Сологуб «Мелкий бес» Таллиннский русский драматический театр

 

 

Николай Лесков «Соборяне» Театр им.Вахтангова Москва

Теннеси Уильямс «Татуированная роза» Объединенный

шведско-финский театр в Хельсинки

Жан Жене «Служанки» Театр Романа Виктюка Москва

 

 

Уильям Гибсон «Двое на качелях» Театр Романа Виктюка Москва

Эдвард Олби (по роману В.Набокова) «Лолита» Театр Р. Виктюка Москва

Т.- М. Рэттиган «Дама без камелий» Киевский театр им.Леси Украинки

Дэвид Генри Хуан «М.Баттерфляй» Театр Романа Виктюка Москва

 

1993 Москва

 

Николай Коляда «Рогатка» Театр Романа Виктюка

Ренато Майнарди «Адский сад» Театр «Современник»

Альдо Де Бенедетти «Я тебя больше не знаю, милый» Театр им.Вахтангова

 

 

А. Руччелло «Фердинандо» Молодежный театр на Фонтанке С-Петербург

Николай Коляда «Полонез Огинского» Театр Романа Виктюка Москва

 

1995 Москва

 

Витторио Франчески «Любовь с придурком» Театр Романа Виктюка

 

1996 Москва

 

Маркиз де Сад «Философия в будуаре» Театр Романа Виктюка

Альдо Николаи «Бабочки… бабочки…» Театр Романа Виктюка

 

 

Илья Сургучев «Осенние скрипки» Театр Романа Виктюка Москва

Нино Манфреди «Путаны» Театр Романа Виктюка Москва

Билли Уайдлер «Бульвар Сан-Сет» Киевский театр им.Леси Украинки

Альдо Николаи «Бабочки… бабочки…» Театр драмы и комедии

Санкт-Петербург

 

 

Билли Уайдлер «Бульвар Сан-Сет» Таллинский

русский драматический театр

Билли Уайдлер «Бульвар Сан-Сет» Антреприза Киев

Оскар Уайльд «Саломея» Театр Романа Виктюка Москва

 

1999 Москва

 

Франк Ведекинд «Пробуждение весны» Театр Романа Виктюка

Ренато Майнарди «Антонио фон Эльба» Театр Романа Виктюка

 

2000 Москва

 

Джон Фаулз «Коллекционер» Театр Романа Виктюка

Энтони Берджесс «Заводной апельсин» Театр Романа Виктюка

Ксения Драгунская «Эдит Пиаф» Театр Романа Виктюка

Михаил Кузьмин «Кот в сапогах» Театр Романа Виктюка

Юкио Мисима «Мой друг А» Театр Романа Виктюка

Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита» Нижегородский

театр драмы им.М.Горького

 

 

Ксения Драгунская «Эдит Пиаф» Рижский театр русской драмы

Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита» Театр Романа Виктюка

Эдвард Радзинский «Наш Декамерон-XXI» Театральная

компания «БАЛ АСТ» Москва

 

 

Юрий Словацкий «Мария Стюарт» Рижский театр русской драмы

Раффи Шарт «Мою жену зовут Морис!» Театр Романа Виктюка Москва

В. Красногоров «Давай займемся сексом!» Театр Романа Виктюка Москва

Гиго де Кьяр «Элеонора» Театр Романа Виктюка Москва

Аннибале Руччелло «Фердинандо» Театр Романа Виктюка Москва

Людмила Улицкая «Кармен» Театральная компания «БАЛ АСТ» Москва

 

 

Петр Чайковский «Иоланта» Краснодарский музыкальный театр

 

2004 Москва

 

Азат Абдуллин «Нездешний сад. Рудольф Нуреев» Театр Романа Виктюка

Жорж Бизе «Искатели жемчуга» Театр «Новая опера»

 

2005 Москва

 

Эрик-Эмманюэль Шмитт «Последняя любовь Дон Жуана,

или Эшафот любви» Театр Романа Виктюка

Эдвард Олби «Коза или Сильвия, кто же она?» Театр Романа Виктюка

Нонна Голикова «Сергей и Айседора. Недокументальная история любви и смерти» Антреприза

 

2006 Москва

 

Ханок Левин «Непостижимая женщина, живущая в нас» Театр Р. Виктюка

 

 

ЛИТЕРАТУРА

 

Виктюк Р. Роман Виктюк с самим собой. М., 2000

 

 

ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА

 

1. История русского драматического театра: от его истоков до конца XX века: Учебник - М.: Изд-во «ГИТИС», 2004. - 736 с. ISBN 5-7196-0246-1

 

2. А.М. Смелянский.

Предлагаемые обстоятельства: Из жизни русского театра второй половины XX века. - М., Артист. Режиссер. Театр, 1999. - 351 с., 96 л.ил. (подробнее)

 

 

КАРБАУСКИС МИНДАУГАС

Родился 28 января 1972 года.

Окончил режиссерский факультет РАТИ

(мастерская П. Фоменко) в 2001 г.

За время учебы поставил «Русалку» А. Пушкина и «Гедду Габлер» Г. Ибсена. Был приглашен режиссером-постановщиком в Театр п/р О. Табакова, где поставил «Долгий рождественский обед» Т. Уайлдера, «Лицедея» Т. Бернхарда, «Синхрон» Т. Хюрлимана, «Когда я умирала» У. Фолкнера, «Дядю Ваню» А. Чехова.

Преподает в мастерской С. Женовача в РАТИ.

 

Последнее обновление информации: 10.03.2007

Режиссер Миндаугас КАРБАУСКИС:

НАС НАНИМАЮТ НА ВРЕМЯ

 

Его спектакли возвращают радость умственных движений. Понятый как юноша, преждевременно достигший зрелости, он пока не почитаем массовым зрителем, но уже безоговорочно принят зрителем качественным, завсегдатаями М.Х.Т., «Табакерки», теперь и «Мастерской Фоменко».

Все о нем слышали, уже почти все выговаривают имя. На «Старосветских помещиков» — многомесячная запись. Его «Дядя Ваня» проясняет внутреннего Чехова. Кассовую победу «Копенгагена» Табаков и вовсе назвал причиной продления своего контракта с М.Х.Т. После «Когда я умирала» в «Табакерке» критика достигла критических рубежей обожания: кто в наши суматошные, сумрачные дни позволяет себе умную работу с текстом Фолкнера?

Автор этих спектаклей Миндаугас Карбаускис — самый замкнутый и интеллектуальный режиссер поколения 35-летних, новых главных героев театрального сегодня. Закончил курс Фоменко и Женовача РАТИ-ГИТИСа в 2001 году уже знаменитым: после студенческой «Русалки» и выпускной «Гедды Габлер» был моментально ангажирован Олегом Табаковым на позицию штатного режиссера «Табакерки» и приглашенного режиссера тогда еще МХАТа имени Чехова.

Имя и фамилия обязывают его следовать традициям литовского театра. Но Карбаускис не собирается никому наследовать. Он сам по себе — режиссер. Яркость и простота самоигральных метафор-символов, холодная ритуальность мизансцен, медлительная отточенность движений — реквизит тот же, что у Някрошюса или Туминаса (земля на лопате через всю сцену в «Старосветских помещиках», например), а мысли, глубина и искусность — свои. Шлейф образов из чужих спектаклей не тянется, даже хвостик не торчит.

Очень важный момент — Карбаускис, видимо, единственный из своих ровесников, кто с момента вхождения в профессию приобретает мастерство, а не тратит его. Он шумит трудными спектаклями. Не работает сезон за сезоном однажды снискавший признание прием, а терпеливо и внимательно ищет, идет дальше, старается меняться. Долгое марафонское дыхание и мудрая осторожность спасут его от скоропалительных халтур, сберегут для будущих настоящих спектаклей.

 

— Последние несколько лет ваши спектакли в М.Х.Т. и «Табакерке», начиная со «Старосветских помещиков» до «Дяди Вани», — под пристальным вниманием публики. Не утихают разговоры критиков о российском поколении 35-летних режиссеров, которые, однако, открещиваются от своей причастности к поколению ввиду отсутствия общих этических и эстетических критериев.

Вы стоите наособицу, но шум касается и вас; минувшей осенью премией Станиславского постарались стимулировать вас к новым спектаклям. Как вы переживаете публичное признание?

— Я как раз собирался лечь на диван, отдохнуть немного, а меня премиями к работе поощряют. Где-то внутри я говорю: вы от меня сейчас ничего не дождетесь. Я смотрю на награды как на предъявление мне новых обязательств. От этого получать премии не очень радостно и даже трудно.

— Как вы думаете, вы оправдываете аванс доверия, выданный вам Табаковым три года назад?

— Олегу Павловичу виднее. По-моему, это был не аванс, а проверка на прочность. Прохожу ли я ее? Не знаю. Не уверен.

— А недавно в «Мастерской Фоменко», на курсе которого вы учились, прошла премьера вашей «Гедды Габлер». Почему вы решили восстановить свой выпускной гитисовский спектакль?

— Не восстановить спектакль, а скорее возобновить работу над ним. Хотелось вернуться на три года назад. Но, как говорится: дважды в одну реку не войдешь — в этом и состояла главная трудность. Увлекательная такая ловушка. Во всяком случае, я сделал для себя одно открытие — мы стали более зависимыми вместо предполагаемого «более свободными».

— Петр Наумович Фоменко говорит о Ленинграде как городе, в котором ему посчастливилось приобрести огромный багаж ударов судьбы. Вы начали пополнять свой багаж полезных ударов или они впереди?

— Несправедливо по отношению к молодым — нравоучительно намекать на удары судьбы старшего поколения. Главный удар судьбы нам уже нанесен — потеря критериев в театре. Это уже смертельный удар судьбы в режиссерской профессии.

Когда я начал заниматься режиссурой, уже ничего не оставалось, система координат была сломана. Когда я выпускал «Лицедея», я понимал, что театр — в трактире, театр безумен, беспомощен. Какого удара еще надо? Ты остаешься один на один со своими критериями, становишься лицедеем, немножко придурковатым режиссером, которому одному только и нужно то, что он делает.

— Знаете, бывает очень хорошее, полнокровное ощущение себя — я есть, я в центре своей жизни. А бывает, человек «недопроявлен», как плохо напечатанная фотография. Вы себя ощущаете до конца «проявленным» человеком?

— Не знаю, мне кажется, что я поздний человек. Буду еще долго проявляться. Хотя, знаете, бывает и это «очень хорошее, полнокровное ощущение себя — я есть, я в центре своей жизни». И даже очень часто.

— Вам важен результат кассовых сборов?

— Да, конечно. Все важно — художественная ценность спектакля, посещаемость зала. И то, и другое важнее, чем премии.

— Вы непубличный человек. Это Фоменко вас научил ускользать от журналистов, ненужных разговоров и встреч?

— Было бы неискренне сказать, что это какое-то волевое решение, самосохранение. Это просто так, вредная, дурная привычка. С другой стороны — какая радость в публичности?

— Получается, что вы — вещь в себе. А как же социальная отзывчивость, которой так ждут от театра?

— Любите же вы крайности! Либо злой — либо добрый, либо «публичный» — либо «вещь в себе». Так же и с пресловутой «социальностью» в пресловутое «безвременье». Во всяком случае, когда артисты потребуют от меня социального высказывания, я это обязательно сделаю.

— А вы всегда выполняете пожелания актеров?

— Нет, но откликаюсь на их волю. Им же выходить на сцену, и я учитываю, чего они хотят.

— Чья оценка для вас важна? Кто для вас — гамбургский счет?

— Любая оценка важна. А вот с гамбургским счетом сложнее. Я пока познакомился только с московским счетом.

— Вы следите за театральной, культурной жизнью Литвы?

— Слежу за всеми событиями. Чего стоит один только импичмент президента. Какой замечательный театр вырос у Оскараса Коршуноваса. Рад, что многие литовские режиссеры, композиторы, художники опять сотрудничают с Россией. Альгис Латенас, Римас Туминас, Оскарас Коршуновас, Эймунтас Някрошюс, Марюс Някрошюс, Гиедрюс Пускунигис…

— Сегодня не просто модна, но остроактуальна тема национальной самоидентификации. Все хотят осознать себя с позиции гражданства.

— В то время как мои ровесники собирались на Запад, я поехал в Россию. Сегодня уже все приезжают, ставят, работают, но, когда я только приехал в Москву, ситуация была совсем другая. И в Литве было такое… ироничное отношение к России. Я участвовал в организации гастролей театра Маяковского в Вильнюсе, и национальное литовское телевидение отказывалось рекламировать эти гастроли. Это было в 1996-м.

— Как на вашей жизни скажется вхождение стран Балтии в ЕС?

— Езжу в Литву, чтобы продлить российскую визу. Странная ситуация. Каждые каникулы я уезжаю в Европу без виз, ощущаю себя гражданином Европы, полноценным, равноправным. Но в России, стране, где я работаю, чьей культуре я принадлежу, у меня нет никаких прав. Наступает день, когда заканчиваются моя регистрация, срок действия водительских прав, документов на машину, отключается роуминг. Пока я не вернусь и не проделаю длинную цепочку бюрократических процедур и не заплачу за все по новой, я не смогу вернуться в Россию — и это после 7 лет жизни и работы здесь. Не премии надо давать, а права.

— Как вы относитесь к театральной реформе? Вас затронули волнения театрального сообщества несколько месяцев назад?

— Никто из молодых не участвует в этом движении. Нам не дали такого права. А мы сами это право брать не пытались. Нас больше нанимают, на время.

— Молодая российская режиссура конкурентоспособна на европейском театральном рынке?

— Если бы ставилась такая задача, она была бы конкурентоспособна. Театр не существует без публики. У нас своя конъюнктура, свой менталитет. Российский режиссер не сможет поставить по-настоящему хороший, до конца понятный спектакль для немецкой публики. Где живешь, там и нужно работать, зачем метаться? Зачем грузить свой театр в повозку и везти его за лучшей долей за тысячу километров?

— То есть вы себя ощущаете гражданином Европы скорее как турист?

— Я ощущаю себя гражданином Европы как человек. Жить я могу где угодно, и живу в Москве, в Литве, в Испании. А работаю в Москве — и это связано с кучей проблем, но что делать.

Вот мы говорим о конкурентоспособности российской режиссуры на европейском рынке. А всякий ли европейский театр конкурентоспособен в России? Вот как надо вопрос рассматривать. Каждый театр должен быть конкурентоспособен дома. Эта задача не так легко выполнима.

— Любите ли вы ходить навстречу собственному страху? Беретесь ли вы за постановку, если она вас страшит?

— Всегда боюсь и всегда хожу.

 

Екатерина ВАСЕНИНА

07.02.2005

 

Ирина Алпатова

 

Люди в склепе

«Дядя Ваня» А. Чехова. Театр под руководством Олега Табакова

 

«Дядя Ваня», представленный Табакеркой, но разыгранный в чеховском МХАТе, стал вторым театральным событием Открытого фестиваля искусств «Черешневый лес». И новой работой одного из лидеров молодой режиссуры Миндаугаса Карбаускиса. Принципиально новой именно для него, поскольку режиссер чаще пребывает в статусе первооткрывателя неизвестных в России пьес столь же малознакомых широкой публике авторов — Хюрлимана, Бернхардта, Уайлдера. Опыт общения с русской классикой у него пока скромен (студенческая работа по пушкинской «Русалке» и гоголевские «Старосветские помещики» во МХАТе). Браться за хрестоматийнейшего «Дядю Ваню» — затея, конечно, рискованная, хотя и вписывается в общий контекст внезапно вспыхнувшего влечения новой российской режиссуры к нестареющей классике. Так, в этом сезоне Кирилл Серебренников уже осчастливил нас горьковскими «Мещанами», а Нина Чусова — «Грозой» Островского. Впрочем, Карбаускис ни с кем не соревнуется, а его постановочные задумки, к счастью, мало связаны с авангардистскими потугами вывернуться наизнанку, но не выпасть с корабля современности.

 

И все-таки — Чехов, «Дядя Ваня», мхатовская сцена. Эдакая неразрывная триада (хотя стоит еще раз повториться, что формально спектакль идет под брендом Табакерки). Тут не то что ставить, перо в руки брать страшно, потому как за век с лишним столько всего было. Какие еще слова, какие приемы изобрести, какие акценты переиначить? Как там сам дядя Ваня (по другому, правда, поводу) говорит: умным уже известно, а для глупых неинтересно. Оказывается, не все известно, еще интересно. Сквозь какое зеркало Карбаускис, человек тридцати двух лет, генетически не обремененный извечной русской хандрой, разглядит чеховских персонажей? Хотя изначально ясно, что сентиментального надрыва ждать не надо, но есть надежда жесткого, незамыленного, молодого взгляда на давно знакомую ситуацию. И куда деваться от мощного мхатовско-актерского пиетета перед вожделенными героями, от сострадания и сантимента, которых и под пытками не отнять? Наверное, в биографии Карбаускиса «Дядя Ваня» — самый сложный спектакль. Наверное, эта сшибка взглядов и интересов все же существовала, потому что спектакль вышел не столь цельным и органичным, как это обычно бывало у режиссера. Его атмосфера переменчива, его ритмы все время сбиваются, эмоции скачут от трагедийных ноток до мелодраматической слезливости, от свежести «первого чтения» до набившей оскомину хрестоматийности.

 

Тут есть свои минусы и плюсы, которые порой парадоксально трансформируются друг в друга и высекают главное: живое действие, не упертое в железобетонную «концепцию». Хотя четкость последней не помешала бы, если речь идет о Карбаускисе. Но театр — дело сложное, порой амбициозное. В нынешнем «Дяде Ване» есть пространство для роста, маневры для неожиданных поворотов. Его небезынтересно будет увидеть пару-тройку месяцев спустя. Согласитесь, подобное желание провоцирует далеко не каждое действо. В постановке Карбаускиса нет ничего авангардистского, и в то же время она приподнята над «бытом». Людей вполне реальных словно видишь не лицом к лицу, а на пресловутом расстоянье или в застеколье. Значит, «свободен» и зритель, который вправе делать и собственные выводы.

 

Эта чеховская пьеса обычно играется на пленэре, на земле. Какие немыслимые природные красоты открывала декорация Валерия Левенталя в шедшем не столь давно на этой сцене «Дяде Ване» Олега Ефремова. Сегодня не менее маститый сценограф Олег Шейнцис со своим учеником Алексеем Кондратьевым достаточно жестко и определенно отрывают персонажей от упомянутой земли, от всех этих «молодых лесов» и «березок», запирая в громадном и пустом доме-склепе, в почти безвоздушном пространстве. Жить в таком доме нельзя, зато и впрямь хорошо повеситься, причем в любую погоду. Какие десятки лет, какие комнаты — голые, свежеоструганные доски, которые готовят для новеньких гробов. Один лишь громадный буфет странным и нелепым гостем затесался в глубине. Узенькая дорожка под окнами, по которой можно пройти, крылечко. Но спускаться вряд ли стоит, есть риск поломать себе ноги или свернуть шею — тут вам не травка с цветочками, а все те же доски, но на сей раз грубые, необработанные, плохо пригнанные друг к другу.

 

Этот дом — не столько жилище, сколько судьба, уготованная ею клетка. Разве что решеток нет, их компенсирует отсутствие воздуха. Не зря же окна то и дело отчаянно распахиваются, а персонажи норовят выйти на крылечко, чтобы этого воздуха глотнуть. В финале, правда, появятся громадные ставни, которыми закроют всех, подобно старине Фирсу. Но до финала еще надо дожить. Финала не только театрального. То существование, которое ведут персонажи, изначально заявлено в режиме «доживания». У всех без исключения. Не спасут ни бегство Серебряковых в Харьков, ни вымученные ожидания Сони «неба в алмазах». Правда, ей единственной еще не лень и не скучно жить. Тут природа постаралась. Соня (Ирина Пегова) молода, здорова, кровь с молоком, косы до земли, влюблена опять же. Но обречена девушка не менее остальных.

 

С «двумя порядочными, интеллигентными людьми», по мнению доктора Астрова (Дмитрий Назаров), единственными на весь уезд, та же самая судьба-ловушка сыграла злую шутку. Впрочем, это с высоты долгих прожитых лет можно все списать на судьбу и среду, которая заела. Для Карбаускиса, возможно, в этом процессе постепенной деградации угадывается львиная доля личной вины персонажей. Поэтому и хрестоматийного сочувствия меньше. В самом начале спектакля им лень не то, чтобы заняться чем-нибудь, но просто встать. Сонный, встрепанный дядя Ваня (Борис Плотников) покачивается в гамаке. Астров и вовсе растянулся на полу, накрыв лицо газеткой. Да так и разговаривают вплоть до возвращения столичных гостей. Вряд ли этот грузный доктор — хороший лекарь и самозабвенный природолюбец. Скорее уж втихомолку, а чаще открыто пьет горькую, чтобы забыться. Вряд ли Войницкий перелистывал в последние годы Шопенгауэра с Достоевским. Незачем…

 

Как известно, для разжигания пожара страстей нужна спичка. «Спичка», Елена Андреевна (Марина Зудина), здесь тоже кажется слегка отсыревшей. Дама, безусловно, красивая, но внутренне уже не менее опустошенная, способная спровоцировать не вселенский конфликт на тему «Пропала жизнь!», но лишь небольшую заварушку местного масштаба. В ней не угадывается породы, она проста и обыденна, пьянеет от глотка вина и страдает переменчивостью смутных настроений. Впрочем, отсутствие аристократических заморочек ей не идет во вред. Она уже готова согрешить с Астровым, поддавшись голосу плоти. Эх, если бы не лень… А нервные философствования и признания Войницкого ее раздражают чрезмерно, как и он сам, но лишь по причине отсутствия ярко выраженного мужского начала. Ведь интеллектуально упражняться и читать стихи можно и с законным престарелым супругом Серебряковым (Олег Табаков). Он здесь почти под стать Елене Андреевне. Бывший ученый, бывший профессор, за неимением других занятий коллекционирующий пузырьки с лекарствами и сочиняющий безвоздушные прожекты вроде продажи имения. Да кто его купит-то?

 

В спектакле Карбаускиса, вольно или невольно выстроенном по законам чеховской драматургической логики, нет протагониста. Меж тем как постановщики этой пьесы последних лет упорно его ищут, сочиняя новые акценты, бредя поперек текста, раздавая ярлыки. Впрочем, Борис Плотников отчаянно пытается своего героя спасти и оправдать. Оно и понятно. Его роль. Быть может, вымечтанная давным-давно и уж явно не в таком ключе. Поэтому порой угадывается игра на сопротивление личностного материала. Его Войницкий мелковат, завистлив, истеричен, суетлив и безмерно навязчив. Но дождитесь момента, когда он перестанет хрестоматийно метаться, кричать, стрелять и лезть на стену. Посмотрите ему в глаза — а там все, великая драма и великое страдание, невыносимая тоска и смертная мука. Артиста ли, персонажа? Кто знает? Но то, что персонаж этот порой уходит совсем в другой спектакль, очевидно. Идет ли это на пользу конкретной постановке? Вряд ли. Хорошо ли играет Плотников? Замечательно.

 

Впрочем, эти трагические моменты дорогого стоят. Быть может, одна из самых сильных и страшных сцен — предфинальное возвращение оставшихся персонажей в дом-склеп. Вот, растеряв весь свой виртуозный гротеск, плетется «старая галка» Войницкая (Ольга Барнет). На нее смотришь глазами дяди Вани — Плотникова, угнездившегося у окна, и ощущаешь ужас этого «последнего прохода». А вот семенит поникший, словно сдувшийся Вафля (Сергей Беляев) — и тот же все осознающий взгляд. Даже окна, кажется, заколачивать не надо, все и так понятно. Но это сознательное вхождение в смертоносный дом, казалось бы, должно настроить на более жесткий лад, потому что любое осознание приводит к определенности. Но когда дядя Ваня — Плотников вдруг некстати заплачет, а Соня — Пегова привычно-мечтательно затянет о «небе в алмазах», станет обидно, что все заканчивается так банально. Карбаускис, бесстрашно играющий с понятием смерти, сценически препарирующий и театрализующий ее (в других своих постановках), вдруг взял да и пожалел в финале своих «прошлых людей». Приотворил окошко, залил сцену утренним светом.

 

Впрочем, говорят, пожизненное заключение страшнее смерти.

 

Культура, 27-05-2004

 

 







ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.