Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







Глава 2. Нумидийская кавалерия в составе карфагенского войска.





Со времени образования могущественной карфагенской державы полузависимые кочевые племена Нумидии поставляли воинские контингенты в карфагенское войско[30].

Первое упоминание о нумидийцах в составе карфагенского войска мы встречаем у Полибия, в описании боевых действий на Сицилии, когда Ганнон со своим войском пытался прорваться к Акраганту: «… Ганнон видел, что римляне живут в зараженном болезнями воздухе, что болезнь и нужда ослабили их, напротив, свои войска считал достаточно сильными для битвы. Тогда он взял с собою около пятидесяти слонов и все войско и поспешно выступил из Гераклеи, при этом отдал приказ нумидийской коннице идти вперед и, приблизившись к неприятельскому валу, дразнить и вызывать на бой неприятельскую конницу, затем оборачивать тыл и отступать до тех пор, пока не соединятся с ним. Нумидийцы исполнили приказание и бросились на один из неприятельских лагерей; римская конница тотчас устремилась на нумидян и стала жестоко теснить их. Согласно данному приказанию, ливийцы отступили, пока не достигли войска Ганнона, тут они оборотились лицом к неприятелю и ударили на него со всех сторон, многих убили, остальных преследовали до самого вала…» (Polyb., I, 18). Уже из этого текста можно составить картину о боевом применении Нумидийской конницы: провокацию неприятеля на бой, можно считать одной из «визитный карточек» африканцев. Информацию о подобных хитростях мы увидим и в последующих описаниях боевых действий с участием нумидийцев. Количество же нумидийских всадников, задействованных в Сицилии варьируется от 5 до 6 тысяч «During the siege of Acragas, Hanno the Elder transported from Libya to Sicily a large army, fifty thousand infantry, six thousand cavalry, and sixty elephants» (Diod., XXIII, 8). Примечательно, что по Диодору Сицилийскому, в общем количестве кавалерии воюющих сторона наблюдался паритет. «But the Romans also suffered losses, thirty thousand infantry and fifteen hundred (?) cavalry.» (XXIII, 9) Наверняка эти цифры преувеличены, ибо учитывая данные по демографии изучаемого периода, вряд ли воюющие могли выставлять столь огромные армии.

Далее Полибий отмечает, что одним из следствия военных неудач карфагенян, была необходимость воевать на два фронта – некоторые нумидийские племена, воспользовались ослабленностью пунийцев и начали периодические набеги на их земли: «В довершение бедствия в одно время с римлянами нападали на них нумидяне, причиняя стране не только не меньший вред, нежели римляне, но скорее больший. Напуганные этим туземцы искали убежища в городе, а скопление народа и ожидание грозящей осады вызвали в нем жестокий голод и повергли людей в унынии…» (Polyb., I, 31) Этот факт опять же подтверждает то, что далеко не все нумидийские племена были настроены прокарфагенски, в то время как одни отряды кочевников воевали бок о бок со своими восточными соседями на Сицилии, другие разоряли приграничные области Карфагена.

По окончанию войны с Римом, Карфаген вынужден был начать новую – с наёмниками, еще недавно воевавшими на их стороне. Одним из главных недостатков карфагенской армии, тесно связанным с самой сущностью государственной системы, было, по мнению Полибия, использование наемников и отрядов союзных племен, а не собственных солдат. Большинство наемников были ливийцами (I. 67. 8), но имелось также большое количество кельтов, лигистинов, иберов[31] и кельтиберов[32] (I. 17. 4; I. 67. 7). Союзники пунийцев были представлены, в основном, нумидийской кавалерией. По заключении мира государства подверглись у себя дома почти одинаковым испытаниям, именно: оба они вовлечены были в домашнюю войну, римляне с так называемыми фалисками; войну эту они кончили скоро и счастливо, в несколько дней овладев их городом. В то же самое время у карфагенян была война с наемниками, нумидийцами, а равно с отложившимися ливийцами, война немаловажная и трудная, в которой они претерпели много серьезных опасностей и под конец вынуждены были бороться не только за свою землю, но даже за самое существование свое и своей родины (Polyb., I, 65).

Перед карфагенским правительством стояла довольно сложная задача— вывести из Лилибея в Африку своих наемных солдат (вероятно, около 20000), выдать им жалованье и наградные, а затем во избежание бунтов и насилий отправить на родину. Комендант Лилибея Гисгон благоразумно решил отправлять воинов в Карфаген относительно небольшими партиями через определенные промежутки времени, не допуская скопления в городе огромного количества хорошо вооруженных людей, уже утрачивающих всякое представление о дисциплине и порядке. Между тем карфагенское правительство вознамерилось заставить наемников отказаться от причитавшейся им доли жалованья. Наивно рассчитывая быстрее добиться своей цели, если все солдаты соберутся вместе, пунийские власти не отпускали их из Карфагена. В результате нормальная жизнь в городе очень скоро была нарушена. Грабежи и убийства происходили не только ночью, но и средь бела дня. Никто не чувствовал себя в безопасности. Власти оказались не в состоянии овладеть положением и, желая избежать худшего, решили теперь отправить наемников на юг, в город Сикку, расположенный в самом центре африканских владений Карфагена.

Смысл этой операции понятен. Здесь можно было бы не только вести переговоры, но и в случае необходимости локализовать, а затем и подавить любые солдатские бунты, если бы карфагеняне располагали достаточными военными резервами и если бы наемников не поддержало местное крестьянство. Но обстоятельства складывались совершенно иначе, и, отправляя наемников на юг, пунийцы своими руками создавали центр мятежа. Все это обнаружилось позднее, а пока воины отправлялись в Сикку, надеясь скоро вернуться назад и получить наконец свое жалованье: ведь небольшую сумму на прожитье перед уходом им все-таки выдали, так что их надежды, казалось, были оправданны. Конечно, известное беспокойство должно было внушать то обстоятельство, что карфагеняне заставляли забирать с собой все пожитки, однако воины не обращали на это внимания.

Несмотря на свое отрицательное отношение к наемникам, Полибий рисует их лагерь в Сижке в относительно спокойных тонах: наемники наслаждаются отдыхом и покоем, к которому они давно стремились (правда, историограф не забывает добавить: именно праздность ведет к солдатским бунтам). При всем желании он не может найти здесь беспорядка и анархии. Очевидно, наемники ждали и, ожидая, прикидывали и обсуждали между собой, сколько же они получат; каждый раз выходило, что им причитается гораздо больше, чем думали прежде, и что карфагенские полководцы, а особенно Гамилькар Барка, им обещали огромные деньги сверх жалованья.

К этим людям наконец и прибыл Ганнон, в то время стратег — правитель Ливии; однако он повел совсем не те речи, которых от него ждали. К великому разочарованию своих слушателей, Ганнон долго распространялся о трудном положении Карфагена, о тяжести податей, которые приходится взыскивать, и настаивал на том, чтобы наемники согласились отказаться от какой-то доли своего жалованья. Естественно, в лагере начались волнения, на солдатских сходках зазвучали гневные речи, а Ганнон тщетно пытался успокоить бушующее море. Его положение осложнялось тем, что он был вынужден обращаться к разгневанным, ожесточенным толпам, ко всем этим галлам и иберам, лигурам и балеарам, ливийцам и полугрекам, часто не понимавшим пунийского языка, через добровольцев-переводчиков из числа тех же солдат или их командиров А переводчики либо сами не могли толком уразуметь, что он говорит, либо сознательно искажали смысл его слов. «Все было наполнено,— пишет Полибий,— непониманием, недоверием, беспорядком». Наемники приходили к мысли, что карфагеняне специально прислали к ним именно Ганнона, которого никто никогда не видел на поле брани, а не тех, кто своими посулами заставлял их добывать победу и проливать кровь. Хитроумные пунийцы замыслили обман. Прервав переговоры, наемники двинулись к Карфагену и расположились лагерем в непосредственной близости от него, недалеко от ливийского города Тунета. Только теперь, когда уже было поздно, карфагенские правители осознали, к чему привели их действия. Не имея возможности организовать оборону, они сами, своими руками создали опаснейший очаг мятежа и непосредственную угрозу Карфагену. Чтобы ликвидировать начинавшееся восстание, они соглашались теперь буквально на все: организовали в лагере наемников торговлю продовольствием по ценам, которые назначали сами покупатели, приняли все претензии солдат относительно жалованья. Эта запоздалая уступчивость лишь подстрекнула наемников к новым требованиям: они пожелали, чтобы карфагеняне возместили стоимость их коней, павших во время войны. Но и этого им показалось мало: за хлебный паек, который солдаты получили не весь, пока шла война, пунийцы должны были заплатить по наивысшей цене военного времени. Однако даже удовлетворение этого пожелания не могло уже водворить спокойствия. Полибий, видимо, прав, когда он пишет, что среди наемников были люди, вообще не желавшие никакого соглашения. Хорошо помня свои успешные боевые действия в Сицилии, они могли рассчитывать на легкую победу над Карфагеном, не имевшим армии, которая сумела бы защитить город. Можно думать, что и соблазнительный пример мамертинцев был у них перед глазами. С большим трудом посланцы карфагенского совета уговорили волновавшихся наемников доверить окончательное решение спора какому-нибудь полководцу, руководившему только что закончившимися операциями в Сицилии. Естественно, сразу же всплыло имя Гамилькара Барки, но эта кандидатура не прошла. Наемники считали, что, добровольно отказавшись от командования и позже не явившись в качестве посла в Сикку, он их предал. В конце концов, видимо, после долгих споров и взаимных угроз стороны сошлись на Гисгоне — том самом, который эвакуировал пунийские войска из Лилибея.

Гисгон явился в Тунет морским путем и приступил к раздаче денег. Обращаясь к командирам и рядовым солдатам, он снова и снова призывал их не бунтовать, сохранять верность Карфагену, который платит им жалованье. Однако именно теперь, когда конфликт, казалось, был близок к разрешению, сопротивление карфагенской правительственной пропаганде стало открытым и особенно ожесточенным. Его организовывал кампанец Спендий, беглый раб, отличавшийся большой физической силой и незаурядным мужеством. По словам Полибия, он опасался быть выданным своему господину и казненным в соответствии с римскими законами. Вместе с ним действовал и ливиец Матос — с самого начала, как говорит Полибий, один из наиболее активных противников соглашения с карфагенянами.

Все попытки Гисгона парализовать влияние Спендия и Матоса не имели успеха - какое-либо мирное урегулирование спора между Карфагеном и его наемниками стало невозможным. Перейдя в фазу вооруженного конфликта, восстание, начатое наемниками, постепенно стало утрачивать черты солдатского бунта, превращаясь в мощное движение угнетенных против угнетателей. Заслуживают внимания слова Аппиана, который рассказывает, что в лагерь повстанцев бежали много рабов, очевидно, из Карфагена. Однако самым существенным было другое: Матос и его соратники обратились к ливийским городам с призывом бороться за свою свободу и помочь восставшим. Их голос был услышан. В лагерь у Тунета отовсюду потянулись отряды ливийских воинов; со всех сторон посылали продовольствие и другие припасы. Энтузиазм был настолько велик, что люди жертвовали для победы все свое имущество и даже женские украшения. В руках Матоса и Спендия оказались огромные деньги; они не только уплатили своим товарищам жалованье, но и сохранили значительные средства на будущее. Всего в армию влилось, по словам Полибия, около 70000 ливийцев. Солдатский бунт наемников или так называемая Наемнической войны, которая едва не привела к гибели всего Карфагенского государства[33]. превращалась в народно-освободительную войну. Стоить отметить, что бунты наемников в пунийской армии отнюдь не были редкостью и часто приводили к тяжелым последствиям[34].

Так, например, галаты-наемники в 249 г. до н.э. хотели передать в руки римлян крепость Лилибей в Сицилии. Их заговор едва не завершился успехом, и положение спас только ахеец Алексон (I. 43. 1–8).

Интересную характеристику нумидийцам даёт Полибий после успешных действий Ганнона в Утике: «Ганнон привык воевать с нумидянами и ливиянами, которые в случае отступления бегут не останавливаясь на пространстве двух-трех дней; поэтому он и теперь полагал, что война кончена и что им одержана решительная победа; о солдатах и стоянке он не заботился более, и сам возвратился в город для отдохновения….» (Polyb., I, 74). Отсюда следует, что столкновения карфагенян и нумидийцев происходили регулярно, и то, что африканцы не отличались особой доблестью на поле сражения, предпочитая покидать его в случае намёка на неудачу.

После неудачи у Баграды, где Гамилькар блестяще разгромил восставших, последние не спешили складывать оружее, напротив – они готовились к новому крупному сражению. Кроме того, Матос обратился снова к ливийцам и нумидийским племенам за помощью и получил ее.: «…Матос в то же время отправил посольства к нумидянам и ливиянам с просьбою о помощи и с увещанием не терять случая к восстановлению своей свободы.» (Polyb., I, 77). Итак, на Тунете Спендий отобрал воинов из каждого племени, всего до шести тысяч человек. Во главе этого войска и двух тысяч галатов с Автаритом он двинулся вперед по склонам горы и следил за движениями карфагенян; остальная часть первоначального состава их перебежала к римлянам во время осады Эрикса. Когда Гамилькар расположился в одной долине, поблизости от него с фронта появился лагерь ливийцев, в тылу заняли позиции нумидийцы, а на одном из флангов — Спендий. Гамилькар очутился в западне: «Только что Гамилькар расположился лагерем в какой-то равнине, окруженной со всех сторон горами, как вспомогательные войска нумидян и ливиян соединились со Спендием. Внезапно перед Гамилькаром появился лагерь ливиян, в тылу расположились нумидяне, а с фланга Спендий, и карфагеняне очутились в большом затруднении перед лицом неминуемой опасности...».

В этот момент, когда гибель карфагенских войск казалась неминуемой, обнаружилось, что Матос допустил серьезную ошибку, приняв помощь нумидийской аристократии, вовсе не заинтересованной в поражении Карфагена: «В это время в неприятельском стане находился некий Наравас, один из знатнейших нумидян, преисполненный воинственного духа. Он всегда был дружески расположен к карфагенянам, от отца унаследовав добрые отношения с ними; теперь уважение к военачальнику Гамилькару еще более укрепило его в этих чувствах. Наравас полагал, что настал момент для приобретения дружбы и расположения карфагенян, и отправился в стан их в сопровождении почти сотни нумидян. Подойдя к валу, он смело остановился и подал знак рукою. Недоумевая, что это значит, Гамилькар послал к нему всадника, которому тот объяснил, что желает говорить с военачальником. Так как Гамилькар колебался и не доверял, то Наравас передал свою лошадь и копья провожатым и безоружный смело вошел в лагерь. Отвага его одних изумила, других напугала; тем не менее карфагеняне приняли его и допускали в свою среду. Когда Наравасу дали говорить, он объяснил, что благоволит ко всем карфагенянам, но больше всего желал бы приобрести дружбу Барки. «Теперь он явился сюда», продолжал Наравас, «чтобы заключить дружбу с ним и быть верным товарищем его во всяком предприятии и во всяком замысле». При этих словах юноши, представшего перед ним с такою смелостью и говорившего так просто, Гамилькар сильно обрадовался: он не только принял его в соучастники своих предприятий, но и обещал выдать за него свою дочь под условием, если Наравас пребудет верным карфагенянам. По заключении договора Наравас привел с собою подчиненных ему нумидян, около двух тысяч человек. Подкрепленный этим отрядом, Гамилькар приготовился к бою. Спендий соединился с ливиянами и, спустившись в равнину, дал битву карфагенянам. Сражение было жестокое; победителем остался Гамилькар, потому что и слоны прекрасно сражались, и Наравас оказал блистательнейшую услугу…» (Polyb., I, 78). Это явление нумидийского царевича в карфагенский лагерь можно считать знаковым – нумидийский командир сам протянул руку помощи Карфагену, хотя и преследовал при этом безусловно свои корыстные цели. После этого борьба шла с переменным успехом, восставшим даже удалось одержать несколько небольших побед, после чего они решились на безумный шаг- осаду самого Карфагена: «Матос и Спендий, ободренные этими удачами, приступили к осаде самого Карфагена. Барка соединился с вождем Ганнибалом, которого горожане отправили к войскам, когда войску предоставлено было карфагенянами решить спор между вождями и когда, согласно определению, Ганнон должен был удалиться из лагеря. Благодаря этому Гамилькар вместе с Ганнибалом и Наравасом делал набеги на страну и отрезывал Матосу и Спендию пути к подвозу припасов. Наибольшую услугу в этом деле, равно как и во всех других, оказывал ему нумидиец Наравас…» (Polyb., I, 82). Восставшие вскоре были разгромлены, а Наравас надолго стал другом Карфагена.

Очень часто в описаниях античных авторов (Полибия, Ливия) именно нумидийской кавалерии, атакующей с фланга и тыла и дезорганизующей войско противника, принадлежит решающая роль в сражениях; как было, например, при Каннах[35] (III. 116. 6–13) и в других сражениях, выигранных Ганнибалом у римлян[36] (III. 117. 4; IX. 3. 9–10), а также в случае победы Ксантиппа над Регулом (I. 34. 3; 6) и Гамилькара над восставшими наемниками при Баграде[37] (I. 76. 6–8). В ходе последнего сражения карфагенская армия сначала обратилась в притворное бегство, а затем, увидев беспорядок во вражеских рядах, развернулась и атаковала неприятеля[38]. Что же касается сражения между Ксантиппом и Регулом, то в его ходе римляне были атакованы с фронта слонами и фалангой, а с флангов и тыла – кавалерией. Часть из них была перебита кавалерией, а часть – раздавлена слонами. Те же римские солдаты, которые смогли пробиться через строй слонов, наткнулись на готовую к бою фалангу. В результате разгром римлян был полный[39] (I. 34. 1–8).

Уже спустя немного времени нумидийские воины принимали участие во всех крупных сражениях Ганнибала. Действиям легкой, подвижной нумидийской конницы карфагенский полководец был обязан своими победами. В битве при Тицине (218 г. до н.э.) нумидийцы обошли фланги римского войска (Polyb. III 65,10; Liv. XXI 46, 7); при Треббии 1000 всадников с таким же числом пехотинцев под началом Магона Баркиды внезапно атаковали римлян в тыл (Polyb. III 74,1; Liv. XXI 55, 9); при Каннах (2 августа 216 г. до н.э.) нумидийцы под предводительством Махарбала (по другим данным Гасдрубала или Магона) занимали правый фланг пунического построения и, после того, как римская союзническая конница обратилась в бегство, преследовали неприятеля (Polyb. III 116,6-7; Liv. XXII 48, 5).

Теперь разберем более частные случаи применения нумидийцев:

А) Разведка

Разведка - сбор сведений о неприятеле, в мирное время посредством военных агентов, карт, планов, статистических работ и т.п., в военное время посредствам дезертиров, пленных, шпионов, рекогносцировок[40]. Используя свои сильные стороны: скорость, выносливость, маневренность и умение ориентироваться на местности, нумидийцы были прекрасными разведчиками. Вот пример из первого этапа войны - момент переправы войска Ганнибала через Родан: «Во время переправы слонов Ганнибал послал пятьсот нумидийских всадников по направлению к римскому лагерю разведать, где находится враг, много ли у него войска и что он замышляет. С этим отрядом конницы столкнулись те триста римских всадников, которые...были посланы вверх от устья Родана. Схватились они с гораздо большим ожесточенимем, чем можно было ожидать от таких немногочисленных отрядов; не говоря уже о ранах, даже потери убитыми были почти одинаковыми с обеих сторон, только испугу и бегству нумидийцев римляне, находившиеся в крайнем изнеможении были обязаны победой. Победителей пало до ста шестидесяти, побежденных более двухсот...» (Liv., XXI, 29, 1-4)Стоит отметить, что зачастую нумидийские разведывательные отряды не отказывали себе в разбоях и грабежах, в исследуемой местности, что раскрывало месторасположение карфагенский войск.

Также распространённой практикой было «лжедезертирство», а именно, когда отряд нумидийцев делал вид, что сдаётся в плен, а на самом деле во время боя, уже находясь в лагере противника, ударяли ему в тыл. Вот фрагмент из битвы при Каннах: «...Около пятисот нумидйцев в своем обычном воинском снаряжении, но еще и с мечами, спрятанными под панцирем, прискакали как перебежчики со щитами за спиной к римлянам; они вдруг соскочили с коней, бросили под ноги неприятеля щиты и дротики и были приняты в середину строя, затем их отвели в самый тыл и велели там оставаться. Они не трогались с места, пока сражение не разгорелось и не захватило все внимание сражавшихся; тогда-то подобрав щиты, валявшиеся среди груд убитых, они напали на римский строй с тыла, разя воинов в спину и подсекая поджилки. Потери были велики, но еще больше страх и сумятица...» (Liv., XXII, 48, 1-4).

 

Б) Провокация (от лат. provocation – вызов).

Чтобы выманить римлян на бой, или заставить покинуть лагерь, Ганнибал посылал нумидийцев к самому римскому дагерю для возбуждения жажды битвы у противника. Так было перед битвой у Требии: «На рассвете Ганнибал велит нумидийской коннице перейти Требию, подскакать к воротам неприятельского лагеря и, бросая дротиками в караульных, вызвать врага на бой, а затем, когда сражение загорится, медленным отступлением заманить его на эту сторону реки..Лишь только нумидийцы произвели тревогу, Семпроний, сгорая жаждой вступить в бой, по установленному заранее плану вывел в поле сначала всю конницу - на эту часть своих сил он больше всего полагался, - затем шесть тысяч пехотинцев, а затем и все другие силы...» и перед знаменитыми Каннами: «...Выстроив войско, он [Ганнибал] послал вперед нумидийцев, чтобы они раздразнили врага...» (Liv., XXII, 54, 4-6).

В) Засада

Засада – заблаговременное и тщательно замаскированное расположение воинского подразделения (охотника или партизан) на наиболее вероятных путях движения противника в целях его разгрома внезапным ударом, захвата пленных и уничтожения боевой техники[41].

События в неаполитании после Канн " Войдя в область неаполитанцев, он [Ганнибал] расположил один отряд нумидийцев в засаде (дороги идут преимущественно ложбинами и петляют, неожиданно поворачивая), а другому велел гнать перед собой захваченную по деревням добычу и разъезжать перед городскими воротами. Отряд казался малочисленным и беспорядочным; из города вынесся эскадрон всадников, нумидийцы, нарочно отступая, завлекли его в засаду, окружили и перебили бы всех, если вблизи в море не оказались рыбачьи лодки, на которых и спаслись те, кто умел плавать...» (Liv., XXIII, 1, 6-7). Одна из версия гибели Тиберия Гракха: «Некоторые пишут, что по совету гаруспиков он отошел на полмили от лагеря, чтобы на месте неоскверненном принести жертву и отвратить злые предзнаменования, о которых уже говорилось, но его окружили две турмы нумидийцев, случайно там засевших...» (Liv., XXV, 17, 1-4).

Разгром отряда консула Марцелла: «Перед лагерем была небольшая равнина; от нее на холм вела со всех сторон открытая взгляду дорога. Нумидиец-лазутчик, стороживший отнюдь не в надежде на что-то важное, а просто на случай, если кто-то из римских солдат в поисках дров или корма для лошадей забредет слишком далеко от своего лагеря, подал знак: пусть все сразу выскакивают из своих укрытий. Нумидийцам следовало встретить врага на пути к вершине, но не раньше, чем другие обойдут римлян с тыла и отрежут им дорогу назад. Тут-то они с громким криком со всех сторон и кинулись на врага. Консулы оказались во впадине, откуда не могли выбраться ни на вершину, занятую врагом, ни к себе в лагерь: они были окружены...но, когда увидели, что оба консула ранены, что Марцелл, пронзенный копьем, умирая, падает с лошади, тогда немногие уцелевшие обратились в бегство - с Криспином, в которог опопало два дротика, и Марцеллом-младшим, тоже раненным. Погиб военный трибун Авл Манлий, один из префектов союзников Маний Авл был убит, а другой - Луций Аррений - взят в плен; из консульских лекторов птяеро попали в руки врагов; остальные либо были убиты, либо бежали с консулом; сорок три всадника погибли либо в бою, либо во время бегства; восемнадцать попали живыми в плен...» (Liv., XXVII, 27, 3-7).

Г) Заход в тыл врага

Внезапный заход в тыл к врагу, с последующим его окружением был «визитной карточкой» нумидийской кавалерии. Вот фрагмент из битвы при Тицине: «...таким образом, сражение в значительной части шло уже пешее, как вдруг нумидийцы, стоявшие по краям строя, сделали небольшой обход и оказались в тылу римской конницы. Появление их испугало римлян...» (Liv., XXI, 46, 6-8).







Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.