Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







Роль Нумидии в окончательном разгроме Карфагена





По окончанию второй Пунической войны, Нумидия фигурирует уже как один из самых верных и преданных союзников Рима. Нумидийское царство поставляет воинов в Римскую армию, снабжает Рим и римскую армию продовольствием, следит за дипломатией Карфагена. Впоследствии именно ливийскими и нумидийскими всадниками будет комплектоваться легкая конница римской армии. Во время осады Карфагена (149-146гг. до н.э.), еще будучи военным трибуном, Сципион Эмилиан привлекает на сторону римлян талантливого пунийского кавалерийского командира Гимелькона Фомею с 2200 всадников и царевича Гулуссу с нумидийской конницей[65]. Нумидийская вспомогательная конница упоминается под началом Кв. Минуция Терма во время завоевания Лигурии. В распоряжении Сципиона под Нуманцией (134-133гг. до н.э.) находился значительный нумидийский контингент во главе с царевичем Югуртой. Эти данные еще раз подтверждают непостоянство нумидийцев и ненадежность их как союзников.

Например, во время Македонской войны, Рим прежде всего заручился поддержкой Нумидии: «…Сенат постановил также направить послов в Африку — сначала в Карфаген, затем их же в Нумидию к Масиниссе…Масиниссу же приказано было поздравить с тем, что он не только восстановил царство отца в прежних пределах, но еще и увеличил его, прибавив к былым владениям самые цветущие земли Сифакс. Послам поручили также сообщить Масиниссе, что Рим вступил в войну с царем Филиппом, который и в прежнее время помогал карфагенянам, несправедливо притеснял союзников римлян, так что в самый разгар войны в Италии сенату пришлось посылать флоты и войска в Грецию, тем самым надолго задержав их высадку в Африке; под конец послам надлежало попросить Масиниссу поддержать римлян в предстоящей войне и прислать свою конницу. Послам вручили для передачи Масиниссе богатые дары: золотые и серебряные сосуды, пурпурную тогу, тунику, расшитую золотыми пальмовыми ветвями, а также жезл слоновой кости, окаймленную тогу и курульное кресло. Послам велено было обещать Масиниссе, что и впредь, емли он захочет укрепить свою власть либо расширить границы владений, римский народ, памятуя о заслугах его, охотно окажет ему помощь» (Liv., XXXI, 11, 8-11).

Примечательно то, что сын Сифакса - Вермина, оставшийся на развалинах некогда процветающих земель своего отца, отправил посольство в Рим, где было высказано пожелание Вермины быть другом и союзником Рима: «В те же дни в сенат явились и послы от Вермины, сына Сифакcа; они толковали о молодости своего повелителя, о его заблуждении и всю вину за случившееся возлагали на карфагенян. Масинисса тоже, говорили они, стал другом римлян, сначала быв их врагом, вот и Вермина отныне приложит все силы, дабы ни Масинисса, ни кто иной не превзошли его в выполнении долга перед римским народом. Послы просили сенат признать Вермину царем, союзником и другом Рима. Ответ послам Вермины был дан такой: без всякой причины Сифак, отец Вермины, из союзника и друга римского народа сделался вдруг его врагом; сам Вермина с ранней юности сражался против римлян. Так что и теперь, прежде чем признают его царем, союзником и другом, надлежит ему испросить мир у римского народа. А звания друзей и союзников римляне дают в виде особой чести и лишь тем царям, чьи заслуги пред Римом велики и значительны…» Причём римский Сенат в случае подобных обращений о предложении дружбы, как правило за образчик поведения истинного союзника всегда ставил Масиниссу: «Тот, напоминая Прусию, что у римского народа всегда было в обычае всевозможными почестями возвышать достоинство союзных ему царей, а также приводя примеры собственных действий, побудил Прусия искать его дружбы. Он, Сципион, ведь и сам оставил царями тех царьков, что в Испании принял под покровительство; Масиниссу он не только утвердил в отеческом царстве, но и в царстве Сифака, которым тот прежде был изгнан; и теперь Масинисса не только богатейший из всех царей в Африке, но и во всем мире ни одному царю не уступает ни величием, ни мощью…» (Liv., XXXI, 11, 13-17).

Несмотря на то, что именно Рим поддержал Масиниссу, который завладел большей частью земель его отца, Вермина показывает покорность и смирение, и всячески пытается доказать римлянам свою преданность. Скорее всего им двигал инстинкт самосохранения – он понимал, что в скором будущем рискует лишиться всех своих земель – Рим благоволил Масиниссе[66], который показал себя верным и толковым союзником во время Африканской кампании Сципиона – теперь его царство процветает, а сам он окружен почётом и уважением со стороны римского Сената. Вермина наверняка хотел изыскать выгоду из возможной дружбы с Римом, для возрождения своих земель. Сенат отправил спциальную комиссию в Африку: для переговоров с Карфагеном, Масиниссой и Верминой: «…. В Африку прибудут вскорости римские послы, сенат поручит им передать Вермине условия мира; захочет он что-либо в этих условиях устранить или изменить, что-либо к ним добавить, пусть снова обратится к сенату. Вот с какими поручениями отправились послами в Африку Гай Теренций Варрон, Спурий Лукреций и Гней Октавий — каждый на особой квинквереме» (Liv., XXXVIII, 10, 1-2).

Римское посольство в Африке выполнило все предписания Сената относительно Карфагена, а затем занялось нумидийцами: «Затем римские послы явились к царю Нумидии. Передав ему дары и выполнив все, им порученное, они приняли от Масиниссы тысячу нумидийских конников из тех двух тысяч, что он им предлагал. Масинисса сам наблюдал, как конница грузилась на корабли, и отправил с нею в Македонию сверх двухсот тысяч модиев пшеницы еще двести тысяч модиев ячменя» (Liv., XXXI, 19, 3-5). Интересно, что римские послы вели себя достаточно скромно с Масиниссой – хотя последний постоянно предлогал Риму в дар продовольствие и своих всадников – они брали ровно столько сколько им было нужно, не принимая подарков от африканского союзника (предпочитая покупать у него зерно, нежели принимать в дар) хотя сами одаривали его и покровительствовали ему: «В Африку, к карфагенянам и в Нумидию, было послано по трое легатов, чтобы просить о хлебе для отправки в Грецию; римский народ был готов за него заплатить…Послы Масиниссы сообщили, что царь собирается отправить войску в Греции пятьсот тысяч модиев пшеницы и триста тысяч — ячменя, а в Рим — триста тысяч модиев пшеницы и двести пятьдесят тысяч — ячменя; наконец, консулу Ацилию — двадцать слонов. Относительно зерна и тем и другим был дан ответ, что римский народ воспользуется им только за плату…» Что же касается Вермины, то ему передали составленный сенатом договор и запросили ответное посольство в Рим, для подписания.: «Выполнили послы и третье свое дело. Вермина выехал им навстречу к границе своих владений и согласился, чтобы римляне сами составили мирный договор, ибо он готов принять все их условия, а любой мир с Римом будет для него благ и справедлив. Послы вручили Вермине условия мира и велели ему отправить для их утверждения посольство в Рим…» (Liv., XXXVI, 3, 2-3).

Тем временем росли противоречия между Карфагеном и Масиниссой. Последний, справедливо уверовавший в свою безнаказанность, приступил к открытому разбою и грабежу на территории пунийцев. «…Масинисса, заметивший, что карфагеняне много потеряли в глазах римлян и между собой не ладят — сенат не доверяет первым людям города из-за переговоров их с Аристоном, народ из-за того же не доверяет сенату, — решил, что ему представляется случай отомстить карфагенянам. Опустошив их берега, он обложил данью некоторые города, что платили прежде карфагенянам. Край тот зовется Эмпории и лежит на побережье Малого Сирта, и земля там весьма плодородна. Город только один — Лептис, который платил карфагенянам дань по одному таланту в день. Масинисса разорил всю страну, а частью ее как бы даже и завладел. Так она оказалась разорена, что сомнительно стало, ему ли, карфагенянам ли она принадлежит…» Кроме того, нумидийские послы начали антикарфагенскую кампанию в римском сенате. Особой популярностью пользовались слухи, о готовившимся сговоре Карфагена и Антиохом. По условию мирного договора – Карфаген не мог начинать войну без согласия Рима. Возмущенный Карфагенский Сенат отправил посольство в Рим, дабы потребовать угомонить нумидийца.: «В Рим все же отправили послов, дабы доложить консулу и сенату о случившемся, а заодно и пожаловаться на обиды, чинимые карфагенянам Масиниссою.» На этот отчаянный шаг карфагенян Масинисса ответил своими решительными действиями: «…Узнавши, что карфагеняне отправили в Рим послов, чтобы очиститься от подозрений и пожаловаться на него, Масинисса и сам отправил послов в Рим, дабы постарались усилить подозрения римлян и оспорить права карфагенян на подать. Масиниссовы послы, когда выслушали рассказ о чужеземце-тирийце, прежде всего постарались внушить сенаторам опасение, как бы не пришлось Риму воевать сразу и с Антиохом, и с Карфагеном. Особенно подозрительно было то, что, схватив Аристона и решив отправить его в Рим, сенат Карфагена не озаботился взять под стражу ни его самого, ни его корабль. А как пошла речь о земельных владениях, то между послами Масиниссы и карфагенянами возникла распря. Карфагеняне уверяли, что границы у них все по праву; Публий Сципион, говорили они, после своей победы установил границы карфагенских владений, и та земля, о которой идет спор, в тех границах и была; Масинисса и сам их признал, когда гнался он за неким Афтиром, бежавшим из царства Масиниссы и бродившим с отрядом своих нумидийцев вокруг Кирены, сам же и просил карфагенян разрешить ему пройти по той земле — считал, значит, без всякого спору, что принадлежит она Карфагену. Нумидийцы же доказывали: неправда, будто Сципион провел так границы, а если уж судить по праву да по справедливости, то во всей Африке не сыскать и одного поля, что было бы собственной карфагенской землей. Они ведь пришли издалека и выпросили кусок земли, только чтобы построить город; определяли же размер участка так: разрезали шкуру одного быка на ремни и сколько теми ремнями можно было окружить, столько им земли и дали. И все, кроме Бурсы, первого их поселения, взято не по праву, а силою. Что ж до земли, о которой спор, не могут карфагеняне доказать, ни что принадлежала она им всегда — т.е. с тех пор, как захватили они ее во владение, — ни даже сколько-нибудь долгое время. По обстоятельствам отходила эта земля то к ним, то к царю нумидийцев, и овладевал ею всякий раз тот, кто мог осилить другого оружием. Пусть же сенаторы дозволят остаться этой земле, какой была она прежде, — до того, как карфагеняне стали врагами римлян, а царь нумидийцев их союзником и другом, и да согласятся римляне, чтобы владел ею тот, кто может ее удержать. Сенат счел нужным ответить и тем и другим, что отправит в Африку послов, дабы рассудили карфагенский народ с нумидийским царем на месте и в их присутствии. Посланы были Публий Сципион Африканский и Гай Корнелий Цетег и еще Марк Минуций Руф, а они, рассмотрев дело и выслушав спорящих, не сочли правыми или виноватыми ни тех, ни других и оставили все как было. Решили они так сами или был им наказ, неведомо; а ведомо то, что римлянам в ту пору на руку была распря между карфагенянами и нумидийцами...» (Liv., XXXIV, 62, 1-18).

Тем временем, считаю нужным упомянуть о нумидийцах, сражающихся вместе с Римом против лигурийцев: «В консульском войске был вспомогательный отряд нумидийских конников — около восьмисот человек; их начальник обещал консулу, что его люди прорвутся с любой из двух сторон, пусть только он скажет, где больше деревень: тогда он нападет на них и прежде всего запалит дома, чтобы лигурийцы в страхе покинули занятое ими ущелье и кинулись на защиту своих семей. Консул похвалил его и обещал наградить. Нумидийцы вскочили на лошадей и стали объезжать вражеские караулы, никого не трогая. На первый взгляд нет зрелища более жалкого: и кони, и всадники низкорослы и тощи, притом всадники не подпоясаны и безоружны (при каждом лишь дротик), кони не взнузданы, и сам их бег безобразен — вытянутая вперед голова на негнущейся шее. Чтобы выглядеть еще более жалкими, всадники нарочно сваливались с коней, устраивая шутовское представление. И вот уже почти все караульные, которые сперва были напряжены и готовились отразить нападение, расселись безоружные, глядя на это зрелище. Нумидийцы то подскакивали поближе, то отскакивали, но мало-помалу приблизились к ущелью, делая вид, будто не справляются с управлением и лошади несут их помимо воли. Но вдруг, пришпорив коней, они промчались прямо через караулы врагов и, вырвавшись на более открытое место, стали поджигать подряд все дома вдоль дороги. Потом они подожгли ближайшую деревню, истребляя все огнем и мечом. Лигурийцы сначала заметили дым, затем услышали крики заметавшихся в страхе людей, и, наконец, вид бегущих стариков и детей привел вражеский лагерь в смятение. И тут лигурийцы без рассуждений, без приказаний устремились каждый на защиту своего имущества. В мгновение ока лагерь их опустел, и вызволенный из осады консул мог продолжать свой путь…» (Liv., XXXV, 11, 6-12). Опять же мы видим, как используются африканцы – усыпление бдительности, отвлечение внимания и заход в тыл противнику. Можно предположить, что нумидийцы обладали своеобразными актёрскими навыками.

Так же нам встречаются упоминания о Муттине (о котором мы говорили рассматривая карфагенских командиров) – нумидийце, командовавшим отрядом кавалерии во фракийской камапании Рима: «Впрочем, как пишет Клавдий, и в тот раз фракийцы, числом до пятнадцати тысяч, тоже напали на отряд нумидийца Муттина, шедший впереди походной колонны для обследования местности. Отряд этот состоял из четырехсот нумидийских конников, при нем было и несколько слонов; тогда сын Муттина со ста пятьюдесятью отборными конниками прорвался сквозь гущу врагов, а потом, когда Муттин, поставив слонов в середине, а конников на флангах, вступил в схватку и нападением с тыла навел страх на фракийцев, которые были сметены конницей, налетевшей, подобно буре, и даже не подошли к строю пехотинцев…» (Liv., XXXVIII, 41, 13-15).

Римляне, не удаляясь от берега Пенея, перенесли лагерь в более надежное место. «Сюда прибыл нумидиец Мисаген с тысячью всадников, таким же числом пехотинцев и еще с двадцатью двумя слонами… Дело в том, что некоторые фуражиры, спасшиеся бегством в лагерь, сообщили консулу об осаде отряда, и тот, встревоженный тем, что столько граждан попало в беду — в отряде было около восьмисот человек, и все они были римские граждане, — выступил из лагеря с конницей и легкой пехотой (как раз прибыли новые вспомогательные силы: нумидийские конники и пехотинцы, а также слоны), распорядившись, чтобы военные трибуны вели следом легионы. Укрепив легкую пехоту добавленными к ней застрельщиками, консул двинулся к холму впереди войска. Его с боков прикрывали Эвмен, Аттал и нумидийский царевич Мисаген.

С ходу захватив и разграбив Маллойю, завладев Трехградьем и другими областями Перребии, он возвратился к Ларисе. Отсюда он отпустил Аттала и Эвмена домой, Мисагену и его нумидийцам назначил зимние квартиры в ближайших фессалийских городах, а часть войска распределил по всей Фессалии таким образом, что все отряды пользовались удобным зимним постоем и одновременно защищали города» (Liv., XLII, 62, 1-4).

Стоит отметить, что даже сам консул Квинт Марций в письме к сенату просил прислать ему именно нумидийскую кавалерию: «…Из Рима консул просил прислать одежды для воинов, а также коней около двух сотен, лучше всего нумидийских, — в тех-де местах их нету совсем…» (Liv., XLIV, 16, 1-4).Это свидетельствует о том, как ценились африканцы самими римлянами на поле битвы.

В это же время римские посредники разбирали на месте спор о землях между городом Карфагена и царем Масиниссой. Эти земли захватил у карфагенян отец Масиниссы Гала. Галу изгнал оттуда Сифак, впоследствии он ради своего тестя Газдрубала передал эти земли в дар карфагенянам, но в том же году карфагенян оттуда изгнал Масинисса. Это дело обсуждалось перед римлянами с не меньшим пылом, чем на поле брани. Карфагеняне твердили, что искони это были земли их предков, а затем прямо переданы им Сифаком. Масинисса заявлял, что он вернул себе входившую в отцовское царство землю и обладает ею по праву народов и по существу дела и по нынешнему владению преимущество на его стороне. Единственно, чего он опасается в этом споре, это скромности римлян, которые будут бояться, что покажутся угождающими дружественному царю и союзнику против общих своих и его врагов. Римские послы, не пересматривая ничьих владельческих прав, дело передали на новое рассмотрение сенату.

К этому времени Масинисса был уже стар, и отправлял за себя своих сыновей в римский сенат[67]: «В это время в Риме находились карфагенские послы и Гулусса, сын царя Масиниссы. Между ними происходили горячие споры в сенате. Карфагеняне жаловались, что Масинисса захватил не только ту область, по поводу которой недавно приезжали из Рима уполномоченные, чтобы исследовать дело на месте, кроме нее, он в течение двух последующих лет захватил вооруженной силой более семидесяти городов и крепостей на карфагенской земле. Ему, говорили они, легко творить такие дела — у него руки свободны, а карфагеняне, связанные договором, должны молчать; им запрещено вести военные действия вне собственных их пределов, и хотя они знают, что, выгоняя нумидийцев из отнятых областей, будут воевать на своей земле, все же боятся нарушить недвусмысленный пункт договора, ясно запрещающий им вести войну с союзниками народа римского. Долее терпеть этого надменного, жестокого и жадного соседа карфагеняне уже не в силах. Поэтому они посланы сюда умолять римский сенат, чтобы он соизволил исполнить хоть одну их просьбу из трех: пусть римляне либо по совести рассудят, что принадлежит царю, а что — карфагенскому народу, либо пусть они позволят карфагенянам защищаться и вести войну справедливую и законную в ответ на беззаконное применение силы, либо в крайнем случае, если дружба для римлян имеет большее значение, чем справедливость, пусть раз навсегда определят, что из чужого добра им угодно подарить Масиниссе. Римляне, конечно, отдадут сравнительно немного и будут знать, что дали, сам же царь не признает никаких границ, кроме тех, которые укажет его произвол. А если все эти просьбы будут отвергнуты, если после мира, дарованного Публием Сципионом, карфагеняне в чем-нибудь провинились, то пусть лучше накажет их сам сенат. Они предпочтут быть рабами римлян и спокойно жить под их властью, чем пользоваться свободой и терпеть обиды от Масиниссы. В конце концов лучше им сразу погибнуть, чем влачить жизнь, подчиняясь произволу жестокого палача. Закончив речь, со слезами на глазах послы пали ниц и, распростершись на земле, возбудили не только сострадание к себе, но еще более — негодование против царя» (Liv., XLII, 23, 1-10).

Сенат повелел, чтобы Гулусса ответил на эти речи или, если ему угодно, сперва объяснил цель своего приезда в Рим. Тот заявил, что ему трудно обсуждать те дела, по поводу которых он не получал никаких указаний отца, а отцу трудно было дать ему поручения, потому что карфагеняне скрыли, о чем они собираются хлопотать и вообще свое намерение ехать в Рим. Несколько ночей их знатнейшие граждане устраивали тайные совещания в храме Эскулап и там решили отправить послов в Рим с секретными поручениями. По этой причине отец и направил его сюда умолять сенат, чтобы тот не доверял наветам их общих врагов, которые ненавидят царя по одной лишь причине — из-за его непоколебимой верности народу римскому. Выслушав обе стороны и обсудив жалобы карфагенян, сенат повелел дать следующий ответ: Гулусса, по определению сената, должен немедленно отправиться в Нумидию и возвестить отцу, чтобы тот как можно скорее направил в сенат послов по поводу карфагенских жалоб и пригласил бы самих карфагенян явиться в Рим для разбора дела. Римляне всегда заботились и будут заботиться о чести Масиниссы, но не могут ради дружбы жертвовать справедливостью. Они хотят, чтобы обе стороны владели тем, что каждой принадлежит, и не намерены устанавливать новые границы, наоборот, сохранять старые. Не для того оставили они город и земли побежденным карфагенянам, чтобы среди мира несправедливо отобрать то, что не было отнято по праву войны. С таким ответом были отпущены князь и карфагеняне. По обычаю римляне вручили им дары, радушно оказав при этом и другие подобающие гостям почести» (Liv., XLIII, 24, 1-10).

Гулуса вскоре вернулся из Африки, послом от отца, и опять пересёкся с карфагенскими послами в римском сенате. Первым был принят в сенате Гулусса, (что опять же показательно)объявивший, что поставлено отцом его для войны с Македонией, а если желательно еще чего-нибудь, то родитель его и это исполнит из благодарности к римскому народу. А еще он остерегал отцов-сенаторов, чтобы опасались коварства карфагенян, ибо те решили снарядить большой флот будто бы для римлян и против македонян; но когда этот флот будет снаряжен и оснащен, то уж они сами смогут выбирать, кому сделаться союзниками, а кому — врагами <…> (Liv., XLIII, 3, 5-7).

Упоминается также и второй сын Масиниссы – Масгаба, который, как и Гулусса зачастил в Рим, перед смертью отца (видимо надеясь вызвать симпатии у римского сената, что позволило бы ему рассчитывать на лучшую часть от отцовского наследства).

«Явился и Масгаба, сын царя Масиниссы; в Путеолы, где высадился он, направили квестора Луция Манилия с деньгами, чтобы он встретил царевича и препроводил его в Рим на казенный счет. Немедля по прибытии Масгаба был принят в сенате, где юноша произнес речь, слог которой был не менее приятен для слуха, чем смысл. Он перечислил, сколько пеших и конных, слонов и хлеба послал в Македонию за эти четыре года его отец, но два обстоятельства, сказал он, заставляли Масиниссу краснеть: первое — что сенат просил его через послов о поставках для нужд войны, вместо того чтобы приказать, а второе — что за хлеб ему присланы были деньги. Царь Масинисса, сказал царевич, помнит, что римский народ и добыл ему царство, и увеличил во много раз. А потому с него хватит и пользованья царствам, ибо право собственности, он знает, — у тех, кто ему это царство вручил. А значит, римлянам по справедливости должно брать у него, Масиниссы, а не просить и не покупать за деньги того, что родится на подаренной ими самими земле, ему же, Масиниссе, и теперь и впредь довольно будет того, что римлянам не пригодится. С такими порученьями от отца он, Масгаба, пустился в путь и настигнут был верховыми с известием о победе над Македонией и с отцовским приказом поздравить сенаторов и заверить их, что радость Масиниссы по этому случаю столь велика, что он и сам хотел бы явиться в Рим и принести благодарственную жертву на Капитолии Юпитеру Всеблагому и Величайшему, так пусть же сенат, если это ему не в тягость, даст на то свое дозволение (Liv., XLV, 13, 13-17).

«Царевичу ответили, что его отец вел себя, как подобает мужу достойному и благородному, который должное усугубляет доброхотным, — оттого оно и ценней, и почтенней. В Пунической войне он смело и без колебаний помог народу римскому, и от него получил в знак благоволения царство; так они сквитались, но и потом, когда римляне воевали с тремя царями кряду, Масинисса оказывал им все услуги, какие мог. Так не диво, что царь, связавший участь свою и царства с делами римлян, от сердца рад победе народа римского; пусть же за эту победу он воздаст благодарность богам, не покидая дома и очага, а в Риме за него это сделает сын, который довольно принес поздравлений — и от своего, и от отцовского имени. А самому Масиниссе не стоит сейчас покидать свое царство и Африку — это не принесло бы пользы ни ему, ни римскому государству.

На просьбу Масгабы потребовать в Рим заложником Ганнона, Гамилькарова сына, вместо <…>, было отвечено, что сенат не считает справедливым требовать у карфагенян заложников по усмотрению Масиниссы. Квестору сенат повелел купить для царевича подарков на сто фунтов серебра, сопроводить его в Путеолы и содержать на казенный счет, пока он в Италии, а чтобы переправить его и всех его спутников в Африку, нанять ему два корабля. Все спутники Масгабы, свободные и рабы, в дар получили одежды…» (Liv., XLV, 14, 1-9).

Чтобы объявить войну Карфагену, нужно было найти подходящий предлог и создать соответствующее настроение в римском гражданстве. Прекрасную роль здесь мог сыграть Масинисса[68]. Договор 201 г. сознательно не определял точных границ между Нумидией и Карфагеном, что служило источником бесконечных споров и вызывало частые присылки римских комиссий. Чем враждебнее к Карфагену становились в Риме, тем наглее вел себя Масинисса. В конце концов терпение карфагенян лопнуло. Во главе карфагенского правительства оказались вожди демократической партии, являвшиеся сторонниками более твердой политики по отношению к Масиниссе. Его друзей изгнали из Карфагена, а когда нумидяне напали на карфагенскую территорию, против них выслали войско под начальством Гасдрубала, одного из лидеров демократов. Правда, это войско потерпело жестокое поражение от Масиниссы (150 г.), но искомый повод для объявления войны Карфагену был найден: карфагеняне в нарушение договора 201 г. начали войну без разрешения римского сената.

Масинисса почти не помогал римлянам, так как был недоволен их появлением в Африке: он сам намеревался завладеть Карфагеном. К тому же он умер в конце 149 г., и встал сложный вопрос о его наследстве. Удивительно трогательное описание деяний Масиниссы отсавили Диодор Сицилийсий и Полибий: «...Масинисса, царь ливийских нумидян, был достойнейшим и счастливейшим из царей нашего времени; он царствовал шестьдесят лет с лишним, обладая прекраснейшим здоровьем и дожил до глубочайшей старости: ему было тогда девяносто лет от роду. Над всеми современниками он выдавался телесной силой. Так, когда бывало нужно, Масинисса простаивал на ногах целый день не трогаясь с места и столько же времени просиживал без устали на месте не вставая, мог непрерывно день и ночь провести верхом на лошади. Образчиком его телесной крепости служит следующее: умирая на девяностом году от рождения, Масинисса оставлял четырехлетнего сына, по имени Стембан, которого после этого усыновил Микипса; кроме Стембана, у него было еще четыре сына. Благодаря взаимному расположению детей Масинисса во всю жизнь не знал каких бы то ни было козней против своей власти, никаких домашних раздоров. Но вот важнейшее и чудеснейшее из его деяний: до него вся Нумидия была бесплодна и по своим природным свойствам почиталась непригодной к обработке; он первый и единственный из царей доказал, что эта страна не менее всякой другой способна к произрастанию всех полевых и садовых плодов, каждому из сыновей предоставив возделанное весьма плодоносное поле в десять тысяч плефров» (Polyb.,XXXVII, 10). Посему, когда Масинисса умер, можно было с полным основанием превозносить его за эти заслуги. Три дня спустя после кончины царя Сципион явился в Кирту и все мудро устроил.

По словам Полибия, Масинисса «умер девяноста лет от роду оставив после себя четырехлетнего сына, а незадолго до смерти одержал победу в большом сражении над карфагенянами; на следующий день видели, как он перед своей палаткой ел черный хлеб…» (Polyb.,XXXVII, 10).

Один факт показывает, каким уважением пользовался Сципион: когда умирал 90-летний Масинисса, он просил Сципиона приехать в Нумидию для раздела власти между тремя его сыновьями. Сципион удачно выполнил это трудное дипломатическое поручение, за что добился посылки под Карфаген вспомогательных нумидийских войск, с помощью которых Карфаген был взят и разрушен в 146 г.до.н.э.

Владения Карфагена были обращены в провинцию Африку. Наследники Масиниссы не только сохранили свои земли, но и получили еще часть карфагенской территории.

 

 

Заключение.

Пунические войны для истории военного искусства имеют чрезвычайное значение. Во-первых, часть событий этих войн может быть установлено вполне научно. В истории сражений древних и средних веков точнее всего наши сведения о Каннах, где себя блестяще проявил гений Ганнибала и союзная карфагенянам нумидийская конница. Карфаген был разрушен, на тот момент в Нумидии не было развитой письменности, до нас не дошло ни строчки оригинальной карфагенской литературы, но римские и греческие историки пользовались для описания событий второй Пунической войны достоверным материалом, как с римской, так и с карфагенской стороны. Во-вторых, в этой войне мы видим величайшего полководца истории – Ганнибала. Как и Наполеон, Ганнибал окончил свою полководческую деятельность тяжелым военным поражением, но слава обоих великих побежденных полководцев не затемнена их печальным концом. В-третьих, в течении всех войн военное искусство римлян пережило огромную эволюцию. Талантливый римский вождь, Сципион Африканский, сумел разгадать тайну побед Ганнибала и перестроил римскую армию на уровень новых требований, которые вызывались, стремлением Рима к всемирному владычеству. Что самое интересное для нас в этом моменте, что спор двух воюющих супердержав того периода разрешился благодаря третьей стороне – Нумидии. Обладание непревзойденной африканской конницей фактически стало залогом победы в войне. Именно союзы с нумидийскими царями помогли карфагенянам одержать громкие победы, а римлянам склонить чашу весов в этом противостоянии на свою сторону.

Сравнивание боевое применение нумидийской кавалерии карфагенянами и римлянами, мы рассмотрели весь диапазон применения африканцев (см. приложение рис. 11). На указанной схеме жирным шрифтом выделены случаи использования конницы, характерные только для карфагенян, курсивом – для римлян, обычным шрифтом прописаны общие случаи. Как мы видим карфагеняне (в частности Ганнибал) нашли более широкий круг применения нумидийцам. Это обуславливается и характером наступательной войны, которую они вели и тем, что из личного опыта им было многое известно о достоинствах и недостатках своих западных соседей. Римляне же (в лице Сципиона Африканского) просто переняли опыт карфагенян, и в принципе ничего нового не придумали для расширения диапазона применения африканцам. Когда же случилось, что в составе обеих воюющих сторон были отряды нумидийской конницы, победу ожидаемо одержал тот, у кого этой конницы было больше, то есть римляне.

По результатам исследования можно сделать вывод: что участие нумидийской конницы в сражениях Пунических войн и умелое руководство ее действиями давали ее обладателю (будь то Карфаген или Рим) огромное преимущество. Именно нумидийцы были тем значительным перевесом в битве при Заме, который позволил Сципиону выиграть эту решающую битву. Учитывая тот факт, что битва при Заме была последним крупным сражением для Карфагена, и то, что вторая Пуническая война после этого была практически окончена, можно с уверенностью утверждать, что нумидийцы были теми войсками, которые оказали влияние на исход всей войны.

Позже они же, нумидийцы, спровоцировали начало третьей и последней Пунической войны. Понимая, что тем самым может обеспечить процветание своему народу, Масинисса (а после него и его предшественники) становится одним из лучших друзей Рима и в награду за усердную службу получил признание латинян: его ставили в пример другим царям, его самого и его конницу расхваливали римские историки и литераторы. Правда мечте Масиниссы об обладании всей северной Африкой не суждено было сбыться, но после его смерти Нумидия продолжала расцветать, и на небольшой период стала одним из центральных образований в античном Средиземноморьем.

 







ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.