ЖЕНСКОЕ РАВНОПРАВИЕ В КОНТЕКСТЕ СОВЕТСКОЙ МОДЫ

В настоящее время в обществе усиливается интерес к советской культуре. Прошли годы: выросло молодое поколение, знание которого о жизни в Советском Союзе базируется на воспоминаниях родителей и советских кинофильмах, а взрослая часть населения смотрит в наше недавнее прошлое с определённой ностальгией, сравнивая, что было и что есть. Сегодня, в постсоветское время, мы можем абстрагироваться от старого мировоззрения и рассмотреть советскую культуру, в первую очередь, «как способ жизни, как совокупность практик, как процесс создания ценностей, присущих данному обществу»[761].

Обращение к изучению повседневности как целостного социокультурного мира человека высвечивает разнообразные аспекты жизни людей, ее качественные характеристики, влияющие на их внутреннее состояние. Современная повседневность очень динамична, но в ней постоянно всплывают фрагменты прошлого. Особенно ярко это проявляется в моде.

Мода советского периода существенно повлияла на вкусы и предпочтения современных женщин. Рассматривая особенности моды, необходимо учитывать, что она – явление массовое, основывающееся на социально–информационных процессах, и поэтому «связана с такими социальными явлениями, как традиции, обычаи, с одной стороны, и общественным мнением и массовыми коммуникациями, с другой»[762]. Существуют мировые тенденции в моде, которые трансформируются в каждой отдельно взятой стране в зависимости от её общественной жизни. Естественно, говорить о моде в отрыве от политики невозможно.

В советской истории наиболее значимые изменения в костюме происходили в те годы, когда приоткрывался доступ к образцам мировой моды.

Период 1950–60–х годов известен своими политическими и экономическими реформами. В это время произошла и «легитимизация» моды в СССР. Коммерческое, потребительское по своей сути явление моды в тот период встраивалось в государственную просветительскую культурную политику. Руководством страны была инициирована работа по созданию особой советской моды. Именно в этот период идеологи советского государства продолжают «эксперимент» по построению «нового советского человека», и одна из основных ролей в нём отводилась женщинам. Конструировались необходимый способ мышления, чувствования и соответствующая модель поведения, которые составляли идеологическую основу мифа об эмансипации советской женщины.

Особенность 1960–х годов заключается в том, что рост занятых в народном хозяйстве происходил в этот период в основном за счёт женщин. Таким образом, домашнее хозяйство окончательно перестало быть для женщин единственным приложением их сил. Процесс включения женщин в состав рабочей силы внёс серьёзные изменения в экономическую, политическую и культурную жизнь советского общества. На основании социологических опросов в 1950–60–е годы Б.А. Грушин сделал вывод, что именно в это время начинает пользоваться огромной популярностью идея женского равноправия, которая поддерживалась не только женской частью опрошенных, но и мужчинами, особенно молодыми[763]. При равноправии в труде легко можно проследить различия и даже особые требования к внешнему виду и костюму советской женщины.

Жизнь советского государства после XX съезда КПСС характеризуется распространением образцов и ценностей западной культуры среди советских граждан. В средствах массовой информации возникает девиз «все во имя человека, все для блага человека», который озвучивает идею нового периода в социальной и культурной истории – периода новых ценностей и новых жизненных ориентиров. Политика открытости способствовала смягчению официального отношения к западной моде. Но, в противовес западным модным тенденциям, была сформулирована концепция советской моды, которая являлась способом регламентации внешности. Для советской моды не были характерны сенсационность и экстравагантность, зато ей были свойственны удобство, практичность, функциональность и гигиеничность. Одновременно в официальном дискурсе 1950–60–х годов выстраивалась концепция советского вкуса: сдержанная норма в манере одеваться. Эту тенденцию можно наблюдать в советских фильмах того периода, где одежда служит маркером, по которому судят, плохой это или хороший человек.

Наряду со скромностью советская идеология предписывала любителям моды обязательное обладание «чувством меры». Члены советского общества, которые на взгляд этого общества не обладали чувством меры, подвергались осуждению. Так, например, существовал своеобразный «запрет» на ношение женщинами брюк. Их разрешалось носить только на производстве и занятиях спортом. Ношение брюк женщинами в повседневной жизни долго подвергалось осуждению значительной частью общества. Даже 1970–е годы женщинам в брюках могли преградить вход в общественные учреждения[764].

В 1967 году в Москве состоялась Международная выставка моды, в которой приняли участие известные фирмы из 26 стран мира. Было множество восторженных статей в советской печати, но и в них присутствовало противопоставление «правильных» модных коллекций социалистических стран и стран Запада. Женские образы, созданные западными модельерами, не могли в полной мере соответствовать требованиям социалистической моды. «Короткие платья, которые носили только девочки, вдруг «произвели взрыв» на Западе. И идеалом женственности стала женщина—ребёнок. Насмешники говорят, что это мужчины, которые на работе имеют дело с начальником—женщиной, а дома подчинены власти жены, решили одеть женщину как ребёнка, чтобы таким образом приуменьшить её значение. Может быть, в этой шутке и есть доля правды! Потому что женщины одновременно с короткими платьицами стали носить брюки (даже с элегантным жакетом), галстуки (подчёркнуто мужские и иногда длиной… до талии!), костюмы с жилетами, а–ля мужские…»[765].

Таким образом, мы можем заключить, что женщина в рассматриваемый период оставалась равноправной до тех пор, пока могла выполнять установки государства в обязательной занятости в общественном производстве наравне с мужчиной – это главное и необходимое условие достижения равенства с точки зрения марксистской идеологии. В других же аспектах повседневной жизни женщины, в частности, в области костюма, к ней предъявлялись требования, ограничивающие свободу её выбора.

Одновременно, на протяжении 1960–х годов на примере развития моды особенно заметны процессы снижения идеологической знаковости в оценке действительности. Если в начале периода советский канон моды базировался на двух основных понятиях «просто» и «скромно», которые вместе составляли базу канона красоты, то к его концу приходит понимание бессмысленности тотальной знаковости одежды: человек должен одеваться так, как он хочет, это не общественная, а частная проблема. Однако рецидивы контроля внешнего облика женщины были характерны для всего советского периода.

Челябинск, Южно – Уральский государственный университет

ДИСКУРС О СЧАСТЬЕ И ГРАНИЦЫ ЧАСТНОГО ПРОСТРАНСТВА В СССР 1960 – Х ГОДОВ В ВОСПРИЯТИИ ШКОЛЬНОЙ УЧИТЕЛЬНИЦЫ И ЕЕ ОКРУЖЕНИЯ

По ряду причин в послесталинском Советском Союзе начинается постепенная реабилитация представлений о частном пространстве человека, а границы этого пространства существенно расширяются. Процессы эти параллельно идут и «снизу», и «сверху», поскольку власть не только разрешает, но едва ли не предписывает «советскому человеку» быть счастливым в труде, борьбе, любви, в быту. Декларируемое личное счастье становится новым доказательством в пользу коммунистической системы — в котором раньше не было потребности, но которое теперь стало более важным, чем прочие успехи и победы, стало целью этих побед. Поэтому интересно проследить происходящие перемены по реакции именно тех, кто был воспитан в суровые тридцатые или раньше, и оказался решительно не готов к «новым веяниям».

К таким людям относилась, например, Анна Андреевна Смирнова, чьи записи хранятся в Объединенном государственном архиве Челябинской области. Родившаяся в 1899 г. в бедной крестьянской семье и уже в 1915 г. ставшая учительницей, Анна Андреевна сделала при Советской власти крепкую профессиональную карьеру. Много лет она возглавляла различные школы в Томске, Новосибирске, Челябинске, неизменно вытаскивая их из «отстающих» в «передовые» (после чего ее «перебрасывали» на новый «объект»). Уйдя на пенсию, она продолжала курировать свою последнюю школу, а также вести большую общественную работу. В ее рабочих дневниках, текстах выступлений невольно отложились следы чужих частных жизней и ее собственные взгляды на этот счет.

Анна Андреевна горячо приняла советскую власть со всеми ее нормами и ценностями, сформировавшимися в довоенное время и заведомо репрессивными к сфере «частной жизни». В этих представлениях «частная жизнь» была вещью довольно низменной, обывательской; чем выше поднимается человек в своем развитии и профессиональной иерархии, тем больше он становился «обобществлен» и тем меньше в нем оставалось частного. Идеалом преодоления частного выступают для Смирновой вожди – Ленин и Сталин. Для нее самой, человека публичного и образованного, сфера частного предельно узка. То, что не вошло в ее автобиографии (от 1936 г. и от 1962 г.), по–своему маркирует сферу частного для Анны Андреевны: во–первых, два ее замужества. В автобиографии 1936 г. о мужьях не сказано ни слова. В автобиографии 1962 г. оба брака деликатно слиты в один. Между тем в 1927 г. ее первый брак с Федором Кузнецовым распался, и сам Федор Кузнецов как личная неудача (потенциально характеризующая ее как недостаточно осторожную, дальновидную, принципиальную или волевую) навсегда остался для Анны Андреевны в сфере частного.

Вторым моментом приватности для Анны Андреевны выступают дети. Обе автобиографии Смирновой обходят молчанием этот вопрос. Только уходя на пенсию, т.е. теряя свой общественный – и довольно высокий — статус, она позволяет себе прилюдно вспомнить о дочери и зяте[766]. Однако более точно было бы сказать, что «частным» моментом является только рождение детей. Воспитание – дело уже общественное[767]. Личная дружба, супружеская верность, семейное времяпрепровождение, вопросы веры или семейных обязательств, производственная лень, пьянство, озабоченность внешним видом и поисками спутника жизни или неудачный результат этого поиска также не являются, в представлении Анны Андреевны, частным делом и должны иметь общественный резонанс. Будучи сужена до взаимоотношений между полами, сфера «частного» поневоле приобретает для Анны Андреевны почти непристойный характер. Дети же выступают прекрасным инструментом контроля за родителями, за их частной жизнью.

Но начиная с сер. 50–х годов Анна Андреевна со своими принципами вдруг перестает находить понимание у окружающих. Прежде всего, начинают бунтовать родители, отвоевывая свое право на воспитание и частное, неподконтрольное государству, общение с ребенком, а ученики теряют дух коллективизма, предпочитают западную музыку песням советских композиторов, хулиганят на праздничных демонстрациях, желают видеть жизнь праздником, а на праздниках хотят только «развлекаться», «чураются» физического труда. Дети все более перестают жить жизнью школьного коллектива – эта жизнь становится для них серой и скучной, а в 1966 г. на комсомольском собрании Смирнова отмечает, что старшеклассники «не любят школу, торопятся домой». Меняются и учителя. Тает учительский энтузиазм к неоплачиваемой внеурочной работе; учителя утрачивают дух коллективизма, на педсоветах разговаривают о своих личных делах.

Все эти неприятные явления Анна Андреевна объясняет ослабевшей учебно–воспитательной работой со стороны учительского коллектива, партийной и комсомольской организации. Однако то, что Анна Андреевна принимала за падение дисциплины, было, прежде всего, проявлением нового стиля общения учителей и учеников, стиля, основанного на признании за учеником права на уважение и определенную территорию свободы.

Рассуждая о всеобщем падении «сознательности», Смирнова проговаривается о том, что по старым меркам относилось к сфере «общественного», а по новым негласным правилам перешло скорее в сферу «частного», принимаемого как дело «житейское».

С формальной стороны вполне освоив новую риторику власти, Смирнова уверенно провозглашает, что «…главная цель нашей партии и правительства – сделать жизнь советского народа счастливой»[768]. Проблема в том, что для нее самой высшим счастьем стал труд — не только по идеологическим соображениям, но и потому, что он, в отличие от других сфер, не может причинить личную боль[769]. Личные разочарования идеально легли на советские идеологические клише. Поэтому смягчение этих клише в середине 1950—1970–х гг. оказалось для Смирновой столь трагически неприемлемым.

Челябинск, Челябинский государственный университет

«Женский коммунизм» на рубеже 1950 – 1960 – х гг.

В 1961 г. на XXII съезде КПСС принимается новая Программа партии. Одним из основных ее положений является провозглашение «развернутого строительства коммунизма». Принятие III Программы КПСС сопровождалось «всенародным обсуждением». На собраниях, лекциях и в письмах в различные институты люди высказывали свое мнение по поводу проекта новой Программы. Материалы «всенародно обсуждения» демонстрируют, что люди активно включились в этот процесс и помимо ритуальных писем с обещанием «воплотить решения съезда в жизнь», выражали индивидуальные мнения о коммунизме. Одной из тем, которые побуждали авторов обращаться с предложениями к властям, было положение женщин в СССР.

Выделение «женского коммунизма» из общих вариантов не означает, что эти общие образы являются «мужским коммунизмом». Скорее, их можно обозначить как «андрогинный коммунизм», поскольку в них не выделяется гендерная принадлежность тех, кто его строит, такой коммунизм распространяется на всех, кто при нем будет жить.

Тем не менее «женский вопрос» отчетливо артикулировался. При этом государство, несмотря на провозглашение курса заботы о женщине, не торопилось делать конкретные шаги. Женщины составляли около половины всех рабочих и служащих в народном хозяйстве, и перевод их на особый рабочий режим создал бы непреодолимые трудности в общей организации труда.

Огромной популярностью в 1960–е гг. пользовалась идея женского равноправия; она активно поддерживалась не только женской частью опрошенных, но и мужчинами, особенно молодыми, причем в среде молодых женщин нередко приобретала отчетливые черты тех представлений, которые позже оформились в стране в виде тех или иных концепций феминизма.

Чего же, собственно, жаждали советские женщины от коммунизма? В первую очередь, женщин не устраивало их двойственное положение: с одной стороны, они должны быть работницами народного хозяйства, а с другой, – играть традиционные роли — готовить, стирать, рожать детей. Поэтому во множестве писем отмечалась необходимость введения особого рабочего режима для женщин, при этом авторы многих подобных писем были не женщины, а мужчины. Далеко не все женщины активно требовали перемен, вероятно, для многих никакого «женского коммунизма» и не было, но индивидуальные и коллективные письма позволяют говорить о неком комплексе ожиданий, который позволительно анализировать в рамках исследовательской конструкции «женского коммунизма».

Комплекс писем в различные издания, и в первую очередь в журнал «Работница», демонстрирует наиболее распространенные меры, которые должны были быть осуществлены в период «развернутого строительства коммунизма». Предполагалось, что зарплата должна устанавливаться в зависимости от состава семьи или к зарплате необходимо делать прибавку в 10% за каждого ребенка. Ожидалось, что в первом десятилетии или даже с 1962 г. всех детей матерей—одиночек и детей из многодетных семей, а также женщин, не имеющих в связи с многодетностью возможности трудиться на предприятиях и в учреждениях, возьмут на полное государственное обеспечение. Выражалось надежда, что государство предоставит возможность бесплатного содержания детей в дошкольных учреждениях и в школах—интернатах и обеспечит детей в школах бесплатным питанием, одеждой и школьными принадлежностями, оплатит бюллетень по уходу за детьми за все время болезни ребенка, ликвидирует ночные смены для женщин, продлит декретный отпуск после родов. Видно, что «женский коммунизм» населения, в отличие от официального, в первую очередь, ориентировался не на кухонно–коммунальную сферу, а на воспроизводство населения.

Особой темой в «женском коммунизме» звучал мотив, исходивший из уст отдельной женской группы – одиноких матерей. Примечательно, что наиболее распространенным предложением от этой группы было устранение самого выражения «одинокая мать». Видимо, выделение их в отдельную «ущербную» группу, в то время как в сознание внедрялись идеи всеобщего равенства, создавало негативный фон, как с позиций традиционной морали, так и с точки зрения укрепления социалистической семьи. Предлагали установить одинаковую материальную и моральную ответственность для обоих родителей за воспитание детей независимо от того, зарегистрированы или не зарегистрированы отец и мать; снять прочерк в графе об отце в свидетельстве о рождении детей от незарегистрированных браков. Все эти предложения обосновывались не интересами одиноких матерей, а исключительно интересами детей. Такая позиция демонстрирует не только наличие «женского» или «материнского коммунизма», но и фрагментацию в сознании части населения образа коммунизма, предлагаемого официальным дискурсом. «Официальный коммунизм», как детский конструктор, состоял из набора элементов, которые в случае необходимости можно было менять местами, выстраивая из них свой собственный образ коммунизма.

«Материнский коммунизм» являлся частью «женского коммунизма», но не поглощал его полностью. Развитие социальной сферы помимо прямых своих обязанностей должно было выполнять и функцию освобождения женщины, что и официальным дискурсом и частью населения воспринималось как важная черта коммунистического общества. «Автоматизация быта» должна была способствовать исчезновению таких профессий, как уборщица, посудомойка и т.п., вследствие чего женщина займет равное положение с мужчиной.

Порой высказывались весьма радикальные идеи. Так, звучали призывы не только к коллективному пользованию продуктами труда и коллективному воспитанию детей, но и к ликвидации способа жительства отдельными квартирами и устранению разделения людей на семьи, поскольку семья является источником частнособственнического воспитания.

Необходимо отметить, что подобным «прогрессивным» взглядам имелся противовес в народной среде, порожденный «традиционным» восприятием семьи. Вот что, например, пишет А. Сотеева, рассуждая о недостатках системы школы–интерната: «Если мы будем держать курс на неограниченное развитие сети детских учреждений, то это приведет к разложению семьи и к снижению морального уровня молодежи, из сознания которой выпадает чувство ответственности за воспитание своих детей»^{^[770]}.

Официальный дискурс о коммунизме намечал только основные контуры «светлого будущего». Предчувствие перемен и ожидание лучшего побуждала людей наполнять идеологические формулы конкретным содержанием исходя из индивидуальных потребностей. Происходит рецепция коммунистической идеи населением. Для многих коммунизм воспринимался не как ликвидация эксплуатации или отмена товарно–денежных отношений, а как способ улучшения своей жизни, своеобразный шаг к женскому счастью.

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: